Такая короткая длинная жизнь

— Гермиона! Герми, проснись! Сквозь сладкую сонную негу Гермиона слышала настойчивый голос Рона и ощущала, как его рука трясёт ее за плечо. — Солнышко, проснись пожалуйста, Герми, мне помощь нужна «Может получится притвориться спящей и он перестанет?» — подумала Гермиона. Ей снился такой удивительный сон: пляж, пальмы, горячий песок, словно жидкое золото струящийся через пальцы, подсвеченный лучами солнца, плавно опускающегося в волны океана… Мерлин, как же Гермионе не хотелось выныривать из своих чудесных грёз. Но настойчивая рука мужа, теребящая ее за плечо, не оставляла ей выбора. Через силу открыв глаза девушка поняла, что за окном едва-едва трепещется рассвет, а значит время где-то около пяти утра. Всего два часа назад ей не без труда удалось успокоить и уложить малышку, которая проснулась с криком от только что приснившегося кошмара. Со стоном закрыв глаза Гермиона попыталась скрыться под одеялом с головой, подальше от всё ещё стоящего рядом Рона, от серой предрассветной дымки за окном, от лёгкого холода, который всегда проникал в их спальню через маленькую щёлочку в ставне окна, когда наступали осенние холода. Уже третий год Рон обещает узнать у братьев или отца заклинание, позволяющее чинить оконные рамы, и третий год он забывает об этом, вынуждая Гермиону регулярно применять согревающие чары к комнате. Нет, конечно, Золотая Девочка из Золотого Трио, «самая выдающаяся ведьма столетия» могла бы и сама с легкостью починить треклятое окно, но Гермиона принципиально ждала этого от своего мужа. — Гермиона, мне срочно нужна твоя помощь, блин, проснись же!! Рон откинул с ее тела, облаченного лишь в тонкую майку и домашние шорты, нагретое одеяло, открыв холодному осеннему воздуху легкий доступ к ее плечам и ногам. Закатив глаза, девушка села на кровати и, глядя изподлобья на мужа, раздраженно поинтересовалась, что ему, чёрт возьми, надо от неё в такую рань. — Солнышко, ну я же говорил тебе, у меня сегодня начинаются финальные тренировки перед чемпионатом, мне через 5 минут надо аппарировать в зал, а Роза как-то умудрилась вылить в мои ботинки воду из под красок, они мокрые, грязные и липкие! — Рон тараторил, переминаясь с одной босой ноги на другую, нервно заламывая руки. — Я пытался их высушить, но они почему-то сжимаются и краска расползается! Только сейчас, когда глаза начали привыкать к предрассветному сумраку, а сон отступать, Гермиона увидела, что муж стоит, облачённый в свою тренировочную форму, на поясе которой болтаются перчатки для полетов, а на носу пятно от масла для мётел, которое он явно оставил пару минут назад, очевидно, натирая метлу дома (как всегда на кухне, Мерлин тебя дери) — Герми, прошу тебя, помоги мне их отчистить, я опаздываю! Тяжело вздохнув, Гермиона накинула халат, висящий на спинке стула, запахнула его как можно плотнее, и, отыскав в кармане палочку, вяло поплелась в коридор их небольшого домика. Около двери она увидела ботинки, на которые так рассчитывал Рон — один из них и правда выглядел заметно меньше и каким-то скукоженным, а на внутренней стельке и шнурках отчётливо проступали зеленые, красные и желтые пятна от красок. — Финита. Экскуро. — Произнесла Геормиона еще осипшим от сна голосом, направляя палочку на левый ботинок, отменяя попытки мужа избавиться от пакостей дочери, а затем очищая его от краски и влаги. — Спасибо, ты просто прелесть! — Просиял Рон, когда один из его ботинков вернулся в первозданный вид. — Со вторым сам справишься? Это чары школьного уровня, Рон. — С укором произнесла Гермиона, но увидев лицо мужа, тяжело вздохнула и, направив палочку на второй ботинок, очистила и его тоже. — Ты моя спасительница, правда! Чмокнув жену в щеку и пообещав вернуться к восьми часам, Рон схватил метлу и сумку, выбежал на улицу, перешагнул антиаппарационный барьер, послал Гермионе воздушный поцелуй и с негромким хлопком исчез. Посмотрев пару секунд на место, где только что растворился ее муж, девушка поёжилась от промозглого осеннего воздуха и захлопнула дверь. Вспомнив, что всё ещё держит в руке палочку, она быстро наложила на себя согревающие чары и поплелась на кухню. Настроение было испорчено. Мало того, что Гермиона категорически не выспалась, поспав в общей сумме часа четыре, так ещё и Рон, который будто ей на зло никак не хотел потратить время и выучить несколько бытовых заклинаний, разбудил в её груди чувство раздражения и обиды. Взмахнув палочкой и отправив кофейник на огонь, молодая волшебница на цыпочках подошла к двери в спальню дочери и тихонько заглянула. Трехлетняя Роза спала, уткнувшись носом в любимого зайца, подаренного на день рождения четой Поттеров, её лицо никак не выдавало беспокойства, охватившего малышку всего три часа назад, когда она с криком прибежала в комнату родителей, заливаясь слезами, и залезла под одеяло, утыкаясь матери в живот и дрожа всем телом. Удовлетворённо выдохнув, Гермиона прикрыла дверь, надеясь, что дочь проспит ещё часа хотя бы три. Вернувшись на кухню, девушка закончила приготовление ароматного кофе, наложила на помещение звукоизолирующие чары и, забравшись с ногами на подоконник, уставилась в окно, потягивая горячий кофе и наблюдая за рассветом. *** На самом деле, в их семье уже давно не чувствовалось того тепла, которое наполняло её в первые годы их отношений и брака. Когда закончилась война и прошла первая волна суматохи, связанная с отловом всех бывших Пожирателей, приспешников, предателей и вообще всех, кто так или иначе был связан с Волдемортом, когда прошли все похороны, пролиты все слёзы, воздвигнуты памятные плиты павшим детям, подросткам, учителям, родителям и даже некоторым маглам, когда прошло чересчур (на взгляд Гермионы и Гарри) помпезное, полное лицемерия и фальшивых министерских улыбок награждение их троицы и некоторых других участников Ордена Феникса, наступила, наконец, спокойная тишина. Однако, не всем повезло обрести спокойствие в душе и разуме. Больше года Гермиона по несколько раз в неделю просыпалась с криками от кошмаров. Во снах она видела мёртвые глаза друзей, касающиеся друг друга в последнем жесте прощания холодные пальцы Римуса и Тонкс, слышала крики миссис Уизли, оплакивающей сына, видела распластанное тело Дамболдора. Иногда кошмары становились совсем безумными: ей снилось, что они проиграли, что Гарри так и остался лежать мертвый у босых ног Темного Лорда, в пугающе реальных кошмарах она видела смерти Рона, Джинни, Невилла и многих других друзей. И каждый раз, просыпаясь с криками в холодном поту, задыхаясь, словно после долгого бега, она еще часами рыдала, не в силах забыть эти страшные картины. От Джинни она знала, что Гарри тоже едва может спать. Когда всё закончилось, его словно подменили. Гермиона точно могла сказать, когда он сломался окончательно. 25 мая 1998 года, когда все выжившие получили приглашения на памятный вечер по всем погибшим, когда Гарри впервые увидел огромные плиты из чёрного мрамора, магией навечно прикреплённые к стене Хогвартса, увидел, сколько имён высечено на них мелкими золотыми буквами – тогда его взгляд стал безжизненным, голос тихим, а плечи понурыми. Все понимали, что он считал каждую из этих смертей своей виной. Каждую разрушенную семью, каждого ребёнка, потерявшего родителей и каждого родителя, потерявшего ребенка, он взвалил на свои столь юные, девятнадцатилетние плечи и намеревался прожить с этой ношей всю жизнь. Потягивая уже начавший остывать кофе Гермиона вспоминала, как вся эта вина чуть не разрушила его лучшего друга и их с Джинни отношения. Она помнила, как подруга плакала у нее в гостиной, захлёбывалась в рыданиях в её спальне и безмолвно плакала в ванной от того, как Гарри, их милый Гарри, отталкивал её самыми суровыми способами. Джинни рассказывала, что старалась помочь ему всеми силами, но после потери брата и у неё их было не так много. А Гарри, считавший, что может приносить только смерть своим близким, вдолбил в свою лохматую голову, что оттолкнув любимую, сможет уберечь её от погибели. Около года все его друзья, близкие, даже некоторые профессора возвращали Избранного, но такого отчаявшегося юношу, к жизни. Десять месяцев рыданий Джинни, пока он не избавился от страха навредить ей и подпустил к себе. Мерлин, как же Гермиона радовалась за них. На самом деле, всё это время её тяготило чувство вины. Но не за смерти друзей, не за войну и то, что она выжила, нет. Пока Гарри с Джинни переживали самый страшный период своих едва начавшихся отношений, у неё с Роном складывалась чудесная пара. Пока Джинни рыдала в одиночестве, заперевшись в ванной Гермионы, Рон обнимал свою девушку за плечи, прижимая к себе. Он был рядом, когда ее будили кошмары, согревал своим теплом, когда её трясло от холодного ужаса, убаюкивал на своих руках, когда она не могла заснуть, страшась вновь увидеть безжизненные тела друзей под закрытыми веками. Он был рядом, он любил её, а она влюблялась в него. Через три года после окончания войны, всего через два года, после того, как всех их начало понемногу отпускать от пережитых ужасов, он встал перед ней на одно колено, раскрыв красную бархатную коробочку и протянув скромное, но такое красивое кольцо с маленьким зачарованным камнем, который сиял так, словно ювелир-волшебник снял с неба самую яркую звезду и вложил в оправу. И она сказала ДА. *** Спасибо Молли, Джинни, Полумне и многим другим их друзьям за помощь в организации свадьбы. Платье, выбранное не без помощи Джинни (точнее говоря, практически ею же и выбранное), было похоже на белоснежное облачко, шатёр, возведённый у Норы, пусть и был похож на шатёр со свадьбы Билла и Флёр, но всё таки привносил отличительные изюминки именно в их церемонию. Рон, пустивший слезу, когда мистер Уизли под звуки свадебного марша вывел её на дорожку из зачарованных лепестков, которые начинали сиять пуще алмазов, стоило невесте наступить на них, волшебные огни и изысканная еда – все было прекрасно. *** Еще через полгода Гермиона, ошарашенная, но счастливая, сообщила мужу великолепную новость: он станет отцом. Нет, Гермиона хотела ребенка, но, честно говоря, она совершенно не планировала его так рано. Ей было всего двадцать три с половиной, а она рассчитывала обрести счастье, в виде агукающего комочка, не раньше тридцати. Видимо, в какой-то из моментов их с Роном жизни она забыла принять противозачаточное зелье, а может это был подарок судьбы наперекор всем ужасам и лишениям, через которые им пришлось пройти. Однако, несмотря на внутренние терзания, связанные с таким кардинальным нарушением её планов на жизнь, уже с первым ощущением шевеления в животе маленькой ножки, Гермиона поняла, что ни о чем не жалеет и с нетерпением ждет появления на свет маленького чуда. Всю беременность Рон и его семья проявляли такую заботу, что порой Гермионе хотелось убежать от них на другой конец света. Миссис Уизли едва ли не переехала в их домик, и Гермиона успела миллион раз пожалеть, что согласилась на покупку именно этого дома, ведь он был в магической части Лондона, куда можно было без опаски аппарировать в любое время, в отличие от маггловской части, где она всегда мечтала жить. Начиная с пятого месяца беременности Золотой девочки, заботливая рыжая женщина хозяйничала на их кухне, в их ванной и даже в спальне, запрещая Гермионе даже ноги спускать с кровати. Честное слово, как ей хватило сил не свихнуться от безделья — одному Мерлину известно. Но Гермиона позволяла ей это по двум причинам: во-первых, она видела, что миссис Уизли это необходимо после смерти Фреда, во-вторых, она доверяла ей, более опытной, родившей семерых чудных, здоровых детей, одним из которых был её муж. Тогда еще Гермиона не замечала, что убери она из уравнения миссис Уизли — помощи она бы не получала совсем. Ее некогда острый ум, подмечавший ранее любые детали, сейчас занятый мыслями о скором рождении ребенка, обустройстве дома, только начинавшейся, но уже стремительно ползущей вверх карьере в Министерстве, так внезапно прерванной незапланированной беременностью, за бесконечным мельканием рыжей макушки своей уже свекрови совершенно не замечала все более редкие появления рядом с ней другой рыжей головы. Только спустя некоторое время после родов, когда старшая из женщин Уизли стала всё реже появляться на их пороге, предоставив радость материнства Гермионе, та стала замечать, что мужа будто и не было вовсе рядом. Нет, он исправно возвращался домой каждый вечер, проводил дома выходные, иногда они вместе появлялись на семейных посиделках в Норе, доме Поттеров, даже однажды заглядывали вместе с Гарри на чай к мистеру Лавгуду, который до сих пор старался хоть как-то загладить вину за сдачу троицы Пожирателям, хотя друзья уже давно не держали на него зла. Но быть рядом физически — не равно быть рядом. Рон словно перестал видеть смысл в их семье, в их дочери и доме. Ссоры и мелкие стычки стали практически рутинной составляющей их брака. В основном причины были одни и те же: Гермионе хотелось больше его участия в их семейной жизни, в жизни дочери, в быту и отдыхе. Рон же, выросший под крылом заботливой матушки-домохозяйки, считал, что дети и домашний уют — это исключительно женская обязанность, а организация досуга — и вовсе прихоть, мол, зачем вообще куда-то выбираться, если можно посидеть дома с журналами по квиддичу или наведаться в Нору, где их всегда ждали с распростёртыми объятиями. Шло время, но им так и не удавалось найти общий язык в этих, казалось бы, простых вещах. Ни острый ум «самой выдающейся ведьмы столетия», ни книги, что занимали отдельный кабинет Гермионы, ни даже советы и наставления друзей не могли найти решения этим вопросам и положить конец семейным распрям «четы Уизли». Сейчас, ноябрьским ранним утром 2005 года, сидя на окне в одиночестве, держа в руке чашку с уже давно остывшим кофе и не замечая, как по щеке скатывается слезинка, Гермиона силилась понять, как и много раз до этого: «Когда же все пошло наперекосяк?»