***
Синкансэн. Так называлось место, в котором они находились. Японский высокоскоростной поезд, он передвигался между большими городами. Главным его преимуществом был вид за окном. Несмотря на высокую скорость, находясь внутри, можно было вдоволь насмотреться на пейзаж – это была одна из главных причин. Всё из-за горы. Фудзи. Дыхание перехватило при одной мысли. Ждать осталось совсем немного. Дверь уборной открылась, в воздухе был свежий аромат цитрусовых, мысли летали где-то далеко. Но недостаточно, чтобы не заметить парня. Ксавье стоял напротив двери входа в поезд, он смотрел долго и пристально. Достаточно, чтобы незаметно подкрасться. Аддамс хотела что-то сказать резкое, чтобы он вздрогнул и обернулся, испуганно глядел на неё своим лесом, но она отвлеклась. Она видит удивительно огромную гору, отдалённо напоминающую детский рисунок, где нижняя часть чёрная, а верхняя – белая. Совсем близко, расстояние разделяет только река и небо. Казалось, достаточно только вытянуть руку. Интересно, какая она на ощупь – гора Фудзияма?***
За 5 минут до приезда на станцию парочка собрала все свои вещи и уже подходила к выходу. А всё потому что остановки здесь длились максимум минуту и действовать нужно было быстро. На платформе было мало людей – это было на руку, поскольку разобраться в каком направлении идти нужно было ещё постараться. — Можем купить бэнто на обед, а потом на ужин пойти куда-нибудь, — говорила Аддамс заглядывая в свой телефон. — Не заглядывай телефон пока идёшь, — юноша шёл рядом и катил их сумки. — Ну, так что? — зыркнула на него чёрными глазами, выжидая ответа. — Да, было бы неплохо купить что-нибудь. — Отлично, тогда пошли, они должны продаваться где-то здесь. Торп был слегка встревожен, когда заглянул в билет и увидел большими чёрными буквами «Tokyo», а всё потому что был наслышан, что в Японии иностранцам без знаний базового языка трудно. Каково же было его удивление, когда Уэнсдей свободно запела, разговаривая с сотрудниками вокзала. На вопрос, откуда она знает японский, девушка лишь ответила: "Для общего развития". Это был июль, цую задержался, но вот-вот должен был закончиться. Дождливое облачное небо, окрашивающее всё в голубо-серый, скоро должно было смениться на безоблачную влажную засуху. После покупки они вышли из вокзала. Улица встретила их серым небом и дождём, который вот-вот должен начаться. Художник зачарованно наблюдал, как серые облака сменялись плавно, плавали по небу, расплывались, перемешиваясь и, как сквозь маленькие дыры пробивались тонкие лучи солнца. Парень был увлечён и не заметил, как Аддамс подошла к одной из машины и заговорила с водителем. — Ксавье. Мы уезжаем.***
Тяжёлые капли падали на крышу автомобиля. Торп сидел на заднем сидении, временами бросая взгляд на Уэнсдей, объясняющую водителю, куда им нужно ехать. По крайней мере, так думал художник. Но не может же сама Уэнсдей Аддамс по душам разговаривать с таксистом? От одной только мысли хочется прыснуть смехом. За окном проливной дождь, люди с разноцветными зонтами, растения, многоэтажки и двухэтажные домики. Этот город Киото — культурная столица всей Японии. Из-за отсутствия рейсов, пришлось сначала прилететь в Токио, а потом уже добираться сюда. Честно говоря, несмотря на то что парень видел столицу одним глазком, всё равно не заметил особой разницы между двумя мегаполисами. Но уже через минуту все его слова можно было смело перечеркнуть. Они заехали в район Гион. На узкой улице не было машин, но вдоль неё находились традиционные одноэтажные здания тёплых бежевых оттенков с деревянными вставками.***
Уютные домики сменились на каменные заборчики и парк. Деревья, густые кусты и ещё цветущая гортензия. Автомобиль свернул с главной дороги и поехал вглубь парка. Под колёсами машины слышался треск маленьких камешков, но вместе с этим, пропал шум ливня – только редкие капли, что отбивали такт сердцебиения. Парень прикрыл глаза, вслушиваясь в эту неповторимую музыку, но тут машина затормозила, а потом и вовсе остановилась. — Мы на месте, — пробуждающим голосом заявила Аддамс Отстёгивая ремень, глянула через зеркало заднего вида на художника. Чёрный омут встретился с зелёной долиной. Контакт глаз тут же был прерван самой Уэнсдей, она как ошпаренная выскочила из машины, игнорируя дождь. Буквально через несколько минут такси уехало за горизонт, скрываясь за густыми деревьями. Парень оглянулся, вокруг них только деревья и дом из тёмного дерева. Аддамс быстро запрыгнула на энгава, подходя к двери и набирая код. — Ты долго собираешься под дождём стоять?! — раздражённо сказала девушка. Парень будто бы проснулся ото сна, последовал её примеру и пошёл за ней следом. — Здесь принято разуваться, — Уэнсдей сняла тяжёлые ботинки и поставила их на гэнкан, доставая из шкафчика тапочки, положила их уже на деревянный пол. Пока Ксавье разбирался со своей обувью, ясновидящая тащила их сумки. Торп осматривал их дом на ближайшие две недели. Говоря откровенно, он ничем не отличался от фотографии тех домов, что появляются в гугле, как только ты вбиваешь «традиционные японские дома». Вместо привычных дверей – раздвижные, с полупрозрачной жёлтой бумагой. Невысокая мебель, даже котацу есть. Справедливости ради, присутствуют и привычные столы и стулья, даже пол привычный – деревянный. Но оно и понятно, ведь традиционный японский пол впитывает влагу, так как сделан из бамбука. А когда на улице дождь идёт почти каждый день, последнее, что хочется – иметь в доме плесень. Осматривая кухню, Ксавье услышал звук уведомления телефона. Юноша тут же достал его из кармана и пока он читал сообщения, не заметил быстрые шаги по ступенькам. Уже через секунду дверь отворилась, чёрная макушка оказалась в комнате. Парень вздрогнул, глянул на мрачную деву. — Помешала? — Просто сообщение, ничего интересного. Ты смотрела дом? — художник прикусил губу, спрятав телефон в заднем кармане. Уэнсдей внимательно проследила за этими действиями. — На втором этаже две спальни. Разницы никакой. Шкаф, стол и стул, кровати нет, — в привычный безразличной манере ответила, опуская руки, словно солдат. — А спать? — Футоны. Торп недоуменно глянул на девушку. — Внешне чем-то напоминает спальный мешок. Матрас, одеяло и подушка. — Может, мы хотя бы раскладушки купим? — Обойдёшься, — зыркнула на парня из-под бровей. Аддамс повернулась и направилась к выходу, но уже находясь в дверном проёме на секунду остановилась и добавила: — В шкафу есть надувной матрас. И она ушла. Уголки губ парня подтянулись вверх. Звук задвигающейся двери оставил приятное послевкусие, Ксавье наблюдал как тёмной силуэт отдалялся. Он снова достал из кармана телефон. А дождь всё продолжал идти.***
Ливень продолжался, даже когда они сели за стол обедать. Еда, что ранее находилась в коробочках бенто теперь разложена на тарелки. Художник и писательница сидят напротив друг друга, молчат, мысли летают где-то далеко. Аддамс наложила себе несколько видов блюд и наблюдала за парнем. — Как там твои работы? Ксавье завязывал волосы, убирая передние пряди, завязывая их. Это всегда странно влияло на неё. Это освежало воспоминания, когда она впервые увидела себя на его холсте. Она стоит напротив своего изображения, он стоит сзади. Юноша протягивает руку и картина буквально на глазах оживает. Музыка доносится из изображения. До этого Уэнсдей казалось, что чувство беспомощности и ощущения себя в клетке – одно и то же. Но не сейчас. С одной стороны, она заперта в клетку с безжалостным монстром. Но с другой – этот самый монстр смотрит на неё с обожанием и чувством, которое постоянно летало вокруг её родителей. Словно Ксавье готов съесть её на месте. Ножки, одетые в чёрные чулки, спрятались под стул, ёрзая, сжимаясь вместе. — Всё хорошо, а почему спрашиваешь? — Я их не видела, — она взяла стакан воды, сделала глоток, а затем с характерным стуком поставила его на место. И всё это не отрывая зрительного контакта, — С тех пор, как мы уехали из Исландии. Я ни разу не видела, чтобы ты рисовал на холстах. Девушка взяла палочки и принялась есть. В отличие от неё, парень придерживался привычек и ел вилкой. Всё это время Торп молча наблюдал за ней, смотря в глаза и гадая: "какую игру она снова затеяла?" — Возможно, ты бы их видела, если бы спрашивала или заходила ко мне, — спокойно ответил, продолжая резать стейк. — Думала, ты не любишь, когда я захожу к тебе, — бледные подушечки проходили по острому лезвию, плавно спускаясь по рукояти столового ножа. — Когда подозреваешь меня в убийствах. В остальное время я всегда рад твоей компании, — ответил, закидывая в рот мясо и медленно пережёвывая, продолжая смотреть в чёрный омут. Комната вновь погрузилась в тишину. Угольные глаза опустились, сосредоточив взгляд на еде. — А что насчёт тебя? — продолжает смотреть. Уэнсдей знала этот взгляд, он также смотрел на неё в библиотеке Белладонны и в этом взгляде читалось только одно… — Как продвигается твоя книга? Вайпер раскрыла секрет пирамид? Гляделки продолжились, только главная их суть была – не отвести взгляд. Тишина, как натянутая тетива лука. В любую секунду кто-то отпустит и стрела пронзит насквозь. Уголок лиловых губ дёрнулся вверх. Аддамс поместила в рот мясо, медленно пережёвывая. — Можно и так сказать. Они продолжили трапезу молча. А дождь всё продолжал лить.***
Шнурки не хотели поддаваться бледным пальцам. — Уходишь? — послышался хрипловатый голос сзади. Нет смысла оборачиваться, чтобы понять и увидеть. Художник стоит на первой ступеньке лестницы, смотрит в спину мрачной дюймовочки с настороженностью. — Хочу прогуляться. — Девушка поднялась на ноги, краем глаз всё-таки глянула на парня. — Хочу освежить голову, заодно осмотрю окрестности. — Мне пойти с тобой? — Нет. Не нужно. Ксавье. Всё ещё беспокоится. Уэнсдей ухватилась за ручку двери и приоткрыла её. Свежесть ветром заполнила пространство, освобождая от лишних мыслей. — Будь осторожна. Аддамс ничего не ответила и исчезла за входной дверью. Вода не имеет цвета. Но вот дождь. Солнечный свет пробивался сквозь густые серые облака, из которых не переставали идти миллионы быстрых холодных капель. Лесная тропа окрасилась в серо-зелёный. Словно поставленная под фильтр Земля ещё не успела намокнуть благодаря деревьям, но это только до поры до времени. Пока тяжёлые ботинки не начнут прилипать к земле. Воздух здесь и правда особенный. Он сам по себе пропитан влажностью, но также и какая-то особенная мистичность, возможно всё дело в воротах тории, что стояли вдоль всей дороги, также большие и маленькие камни с выцарапанными иероглифами и офуда. Наконец-то загадочный растительный пейзаж изменился на дома, асфальтированные дороги и заборы. Дождь падал на голову, скатывался к лицу и к шее. В коже появилась зябкость. Но Аддамс этого не замечала, всегда не замечала, словно её кожа панцирь не пропускающий холод. Улица была наполнена огнями, вывесками, практически из каждого дома слышался смех и голоса. Здесь забегаловка, где готовят традиционную кухню, тут продаются сувениры, чуть дальше традиционные японские наряды. Сразу было понятно, что по большей части – это туристическое место, но всё равно, мимо проходящих местных с зонтиками в руках предостаточно. Вдалеке сквозь дождь слышится мелодия, наполненная струнными инструментами – завораживающая и медленная. Здесь словно всё замерло во времени, будто бы на дворе не 21 столетие, а 18. Вот бы раствориться здесь, в этой воде, в этом воздухе, в этом месте, игнорировать всё что происходит в мире, просто дышать и чувствовать, как капли пробивают кожу насквозь. Аддамс возвращалась. Ноги сами вели ее, пока мысли гуляли где-то далеко. Осталось всего лишь свернуть влево, чтобы вернуться в дом. Но вместо этого она идет в противоположную сторону. Это был парк. Природа здесь абсолютно отличается от того же Невермора. Вокруг школы был лес с высокими деревьями и сухой травой, перемешанной с землёй. Но этот парк словно был антонимом. Деревьев здесь было много – на любой вкус и цвет: абрикосы, сакура, липа, а вдоль дорожки стояли каменные заросшие мхом торо. Людей здесь не было. Неудивительно – мало кто захочет в такой ливень ходить в парк. Уэнсдей присела под одним из больших дубов, прижав колени к груди и достала телефон. Начала бесцельно рыться в нём. В списке контактов всего три номера. Энид, разбила свой на выпускном. После того, как в пунш подлили алкоголь, волчица напилась и начала всем хвастаться какой у неё прочный смартфон, Аякс воспринял это как вызов, и кинул его с башни. Удивительно, что Синклер после этого не оторвала ему змей и то, что у него между ног. Остался один только номер. Приложила к уху смартфон, послышался первый гудок и тут же голос. — Кто-то умер? — Что? — Я спрашиваю кто-то умер? — всё так же спокойно говорил голос на другой стороне провода. — Нет. — Кто-то должен умереть? — Насколько мне известно, сейчас никто не умирает, по крайней мере, из наших знакомых. — Холодно ответила Аддамс, уставившись на озеро перед собой. — Есть какая-то другая причина почему ты позвонила в 2 ночи? Уэнсдей зажмурила глаза. Она совсем забыла о разницы во времени. — Я тебя разбудила… — Я ещё не ложилась. Так что расслабься. К слову. Как проходит отпуск Филеас Фогг? Даже не видя лицо, ясновидящая ощутила эту улыбку, до боли знакомую. Губы натянутые вверх и ямочка на правой щеке. Последний раз писательница видела эту ухмылку когда рассказала об «контракте» с Ксавье. Лишь стоило вспомнить об высоком художнике, как брови дёрнулись. — Что-то случилось? — голос собеседника тут же изменился, стал настороженным, словно готовился сделать прыжок. Чёрт бы поправил Аддамс звонить человеку, который буквально читает чужие эмоции. — Не знаю. — Выдохнула дева.***
Входная дверь легко отворилась. Промокшие насквозь ботинки ступили на каменный пол. Было темно, нигде не горел свет и, кажется, даже признаков жизни не слышалось. Хотя обувь всё ещё стояла на месте. Избавившись от своей, Аддамс пошла по коридору, оставляя после себя следы. Уэнсдей осматривает каждый уголок дома, каждую комнату, нигде его нет. Единственное место, где не появлялась ещё чёрная макушка, было самым логичным и очевидными — комната Торпа. Каждый раз, когда ясновидящая хотела сделать шаг, останавливалась, сжимала руки так, что на ладонях оставались синеватые следы от ногтей, сжимая губы в полоску и уходила. Она ужинала одна. Это было странно. Если так подумать, такое практически никогда не было. Сначала семья, потом Невермор, Вещь, теперь эти каникулы. И ни разу, не ужинала одна. Ей не нравится это чувство, совсем не нравится. Словно она тонула в тишине, где с секунды на секунду могла захлебнуться, а утопление — это слишком позорная смерть для Уэнсдей Аддамс. Мысли были слишком громкими, а еда была безвкусной до тошноты. Оставив в холодильнике порцию для парня, девушка отправилась в свою комнату. Как бы то ни было, писательский час не ждёт. Руки застыли над клавиатурой. Пальцы готовились отбивать бешеный ритм, создавать буквы в слова, а слова в предложения.***
Лунный свет был единственным источником света. Комната стояла вверх дном: краски, мольберт, листы – измазанные и порванные. Воздух пропитан холодом, сыростью и ненавистью. Ненависть поглощала, оставляя после себя шрамы, испорченную мебель и бессмысленное существование. А это всё началось с одного сообщения. Когда Аддамс ушла, он ощутил, как что-то внутри надломилась в очередной раз, как хруст пальцев. Потом телефонный звонок, голос хрипел от криков, пальцы измазаны серой пастелью. Его жизнь уже давно окрасилась в чёрно-белый. Белый: её кожа, воротник школьной рубашки, полоска на гольфе, узор на платье, он служил акцентом, придавая форму безграничному чёрному. Чёрный стал просто прямой ассоциацией с ней. Казалось, до неё было всё слишком блеклым, слишком красочным, слишком серым. Серый – таким его мир становился после каждого предательства, каждого обмана и унижения. В голове вода, мутная, в которой не слышно и не видно ничего. Ксавье сидит, опираясь об стену; дёргает руками, ломая пастель, измазывая холст невнятными линиями – жёсткими и резкими. Его волосы прикрывают лицо. — Не подходи. — Его голос был другой. Каждый раз, когда она слышала этот тембр её тело содрогалось – это были воспоминания. Воспоминания о том, как художник падает на колени, убирая руки за голову, пока на него надевают наручники. А он всё смотрит на неё и смотрит этим взглядом. Или, когда она приходит к нему в полицейский участок, а он прогоняет её. Это было справедливо. Она это знала. Сколько бы раз Ксавье не говорил, что забыл и давно простил. Уэнсдей себя не простила, она не забыла. Ноги её сами ведут к нему. Аддамс ступает медленно и тихо, практически мягко. Художник упёрто смотрит на свой листок, продолжая грубо выцарапывать невнятные линии. Он замирает, когда ощущает как тонкие, бледные пальцы убирают передние пряди светлых волос за ухо. Кончиками чёрных ногтей переходит на щеку, очерчивая контур скул и челюсти. Торп не сопротивляется, он еле сдерживает себя, чтобы не закрыть глаза и наслаждаться этим мгновением, мысленно молясь, чтобы это мгновение длилось вечно. На вторую щеку также опустилась рука девушки – она мягко поворачивает лицо художника к себе, заставляя смотреть на себя. Фиалковые губы приоткрыты, чёрные очи пристально разглядывают детали: пряди волос, сжатые в полоску губы, покрасневшие глаза, зелёный лес в его глазах практически исчез под гнётом чёрного зрачка, дрожащие пальцы и засохшие полосы слёз на щеках. — Ксавье, что случилось? Парень опустил взгляд на её шею, а затем на ключицы. — Ты промокла до нитки. Тебе нужно принять ванную и переодеться, а то заболеешь. — Что. Случилось? — по слогам, сжимая челюсть, переспросила дева. — Отец звонил. — Сипло проговорил художник, смотря в омут её глаз. Аддамс промолчала. Эмоции – её слабые стороны, она плохо понимала свои чувства, что уж тут говорить про чужие. Но в такие моменты, когда проявление чувств было необходимо, она представляла, как бы вели себя другие. Что бы сказала Энид? Или сделал Ксавье. Уэнсдей моргнула. Девушка опустила свои руки на его шею, а затем на плечи, медленно прижав своё тело к нему. — Всё будет хорошо. Обещаю. — прошептала Аддамс ему в шею. Всякие тревоги художника, ушли на второй план. Кожа вздрагивала от прикосновения мокрой ткани, вместе с тем юноша отказывался двигаться, а отстраняться – тем более. Худые руки плавно перенеслись на спину и талию мрачной девы. Они накрыли её еле ощутимо, будто бы от контакта девушка растает, как первый снег. Ксавье приложил руку к лицу, накрывая ладонью рот, пытаясь, успокоить головокружение, а жар подступил к телу, шее, ушам, лицу и… Хотелось, чтобы мгновение длилось вечно.***
Дождь шёл весь день, затем всю ночь. На утро Аддамс проснулась с болью в горле, словно каждый раз, когда она глотает, вилка дерёт ей глотку. Голова болела так сильно, что казалось ночью по ней заехали кувалдой. В детстве болеть было приятно, боль во всём теле была настолько сильной, что, казалось, ещё чуть-чуть и скоро можно будет увидеть свет в конце тоннеля. Но сейчас, эти муки стали невыносимо мерзкими. — 37 и 7. Торп рассматривал градусник, пока девушка лежала в футоне под тремя одеялами. — Ксавье. В столе лежит белая папка, открой её. Художник поднялся на ноги и выполнил поручение, открыв первую же страницу, наткнулся на листок с напечатанными большими буквами «Завещание». — Ты оставляешь мне свой телефон и печатную машинку? — удивлённо отозвался парень, разглядывая подробное описание всего, что достанется каждому из родственников и друзей. С хлопком Ксавье закрыл за папку, Уэнсдей вздрогнула. — Перестань драматизировать. Я сейчас схожу в аптеку. И в магазин. Что-то хочешь? — Нет. — Одну пачку лакрицы или две? — Две, — пробубнила девушка, переворачиваясь спиной к парню. Было довольно забавно наблюдать, как она находилась под всеми этими одеялами, словно горошина из сказки о принцессе на горошине. Уголки губ поползли вверх, но парень поспешно удалился, ведь не дай бог она увидит это. Отрубленные пальцы обеспечены.***
Благослови бог того человека, что придумал переводчик. Пластинки таблеток, леденцы, жаропонижающие, сиропы – шелестели и постукивали в маленьком полупрозрачном пакетике. Автоматические двери мини-маркета отворились. Заиграла тихая мелодия и два продавца на кассе обратили внимание на художника, они поклонились, и парень на автомате сделал то же самое. Помнится, ещё в поезде Аддамс рассказывала о традициях, об этикете и о социальных правилах Японии, и поклоны входили в повседневную жизнь каждого жителя этой страны. Товаров было много, начиная от полуфабрикатов и заканчивая вещами первой необходимости. Перейдя в отдел сладостей, парень нашёл упаковку с чёрными конфетами, уголки губ снова поползли вверх. Вода падала на зонт, разбивалась и скатывалась вниз. Через дорогу – забегаловка, где готовят традиционные сладости. Нужно будет купить Уэнсдей. Чуть дальше – магазин цветов, работник выставлял некоторые растения на улицу, чтобы они пропитывались влагой. Это побуждает воспоминания об уроках ботаники, и о бесконечном соперничестве Бьянки и Уэнсдей. В котором чёрно-белая дева всегда одерживала верх. Взгляд зацепился за ярко-жёлтую дверь. На витрине стояли манекены в необычных платьях и халатах. Парень задержал свой взгляд и сфотографировал магазин. Одинокий силуэт шёл по лесной тропе, Ксавье оглядывал местность, разглядывал оттенки, форму листьев и то, как падает тень ветвь. Странно осознавать, что в каждом месте, в каждой стране совершенно разная природа, со своими особенностями. Входная дверь отворилась. Торп оставил пакеты на полу, сложил зонт и расшнуровывал обувь. Из гостиной доносились голоса, когда парень вошёл в комнату он увидел такую картину: Уэнсдей укутавшись в два одеяла сидела в котацу и смотрела на экран телевизора, по которому шло аниме. К такому жизнь его не готовила. — Долго собираешься стоять там? — голос девушки был болезненно хриплым, но всё таким же острым – это не могло, не радовать. — Ты смотришь телевизор? — Телефон разрядился, а мозг отказывается работать. Так что, решила подеградировать в зомби ящик, — она говорила, не отрывая взгляда от телевизора, но теперь повернула голову. — Что купил? — Ах да, сейчас. Парень поспешно удалился на кухню, разложил продукты в холодильник и поставил чайник на плиту. — А что ты, собственно говоря, смотришь? — Торп вернулся в комнату, на этот раз тоже смотря на экран, — Унесённые призраками. — Ты знаешь это? — Да, это проект студии гибли. Хаяо Миядзаки. У них очень хорошие аниме. Правда не думаю, что в твоём стиле. — Почему? — нахмурила брови, оглянулась на художника. — Ну, они очень красочные. Большинство из них можно показывать детям. Обычным детям. — Те самые дети, которых пичкают сказками о счастливом конце, о любви на всю жизнь и если потерпеть издевательства, то обязательно кто-то придёт и спасёт? — Да, именно для таких. Чайник вскипел. Днём температура немного спала, дышать стало легче, а чувство постоянного холода постепенно исчезло. Но на вечер, всё только ухудшилось. Уэнсдей лежала на надувном матрасе в комнате парня, укутавшись во все одеяла, что были в доме. Ксавье заставил. — Откуда ты знаешь, как им пользоваться? — с полуприкрытыми глазами спросила Аддамс, наблюдая за парнем. Юноша достал хрустальный шар из хорошо упакованной коробки. — У бабушки был точно такой же. В этот момент, сквозь магическую пелену начали проглядываться уже знакомые тёмные силуэты. Торп поставил магический артефакт на пол напротив лица Уэнсдей. Художник наблюдал со стороны картину семейного воссоединения. Он мало что понимал из разговоров, только чётко слышал много уменьшительно-ласкательных от Гомеса и расспросов Паксли о полётах на самолёте, а Мортиша задумчиво смотрела на дочь. — Дорогая, тебе нездоровится? — отозвалась женщина. — Со мной всё нормально. — Врёт, как дышит. — Всполошился парень, подползая к Уэнсдей. — У неё температура 38,8. Семейство тут же всполошилось. Мрачная дева закатила глаза и устало откинула голову на подушку. Ближе к часу ночи ясновидящая заснула. Ксавье настоял, что останется рядом, он делал ей холодный компресс и регулярно его сменял. Аддамс спала беспокойно, в первый раз проснулась в 2. Она вся была в поту и с ломкой во всём теле. — Кошмар приснился? — шёпотом спросил парень, сидящий около неё. — Если бы. — Вдохнула, — Я перекрасилась в блондинку и оделась в розовое платьице. Художник не смог сдержать смешок. — Выпей, — парень помог приподняться и полставил к сиреневым губам воду. Чёрно-белая дева глотала её так, словно посетила пустыню. Торп вытер её шею и спину, проникая руками под футболку, избегая контакта с кожей. Он подавал новую футболку и отворачивался, пока она переодевалась. Дальше писательница снова засыпала. Такой ритуал повторялся по несколько раз за ночь. Как сообщила ранее Мортиша, в детстве, когда ещё совсем юная Уэнсдей болела, это всегда было очень тяжело. Температура могла держаться часами, как только она съедала что-нибудь – тут же подступала тошнота, а ломка могла довести до невозможности подняться с постели. Ну, что интересно, подобные страдания могли длиться день, максимум два, так произошло и сейчас. Аддамс резко раскрыла глаза, она хотела тут же подняться, как обычно, делала это по утрам, но тяжесть мешала. Дева обнаружила на левой стороне мирно спящего художника, он лежал боком прямо на одеяле, одна его рука лежала на плече Уэнсдей, а другая – где-то над головой. В воспоминаниях тут же появился образ могилы и двух скелетов, похороненных вместе. Девушка поспешно отогнала от себя эти мысли, но двигаться не стала.***
После сезона дождей наступила засуха. На небе не было ни облачка. Трудно было поверить, что ещё несколько дней назад был дождь и шёл так, что, кажется, мог затопить всю землю. На улице громко трещали цикады – они висели на столбах деревьев и пели круглосуточно. Это было своего рода пыткой звуком. Уэнсдей была довольна. Писательница сидела на заднем дворике дома, свесив ноги с энгава. Единственный минус, из-за жары и стоящего воздуха – приходилось одеваться под погоду. Так привычные длинные юбки с чулками и кофты с белыми воротниками сменились на шорты и майки. Перелистывая страницу Аддамс услышала хлопок двери. — Посмотри, что я принёс! — этот крик мог и глухого разбудить. Вздохнув, девушка отложила книгу и поднявшись на ноги, отворила двери, идя по направлению к прихожей. Перед ней стояла весьма забавная картина: худощавый, высокий парень держал в руках огромный, спелый и зелёный арбуз. — Посмотри какой здоровый! — Ксавье выглядел восторженно, — Пошли, будем есть. — Помыть сначала нужно. Отнеси на веранду, — пробурчала девушка, исчезая за дверями ванной. Художнику ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Впопыхах скинув обувь, парень тяжёлым шагом зашёл на задний двор, через пару минут вслед за ним пришла Аддамс с тазом воды и поставила его на пол. — Ты чего? Надорвёшься же! — Опускай, давай. Не прошло и 10 минут, как пара сидела на веранде, скинув ноги и поедая самый красный арбуз, который только мог бы быть. Атмосфера спокойствия окутывала, словно время остановилось, словно ничего не имеет значения, кроме этого момента. — Почему ты выбрала именно Японию? — Я долго изучала культуру, язык, традиции, мифологию. По моим расчётам – это было идеальное место для охлаждения после Египта. К тому же, именно в это время года Япония наиболее красочная. — Серьёзно? Ты всё просчитала? — На самом деле я просто ткнула в глобус. Ксавье ярко засмеялся. Это была одна из самых ужасных шуток, что он когда-либо слышал, но из уст его тёмной спутницы это было незабываемо. — Кстати говоря. Ты выбрал куда мы отправимся? — пережёвывая свой кусок, Аддамс уставилась на парня. — Есть у меня одна идейка.***
Ожидание было практически невыносимо. Оно давило на грудную клетку. Ксавье сидел в зале ожидания, он находится здесь уже 20 минут и не знает, чего ожидать. Словно бы его должны проводить на смертную казнь, хотя зная Уэнсдей – это не исключено. Сотрудница магазина подошла к парню и сказала на ломаном английском зайти в одну из комнат. Торп молча последовал за ней, а когда он оказался за дверью его и без того большие глаза расширились в геометрической прогрессии. Миниатюрная девушка, одетая в традиционное японское одеяние. Чёрное юкато, украшенное рисунками с белой гортензией, такого же цвета был и пояс. Волосы, оттенка вороньего крыла, подобраны и зафиксированной заколкой. Уэнсдей ощущала, как взгляд зелёного леса прожигает её, пробираясь через плотные ткани одежды, прямо под кожу. — Насколько я выгляжу глупо от 1 до 10? — голос по-прежнему пропитан холодом, однако сквозь паутину черной чёлки можно чётко разобрать подпрыгнувшие брови. Яркие эмоции на лице парня сменялись одна за другой. Художник наклонил голову и, улыбаясь во все 32, ответил. — 11. Губы цвета сливовой помады дрогнули вверх. — Что ж, в любом случае не мне одной страдать. К Ксавье, подошли двое работников, что ранее переодевали Аддамс. И уже в ту секунду парень понял, какую кашу он заварил.***
— Как ты в этом ходишь? Так и ноги можно переломать. — Перестань его без конца дергать, — сказала Аддамс. Солнце давно зашло за горизонт, город погрузился во тьму, но улицы засияли новыми огнями. Это был летний фестиваль. Народу было много, даже слишком, словно весь город решил собраться, хотя это было не исключено. — Прямо воспоминания накатили. Помнишь твой первый «Праздник урожая»? — щебетал парень, гуляя вместе с девушкой вдоль улицы. — Сложно было забыть, учитывая, что меня чуть не убили. — Ну уж нет. Сегодня никаких плохих воспоминаний. Никакой школы, никаких расследований и никакого Тайлера, — на последнем слове голос его стал грубее, — Давай прогуляемся. Хочу попробовать абсолютно всё, что здесь находится. А потом посмотрим на фейерверки! По всей улице были расставлены многочисленные ларьки, в них продавалось всё, начиная от сладостей, бижутерии и заканчивая особыми играми, где нужна ловкость, память или сила. К всеобщему удивлению, но точно не удивлению Ксавье, Уэнсдей побеждала абсолютно во всех играх. Кендама? Как два пальца. Сахарные соты? Она управляет иголкой так, что любой врач нервно курит в сторонке. Аятори? Лёгкость рук и никакого мошенничества. Стрельба по мишени? Запросто! Охадзики? Вот и физика пригодилась в жизни. Всё, что попадалось под руку. Аддамс стояла над бочкой с водой и ловила золотых рыбок с помощью сочка. Сложность заключалась в том, что в сачке вместо привычной сетки была бумага, которая очень быстро и легко рвалась. Но так, как это сама Уэнсдей Аддамс — победа была ей обеспечена. — 20 рыбёшек словила. Теперь разводить можно. — Прокомментировал парень, всё это время находящийся рядом, наблюдающий за каждый победой. — Не имею никакого желания возиться с ними. — Сухо ответила та, смотря через прозрачный пакет на плавающих карасиков. — Зачем начинать, если не хочешь? Ради Победы? — Мне не нужна золотая медалька, чтобы знать, что я победитель, — чётко ответила ясновидящая, ставя точку в этой теме. Чёрно-белая девушка заметила, буквально в метре от них, плачущую девочку. На вид лет 5-6, ребёнок громко хлюпал носом. А всё потому, что сачок порвался и она не смогла словить ни одной рыбки. Крики боли нравились Уэнсдей больше. Недолго думая, Аддамс присела на корточки около девочки. — Хочешь? — протягивая целлофановый пакет, спросила мрачная девушка, расслабив мышцы лица. Художник наблюдал за этой картиной со стороны. Тепло заполонило всё пространство. Писательница вернулась к художнику, Ксавье поспешно убрал улыбку. — Куда дальше? — Ну, я думал купить что-нибудь перекусить. А потом посмотреть на салюты. — Что на них смотреть? Будто бы ты их ни разу не видел. — Говорят, они здесь особенные. Парочка шла практически под руку. Музыка, голоса, запах сладостей и барбекю. Людей было всё так же много. Потому не было удивительно, когда девушка случайно столкнулась плечами с кем-то, но… Вспышка. Голова резко поднимается. Видение. Девушка стояла ровно на месте. Откинув голову. Но даже сквозь тёмную пелену сознания ощущала руки парня, что были в нескольких сантиметрах от её плечей, на случай потери равновесия. Яркая картинка была перед глазами. Ясновидящая вернулась в реальный мир. — Мне. Мне нужно бежать. Срочно. — панические проговорила, пока зрение возвращалось в норму. — С тобой пойти? — несмотря на лёгкое подрагивание в голосе Ксавье оставался собранным. — Нет. Жди здесь, — скинув гэта Уэнсдей побежала в противоположную сторону. Ещё немного и кожа сотрётся. Даже когда Аддамс сдавала нормативы, она ещё не пыталась так быстро бежать. Ведение было ярким и весьма доходчивым. Девочка, что она видела ранее, так будет увлечена подарком, что выйдет на дорогу, не посмотрев по сторонам…***
Прошло полчаса. Улица пустела на глаза. Школьники, влюблённые парочки, семьи, даже продавцы закрывали свои лавки. А всё, для того чтобы подняться на гору и лучше рассмотреть фейерверки, которые начнутся с минуты на минуту. А Ксавье всё стоял. Наблюдал, как ночной ветерок тихо укачивал на ветру ветви деревьев, на которые были привязаны колокольчики и таблица с желаниями. Звук выстрела. Тишина. Вспышка в небе и звук, словно тысячи маленьких стеклянных шариков падают на пол, через минуту – ещё один. Через густые деревья, небо совсем не видно, как бы Торп не пытался разглядеть, ничегошеньки. Он ощутил всем телом опасность. Резко повернул голову. В метрах 10 от него стояла она. Задыхавшаяся, с растрепанными волосами и помятой юбкой. Губы её чуть приоткрыты, она тяжело дышит и смотрит прямо на юношу, словно не верит, словно перед ней стоит мираж. Эти гляделки могли длиться долго, если бы не очередной выстрел и звук трескающегося стекла. На выдохе, девушка из чёрного белого фильма прошептала: — Ты здесь. — Я здесь. — Почему? — Потому, что ты попросила. — Ты не обязан. — Не обязан. Но хочу. Они продолжали смотреть друг на друга. Выстрел и через минуту вспышка на небе. Будто бы отмерев, Уэнсдей широким шагом подошла к парню, схватила его за рукав, и повела его за собой. Ночь здесь практически беззвёздная. Парочка нашла укромное место, где кроме них не было никого, но при этом отсюда открывался прекрасный вид. Через минуту, небо снова загорелось красочными огнями, словно цветы распустившиеся в одно мгновение. Ксавье и Уэнсдей стояли молча. Их руки были в миллиметровой доступности, так что можно было ощутить тепло чужой руки. Но они по-прежнему держались на расстоянии. Аддамс глянула в сторону. От каждой вспышки света лицо художника окрашивалось в новый цвет. К ней пришло осознание, которое бы она никогда не произнесла вслух – даже, если бы она была наедине с печатной машинкой. Некоторые вещи должны быть красочными. В этот момент на телефон пришло уведомление. Дева разблокировала экран и одними губами прошептала: — Вот же ведьма. 死に花が咲 18:06