Сегодня я увидел мир

Сегодня я увидел мир. Он не играл радужными гранями, не бросался мне на шею бурей эмоций, не старался объять меня и принять таким, какой есть. Он лишь раздражительно глянул серостью небоскребов, упершихся в такие же серые облака, и тут же снова впал в суетливую апатию, будто в вечную неторопливую агонию. Или не вечную? Да нет. Не может быть, чтобы за последние пару минут мир так изменился. Это я открыл глаза. Осень. Знаете, никогда не любил это время года. Что бы там ни говорил Пушкин, но даже "в багрец и золото одетые леса" не могут развеять всеобщей тоски. Люди уныло тащатся по домам, разбрасывая кругом тоскливые, уставшие взгляды, которые заваливают даже заядлого оптимиста, минуту назад радостно шуршащего веником из коричневатых листьев в руках. Ничего романтичного в холодной, мрачной погоде я не находил. Да, изредка бывают деньки, когда действительно хочется прогуляться под поредевшими кронами деревьев, наслаждаясь лечебным покоем, пощурить глаза, удивляясь неожиданно теплым и ласковым солнечным лучам. Но таких моментов по пальцам пересчитать... Причем, одной руки. Весь мир будто впадает в спячку. Только вот зимой, вопреки законам природы, должно случиться пробуждение. Не знаю, как мне удавалось пережить предыдущие годы этот осенний кошмар, но сейчас все было иначе. Наверно, из-за неё. Кутаясь в плащ северных ветров, она шла мне навстречу, бередя своей радостной улыбкой ноющие раны. С трудом выцедив из души дружелюбность, я тяжело вздохнул и последовал за ней, слушая задорный щебет моей зимней пташки. Синичка не замечала перемен, лишь порой с тревогой ловила измученные взгляды, но тут же обманывалась фальшивой улыбкой или моим беззаботным вопросом. Какая же она наивная и доверчивая. Я люблю её болтливость. Это позволяет долгое время молчать, вставляя лишь одинокие словечки в чувственный монолог, и тем самым скрывать свое поганое настроение. Если б она постоянно не говорила, то давно бы уже словила саркастичную или просто грубую фразу. Её лицо исказилось бы непониманием или обидой, наш разговор стал бы холодным диалогом двух безразличных друг другу людей. И хоть она повторяет свои истории по нескольку раз, я рад всему сказанному ей. Она призма. Ловит солнечный свет и перенаправляет беззаботные лучики веселья на меня, но лишь раздражает и заставляет прикрывать глаза. Своей добротой она вынуждает меня убивать себя по частичкам, ведь я не должен показывать ей своих истинных эмоций. Глупые условности и нормы этого мира загоняют меня в слишком жесткие рамки. Синичка лишь взъерошивает золотистое оперение и снова кидается в бой с моим невзрачным настроением. Тише, глупенькая, только хуже делаешь... Она поет неровно, нервно, неуверенно, осторожно трогая струны моей души и ожидая хоть какого-нибудь ответа. Прекрати, пожалуйста... Она едва поспевает за мной, убегающим то ли от самого себя, то ли от её заботы, но не оставляет попыток выяснить или хотя бы отодвинуть на задний план мою проблему. О Боги, за что вы послали такое испытание на мою голову? Её совсем безобидные жесты и движения приобретают в моих мыслях иной смысл, я пытаюсь отгородиться от подкатывающих все новыми волнами чувств, а в результате отталкиваю её. Да, я слаб. Но не всякий выдержит такую изощренную пытку. Мы спешно расстаемся, расходимся каждый в свою пустую квартиру, чтобы один мучился, а другой недоумевал. Хотя, мне кажется, она обо всем прекрасно догадывается. Но молчит. Вот тебе и доброта. Гуманизм. Мир становится похож на некачественный фильм. На массовку поскупились, декорации вышли неестественными и кривыми. Все вокруг безразличное, холодное. Немногочисленный народ молча бредет или едет к своей бессмысленной цели, но уже наличие даже таковой большой прогресс. Поднимаю глаза - серая обшивка маршрутки, из-за которой просвечиваются тяжелые пепельные тучи. Сидящие в машине люди либо уткнулись носом в телефоны, либо отгородились от мира наушниками, либо просто задумались над тщетным бытием. Неужели наступил покой? Нет, не сейчас. Где-то в самом уголке небосвода вяло рыжеет закат, а я невольно думаю, как алые лучи касаются золотистого оперения моей синицы, окропляя его кровью. Сердце саднит понимание, что все возможно, она ведь не говорила нет. Но сама вероятность чего-то большего дразнит и раздражает, я ведь наложил на мою синицу вето. И теперь остается только смотреть. Серость поглощает и меня. Глупо, наверное, но закладывается мысль, что я тоже массовка. Безразличие этого мира окутывает мою душу. Закат тухнет, отдавая все права подступающей ночи. Мир приобретает границы. Становится тесно дышать. Тьма вокруг не оставляет мне выхода из этого лабиринта безнадежности. Сегодня я увидел мир. А мир заметил меня.