Мать или жена? Определись уже!

      За окном выдался просто отвратительный осенний день. Бывшее голубым небо с концами затянуло тёмно-серыми тучами, и вскоре пошёл дождь, но не светлый, добрый и лишь предвещающий хороший урожай на японских полях и огородах, а холодный, колящий, словно тысяча ледяных игл высыпаются остриями вниз прямо на землю и, втыкаясь, плавятся и впитываются. В такой ливень мало кто в принципе выйдет на улицу, но иногда это вынужденная мера передвижения.       Тем временем маленькая китсунэ Сэнко-сан с большим волнением ждала Курото Накано. Как-никак нет его уже на полчаса дольше, чем он должен был прийти. Молодой человек просто опаздывал, но именно нынешнее незнание причины так пугало божественную лису. Божественную во всех отношениях и потаённых смыслах, что бы она ни делала, всё получалось либо просто невероятно, либо невероятно глупо и мило одновременно (я думаю, случай с пылесосом, стиральной машинкой и прочей бытовой техникой лучше не вспоминать, хотя всему своя эпоха). — Ну и где он? Уже сорок пять минут прошло, в рамках смертных это очень даже много! - размышляла Сэнко, озадаченно окинув взглядом часы на стене.       С другой стороны, такое положение просто идеально для погружения в свои мысли. Лисичка была не исключением. Её разум переживал сомнения. Так ли на самом деле прямолинейна её миссия — помочь человеку избавиться ото тьмы в его жизни? Может, под этим имелась в виду не просто подобная материнской любовь и забота, а, всё же, нечто другое? Сама Сэнко-сан представлялась как «жена и мать Накано». Безусловно, такой титул полностью отражает суть деятельности и характер, но в мире людей по этическим соображениям быть и матерью человека, и женой этой же самой персоны одновременно невозможно. Китсунэ это понимала, и чем больше она позволяла себе думать на эту тему, тем больше чувствовала, что её щёки смущённо краснеют. Курото Накано ведь тридцать лет, а Сэнко уже всего-то восемьсот с копейками… А, главное, как ей будет без него? Ну, очистится Накано ото тьмы, что дальше? Хорошо, может наша китсунэ доживёт до смерти человека, но потом… что? Ей же откроется целая вечность, а ему? — Что-то это слишком подозрительно, прошёл целый час! Где он?! — Сэнко уже не могла ждать.       Раздался столь долгожданный стук в дверь. Китсунэ открыла и с радостью обнаружила своего… мужа?.. парня?.. друга?.. «ребёнка»?.. — Накано, дорогой, проходи, сейчас приготовлю ужин! Стой-ка, да ты весь мокрый! Что случилось?       Молодой человек в своём рабочем костюме полностью промок от головы до кончиков пальцев ног, с его чёрных волос капли падали на пол прихожей, оставляя лужицу. — Ох, пошёл с работы на поезд, во время ливня посреди дороги упало дерево, оно повредило пути, пришлось идти пешком, а зонт я забыл. — Бедненький! Давай, скорее снимай всё это и выпей горячего чаю, не хватало, чтобы ты ещё разболелся! — Сэнко, твои слова всегда как бальзам на мою душу. Я готов тебя задушить в объятиях. — Курото буквально расплылся в улыбке, понимая, что этот путь по «морям» воды он прошёл не зря. — Эй, давай ты сначала умоешься и переоденешься, а потом обниматься полезешь.       Накано нашёл в шкафу домашнюю рубашку и штаны, ушёл в ванную, умылся, переоделся и пришёл с костюмом на предплечье в комнату, где милая лисичка уже приготовила ужин и согрела чай с лимончиком. — Вот, сегодня Саба Мисо с рисом и жареный тофу. Чай с лимоном мне, конечно, не очень нравится, но людям помогает, так что держи, пей, дорогой. — Сэнко сказала это и поймала странный взгляд человека. — Что такое, Накано? — Иногда мне кажется, что я тебя не заслуживаю. Когда ты успела? — О, не льсти мне. В готовке нет ничего сложного, лучше присядь и поешь.       Не было для Накано ничего лучше того, что готовила Сэнко. Это поистине пища не от мира сего. Когда мужчина начал есть, китсунэ взяла костюм, нежно высушила его лисьим огнём, повесила в шкаф и присоединилась к трапезе. Под самый конец молодой человек произнёс: — Сэнко, мне нужно тебе кое-что сказать. — Да-да? — Подойди поближе, пожалуйста. — Это какой-то невероятный секрет, Накано? — Д-да… — Накано был крайне не уверен.       Лисичка подошла к человеку. Курото быстрым движением взял её кисти своими, подтянул к себе, сказал: «Я люблю тебя до безумия, Сэнко!» и поцеловал прямо в её розовые губки. Поцелуй длился недолго, лисий хвост цвета среднего между золотом и апельсином с белым кончиком резко вертикально встал, напряглись уши, китсунэ отпрыгнула, повернулась спиной к Накано и приложила два пальца к губам, опустив голову. — Уяян! З-зачем? — неловко спросила Сэнко-сан. — Эм, я ни разу не благодарил тебя подобным образом. Вот решил попробовать. — Курото почесал затылок. — Но, если тебе не понравилось, то я… — Ну, почему же, дорогой. Я ведь твоя восьмисотлетняя жена. Только в следующий раз, если захочешь поцеловать меня, не делай всё так резко. — Сэнко повернулась к Накано и улыбнулась. — Х-хорошо.       Сэнко-сан прыгнула к Накано на колени и провела пару раз хвостом по его щеке. Парень такого не ожидал, но быстро всё осознал и начал медленными, аккуратными движениями гладить то, чем только что потрогали его лицо. И китсунэ, и человек были просто в неописуемом блаженстве. Каждая клеточка лисицы ощущала, как её чувствительный хвост буквально тает под пальцами молодого человека. Ему же было приятно трогать мех любимой девушки, Накано даже зарылся в шёрстку с головой, обдав её своим дыханием, Сэнко издала звук, средний между громким стоном и мурчанием. — Сэн, ты как? Всё в порядке? — спросил Накано. — Нормально, можешь продолжить гладить! — Восклицательная интонация говорила сама за себя, лисичке было не просто нормально, а невероятно хорошо.       В конце концов Курото не сдержался и начал теребить ушки Сэнко-сан, пусть и старался делать это нежно. Китсунэ не могла терпеть и вновь издала мурчащий полустон, только в два раза громче. Спустя ещё пару минут с улыбкой наслаждения на лице Сэнко расплылась на коленях Накано, да и он уже, максимально расслабившись, обнял её со спины и положил свой подбородок на её светло-оранжевые волосы. — Нет, я точно не его «жена-мать». — Думала Сэнко. — Я просто жена. С матерями таких отношений не заводят, уяян!