Reasons

Руперт в это утро проснулся в особенно прекрасном настроении: сегодня должна была состояться встреча с их концертным агентом. Antitype уже нуждались в выходе на сцену, и ребятам как никогда хотелось наконец-то пообщаться с их пока ещё немногочисленными поклонниками, представить свету свежую и живую музыку и получить в ответ настоящие эмоции. После потери Darkhaus Кеплингеру было вдвойне сложно найти в себе силы, чтобы решиться построить ещё одну группу, собрав под крылом новый коллектив. И многие открыто говорили ему, что эта идея не стоит того, тем более после Darkhaus, ведь у него есть масса других исполнителей, для кого можно писать классные хиты: Eisbrecher, Lord of the Lost, Петер Маффой, Sotiria и десятки известных артистов Германии и Европы. Но ему нужно было своё — личное, где Руперт мог быть самим собой. Поэтому Antitype стал особенным для австрийца проектом-реабилитацией, который строился буквально с нуля и только собственными силами, но со своими рисками и причинами. На дворе стоял относительно приятный для Гамбурга июнь: солнечно, но не душно, с ненавязчивыми дождями и очень тёплыми вечерами, чтобы посвятить эти ночи прогулкам по многочисленным набережным ганзейского города. Руперт был влюблён в такие прогулки по Гамбургу на протяжении уже вот более двадцати лет. Этот город стал для него очень значимым: здесь он переживал свои трудные моменты, когда буквально не хватало денег на аренду, тут же воплотилась в реальность заветная мечта — творить музыку, здесь состоялись встречи с замечательными людьми, теперь уже друзьями, и именно в Гамбурге Руперт искал многочисленные утешения после очередного удары судьбы, заставившего его с сожалением оставлять в прошлом достигнутое. Несмотря на всё это музыкант никогда не опускал руки и шёл дальше навстречу новым людям и идеям. И вот уже к вечеру Руперт воодушевлённо искал номер Андреаса, чтобы сообщить о новом достижении. Именно Андреас Онхауз, вокалист, стал тем человеком, который вдохновил создать новую группу, прислав Руперту материал для «оценки». Австриец, будучи инструменталистом, всегда любил с профессиональной точки зрения слушать голоса людей, ощущая все тональности и подчёркивая возможные мелодии. Хотя знакомство с Энди было уже давним, Руперт и не думал, что когда-нибудь Онхауз станет вокалистом для их группы, с которым придётся провести в студии не одну ночь, внимая только его голосу. И глубоко в душе он чувствовал, что начал испытывать к Энди не только симпатию: их жизни сложились слишком похоже, у каждого за плечами был печальный музыкальный опыт. Может, всё это лишь выдумки самого Кеплингера и попытка оправдать себя и свои поступки? — Энди, привет! Не отвлекаю? — австриец только сел в машину. — А, Руперт, привет! — кашлянув, ответил вокалист на том конце провода, — нет, говори. — Я только что из агентства. Нам забронировали три концерта на разных площадках этим летом! Представляешь? — Здорово! А почему ты не написал об этом в чат, Йорн и Кристиан уже в курсе? — Нет, я решил тебе первым сообщить, — осёкся немного Руперт, ведь вопрос друга правда неудобен, — ну, ты ж в Берлине, а они тут. Им я и вживую успею ещё сообщить, — резко поправился австриец. — Польщён такой привилегией, — усмехнулся Энди и закашлял. — Ты в порядке? — обеспокоенно Руперт даже снял солнцезащитные очки. — Ничего страшного. Приболел немного. — Ты аккуратней там, хорошо? — Кеплингер повернул ключ зажигания, — Лечись сразу, не запускай процесс. Да чего это я — ты сам всё знаешь не хуже меня. — Да-да, мамочка, всё знаю, — посмеялся в ответ Энди, — ты чего так печёшься-то? — Потому что ты важен для меня, — Руперт снова осёкся, — ну, твой голос вернее. — Ладно, пойду тогда лечиться. До встречи, — Энди отключился первым. — Пока, — беззвучно попрощался Кеплингер и включил сразу же магнитолу. И голос Энди наполнил пространство автомобиля, — и снова здравствуй, — тихо улыбнулся Руперт и выехал на главную дорогу. Неделя после бронирования концертов стала насыщенной, но не для Antitype. Руперт, Кристиан и Йорн — каждый со своей группой активно гастролировали по летним музыкальным фестивалям Германии. Выкроить время для репетиций было крайне сложно, и более того режиссёр клипов настаивал, что музыкантам необходимо ещё отснять несколько сцен в дополнение к имеющимся. И чем раньше это произойдёт, тем лучше будет для всех. Вот уже даже удалось договориться, что группа сможет встретиться доснять недостающее в первых числах июля, как произошло непоправимое. В один день в чате у ребят появилось сообщение от Энди: его тест на COVID оказался положительным. — Что ж, — первым это сообщение увидел Руперт и попутно набирал уже личное сообщение Онхаузу о скором выздоровлении, — у нас должен был быть концерт в июле, его можно отложить, голос Андреаса нам важен. Всё хорошо. Первый удар, ничего страшного. С каждым бывают болезни, тем более после того, как весь мир три года уже лихорадит от этого треклятого короновируса. И эффективные курсы лечения уже есть, да и вакцины. Именно так пытался успокоить себя Руперт в первые часы известия от Энди. «Со мной всё хорошо. Только першит горло. Скоро буду в строю, соскучиться не успеете» — отписывался Энди на многочисленные сообщения Руперта. Кеплингер боялся вновь потерять вокалиста: распад ещё одного коллектива он уж не сможет осилить так смиренно, как то было четыре года назад. Несмотря на такой поворот событий июль прошёл незаметно: за фестивалями, путешествиями и предрелизовой мишурой. Приближался август, а вместе с ним ещё два запланированных концерта. И в конце июля группе Antitype даже удалось встретиться вживую в Берлине: ребята с радостью приехали к Энди, чтобы решить все рабочие вопросы, касательно деятельности группы, и заодно — на радость режиссёру — снять недостающий видеоряд. Но в силу состояния здоровья вокалиста, группа сделала упор именно на сцены перформанса, а сцены с партиями вокалиста пришлось лишь правдоподобно имитировать. Сейчас же всем стал очевиден печальный вывод. — Я считаю, что лучше отложить концерты, — твёрдо решил Йорн Шварцбургер, ударник группы, — пусть Энди лучше восстановиться нормально. Последствия короны не все ещё изучены и чёрт знает, куда он стрельнет. — Говоришь как мой врач, — приметил Андреас. Он лежал на диване, прикрыв глаза и скрестив пальцы на лбу. — Реально, лучше не рисковать, — согласился Кристиан, басист, — я сам переболел этой фигнёй в 20 году, обоняние адекватным стало только весной прошлого года. Знаете, какой оказывается кофе противный на запах. — Во-во, — приметил Йорн и ударил палочкой по тарелке, — мы же можем репетировать и без вокала пока. И вообще — у нас релиз на октябрь назначен, пока и синглы хорошо идут. — Кстати, я слышал нас на прошлой неделе по радио, — оживился Энди и поднялся с дивана, — Freaking me out неплохо так звучал, вполне конкурентно, — вокалист вынуждено прокашлялся, поправив голос: как ни крути, а болезнь брала своё, и горло саднило. — Ееей, — обрадовался Кристиан и перекрутился на стуле. — Да и вообще, я считаю, что всё идёт пока как надо: клип сейчас подклепают, в августе мы его выпустим, потом ещё в сентябре бахнем один. Ну, и на октябрь сам альбом. Без концертов и так весьма насыщенная программа выходит. А ты что скажешь, Руперт? А Руперт просто молча сидел в углу, безотрывно глядя на Энди, и бездумно перебирал струны Deusenberg’а. В его жизни это были, конечно, не первые отмены живых выступлений: с Eisbrecher уже третий раз туры переносятся, о чём даже фанаты пока ещё не знают, но ничего — пережил же. А сейчас в его душе что-то пульсировало, грозясь лопнуть как натянутая тетива. — А? Что я могу тут сказать — зажжем эту сцену в следующий раз, да? — он тут же вскочил, подмигнув Энди, — главное, чтобы мы все были здоровы. Давайте тогда запишем кое-что, у меня есть некоторые новые идеи. Музыканты просидели в студии до двух часов ночи. Йорн и Кристиан уехали первыми. Андреас и Руперт остались вдвоём сворачивать оборудование и сохранять материалы. — Ты расстроился? — предположил Энди, сматывая кабель. Он весь вечер наблюдал понурость коллеги, и сейчас решил поговорить об этом. Такое поведение не было свойственно Руперту, обычно все всегда видели его позитивно настроенным человеком, который несмотря ни на что мог видеть хорошее буквально во всём. — Нет, твоё здоровье важнее, я же говорил. Одним выступлением меньше, одним больше, — Руперт укладывал свою гитару в чехол, — тем более в концертном агентстве сказали, что мы сейчас ничего не теряем, всё остается в силе. — Это ты уже говорил, — опередил его Энди, — Но ты же расстроился? — Нет, честно. Просто я отклонил предложение поучаствовать в одном проекте, думал, что буду плотно работать над нашим, чтобы представить его свету, так сказать, и как можно быстрее, — Руперт закрыл свой макбук и уложил его в сумку. — Ты кому-то что-то стараешься доказать этим? — взглянул на него Энди, осмелившись задать такой резкий вопрос сразу в лоб. — Я? — австриец даже выгнул бровь, — ничего подобного! — хотя сам знал, что это звучит сейчас крайне неубедительно. — Я ещё в феврале заметил, что ты с таким невиданным рвением принялся за такую казалось бы рядовую работу в проекте, но не стал акцентировать на этом внимание, — Энди наконец-то смотал все кабели и теперь стал убирать мотки в шкаф. — Я просто хочу найти ещё возможность реализовать себя, понимаешь? Все те, с кем я уже работаю многие годы, имеют определённые рамки творчества и свои векторы, — австриец принялся перебирать листы бумаги на столе, отсортировывая что-то попутно в мусорное ведро. — Сказал Руперт Кеплингер сессионному вокалисту и преподавателю, угу, — Энди с ухмылкой приземлил коллегу, попутно разглядывая один из штекеров, — не ты один тут с большим творческим багажом ходишь так-то. — Ты прав, мы оба равны, и творчество не следует сравнивать. Просто пойми меня правильно, я уже оставил один проект позади, отчего до сих пор не по себе подчас. Особенно когда вспоминаю, чего мы успели добиться, и что осталось неизданным. Многие идеи я, конечно, пытался куда-то применить, но они больше никуда не вписываются, так и лежат мёртвым грузом, — музыкант отчаянно разорвал один исписанный лист. — И удалить этот материал у меня просто не поднимается рука. — Ну, это уже надеждой называется, что вполне нормально, — заключил Энди. — Может быть, — с сомнением кивнул Руперт, — а сейчас мы имеем все возможности показать себя, тем более люди жаждут услышать музыку, спустя два года локдауна. И нас примут с распростёртыми объятиями. — И поэтому ты сейчас хочешь реабилитироваться в глазах общества за счёт Antitype? Знаешь, со стороны это смахивает на какую-то нездоровую борьбу с чем-то невидимым. — Я всю жизнь борюсь, — тяжело вздохнул Руперт, — с собственным эгоизмом. — Ты хотя бы это понимаешь, — Андреас вновь прокашлялся. — Так, ты на съёмках надорвался что ли? — в какой-то степени Руперт был рад, что наконец-то появился повод увести разговор в другое русло. — Да всё в порядке. Пару занятий с голосом и всё пройдёт, это просто рядовой стресс, — однако сам Энди понимал, что голос его немного осип к этому времени. — Ну-ну, ты всё же аккуратнее давай с этим. Обойдёмся как-нибудь без травм на производстве, хорошо? Это не пальцы ломать клавишнику. Здесь никто компенсировать больничный не будет. — Хах, а что — это угроза? — посмеялся Энди. Сейчас ему пришла в голову азартная мысль поглумиться над Кеплингером с помощью акустической гитары, — я не неженка, Руперт. Не надо меня оберегать как тепличного цветочка, — Онхауз перебрал ноты для разогрева, принял удобную позицию на стуле и начал петь: When you've suffered enough And your spirit is breaking You're growing desperate from the fight Remember you're loved And you always will be This melody will bring you right back home.* Руперт знал, что такая нагрузка на голос вокалиста может сыграть злую шутку, но ничего не мог с собой поделать: он просто сидел молча и слушал, как заворожённый. Голос Энди в сравнении с дневной съёмкой сейчас звучал чисто и высоко, плавно сливаясь с мелодией струн. Вокал в сочетании с гитарой даже как-то согрели душу австрийца и тем самым будто успокоили: он всё ещё чувствовал какую-то вину за собой, хотя уже столько раз делал для себя определённые выводы: не возвращаться назад. Такое небольшое исключительное сольное выступление Андреаса натолкнули австрийца на мысль: — Это чудесно! Я будто утонул в твоём голосе! В записях почему-то я тебя таким не слышал. — Сказал прям как влюблённая старшеклассница из первого ряда. Осталось только попросить оставить автограф в паспорте и за меня замуж выскочить, — посмеялся Энди и принялся прибирать гитару на нужное место. — Нет, правда, — Руперт помотал головой, пытаясь оправдаться, — Ты очень хорошо справился, я редко такое слышал. Только как бы это твоё геройство тебе же не навредило. — Руперт, не начинай. Я и не из такого выходил, — Энди зевнул, — слушай, времени уже четыре часа утра, поехали по домам, а? — Да, мне ж завтра надо в Кёльн ехать на Amphi фестиваль, — Руперт вновь оживился и выключил аппаратуру, — вернее сегодня уже. — Везёт тебе, на таких сценах выступаешь чуть ли не хедлайнером, — вздохнул Энди. — Мы тоже когда-нибудь там выступим. Не хедлайнерами пока, конечно, но выступим, это я тебе обещаю, — приободрил его австриец и взял свою толстовку с кресла, — что ж, поправляйся и до встречи! Я ещё напишу, — музыканты обменялись рукопожатиями на прощание и разъехались. В августе развернулась активная пиар-кампания нового сингла Drowning с выходом клипа. И в целом последний месяц для ребят получился насыщенным опять же за счёт основных групп, тем более за два года уже все оголодали по фестивальной жизни и сейчас каждый отрывался на сцене как в последний раз. Так как Anitype решила взять вектор, что каждый сингл будет выходить с клипом, то в сентябре группа вновь собралась в Берлине на съёмках. Тогда же была назначена новая встреча в конце сентября теперь уже в Гамбурге, так как то необходимо было в целях пиара от агентства. Потихоньку Руперт смирился с такой жизнью, продолжал работать в привычном темпе. Всё шло как поставленное на конвейер: сессия, запись в студии, фото- и видео-съёмки, релиз — старая отработанная схема, дающая желаемый результат. Даже какой-то новый материал уже снова собирался для их Antitype, что опять же не могло не порадовать Руперта: группа живёт, не собираясь сворачиваться, и слушатели рады этой музыке. В один вечер Кеплингер решил посидеть в своей домашней студии, чтобы попробовать записать одну демоверсию, но отчего-то у него не получалось подобрать нужный рифф на гитаре. Это несколько вывело его из воодушевлённого состояния, но Руперт не стал бросать это дело. На краю стола провибрировал смартфон, но музыкант не стал отвлекаться на уведомление и продолжил работу, благополучно позабыв о телефоне. Только через два часа, когда Руперт свернул внезапный прилив сочинительства и отправился спать, перед этим приняв душ, он увидел сообщение. «Я снова заболел, COVID с положительным результатом. Не могу говорить». Что значит "не могу говорить"? Кеплингер долго думать над этой фразой не стал, а просто набрал звонок другу, даже не глядя на время — 00:31. Но, конечно же, никто ему не ответил. Через пять минут снова от Андреаса пришло сообщение: «У меня пропал голос, не могу говорить. Но я уже иду на поправку». Руперт тут же набрал ответное: «Может, нам, мне, приехать в Берлин?». Чего он пытался добиться этим сообщением, австриец даже не задумался, сейчас же возникла вновь тревога и риск снова потерять всё. «Не стоит, я вас только заражу. Парни ничего не знают о голосе, для них я просто болею. Всё в порядке». Энди правда быстро пошёл на поправку, в этот раз получилось переболеть даже без высоких температур к его же удивлению. Немец уже в конце октября пришёл в норму и даже планировал приехать в Гамбург к ребятам, чтобы отметить релиз их альбома Eternally, и на имя вокалиста был даже забронирован номер в отеле. И накануне отъезда Энди разговаривал по телефону с Рупертом: — У вас там не ожидается вдруг похолоданий? — Энди ходил по своей кухне и выбирал пластинки таблеток, приглядываясь к названиям. — Да нет, вполне комфортно. Но шарф возьми, — посмеялся Руперт. — Хорошо, — усмехнулся Энди, отыскав нужный пузырёк, — чувствую, с этими ковидами я с собой возьму ещё одну сумку, наполненную только лекарствами. — Зато здоровее будешь. Ты во сколько приезжаешь? — Наверно, к часам 6 вечера буду у вас, если никто из учеников не отменится с занятием, — Энди заглотил таблетку и принялся собирать необходимые лекарства в поездку. — О, тогда вечером можно будет с парнями как раз на Репербан сходить! — радостно подметил Руперт. — Боги, только не Репербан, я вас умоляю! — Не понравилось? — поглумился Руперт. — Слишком шумно, — возразил Андреас, обнаружив пустой флакон из-под таблеток. — Хорошо, учтём ваши пожелания и поищем места потише, благо в Гамбурге этого добра навалом. — Ладно, я пойду, надо ещё вещи некоторые собрать. — Хорошо, рад был тебя слышать, до встречи завтра! — попрощался Руперт. — Пока. Энди собрал всё необходимое, вытащил все сумки в прихожую и ушёл спать. Но ночью он проснулся от внезапного приступа страха и удушья, мужчина начал задыхаться и резко подлетел к окну. Распахнув одну створку, Онхауз начал жадно захватывать прохладный ночной воздух, отчего тут же удушье перешло в кашель. Немного придя в себя, вокалист отдышался и выпил воды. Горло сильно саднило, но он подумал, что лишь последствия сильного кашля и воздействия холодного ночного воздуха. Сделав пару глубоких вдохов, Энди успокоился и вернулся в тёплую постель. В груди и горле ещё немного свербело, но певец не стал обращать на это внимание, и ему удалось снова заснуть. Утром Энди о ночном приступе напомнила только лёгкая боль в горле: видимо, кашель немного повлиял на связки. Вокалист решил распеться, но у него не получилось, вернее получилось, но только хрипота в перерывом на кашель. — Так, Онхауз, ничего страшного — просто неудачно покашлял, — успокоил себя весьма сиплым голосом Энди, умываясь и глядя в зеркало. Времени до занятия с учеником и последующего отъезда ещё достаточно, поэтому с утра пораньше Энди решил сходить в поликлинику к своему лечащему врачу. Направление на флюорографию было уже привычной процедурой после двух перенесённых COVID’ов, и закономерно никаких патологий не выявилось. На всякий случай Онхауз решил ещё записаться на консультацию к отоларингологу, и с сожалением обнаружил, что к полудню совершенно осип, отчего занятие пришлось отменить. И, конечно же, ехать куда-либо в таком состоянии было крайне опрометчивым поступком, тем более что от лора-фониатора он получил целую портянку направлений на различные анализы. — Алло, Руперт? Привет, — тихо начал Энди, ещё когда шёл по больничному коридору. По крайней мере, когда он говорил тихо, сиплость была не так заметна. — Да, привет! Ты уже подъезжаешь? — назло в трубке у Руперта было шумно. — Я не приду, — кратко высказал вокалист, укладывая направления в папку. — Что-то случилось? Я могу помочь? — Это не телефонный разговор, — Онхауз старался говорить немногословно, пока шёл к выходу из поликлиники. — Я приеду. — Не стоит, — заотнекивался Андреас, застёгивая кожанку одной рукой. — Это был не вопрос, Энди, — заключил твёрдо Руперт, — но боюсь, что не на этой неделе. В начале следующей жди. — Хорошо, номер в отеле не бронируй — можешь остановиться у меня, — Энди понимал, что только с Рупертом мог поделиться настоящей проблемой, да и не стоит об этом трубить на каждом углу. И кому как не продюсеру сообщать подобные проблемы. — Давай тогда до встречи, мне нужно бежать сейчас. — Пока, — Энди сел в машину, небрежно бросив папку на пассажирское сидение. В горле саднило, отчего всегда хотелось прокашляться, что доставляло жуткий дискомфорт. Руперт смог приехать только через две недели, и к его приезду состояние Энди не улучшилось, разве что хрипота прошла, но стоило ему чуть повысить голос, и сиплость возвращалась. Ещё больше Энди расстраивался, когда он не смог распеться на элементарных вокальных партиях, и даже упорные попытки вытянуть какие-то знакомые партии с таким сломанным голосом не увенчались успехом. От одного контракта уже пришлось отказаться из-за такого голоса, что существенно подпортило настроение Онхауза и заставило серьёзно задумать о собственном будущем в Antitype, о чём он всё чаще размышлял в течение последних двух недель. Кто бы мог знать, что приключившаяся «простуда» ещё летом сможет настолько испортить планы даже в ноябре. — Привет! — Руперт с порога с улыбкой на лице поприветствовал вокалиста. — Проходи, — Энди вежливо пропустил друга в квартиру, обменявшись рукопожатием, — как доехал? — Знаешь, нормально несмотря на час-пик, — Кеплингер распустил шарф. — Располагайся, будь как дома, — Энди перевесил свою кожанку на вешалке, чтобы освободить место, — Спасибо, что приехал. — Пустяки. Как ты? В ответ Онхауз только тяжело вздохнул и резко выпалил своё решение: — Похоже, я буду вынужден уйти из группы. — Что? — Руперт замер, словно поражённый громом, — мне сейчас послышалось? — Пойдём на кухню, на пустой желудок дальнейшее сложно будет обсудить. Энди проследовал на небольших размеров кухню, которая была обставлена в бело-кофейной гамме. Руперт удобно уселся на угловой кожаный диванчик, в то время как Энди уже быстро завертелся между холодильником и микроволновой. Через несколько минут был уже готов разогретый ужин и крепкий кофе для Руперта, сам же хозяин квартиры обошёлся только кружкой чая. Во время еды оба не решились заводить разговор о работе и музыке, но успели обменяться обычными повседневными вещами. — Всё было вкусно, конечно, — поблагодарил Руперт, допивая кофе, — но позволь вернуться к тем твоим словам, что я очень надеюсь, мне только послышались. — Давай продолжим в студии, — снова будто перевёл разговор Энди, — надеюсь, ты не страдаешь акрофобией. — Ещё чем альпиниста решил напугать? — усмехнулся Руперт. Домашняя студия Энди совмещала два рабочих пространства — собственно студию и кабинет, где хранились нотные листы, тетрадки с лирикой, графики занятий, файлы с контрактами и прочая бумажная и документационная мишура музыканта. Пространство кабинета и студии визуально делили небольшой стеклянный журнальный столик и кожаный диван, установленный спинкой в сторону студии. Сама же студия размещалась напротив и оборудована очень компактно: слева в углу располагалась кабинка с микрофоном, а справа в углу хранилось несколько гитар на постаменте. Компьютер и рабочий стол с клавиатурами располагались между этими двумя рабочими пространствами. Но что не могло не привлечь внимание так это то, что правая стена студии целиком представлена панорамным окном, потому как вид с 18 этажа был превосходным. На полу у окна было несколько напольных горшочных растений, весьма уютно вписывающихся в интерьер студии и гармонируя тем самым с белыми рулонными шторами. — Ого, да тут у тебя можно буквально парить от вдохновения, — удивился Руперт и подошёл к окну. — Угу, или выброситься в окно от депрессивных мыслей, знаешь, тоже очень удобно. — Андреас присел на диван, пока Руперт наблюдал за движением вечернего города. Несмотря на приезд друга вокалист пребывал в понуром настроении весь вечер, и австриец это заметил ещё с прихода. — Ну-ну, чего так печально-то? Прости за нескромный вопрос, а сколько у тебя ушло денег на это великолепие? — Ещё лет одиннадцать выплачивать. Слушай, ты не хочешь выпить? — более чем серьёзно предложил Энди. — Не откажусь. Но и ты не отходи от разговора. — Руперт всё ещё смотрел на город. Через несколько минут Энди вернулся с небольшим подносом, на котором лежали сырные шпашки, дольки лимона и два стакана. — Есть ром, джин, коньяк. Пиво не предлагаю, — перечислил Энди, заглядывая в тумбу под рабочим столом, — врачи запретили употреблять мне пенные и газированные напитки, — пояснил тут же. — Начнём тогда с рома, — предложил Руперт, присев на диван. — Неплохой выбор, — заключил Энди и наполнил стаканы янтарным алкоголем. — Ну и какой у тебя там был разговор? Как бы ни хорош был ром, а он правда хорош, — оценил Руперт, проглядывая на свет бокал, — я сюда всё же приехал ради тебя, а не алкоголя. — Руперт, я, скорее всего, вынужден буду уйти из группы, — Энди отложил сырную шпашку. — Причина? — Руперт перевёл взгляд в стену и стиснул зубы, заглотив лимон. — Я не могу принимать участие в проекте. Вам нужен кто-то другой. — Мне ты нужен, — Руперт даже встал с дивана и подошёл к окну вместе со стаканом. — Вчера я был на приёме у невролога. — У невролога? — удивился Руперт, вопросительно взглянув на друга. — Да, — согласительно кивнул Энди, глотнув алкоголь, — на этом настоял лор-фониатор. Сначала полагалось, что со мной приключился обычный ларингит — типичное осложнение от СOVID на голосовые связки, из-за чего я не мог петь так, как пел прежде. Но лечение ларингита, да и мои собственные практические курсы восстановления не давали результат, и врачи сделали предположение, что у меня возможны осложнения в виде нарушения иннервации связок, а это уже головной мозг. Я могу потерять голос, — мужчина тяжело вздохнул, выговорив всё то, что переживал в одиночку, — Я же не дурак, понимаю, что вокал с такой тональностью Antitype не нужен, даже если я восстановлюсь. — Альбом стартовал и весьма неплохо, время можно как-то потянуть. Или ты сейчас собираешься нас оставлять? — Кеплингер одним глотком осушил бокал и потому подошёл к столу. — Руперт, сколько ты ещё готов потратить время на это «потянуть»? Есть серьёзные опасения, что одними попорченными связками тут дело не обойдётся, лечение может затянуться на несколько месяцев. А я не хочу тормозить собой весь процесс развития проекта. — Энди допил свою порцию рома. — Но это не означает, что ты должен уходить из дела, — Руперт пополнил оба бокала и решил присесть на диван. — Да, болезни бывают, никто не застрахован от этого. Ты сам говорил, тем более ты как преподаватель сам знаешь всё тонкости восстановления вокала. — Вот именно, что я знаю тонкости, — Онхауз в очередной раз пригубил наполненный бокал, — в том числе знаю, насколько это может затянуться и чем чревато. — Хорошо, — смирился австриец и взглянул в серые глаза напарника, — грубо говоря ты сейчас хочешь уйти, оставив нас втроём? — Получается, так. — Чёрта с два! — более чем твёрдо заявил Руперт. — Это я тебе как продюсер сейчас сказал. — То есть хочешь, чтобы я ломал окончательно свой голос, лишь бы проект остался на плаву? Знаешь, это уже высшая степень эгоизма, — оскорбился Энди и встал с дивана, чтобы подойти к окну. — Я подозревал, конечно, что ты можешь идти по головам ради результата, но… — Энди, ты не так меня понял, — улыбнулся Руперт, — но спасибо за правдивые слова: когда-то я шёл по головам, да. Но сейчас я не прошу тебя петь, наоборот — я тебе предлагаю остаться с нами, тем самым даю шанс обдумать своё безумное решение. Найди в себе причины не отрываться от нас, побори в себе эту гнусную мысль. У тебя прекрасный и сильный голос, и ты обязательно восстановишься. — А группа? — опешил Онхауз от такого поворота. — Мы можем повременить с теми же концертами и записями в студии. Летом и в сентябре нам же удалось накопить какой-то материал, а микшированием ты и без голоса сможешь справиться. — Я? — удивился Энди. — Ты, — Руперт подошёл и блестящими от лёгкого опьянения глазами посмотрел на друга, — ты, помнится, хвастался, что тоже имеешь богатый музыкальный опыт. Вот и попробуешь его и в Antitype полностью. Я тебе доверяю. — Да, но, — вокалист снова глотнул горячительный напиток, — чем ты собираешься занять период моей реабилитации? — Можно выйти на интервью, те же стримы — говорят, это сейчас модно. Популяризировать проект на просторах соцсетей, организовать может быть даже какой-то маломальский мерч, — почему бы и нет? Делать всякие вбросы, как там говорит сейчас молодёжь, — генерировать контент? — усмехнулся Руперт. — И кто будет этим всем заниматься? У меня лекции, лечение и работа в студии будет, — несколько растеряно поинтересовался вокалист, разглядывая с высоты ночной город. — Я могу, — Кеплингер совершил очередной глоток, закусив лимоном, — с Eisbrecher у меня только Адвентские концерты остались, с Universum25 тоже всё на конвейер поставлено. И Кристиана могу подключить, у него вроде тоже декабрь более или менее свободный выходит. — А как же твоя «реабилитация» этим проектом? — подметил Энди и взглянул на друга так, что их взгляды пересеклись. — А зачем мне что-то доказывать? У меня есть вы, есть группа и люди, в которых я нашёл отклик. И теперь ни за что не брошу вас. Пока от меня что-то зависит и пока я несу ответственность, я буду биться за жизнь, чтобы она не превратилась в очередные обломки, — Руперт опустил пустой бокал на стол и подошёл к стойке с инструментами. Музыкант подхватил одну из акустических гитар и сел на стул, — Я уже потерял одних, и не хочу терять вас. Кеплингер немного настроил инструмент и звучно ударил по струнам. Студия тут же наполнилась приятной благозвучной мелодией. Энди тоже опустил стакан на стол: он знал эту мелодию, но сейчас она была медленнее и размереннее. Обстановка сейчас как никогда вдохновляла: тело расслабилось под воздействием алкоголя, на душе стало легко после разговора. Руперт тихо перебирал струны, наполняю атмосферу в студии теплом. И тут Энди запел — тихо, плавно и в то же время неизменно звучно: I've been losing what I found Ending up all broken down With a keepsake in my hand To remind me what I’d had I don't know if I can pretend I'm okay When all I depend on has faded away So come gimme Reasons to rise from the wreckage** Берлин жил где-то там за окном, ночные огни мегаполиса плавно тянулись к горизонту, оставляя над собой тёмную небесную бездну, и где-то над всем этим звучала их главная причина жить и творить дальше, подняться из обломков и построить что-то новое. В декабре группа выпустила клип Reasons (Cinematic Remix).