Боль Франкенштейна

      — Мастер!       Кадис Этрама ди Рейзел оглянулся, с интересом оглядывая практически вбежавшего в комнату Франкенштейна. Такое человек позволял себе крайне редко, только если что-то задумал и бежал, ведомый желанием выполнить это как можно скорее. Даже тон Франкенштейна был другим, почти заговорщическим.       — Мастер, пойдёмте со мной!       И этот почти ребяческий восторг на лице подкупал настолько, что Кадис Этрама ди Рейзел не счёл нужным ни отказать, ни даже спросить, куда именно его ведут.       Эмоции человека, сейчас отчего-то не скрытые, были слишком яркими, чтобы их игнорировать. В таком хорошем настроении он находился тоже достаточно редко. В основном, когда хотел насолить главам клана.       Впрочем, когда они подошли к воде и побежали в сторону человеческих земель, ноблесс понял, что и это имело место быть. Путешествие туда никогда не ограничивалось одним днём, поэтому в Лукедонии его вполне могли потерять.       Или нет, всё-таки в гости к нему ходят достаточно редко.       Не позволив неприятному чувству печали завладеть его разумом, Кадис Этрама ди Рейзел, сделав последний прыжок, ступил на человеческие земли.       Франкенштейн приземлился буквально на секунду позже и, предложив последовать за ним, выдвинулся самую малость вперёд, указывая дорогу. Поступь человека была лёгкой, а на лице — улыбка. Ноблесс заинтересованно склонил голову набок. Куда же его ведут?       Вели, как оказалось, в небольшое человеческое поселение. Глядя на то, как с его компаньоном здороваются, как улыбаются ему, Рейзел начал понимать, куда человек отлучался последний год. Такой уровень доверия достигается не сразу даже у людей.       — Лекарь Вуд! Лекарь Вуд! — доносилось со всех сторон.       — Я попал сюда случайно во время эпидемии, — объяснил Франкенштейн, когда люди разбрелись по своим делам. — Удивительно, но у меня получилось спасти всех! Это было такое открытие, Мастер! К сожалению, в других местах я появился слишком поздно для такого же результата, но лекарство всё равно многим помогло. Но здесь же... Я очень рад, что оказался здесь.       Кадис Этрама ди Рейзел слушал человека с улыбкой. То, что говорил Франкенштейн, не было хвастовством, как могли подумать многие — учёный просто констатировал факт, что сумел помочь этим людям       — Но даже не ради них я привёл вас сюда, — улыбка на лице человека стала шире, даже, как предположил бы ноблесс, пакостливее. Едва слышно выдохнув, благородный прошёл следом за учёным в небольшое, чуть скосившееся здание.       — Дядюшка Томас!!!       Хор детских голосов на мгновение оглушил, заставив Рейзела, привыкшего к тишине и покою, замереть на месте. Детей было много, около двух десятков, многие ещё худые и немного болезненного вида, один из них активно махал рукой из-за соседней двери. Лицо этого ребёнка было наполовину закрыто тканью. Поприветствовал учёного, он тут же скрылся, закрыв окошко на двери. В мир ноблесс резко ворвался шум и гам возбуждённых встречей детей, а их эмоции заполняли всё пространство вокруг. Теперь Кадис Этрама ди Рейзел понял, почему Франкенштейн не стал скрывать свои эмоции — если бы Рейзел зашёл сюда неподготовленным, то шок мог стать сильнее.       И вместе с тем настроение невольно поднималось, когда яркие, чистые и ничем не осквернённые чувства детей влияли на него. Через пару мгновений ноблесс осознал, что улыбается, причём немного шире, чем обычно.       Голубые глаза Франкенштейна следили за ним, Рейзел это чувствовал. Когда учёный понял, что ноблесс справился с первым потрясением, то тихо спросил:       — Мастер, могу ли я вас представить так, чтобы детям было комфортно с вами общаться?       Рейзел кивнул.       — Пожалуйста, знакомьтесь, ребята, — улыбнулся мужчина. — Дядюшка Рейзел.       — Он ваш друг?       — Такой красивый!       — А он тоже лекарь?       — Дядюшка Рейзел, а вы знаете сказки?       — Дядюшка Рейзел, а хотите пирожок? Моя мама сама пекла!       — Дети, — прервал галдёж Франкенштейн. — Дядюшка Рейзел нечасто выходит из дома, поэтому, пожалуйста, не наседайте на него так, — наклонившись, мужчина продолжил громким, ничего не скрывающим шёпотом. — Мы же не хотим напугать дядюшку Рейзела, правда?       А сам оглядывается на Мастера и смотрит хитро-хитро. Рейзел чуть усмехнулся, но ничего не сказал.       — Мастер, вы позволите мне ненадолго оставить вас? Мне необходимо проверить последних заболевших. Пожалуйста, присаживайтесь сюда. Как только закончу, я сделаю для вас чай.       — Не беспокойся за меня, — Рейзел осёкся, но продолжил так, что внешне заминка не была заметка, — Томас. Я справлюсь.       — Ой, дядюшка Томас, я ведь я умею готовить чай! — пропищала одна из девочек. — Хотите, дядюшка Рейзел? Хотите? Хотите? Хотите?!       — Мелоди, я не...       — Конечно, я был бы рад попробовать чай, который ты заваришь для меня, — послав человеку успокаивающую улыбку, ноблесс отвернулся к детям. Вздохнув, учёный кивнул и повязал ткань на лицо, заходя в ту комнатку, в которой находился тот единственный ребёнок, что не вышел.       Впрочем, как выяснилось впоследствии, детей там оказалось трое, просто двое из них на момент прибытия ноблесс не могли даже подняться. Франкенштейн трудился без устали, ставя на ноги оставшихся детишек, долечивая уже почти выздоровевших и помогая другим жителям с их травмами и более лёгкими болезнями. На глазах благородного те дети, что были худыми и бледными, становились всё более румяными, плотными и... активными.       Все три недели Кадис Этрама ди Рейзел не имел возможности не только посмотреть в окно, но и просто остаться наедине со своими мыслями. Всё время в комнате находился кто-то из детей, которые просто бомбадировали его разнообразными вопросами, тянули куда-то поиграть, погулять, пособирать цветов или грибов, или ягод, или листьев. Учили его делать венки, отличать ядовитые грибы от неядовитых. Оставляли его в покое только ночью, когда Франкенштейн вставал напротив них всех, складывал руки на груди и хмурился, негодуя, что дети не слушаются простого указания: «Пора спать».       И малыши шли по кроватям, некоторое время шуршали одеждой и одеялами, укладывались, шептались, тихонько хихикали, а потом затихали, наполняя комнату мерным сопением и редким шуршанием, когда кто-то переворачивался с боку на бок.       И даже это для Кадис Этрама ди Рейзела было интересно. Он наблюдал за малышами, порой помогал справиться с кошмарами. И улыбался. Настолько часто он не улыбался достаточно давно. И пусть морально благородный уже начинал чувствовать усталость с непривычки и из-за слишком яркого эмофона, он не жалел, что пошёл следом за Франкенштейном.       Учёный тоже имел возможность отдохнуть и полноценно помочь своему Мастеру только ночью. Кадис Этрама ди Рейзел не обманывался чувством, что учёный просто решил вывести его из дома. Он знал, чувствовал, что учёный этим действием снёс между ними последнюю стену недоверия, позволяя увидеть себя в совершенно ином свете. Ту сторону, о которой Рейзел знал, но которую Франкенштейн никогда не показывал.       Тот Франкенштейн, которого ноблесс постоянно видел: расчётливый, жестокий, холодный — словно остался в Лукедонии. Здесь, в этой деревне, человек улыбался легко и открыто, общался со всеми жителями, заботился о детях: играл — и дети с весёлым визгом подхватывали его игры, придумывал забавы — и дети сидели часами, занятые его выдумками, обучал — и дети слушали, раскрыв рты.       В глазах человека, в его осанке, даже в эмоциях, казалось, пропало любое напряжение. Словно здесь он отпускал себя и становился если не собой, то кем-то, кем он был много-много лет назад. И то, что он доверился своему Мастеру настолько, что готов показать эту часть себя, заставляло Рейзела чувствовать себя ещё немного счастливее.       За то время, что благородный находился здесь, ночевать оставалось всё меньше детей по мере того, как учёный провозглашал кого-то из них полностью выздоровевшим. Такие уходили обратно в свои семьи, но каждый день всё равно возвращались, чтобы поиграть с товарищами. И для них учёный создал целый комплекс действий, которые они обязаны были выполнять: мазать нос специальной мазью, которую выдавал "дядюшка Томас", мыть руки после посещения. Даже одежда для них была отдельная, которую малыши складывали в шкафчик перед тем, как помыться и надеть свою, в которой они приходили.       И в отдельной комнате больше не было ни одного ребёнка.       В этот день уже никто не мыл рук и не переодевался. Уже два дня прошло с того момента, как Франкенштейн объявил последнего ребёнка полностью здоровым, а жители деревни со слезами на глазах благодарили его за спасение малышей.       Сейчас учёный отдыхал сам после выматывающего курса лечения, который он умудрялся провести не только здесь, но и в ближайших деревнях, с извинениями оставляя Рейзела с детьми на день, а то и два. Благородный почти и не помнил, сколько Франкенштейн спал в эти дни. Порой мужчина засыпал прямо в кресле, где проводил время в тихой беседе со своим Мастером. В такие моменты Кадис Этрама ди Рейзел не отказывал себе в удовольствии накрыть человека одеялом, чтобы утром наблюдать за смущением своего контрактора.       И всё же Рейзел был готов уже отправиться домой. Столько времени в постоянном окружении неприкрытых эмоций оказалось для него... Непривычным. Видимо, Франкенштейн это ощутил или понял каким-то иным способом, но он на днях сказал, что в скором времени они вернутся в Лукедонию.       Дверь в комнату распахнулась неожиданно — многие из детей вздрогнули от неожиданности. Франкенштейн не вздрогнул, но замер, чуть сильнее прижав к себе девочку (Мелоди, ту самую, что повадилась угощать Рейзела вполне недурным чаем). И что-то в глазах человека подсказало ноблесс, что именно вот такой стук двери для него уже давно не неожиданность.       — Послушайте, этого не может быть! — мягко убеждала кого-то девушка, мать одного из спасённых детей. — Лекарь Томас спас всех взрослых жителей нашей деревни и без устали трудился, чтобы спасти и детей! Вы сейчас посмотрите на него и поймёте сами, что это не тот, кого вы ищете!       Франкенштейн сидел лицом к двери и уже не имел возможности ни отвернуться, ни сбежать. Поэтому он просто молча смотрел на вбежавшего мужчину в несколько странных одеждах, которые когда-то наверняка были белыми.       — Это он! — прошипел вбежавший, и стоявшие за ним люди возбуждённо загалдели. — Это Франкенштейн! Вы впустили в свой дом чудовище!       Что-то в лице учёного словно окаменело, а в глазах пропали какие-либо эмоции. Он молчал, но девочку, что испуганно прижалась к нему, когда в домик ворвались незнакомцы, отпустил, переложив руки на подлокотники стула.       Кадис Этрама ди Рейзел неожиданно почувствовал ноющую боль где-то в груди, словно что-то тяжёлое, вязкое растекалось внутри, заполняя всё нутро. Что-то, что им было почти забыто, но в то же время знакомо.       Обида.       Разочарование.       Жители деревни, которые ещё несколько часов назад общались с учёным, как со старым другом, вжимались в стену, с ужасом глядя на него, словно мужчина действительно превратился в чудовище.       — Дети, отойдите от него, — хрипло проговорил один из мужчин. — Немедленно!       — От-тпусти мою дочь, ты!..       — Но мама, дядюшка Томас...       — Это не дядюшка Томас! — противно завизжала другая женщина. — Это Франкенштейн! Ты помнишь, что я тебе говорила про чудовище-Франкенштейна?! ОТОЙДИ ОТ НЕГО!!!       Дети растерянно переглянулись. Франкенштейн был их страшной сказкой вместо обычного бабайки, но представить доброго дядюшку Томаса на месте того монстра ни у кого не получалось.       Франкенштейн, глаза которого всё больше пустели с каждой сказанной фразой, встал и осторожно поставил Мелоди, всё ещё находящуюся на его коленях, на пол.       — Иди к маме, — тихо проговорил он. И даже его голос словно опустел. — Мастер, кажется, нам пора возвращаться домой.       Кадис Этрама ди Рейзел кивнул и поднялся. Оба осторожно обогнули детей и вышли на улицу через мгновенно образовавшийся живой коридор.       — Прошу прощения, что так вышло, Мастер, — тихо проговорил учёный. — Я не думал, что они найдут меня сейчас. Обычно это происходит не быстрее, чем один год. Я был уверен, что подобного не случится в ближайшее время.       Ответить ноблесс не успел: сзади раздался крик детей, заставивший их притормозить и оглянуться. Вся малышня высыпала на улицу, бросаясь к своему лекарю и обнимая его, кто куда дотянется.       — Мы не верим!       — Останьтесь, Дядюшка Томас!       — Они ошибаются!       Кажется, напряжение, только что образовавшееся в теле человека, немного ослабло благодаря искренности этих малышей. Кадис Этрама ди Рейзел выдохнул, но держал во внимании и взрослых. Люди порой совершают необдуманные поступки, и из-за детей на учёного могли напасть. Не то, чтобы Франкенштейну это доставило бы сложностей, но всё же.       Только благодаря этому он заметил, как человек в грязно-белых одеждах сделал какой-то непонятный пасс рукой. Франкенштейн, скорее всего, увидел это тоже, потому как черты лица его мгновенно ужесточились, и он напрягся, готовый вскочить в любую секунду.       Рычание позади них дало понять, какой именно план имел этот человек в грязно-белых одеждах.       — Мастер, не вмешивайтесь, — проговорил Франкенштейн, выпрямляясь и поворачиваясь к детям спиной. Кадис Этрама ди Рейзел расстроено прикрыл глаза. Он больше не видел Франкенштейна, каким он был последние три недели. Тот снова закрылся, оставляя на виду только жестокость, расчётливость и холодность.       Кадис Этрама ди Рейзел понимал, почему учёный поступил так. Судя по всему, этот человек — тот самый агент Союза, о которых когда-то упоминал учёный, объясняя, почему в мире людей его так ненавидят. Если их цель — опорочить имя «Франкенштейн», то одним мутантом здесь не обойдётся, и человеку придётся использовать своё оружие.       — Франкенштейн.       — Не стоит раскрывать себя перед ними, Мастер, — в голосе уже не было слышно горечи, — пожалуйста, защищайте детей. Они... будут в панике и могут побежать.       Дюжина мутантов не была большой проблемой для человека и тем более для ноблесс, но кроме них здесь ещё были перепуганные ситуацией жители и дети, которые действительно в ужасе закричали, когда Франкенштейн, уничтожив двоих опередивших своих сородичей мутантов, призвал Тёмное Копьё. К счастью, Кадис Этрама ди Рейзел успел сделать щит, который не позволил паникующим малышам разбежаться дальше его пределов и попасть под удар мутантов. Невидимая граница, не пускающая их, напугала ребятню ещё сильнее. Кто-то заплакал, кто-то кричал, но из-за хватившего их ужаса никто из детей не додумался бежать в дом — единственное место, где щит был открыт, образуя коридор до взрослых.       Если бы Франкенштейн не предупредил его, убедив выставить защиту, эти замечательные малыши действительно могли бы побежать навстречу монстрам.       Учёный старался сражаться аккуратно и не рушить дома. В этой деревне было мало мужчин, и отстраивать жилища обратно было бы сложно. По этой же причине он призвал своё оружие так рано. Даже сейчас, столкнувшись с очередным предательством, он не позволил себе навредить людям. И старался сберечь не только их жизни, но и саму деревню. Франкенштейн обладал немалым умом и прекрасно понимал, где он мог спасти всё, а где следовало сосредоточиться только на противнике, не обращая на окружение внимание.       Кадис Этрама ди Рейзел не уставал восхищаться стилем боя своего компаньона.       Он не видел ни единого лишнего движения, ни одного непродуманного шага — всё, что делал учёный, вело только к победе. Не обошлось, к сожалению, и без ранений. Рейзел помнил, что подобную рану на боку Франкенштейн лечил достаточно долго и болезненно морщился, когда напрягал это часть тела. С другой стороны, та травма была получена в тренировке с Рейгаром, и его удар был напитан духовной силой. Возможно, в этот раз такое будет проще вылечить?       Когда последний мутант упал, Кадис Этрама ди Рейзел снял щит, но дети, сбившиеся в кучку, всё ещё испуганно смотрели на Франкенштейна. На ноблесс никто внимания не обращал. Рейзел не видел в глазах детей и взрослых ни грамма того уважения и обожания, что было до сегодняшнего дня. Неприкрытый ужас в красных от слёз глазах заставлял сердце сжиматься.       Едва Франкенштейн, убрав своё оружие, сделал шаг в их сторону, как дети тут же с криками, путаясь друг у друга под ногами и толкаясь, вбежали в дом, прячась за спины родителей, в руках у которых уже были сжаты разные вилы, лопаты, грабли и даже какая-то погнутая кочерга.       Тех эмоций, которые отразились в глазах Франкенштейна, когда дети убежали от него, Рейзел предпочёл бы никогда не видеть.       Кулаки человека сжались с такой силой, что побелели от напряжения, всё тело трясло. Учёный ничего не сказал, возможно, потому что сжал челюсть с такой силой, что было слышно скрип зубов. Медленно выдохнув, мужчина повернулся — неуклюже, почти всем закаменевшим телом — к Мастеру, чуть кивнул и пошёл к выходу из деревни первым. Кадис Этрама ди Рейзел оглянулся на жителей, но ничего не сказал, последовав за Франкенштейном.       Он почти физически ощущал боль своего человека.       Заговорил учёный почти у самой Лукедонии.       — Мастер, я...       — Всё в порядке, Франкенштейн, — перебил его ноблесс. — Произошедшее не повлияло на мои впечатления от проведённых среди детей дней. Спасибо. Это был очень увлекательный опыт. Я давно не проводил время так... Хорошо.       Учёный слабо улыбнулся, всё ещё под впечатлением от того, что очередные люди, которых он спас, которые считали его практически своих другом, отвернулись от него так сразу, но уже немного отпустивший эту ситуацию, потому что он смог порадовать своего Мастера.       И эта улыбка помогла Рейзелу ещё немного лучше узнать своего человека.       Может быть, однажды больше живых существ сможет полностью принять Франкенштейна таким, какой он есть.       Может быть, когда-нибудь в будущем он сможет доверить свою другую, так тщательно скрываемую сторону не только своему Мастеру. Перестанет опасаться, что увидевший его настоящего будет смотреть на него с ужасом или презрением.       Не может же быть такого, что только Кадис Этрама ди Рейзел имеет возможность видеть сквозь маску Франкенштейна?       Только спустя несколько веков в их доме появятся люди, которые начнут доверять Франкенштейну. Не сразу, постепенно, но пробьются сквозь усиленную разочарованием броню учёного и увидят то, что скрывается за ней. Модифицированные, молодые благородные и школьники — все они, наконец, помогут Франкенштейну, человеку, который столько лет отдавал всего себя спасению мира, практически ничего не получая взамен, немного утихомирить ту боль. Позволить понять, что не все в этом мире будут смотреть на него с ужасом и презрением.       А пока что учёному хватит и его.