Моменты

Не любил все-таки Рэдрик этих Маджере. Ну, один-то понятно, сталкер как сталкер. Удачливый, сильный, все при нем, выпить не дурак и зону чует. Зона делиться не любит, просто так не отпускает, а с этого - как с гуся вода. Таскает тяжеленные пустышки по несколько штук за раз, другой разный хабар в рюкзак порой набивает - аж трещит. Цел, силен, здоров, красив. Есть чему позавидовать. А не тому, так характеру. А второй с ним, желтый весь, ученишка, на Зоне в первый же раз хватанул что-то... Едва выжил, говорят, а ходит теперь, как к себе домой, палкой чудной своей с датчиком каким-то или с кристаллом круглым тыкает перед собой, седая пакля все время т у паутину напоминает. Дохлик. Сам одну-то пустышку уволочь едва может, а все таскается. И так вот Шухарт заметил, что если Маджере в группе есть, тот, который Чародей, так хабр богатый, и зона вроде как щадит. А если не взять его, а хуже того, отказать - дай бог шоб ноги унести. Будто отобрав здоровье (да кто знает, что еще отобрав?), зона вдруг расщедрилась, стерва проклятая. Ну а брат всегда с ним. За что ученишку Шухарт не любил, он сам толком не знал. За удачу? За то, что сам так глубоко ходил редко? И если б ради зелененьких старался Чародей, так нет - уволочет что, и все к себе в нору, изучать. Ученый, а?

***

Чародей сидел у провала на нижний этаж старого гаража на старой покрышке. По чистому, будто вымытому с шампунем асфальту расплескался балахонистый плащ, седая пакля на солнце казалась вполне себе благородным серебром. Ведьмин студень в фарфоровой чашке из яркого желтого сервиза освещал лицо снизу, добавляя на желтую блестящую кожу зеленых оттенков, но удивительным образом не подсвечивая, а даже будто затемняя. Второй Маджере устроился прямо на асфальте, прислонившись к толстому рюкзаку, и с тревогой все косился на брата. — Выплесни ты эту дрянь, слушай! Того гляди на пальцы плеснет! — Выплесну. Голубое фосфорическое марево с нижних этажей шевелилось, как яркое химозное желе из маркета. — Что, серьезно? -- Не враз поверил здоровяк. Вместо ответа Рейстлин подобрал ноги и плащ и наклонился вперед, наклонил чашку, и студень не вылился, не стек, а как будто выпал из нее целым куском, в полете развернулся в блинообразную каплю и гулко ухнул внизу. Следом отправилась чашка, у которой уже разъело всю глазурь изнутри. — Вообще не понимаю, на кой черт ты ловил этот язык. Толку никакого, донести нереально. Чародей не ответил. Солнце стояло в зените, Карамон обливался потом и завидовал молчаливому Шухарту с его фляжкой. Рэдрика они встретили случайно, хотя обычно в Зоне встретить живого сталкера было задачей сложной. Тот тоже мучился от жары, сидел боком к ним и боролся с пластырем и с раздражением. Свой рюкзак он подсунул под себя, и Карамон мрачно ухмыльнулся: небось привык со Стервятником общаться, вот и всех такими же видит.

***

А погода была изумительной. Небо чистое, видно все с возвышения как на ладони. Вон и старые рельсы змеятся, трамвайные, блестящие, поперек ржавый столб кренится, на проводах висит, весь в какой-то бородатой лохмоте, и провода в ней же. Рейстлин сказал, с е й ч а с безопасно. Откуда он это взял и когда - опасно - Карамон не понял, а Шухарт только сплюнул. И черт с ним. Дружить они не обязаны, врагами тоже не были. — Тебе бы поесть, Рейст. Бутербродик будешь? Тика собрала, ты же знаешь Тику, она вкусно готовит. — Тебе лишь бы брюхо набить, братец, — ядовито усмехнулся Чародей. Кто ему дал такую кличку, Карамон не помнил, однако прижилась мгновенно. И обычно нетерпимый к кличкам (а зачастую и к людям) это прозвище Рейст принял и как будто даже слегка гордился. — Так все равно же пока сидим. Пока марганцовка не переползет улицу, —- он кивнул на розовый низкий туман всех оттенков фуксии и мальвы, плотный, насыщенный, — идти туда бессмысленно. И то верно. Остальные пути - где комариная плешь, где канава... А налево Рейст идти запретил, хотя что там такое, Карамон так и не понял. Шухарт почему-то согласился, хотя бросил в ту сторону гаек шесть или семь, и те раззвенелись об асфальт, друг друга и жестяную консервную банку, запаянную, с блестящей этикеткой. Тушенка, небось. Вкусненькая. Хотя кто бы рискнул...

***

— Что это он делает? — Рэд пнул в сторону сухую ветку с острыми сучками и уронил рюкзак рядом с другим, плотно набитым. У Маджере он был один на двоих, и нес его всегда Карамон, кажется, он и брата готов был нести на своем горбу, не жалуясь на лишнюю обузу. Хотя, в третий раз выбравшись в Зону с этими двумя, обузой он Чародея считать перестал. Да, выносливости там курица наплакала, однако удача, капризная дама ветреной натуры (такая же сволочь, как и зона), Рейстлина за что-то любила. Или наоборот, тут как посмотреть. — Чай. Карамон на брата, нависшего над жестянкой, поставленной на перышко жгучего пуха, посмотрел без всякого удивления. Ну, захотел брат чаю, ну, использует то горячее, что нашел, костер разводить не стал - живого огня зона порой не любит. Подумаешь. Рэд, однако, так не считал. — Он надрал листьев у холма. И готовит чай. Он что, больной? — Выдохнул и напрягся, напружинился, готовый защищаться: все знали, добродушный великан-Карамон за брата был готов порвать. Буквально. Не дай бог ты того оскорбишь... — Больной, — нахмурился Карамон, сжимая обветренные кулаки. — Но чай ему помогает. Он знает, что делает. — Откуда? — Ученый, — Карамон пожал могучими плечами. — Эй, Рейст, тушенку не погреешь? — Кидай сюда, братец. Чародей расположился на ящике с нечитаемой надписью и ярким красным крестом, сидел в этом своем плаще - как только не цеплялся за все торчащее? Против солнца казался темным, теней отбрасывал сразу две, очень этим напрягая Шухарта. Черте что. Зато вытащил сегодня из какой-то дыры целый моток лиловых шпулек на длинных гибких проводках, а за "Шпульки" нынче дают по тысяче зелененьких за штуку. Тут же штук десять будет - и себе Чародей оставил только три. Уч-ченый. Только о всеобщем благе что-то не толкует. О прорыве не говорит. Окна в будущее не распахивает словами. Совсем не такой, как Кирилл был...

***

Темно-сизая, с зеленым отливом туча наползала на дом, так низко, что антенны и провода терялись в ее брюхе. Шухарту показалось даже, что терялся в нем и верхний этаж с выбитыми оконными рамами, и туча вползает в квартиры с одной стороны и выходит с другой. Стало вдруг так тихо, как и в зоне бывало редко. — Минут через пять шарахнет, — Карамон с тревогой взглянул на брата, кутающегося в плащ. Они устроились под навесом проржавевшей, но еще крепкой заправки, в автомате у окна красные и синие банки блестели, как вчера выпущенные с конвейера. Автомат был весь оплетен какими-то розовыми проводками, которые ни к чему не вели. — Просто гроза, братец. — Просто гроза не возникает из ниоткуда. Старые липы и клены, до того неподвижные, но яростно зеленеющие по местной жаре, разросшиеся в практически натуральный лес, вдруг вздрогнули, с макушек до самых корней, зашевелились - ветер закрутил ветви в зеленом шуме. Снова затихло. Рейстлин, опираясь на свою палку, щурил диковинные глаза. Глаза у многих менялись, но такого Шухарт не видел. До ближайших вешек - километра два, в Зоне такой путь мог занять и сутки. Снова зашевелились, заговорили клены. Карамон зашуршал в рюкзаке, достал старенький полароид, снял дважды провода на автомате, а на третий раз клены, хотя те никакого толку не несли. Рэд снова посмотрел на деревья - солнце выхватило их вдруг рыжим-золотым ореолом сквозь дырку в туче, вспыхнуло на блестящих листьях - и тут же упала серая стена, превращая весь мир в дождевую муть. Что-то завозилось в глубине пристройки, вздохнуло распахнутой дверью. — Теперь надолго, — буркнул Шухарт. — Нет, — Рейстлин на него даже не посмотрел, стоял у самой границы дождя, руку протяни - вымокнет. Что уж он там видел? С этими двумя он ходить начал вдруг часто. Или встречал уже в Зоне, или сами его находили, а в этот раз предложил уже он. Хабр хороший, а еще - любопытство. Загадка в них была. Друг друга будто слышат, даже если молчат. И друзьями-то не назовешь, а ишь-ты, близнецы. Близнецы, эти-то! Ходили они рисково. Глубоко. Маршрут выбирал младший, а Карамон мог многое унести, а еще беспрекословно слушался брата. Шухарту тоже приходилось, хотя против этого все восставало. Но получал он пока больше, чем терял. — Ты зону чувствуешь, потому и ходишь удачно, — однажды сказал Чародей, напрямую глядя в глаза - бррр! — Хочешь с нами, потому, что интересно. Ходи, пока слышишь. — А ты? Тоже чувствуешь? Сталкеры были... Такими, да. Интуиция, дьяволова интуиция, вот что вело их сильнее всего. Рэд был. Карамон. Полуэльф и его друг, Флинт. Рейстлин не ответил тогда, он вообще умел не отвечать. А Рэд уже месяц как с ними вылезал. Громыхнуло. Что-то розовым и лиловым прошло по дождю по ту сторону завеси, пропало, а потом и дождь кончился, остались только лужи, блестящие на солнце, да сухие пятна, похожие на следы, какие оставляет выпачканная в муке лохматая кисть. Братья вышли из-под крыши, не говоря ни слова, не сговариваясь, одновременно. Все-таки слышали они друг друга?

***

Исхитриться, вынести с зоны полный аквариум тумана и активно его изучать? Рэд считал, блажь. Чародей - делал. И подкармливал этот туман, со скрежетом сдвигая крышку и пугая всех вокруг мрачными перспективами. Подкармливал он его серой пылью с зоны - от рыжей туман икал и искрился. — Рейст, у тебя опять твои туманности под потолком кучкуются. Мож, я их шваброй, а? — А где кучкуются, у люстры или по углам? — Ни углов, ни люстры уже не видно. — Ну вот и не лезь в размножительный сезон со шваброй. А однажды туман расцвел — над поверхностью вспухли разноцветные разнокалиберные облака, оторвались постепенно и стали медленно подниматься к потолку... Карамон перестанет заходить к Рейстлину в комнату вообще.

***

От бега кололо в боку, и сердце норовило выскочить из горло. Шухарт давно не бегал так - и тем более в зоне, где каждый неверный шаг мог стать причиной смерти, зачастую долгой и болезненной... Но теперь все, что он мог, это перескакивать через глубокие трещины в асфальте - площадь с чашей фонтана была открыта всем ветрам... И ему не хотелось думать о том, чем может быть та тень, что стекала вместо воды из кувшина искаженной маревом нимфы. Он на мгновение обернулся - увидел, как отбросивший рюкзак Карамон подхватил на плечо задыхающегося брата и, будто ноша вовсе его не тяготила, припустил вслед за Рэдом, а хабр мгновенно поглотила тьма, стремительным подвижным облаком длинных щупалец стекающая из дыры в стене старого кинотеатра. Бежать! Даже мясорубка могла быть гуманнее черной липучки... Ближе, все ближе, он хребтом чувствовал опасность, ясно слышал зловещий скрип, похожий на крип новенькой кожи, — Наверх! — Рейстлин, до того мешком висевший на Карамоне, махнул рукой в сторону старенького автобуса, и его брат, не сомневаясь ни мгновения, забросил туда сначала ученишку, а потом - Шухарт задохнулся от возмущения коротким полетом - и Рэдрика, и после запрыгнул сам и, не обращая внимания на обтекающую автобус дрянь, не достающую до крыши всего каких-то пару ладоней, кинулся к сломанной куклой лежащему брату. Липучка морем колыхалась вокруг автобуса, уродливым пучком червей, стремясь поглотить. Рэд сплюнул вниз и растянулся на спине. Безумная погоня... Все этот! Узнал о какой-то странной штуковине у кинотеатра, и та ему позарез потребовалась - но стоило ее только тронуть, и потекла липучка. Не так уж и велика была площадь, а казалось - бежали они целую вечность. У хлипкого Рейстлина грудь ходуном, хрипит, как припадочный - все зло от науки, нет бы бегал! Зона, сука, знатно поиграла сегодня, и знать бы, что принесет время! Кто сказал, что автобус безопасен? Кто сказал, что липучка не доберется? Кто ответит за потерю двух полных рюкзаков, а?! Да черт бы с теми пустышками, когда свою жизнь уносишь... К жаркой крыше автобуса припекало зеленоватое солнце, нагретый металл жег спину. Карамон - вот уж кто, кажется, даже не запыхался. Зато переживает за двоих. Иногда Рэдрику казалось, что Рейстлин только ради подобного и терпит брата. И что - если будет выбор, кого спасать - спасать Чародей будет себя. Тогда хотелось курить и не хотелось (стыдно) смотреть на "близнецов". У него ведь не было повода так думать. Ни единого, верно? — И воду бросили... Может унес бы я и рюкзак, — Карамон нахмурился. — Три тысячи штук, как минимум, — поддакнул Рэд только для того, чтобы не молчать: повисшая вдруг тишина показалась липкой паутиной. Потом снова заскрипело и заскрежетало, липучка проползла в автобус. Что будет, если она сможет достигнуть крыши, он знал. — Не дури, братец. Липучка твоим барахлом не интересуется. Потом утащишь. — Тебя самого тащить придется, — Шухарт косо взглянул на палку младшего Маджере. Ее тот не выпустил, даже когда казалось - сейчас легкие выплюнет. — Я же говорил, не стоило туда лезть! С-с... И осекся под острым взглядом золотых глаз. Интуиция молчала у кинотеатра. Молчала, но он говорил - только чтобы заставить быть осторожнее. Интуиция молчала, но откуда седому об этом знать?! До ночи в основном молчали. Рейстлин то ли спал, привалившись к брату, то ли был без сознания, его черный балахон казался таким же липким и скрипучим, как бездна, плещущаяся вокруг автобуса. В мрачном сумрачном свете лунного огрызка становились видны лиловые прожилки в трещинах асфальта, и Шухарт порадовался, что перепрыгивал их, не задумываясь. Липучка неторопливо утекала в фонтан, нагретый автобус казался печью. Карамон, подняв голову, смотрел на новенькую афишу двадцатилетней давности - красивая рыжая девица сковородой убивала какого-то щуплого монстра, похожего на помесь дракона и гнома из той книжки. — Нравится? — Рэд тоже смотрел, потому как смотреть на липучку не хотелось. — На мою Тику похожа. Спали на той же крыше автобуса, и Рэдрик отчаянно мерз в полуметре от братьев. Металл отдавал тепло только одному какому-нибудь боку, а все остальное нещадно обдувало полнейшим безветрием - здесь так бывало, вроде и нет ветра, поднятый флажок не шелохнется, а дует сразу во все стороны, равномерно и колко. Карамон давно похрапывал, подсунув под голову кулак и, кажется, никакой не-ветер его не тревожил. Рейстлин в полутьме казался темным кульком с белой тряпкой волос сверху и - Рэд прислушался в третий раз - все-таки дышал, хотя для спокойствия мог бы делать это и погромче. Он в Зоне спать не любил, а когда приходилось - делал это вполглаза, но близнецам, видимо, ничто не мешало, даже то, что ноги неуклонно "свисали" с покатого края. Он завозился и сел. Поежился и решительно подвинулся к братьям, и тут же понял, почему им не мешал холод - от младшего Маджере шел такой жар, что впору заподозрить лихорадку - да только после Зоны ученишка все время такой. Шухарт выждал еще немного и прижался спиной к спине. Не убьют же его за это. В конце концов, не в первый раз ходят, консервами вон делятся, хабаром тоже иногда случается. В фонтане черным булькало и шевелилось. Рыжая красотка подмигивала и била сковородой чудище. С проводов над улицей неподалеку свисала красноватая в темноте бахрома. Что-то ходило по битым стеклам с характерным шарканьем где-то в здании маркета, но туда они не ходили - Чародей запретил. Во сне Рэд видел Гуту, сметающую осколки случайно разбитой лампочки. На столе стыли сытные оладьи, щедро умасленные с обеих сторон, шумел чайник, Гута смеялась, рассказывая о том, какую забавную опечатку едва не допустила на работе, и косилась на него взглядом золотого круглого глаза с вертикальным зрачком без всякого интереса: кого бы не искал этот взгляд, он искал не Шухарта.

***

Тонкая золотая ниточка - такая же, как сотни и тысячи других - втянулась в сложный узор лепестка. Кромка у него была яркая, искрящаяся, зубчатая, почти прозрачно-кружевная, а к центру лепесток темнел и уплотнялся, перетекая в черненую медь. Лепестков было два, и оба походили на пасть какого-то жутковатого зверя. Шухарт снова потянул за ниточку, распуская сложный узор и пытаясь отрезать хоть кусок тяжелым армейским ножом. Рядом мешал Карамон, старательно разжимающий пасть "растения", выросшего на месте старой детской площадки. Собственно, первая паника уже прошла, и теперь и Шухарт, и старший из близнецов пытались понять, как разжать плотные тиски этого золотого хлебала, в котором, как в плотном коконе, сидел вполне живой и все еще шипящий проклятья чародей с торчащей наружу своей этой палкой. — Ты точно не перевариваешься в этой мухоловке? — Рэдрик пнул по нижнему лепестку, и шипение стало громче. Чародей почти не мог двигаться, но, очевидно, помирать не спешил. — Нужно рычаг сделать. — Ага... А вставлять куда? Толстая нитка, хлестнув по пальцам, пружиной втянулась обратно, Карамон поднырнул под "цветок" и, кажется, попытался отодрать его от "стебля". Они попали в эту дурацкую до нервного смешка ситуацию случайно. Обходили опасный участок в синих кляксах (одна такая теперь "жила" в большой пятилитровой банке в рюкзаке Маджере и мерно колыхалась). Тут нужно было сворачивать или в сквер, такой тенистый, зеленый и жизнерадостный, что печенку покалывало подвохом, или пройти вдоль шоссе по небольшой пешеходной дороге вдоль детской площадки. Яркое солнце сделало тонкую золотую ниточку на пути совсем незаметным, гайки ее не зацепили, а вот Рейстлин споткнулся - и его буквально всосала эта дрянь. На Карамона смотреть страшно было, да Шухарта самого задергало от этой дряни, о такой на зоне раньше не слышали. Но время шло, кляксы уползали в тень, других ниток под ногами не было, а ученый все никак не мог вылупиться. Чудовищная вышла бы бабочка, пожалуй. Наконец, Карамон смог вставить в щель у "стебля" оторванный от заборчика прут, и вдвоем с Рэдом они попытались раздвинуть "лепестки". Шухарту показалось, безнадежно - но цветок вдруг раскрылся, выронил черный куль плаща (и ученого в нем!) и втянулся под землю, как не бывало, вместе со всеми ниточками. Поспешив уволочь Рейстлина в сторону, Карамон засуетился, разминая затекшие руки-ноги брата, пока тот, зашипев, не велел держать в руках себя, а не его. И то верно, вон какие ручищи у Карамона... Шухарт иногда думал: одному досталась сила, а другому ум. А потом думал, что ошибся. Силы воли у Чародея-ученишки было на троих, а Карамон только казался глупым великаном-качком - в нем жил неплохой стратег. Да и та же воля... Сдаваться братья, кажется, не умели, вот это-то и восхищало. — Надо же, тебя даже Зона не прожевала - выплюнула живьем. Отравиться побоялась. Рейстлин посмотрел так, что Шухарт предпочел заткнуться и задуматься о том, кто потащит рюкзаки, если эта золотая немочь пока невсхожа... Доходяга и есть.

***

По спине Шухарта промаршировал в бодрящем темпе табун мурашек. Эвакуировались, наверное. Он и сам бы эвакуировался, но оказалось, проще вытащить из зоны десять пустышек и три золотых нити за раз, чем отодрать Маджере от "что это такое интересное? Карамон, подсади меня." И пока один из близнецов держал второго - небрежно тыкающего своей палкой во что-то "интересное" на навесе старой кафешки, Рэдрик следил за периметром. Периметр следил за ним. Буквально. "Глазки-яблочки" здесь росли повсеместно, эдакие бело-розовые шарики на тонкой ниточке, свисающие со всего, с чего только можно свисать, а внутри хаотично двигается что-то маленькое, круглое, двигается-то вроде как беспорядочно, а все время кажется - пырится. Таращится. Прям сквозь печенку. — Ну что там? — Уползло, — с сожалением вздохнул Рейстлин. — Что уползло? — Не знаю, я не успел понять. Они ходили все глубже, хотя и незачем. Рэдрика вел какой-то особый сорт азарта: а что там? Еще глубже? Что меняется? И вылазка за вылазкой он присоединялся к близнецам, а те пока не протестовали - хотя другие сталкеры с ними не ходили давно. Не из-за дурной репутации, эти свою компанию всегда выводили. Что-то в этом было... Другое.

***

Рэд ждал у пропускной. Сидел на подоконнике, болтал ногой и думал о том, что купит все-таки Гуте те чудесные бусы, которые ей так понравились. За турникетом маячил Маджере и кто-то из лаборантов, то ли парень, то ли девица с черной гривой волос. Чародей что-то сказал и оперся на свою неизменную палку - а тут-то она ему зачем? — и лаборант начал заплетать косу. Рэд моргнул. Острые нечеловеческие уши... Что за хрень? — Был парень как парень, — буркнул пожилой мужчина с обезображенным оспинами лицом. От него пахло хлоркой и табаком. — А потом сунулся к зоне... И теперь у него все растет. — Что растет? — Волосы растут. Уши вон. А по мне, так он еще и раздваивается. Вот тока я его тряпкой по ногам погнал, — уборщик презрительно фыркнул, — а он уже с другой стороны выходит. И ботинки-то, слышь, вродь как не мокрые. Чародеев ассистент. — У него ж не было. — Не было. Сверху прислали. Черте что в лаборатории творится, вон этого... Три раза уволили, в четвертый сам ушел, потом приволок какие-то нитки, и вроде как работает. Тьфу! А ну слезь! Подоконник весь изгваздал!

***

Рейст — Что, учёный, штаны намочил? — Шухарта обрадовало, что с блаженного везунчика слетела-таки всегдашняя напускная уверенность. Тот холодно улыбнулся и показал пальцем на очередную мокрицу, которую какой-то сталкер на пути, похоже не смущал — полезла, переваливаясь, прямо через мысок ботинка. — Ах ты сучья погань! — ботинок не спас, обычно абсолютно безвредные, мокрицы сегодня чувствительно жалили током — а из-за угла, потрескивая на ходу, к трём уже окружившим Рэдрика, ползло ещё поди полсотни! Маджере вежливо подвинулся на лесах, куда взлетел ещё при появлении первой, и рыжий, кряхтя, забрался туда же. Откуда-то сверху с нелогичной для его комплекции лёгкостью сполз Карамон. — Ну вот, теперь застрянем тут, — произнёс он скучным голосом и кинул вниз ржавый подшипник, усиливший треск. Началась миграция.

***

Маджере (две штуки) и Шухарт (один, совсем один) сидят на лесах рядком и смотрят вниз. Мокрицы (много штук) ползают и искрят. Даламар (одна штука... наверное...) радостно тискает самую крупную. И хоть бы хны. — Маджере, зачем ты лаборанта взял? Ему вредна зона, смотри, какие уши отрасли. — Рейсту зона вреднее. У него в ней даже второй лаборант периодически отрастает. — Почему ты всех лаборантов зовешь Даламарами? — Шухарт дернул посильнее, и застежка сломанной молнии окончательно отвалилась. — Потому что мне все время кажется, что у них там бешеная текучка, только я не в курсе.