В последний раз

      Секундная стрелка часов монотонно отбивает свой ритм, громким эхом отскакивая от стен и разрезая плотный, душный воздух. Сквозь открытое окно пробиваются отголоски разговоров гостей, обрывки заезженной мелодии и солнечные лучи, становясь ненавистными.              Я отодвигаю тонкую занавеску. Осматриваю украшенный задний двор: ровные ряды белых скамеек, спинки которых оплетены декоративными цветами, окантовывают белоснежную дорожку из дорогого шелка, ведущую прямиком к позолоченной арке. Там, на небольшом подиуме, по бокам стоят высокие вазы с яркими, алыми розами, что на фоне блеклых цветов напоминают кровоточащую рану на моем сердце.              Плотно сжимаю губы. Не могу сдержать подступающий к горлу ком. Не такого я хотела от жизни. Не к этому я шла столько лет, чтобы в свои двадцать четыре стать разменной монетой для избежания банкротства семейного бизнеса.              В окне проглядывается мое слабое, изнеможенное отражение, но в нем я не вижу себя настоящую. Белое платье нелепо облепляет тело и совершенно не подходит по фасону; только что законченный макияж выглядит вульгарно, а прическа больше похожа на переплетение неаккуратных узлов, чем на работу опытного мастера. Все вокруг пропитано ароматом фальшивой сладости и красивой картинки.       Мерзко.       Хочется содрать с себя кожу, стереть из памяти прожитые дни, перестать видеть себя такой — сломанной, брошенной, проданной. Мне противно даже дышать — впускать в себя крошечную надежду на жизнь. Противно осознавать свое бессмысленное существование и неспособность что-либо изменить.       Присаживаюсь на край кровати, не в силах продолжать смотреть на себя. Воротит от собственной слабости, немощности, боязливости. Но самым страшным становится постепенное понимание конца и настигающего одиночества в объятиях незнакомца.       Меня просто поставили перед фактом. Не предупредили и не позаботились о моей личной жизни. Наплевали на выстроенные кропотливым трудом отношения с человеком, которого я люблю, и с которым готова прожить всю жизнь. Ведь он — обычный. Он не поможет вернуть потерянные родителями деньги, не восстановит их бизнес и, по их мнению, не подарит то, чего я действительно заслуживаю — благополучия.       На языке становится кисло, к горлу подкатывает желчь, когда я вспоминаю потухший взгляд Александра, услышавшего новость о моем браке. Не могу выкинуть из головы его искаженное болью лицо, покрасневшие глаза и резкость в движениях и поступках. До сих пор чувствую слабые отголоски боли в ладонях, что остались от попыток остановить Александра, просьб не идти к моей семье, уговоров остаться со мной.       Потому что… потому что это глупо. Ведь как бы я не любила Александра; как бы не тешила себя надеждами, что все происходящее — вышедшая из-под контроля шутка. Я все равно понимала: ничего не исправишь.       И остается только цепляться за воспоминания. Воспроизводить в голове первые встречи, неловкие прикосновения и ласковые поцелуи.       Случайно познакомившись с Александром на одной из потоковых лекций, я и представить не могла, что именно он — смешной, голубоглазый парень — научит меня любить. Подарит мне нежность всего мира, укроет от ненастий и займет собой все сердце. Его присутствие дарило силы и уверенность, наполняло смыслом проведенные вместе дни. Дни, когда я была счастлива.       И это счастье продолжалось, если бы не ошибка отца.       Будучи чересчур азартным, он оступился: влез в заранее проигрышный проект и потерпел неудачу. Перепробовав разные схемы возвращения нашей семье истраченных «богатств», он совершил ужасное — предложил подлый, гадкий брак по договоренности с одним недальновидным мужичком.       Хоть он долго утверждал, что все это — фальшь, игра на бумажках, я была предана и загнана в клетку.       И выбираться из нее уже поздно.       Зарываюсь пальцами в волосы. Скребу ногтями кожу головы. Мучительно долго царапаю ее, пока не почувствую отрезвляющую боль, которая должна перекрыть сжимающееся в тиски сердце.       Его удары глухо звучат в ушах. Напоминают, что я живая и все еще способна хранить в нем любовь…       Утираю тыльной стороной ладони слезу, и она ненадолго мокрым пятном остается на щеке. Кожу стягивает, стоит прохладному ветру коснуться моего лица. Я морщусь, резко вдыхаю и все же заношу руку.       По костяшкам растекается слабая боль, когда несколько приглушенных стуков заполняют улицу. Прислушиваюсь к каждому шуршанию за дверью. Прожигаю ее взглядом. Надеюсь, что не опоздала.       — Агата? — хоть голос Александра обеспокоенный — он дарит умиротворение. Я, не говоря ни слова, порывисто обнимаю Алекса. Чувствую тепло родного тела и крепкую хватку, способную раскрошить мои ребра. — Почему ты здесь?       Он делает шаг назад, и мы оказываемся в доме. Сладкий запах ударяет в нос и возвращает в счастливое для нас время. Я утыкаюсь лбом в плечо Алекса. Машу головой, игнорируя череду вопросов.              Мое сознание постепенно утекает, стоит адреналину от побега из дома отхлынуть и вернуть меня в жестокую реальность.              Сегодня последняя ночь моей свободы.              Поднимаю взгляд, и сердце сильно колотится. Кажется, еще немного, и оно пробьет ребра, расколов их и оставив брешь в груди.              — Алекс… Люби меня, Алекс. Люби в последний раз, — слова болью отзываются в горле. Язык начинает щипать, и я веду подбородком. Обхватываю гладкие щеки Александра и целую. Горько, пылко, с любовью.              В нашем поцелуе столько боли, что душу разрывает на части. Каждое прикосновение врезается в память, впитывается в кожу, пронизывает насквозь до самых костей и остается там навсегда. Но мы не можем остановиться.              Заполняющая нас любовь не может сдаться так быстро.              Поддавшись Александру, я тихо мычу ему в рот, когда холодные пальцы касаются поясницы. Слабая улыбка чувствуется сквозь ленивое движение губ, и я окончательно сдаюсь.              Позволяю увести себя на второй этаж.              Четвертая ступенька снизу привычно скрипит под тяжестью наших тел, и я крепче сжимаю чужую ладонь. В голове не остается плохих мыслей. Все становится неважным.              Сейчас есть только я, Александр и полумрак спальни.              — Я всегда буду любить тебя, — шепчет, и я ощущаю, как слова спазмом прокатываются по телу. Глаза начинает щипать, вынуждая крепче ухватиться за открытые из-за футболки предплечья Александра. — Мы все исправим, слышишь?              Рассыпая поцелуи по лицу, Александр упирается локтями с двух сторон от моей головы. Своим телом закрывает меня от всего мира, прикосновениями губ снимает душевную боль. Алекс дарит мне желанную нежность, которая позволяет забыться.              — Да, — заторможено киваю.              Смотрю в любимые голубые глаза и мягко улыбаюсь, когда Александр легкими движениями убирает с моего лба мешающие пряди. Он очерчивает профиль и привычно щелкает по кончику носа. А я понимаю, все это — отголоски попыток показать, что все в порядке; что нас ничего не ждет завтра; что мы привычно проснемся вместе.              И как бы горько и страшно мне не было, я продолжаю верить Александру и в наш «порядок».              Наблюдаю, как в тенях комнаты теряется футболка Александра и взглядом сразу цепляюсь за обнаженный торс. Прикусываю щеку и обыденно ладонью провожу по плечам и ниже. Чувствую, как под давлением мышцы приятно перекатываются под кожей, распаляя.              Помогаю Алексу справиться со своей одеждой. Наслаждаюсь неторопливыми жестами, терпкими поцелуями, словно времени для нас не существует. Растворяюсь в моменте и стараюсь запомнить все, вплоть до секунды.              Вновь упав спиной на кровать, слабо морщусь от холода постельного белья. Но вмиг забываюсь — Александр утыкается лбом в сгиб моей шеи. Ладонь опускает на талию и несильно сжимает бок.              — Все наладится, — хрипло, едва слышно произносит.              — Знаю, — отвечаю и затылком упираюсь в мягкую подушку. Прикрываю глаза. — Знаю, Алекс.              Закидываю согнутые в локтях руки на плечи Александра и теряю отголоски своих слов в череде неконтролируемых вздохов, стоит чужим губам снова прикоснуться к моей коже. Я глажу, царапаю спину Алекса, когда он спускается к ключицам, груди. Языком оставляет влажный след.              Ощущаю, как становится жарко. Вечерняя прохлада, заполняющая спальню, исчезает. На смену ей приходит плотный теплый воздух, от которого тело покрывается испариной и неприятно липнет к одеялу. Однако я не обращаю внимание, лишь ближе тянусь к Александру. Сжимаю его плечи, зарываюсь пальцами в волосы и целую, целую, целую.              Пока легкие не начнут печь и горло не обовьет невидимая петля.              Целую, пока есть такая возможность.              Нетерпеливо еложу. На ощупь хватаюсь за резинку спортивных штанов Алекса. Сразу же слышу звонкий смешок.              Александр перехватывает мои ладони. Скрепляет и заводит над головой. Неотрывно смотрит в глаза, и в них я вижу настоящую любовь, без которой не смогу жить.              Дыхание сильнее сбивается от пристального взгляда, а в горле пересыхает. С мольбой свожу брови к переносице и несдержанно стону, стоит Александру кончиками пальцев свободной руки дразня провести по моему паху.              — Алекс, — порывисто проговариваю, пропускаю сквозь себя каждую букву.              Закрываю глаза от настигающего удовольствия и сжимаю руки в кулаки, ногтями впиваясь в ладони. Голова начинает кружиться, и только лишь новая порция поцелуев помогает не потерять связь с реальность.              Александр умело доводит меня до исступления медленными, почти невесомыми прикосновениями. Лишь изредка надавливая на клитор, заставляет громче произнести его имя и торопливо дернуть бедрами.              Я пропускаю воздух сквозь плотно стиснутые зубы и чуть выгибаюсь в спине. Опять пытаюсь вынудить Александра быть быстрее, но он открыто меня игнорирует. Упивается тихими просьбами, явно не собираясь сдаваться.              — Просто расслабься.              Верчу головой и прикусываю губу, продолжая находиться на грани.              — Тебя хочу, — не признаю свой голос, наполненный желанием.              Рвано вздохнув, Александр отстраняется. Я приподнимаюсь следом, резкими, нерасторопными движениями заправляю волосы за уши и от нетерпения сжимаю бедра.              Наблюдаю, как Алекс стягивает с себя остатки одежды и шумно падает на кровать, оперевшись спиной на изголовье. Он игриво, почти дерзко усмехается, пока по моим щекам растекается жар, который постепенно переходит на шею.              Держась за руку Александра, перекидываю ногу через его бедра. Коленями упираюсь в матрас и склоняю голову набок, замечая такое же сильное влечение в глазах напротив.              Притянув за талию и сжав мягкие бока, Александр утягивает меня в ленивый, наполненный нежностью поцелуй. От него в районе солнечного сплетения растекается тепло, которое постепенно заполняет собой каждую клеточку. Трепетная волна счастья накрывает с головой.              — Люблю тебя.              — Люблю, — вторю в ответ.              Не отпуская ни на миллиметр, Алекс плавно опускает меня вниз, и я задерживаю дыхание. Моя кожа соприкасается с его, и хриплый стон застревает в горле.              Медленно двигаю бедрами, находя подходящий нам обоим темп. Прикрываю глаза от наслаждения и позволяю Алексу касаться моей груди, снова и снова срывая тихие стоны. Выгибаюсь в спине так, что лопатки почти соприкасаются, и кончики волос щекочут поясницу. Шепчу имя Александра, вкладывая всю свою любовь.              Его ладони скользят вниз по спине, оставляя на коже ожоги. Пальцами впивается в ягодицы и, сжимая, притягивает ближе. Я давлюсь громким стоном, испытывая новые ощущения от более глубокого проникновения.              — Агата, — на выдохе говорит, своим голосом пробираясь сквозь затянувшую разум пелену вожделения, — посмотри на меня.              И я открываю глаза.              Голубая радужка напротив почти полностью скрыта за чернотой зрачка. Сердце замирает, когда я понимаю, что, возможно, мои глаза выглядят так же. От осознания взаимного желания возбуждение, скопившееся внутри, возрастает.              Я наклоняюсь вперед, и мы соприкасаемся лбами. Чувствую чужое горячее дыхание на своей коже. Утопаю в настоящей, дарующей счастье любви и не осознаю, что эта любовь может остаться лишь в памяти…              Нахлынувшие негативные мысли быстрее, чем может показаться, покидают голову — Александр, придерживая меня, сам толкается бедрами.              — Алекс-андр, — имя дробится, когда из легких выходит весь воздух. В груди все замирает и сжимается.              Крепче обнимаю Алекса. Стараюсь быть теснее, практически вжимаясь в него. Чувствую себя по-настоящему любимой. Смазано целую, губами скользя по солоноватой от пота коже. Утыкаюсь носом ему в щеку, опаляя своим частым дыханием.              Зажмуриваюсь, когда Александр опускает руку между нами и нежными движениями удваивает удовольствие. Дрожь проходится по всему телу: начиная от кончиков пальцев, скапливается внизу живота. Кажется, весь мир замирает, и в нем остаюсь лишь я и вплотную прижимающий к себе Александр.              Роняю голову ему на плечо. Протяжно дышу и веду плечами, наслаждаясь, как приятная усталость заполоняет собой не только тело, но и разум.              Улыбаюсь, чувствуя поцелуй в висок.              Поддаюсь движениям Алекса и безжизненной куклой падаю с ним на кровать. Вытягиваюсь всем телом и начинаю смеяться, когда он кончиками пальцев щекотно ведет по животу. Лениво отталкиваю и еще шире улыбаюсь, услышав наигранно-недовольное возмущение.              Александр накрывает нас пледом. Привычно обнимает меня, позволяя насладиться моментом, теплом и любовью.              Но все это рушится — резко, болезненно и совершенно несправедливо, — когда сознание заполоняет дымка приближающегося конца.              Между пальцев зажимаю края одеяла и чувствую, как отчаяние парализует меня. Оно прочными, тугими цепями сковывает душу.       Я пытаюсь прогнать это наваждение, но оно сильнее затягивается вокруг шеи и перекрывает воздух. Безысходность пожирает неумолимо, без передышки. Из горла вырывается тихий хрип, с которым спокойствие покидает тело. Очередная волна паники накрывает с головой, напоминая, что я не спаслась, что я все еще в клетке, что выхода нет.       Зарываюсь пальцами в волосы. Крепко сжимаю их у корней. Ногтями царапаю кожу, стараюсь вновь вернуть себе контроль. Но только голос, прорывающийся сквозь вакуум тяжелых мыслей, дарит секундную надежду.       — Агата!       — Не смогу, — качаю головой. — Я не смогу. Не смогу.       — Агата, — Александр перехватывает мои ладони одной рукой, пальцами другой — обхватывает подбородок. Вынуждает посмотреть в глаза; вспомнить все прожитые моменты. — Все будет хорошо. Ты доверяешь мне?              Оказавшись в крепких объятиях, отвечаю:              — Да…              Подошва балеток бесшумно соприкасается с полом.              Первый шаг отдает болью. Мысли путаются, и все вокруг начинает терять смысл. Перед глазами встает мое отражение в белоснежном нелепом платье. В ушах начинает звенеть заезженная мелодия, которая с каждой секундой становится громче, почти вынуждая схватиться за голову. Ощущение беспомощности окутывает тело и сердце замирает.              Второй шаг вызывает мурашки. Яркие картинки, как кинолента, заполняют собой все помещение: быстрые, почти бесшумные шаги, крепкая хватка, шум и гудки автомобиля, едва разборчивый женский голос, объявляющий посадку.              Третий шаг дарит облегчение.              Я отрываю взгляд от пола и смотрю на стоящего впереди Александра. Он широко улыбается и волнительно мнет края летней рубашки. В его взгляде читается настоящее восхищение и нежность.              Мне самой приходится сдерживать тремор рук и сильнее сжимать купленный у стоящей на улице старушки букет подвявших полевых цветов. Но даже сникшие от жары лепестки не испортят сегодняшний день.              В небольшой церкви на окраине датской деревушки нет никого, кроме нас и священника, который внимательно выслушал и согласился наспех провести церемонию.              Протянув мне раскрытую ладонь, Александр помогает подняться по ступенькам. Он неприлично близко тянет к себе, и я не могу сдержать тихого смешка. Неотрывно смотрю в любимые голубые глаза, что отражают сверкающие на солнце витражи, и пропускаю мимо все сказанные нам слова.              В быстром биении сердца теряется все: согласие, поцелуй, объятия.              Остается только любовь — чистая, крепкая и по праву наша.