Валери

Том в итоге всё же помог мне украсть башмачки из магазина дальше по улице. Он послал своих змей, а сам принялся вешать продавщице лапшу на уши о том, что его старшей сестре необходима обувь и мать послала его выбрать лучшую пару. Женщина поначалу отнеслась к этой истории скептически, но, оценив и нарядную школьную форму Реддла, и его превосходные манеры, успокоилась. Мне, наблюдающей за всем из открытого окна (дешевый кожзаменитель, из которого делалась обувь, пах отвратительно, из-за чего окна в магазине регулярно держались открытыми), оставалось лишь болеть за то, чтобы мальчик и дальше действовал по плану. Ведь вести себя доброжелательно, ровно как и переодеться в форму своей хорошей школы, надоумила его я. Он не понимал нужды в этом маскараде, но послушно (если так можно назвать непрекращающееся брюзжание, смешанное с матерной руганью, которое мне довелось слышать из-за двери в его комнату) надел на себя приличные брюки и школьные туфли, а вот пиджак с нашивкой школы додумался оставить в шкафу. Он выбрал для меня обувь по размеру и попросил её отложить, а сам, распрощавшись с продавщицей, благополучно покинул место преступления, присоединившись ко мне под окном. Женщины за прилавком ещё какое-то время поумилялись серьёзному и самостоятельному мальчику, но вскоре забыли о нём и принялись обслуживать уже другого покупателя. Дождавшись, когда обе продавщицы отвлекутся на болтовню с приземистым лысым мужичком, змеи бесшумно просочились в магазин из того же самого окна, обвились вокруг шнурков выбранной ранее пары и вытащили их через окно. Конечно, башмачки, сбегающие через окно — зрелище не каждого дня, но рассеянные консультантки заметили пропажу, только когда ошеломлённый покупатель молча указал им на пресмыкающихся. Благо, что мы стояли прямо под окном и, вовремя схватив брошенные мне на голову ботинки (змеи Тома меня не очень жаловали), помчали что есть мочи. Оставшиеся до лета месяцы пролетели незаметно. Дни стали теплее и дольше, некоторые одноклассники с предвкушением ждали поездки в летний лагерь, а то большинство, что такого позволить себе не могло, завистливо вздыхало на подобные разговоры. Я не была в их числе, потому что ждала письма из Хогвартса. Хоть я и училась в пятом классе, меня туда определили лишь потому, что я блестяще сдала вступительные экзамены (читай — сумела умножить три на семь и написать слово «абсолютно» без ошибок). Условный день рождения, который следователи, поняв, что я не знаю даже своей даты рождения, вписали в пустую колонку, выпал на двадцать третье сентября — день, когда я попала в приют. Судя по этой дате, Валери было десять. Я продолжала жить, работать в огороде приюта и сажать яблони, даже решила записаться на работу швеёй в текстильную фабрику неподалёку, куда набирали сирот с десяти лет, и проработала там месяц. Но в один день Марта забрала меня с фабрики и привела прямиком к кабинету миссис Коул. Её пустой взгляд, обращённый на меня, не выражал ничего — тем более, обиды, да и на её шее уже висел новый крестик. Она постучала в дверь и, услышав приглашающее «Войдите», толкнула меня внутрь. Взгляды сидящих в комнате обратились ко мне. Том глядел испуганно, миссис Коул — удивлённо, а незнакомый мне мужчина в вычурном фраке — по-доброму и ласково. «Он же легилимент, — подумала я после того, как опустила глаза в пол, — не смотри ему в глаза». — Спасибо, Марта, — после этих слов дверь за моей спиной закрылась, — проходи, Валери. Присаживайся. Я опустилась на свободный стул рядом с Томом. Мы обменялись взглядами — кажется, он значительно расслабился, стоило мне войти. Я предвидела, что что-то подобное скоро произойдёт, а потому ещё неделю назад намекнула об этом Тому. — Ты ведь не думаешь, что мы с тобой — единственные «такие» на всей планете? — С чего вдруг… — Том опустил книгу, которую читал, и задумался. — Ты ведь не хотела говорить со мной об этом? Том не врал — первое время после случая с Шинейд он часто наседал на меня с разговорами о том, что с нами происходит, и безумными теориями: почему, по его мнению, мы оба оказались в приюте. В свою защиту скажу лишь то, что боялась проболтаться о том, что знаю о его предках больше положенного, ведь о своей семье — в особенности об отце — он мог рассуждать часами. Это было чревато ещё и тем, что, поступив в Хогвартс, он становился уязвимым к ментальным атакам и запросто мог подставить и меня с моими необычными знаниями. Да и я успела как-то подзабыть о волшебстве — кроме Тома, говорящего со змеями, ничего паранормального меня не окружало. Всё мое волшебство закончилось на Шинейд с её выпавшими зубами. — Теперь хочу. Так что думаешь? — Понятно, — хмыкнул мальчишка, — в таком случае, я думаю, что эти… Не знаю, маги? Ясновидящие? Они — жестокие ублюдки, раз до сих пор не забрали нас из этого ужасного места. — Не поспоришь. Но я в последнее время много об этом думала… Что, если нас всё же заберут отсюда? Допустим, маг сделает нас своими учениками. Что тогда будем делать? — Ты что-то знаешь? Говори. Ты встречала других людей, как мы? — сообразительный малец жадно уставился на меня. — Я просто… Вспомнила кое-что из детства, — на ходу придумала я. Хотя, по сути, и не придумала ничего — моё попаданчество наверняка ведь можно описать тем, что маленькая Валери Данн вспомнила в детстве слишком много — даже свою прошлую жизнь. — До того, как умереть, моя мама рассказывала мне о школе волшебников. Она говорила, что я поступлю туда, когда мне исполнится одиннадцать. — Что? И ты молчала?! Твоя мать была волшебницей? — Я не помню… Она не колдовала никогда и умерла, когда мне было… В общем, мелкая я была. Может, отец был из этих… Я не знаю, откуда она могла это всё знать, но… Кажется, мой ответ Тома удовлетворил, поэтому на меня посыпался шквал уже других вопросов: — Что это за школа? Где она находится? Чему там учат? — Я не знаю, Том, не знаю. Правда. Но мать, когда напивалась по утрам, после клиентов, иногда такое говорила… — я повела плечами будто от холода. Эту легенду я продумывала давно — хотелось сделать хотя бы первый шаг к изменениям в каноне Гарри Поттера. Хотя бы попытаться заложить в голову Реддла идею того, что не стоит ему сильно надеяться на своего тёзку-отца. Уберечь его от убийства родственников… Ведь в какой-то мере, я уже привязалась к этому мальчугану. — Так вот. Мать говорила, что её в этот бордель заставил пойти один мужик. Причём буквально. Не на словах чего-то наобещал, а как будто загипнотизировал. И возможно, что этот мужик — мой отец. Понимаешь, о чем я? Том сначала сидел, задумчиво оперевшись щекой на костяшки. Я даже задумалась — а знает ли он в принципе о том, что такое бордель, но когда Реддл вернул себе самообладание и глянул на меня с большим недоверием, то убедилась, что да. Даже если и не знает наверняка (в чём он мне точно никогда не признаётся), то по крайней мере представляет, что это за зверь такой. — Если я узнаю, что ты мне врёшь… — угрожающе зашипел на меня Том. Я замотала головой. — Что-то плохое произошло со мной в борделе, поэтому я не помню оттуда почти ничего, — наобум придумала я, хотя технически это и было правдой: свои первые пару дней в приюте я не помнила от слова совсем. Первым моим воспоминанием в этом теле являлся приход людей в форме, которые забрали меня из публичного дома и отвели к врачу. На этом — всё. — Но эти её пьяные бредни я почему-то помню. — Подожди, — он остановил меня взмахом руки, — то есть тот, кто загипнотизировал твою мать, был волшебником? И ты думаешь, что именно он был твоим отцом? Я лишь кивнула. Том рвано выдохнул и закрыл нижнюю часть лица ладонью: он явно пребывал в смятении, которое можно было увидеть на его лице только в самые из ряда вон выходящие случаи. — Ты… Ты понимаешь, что это значит, да? — после короткого молчания произнёс он, — мы действительно не одни на этом свете. А вот теперь настала моя пора удивляться и пребывать в смятении. Я могла смириться с тем, что его больше убедил рассказ о порабощении чьего-то сознания, чем короткая обмолвка о школе волшебства — ладно, допустим. Но сам факт того, что его ни на секунду не смутила «жестокость волшебников», которой он, по моему сценарию, должен был проникнуться, действительно заставил меня вспомнить о том, кто сидит передо мной. — Тебе больше стоит волноваться о том, что даже если нас и найдут, то любой мало-мальски сильный волшебник сможет прочитать наши мысли или, чего хуже, заставить делать мерзкие вещи. — Это похоже на то, как я заставлял кролика Стаббса бесноваться по ночам. Весёлые же были деньки… — со знающим видом произнёс Том, но тут же посерьезнел, — думаю, я смогу противостоять, если кто-то захочет мной управлять. — Какой же ты… — я вздохнула, так и не договорив. В ответ на изящно изогнутую бровь Тома я буркнула: — не зря ведь говорят, что глаза — зеркало души, так? Если не получится быть всесильным, то просто смотри подозрительному дяде на лоб или на переносицу. Логично ведь. Конечно же это логично, когда ты уже знаешь об этом из канона, Вэл! Но вид призадумавшегося Реддла стоил моей минутки высокомерных выводов. Игривое настроение заставило меня сказать и следующее: — А если не получится, то подумай об… Об обезьяне, которая бьет тарелки. — Тарелки?! — Ну, музыкальные такие. Вот так, — я сжала руки в кулаки и побила ими друг о друга. Том застыл на секунду, а потом посмотрел на меня, мол: «ты дура, что ли?», но вслух ничего говорить не стал. — За нас, случись что, даже заступиться будет некому. Ладно, — я остановила уже открывшего было рот Тома взмахом руки, — даже если и есть у тебя какой-то гипотетический отец-волшебник. Думаешь, он стоит того, чтобы его искать? Красивое лицо Тома ожесточилось. — Да что ты понимаешь? Я сам разберусь со своим… — Я всего лишь не хочу, чтобы тебе было больно. Я не пытаюсь лезть в твои дела. Мигом смягчившиеся черты мальчика были мне ответом. Так что мне хотелось думать, что я пробудила в Томе недоверие к самой себе не зря, и он, случись что, вспомнит обо всех мерах предосторожности, что я ему проговорила, и не станет сильно щеголять своими волшебными навыками перед первым встречным магом. — Я сердечно прошу прощения, миссис Коул, но не могли бы вы оставить нас с детьми наедине? — Я? А, да-да, естественно! — директриса встала из-за стола и, строго взглянув на нас напоследок, удалилась. От Дамблдора веяло добром и праздником, но то ли так на меня повлияли годы в приюте, то ли бесновалась интуиция, и доверять ему я оттого не могла. — Ну что ж, — добродушно улыбнулся маг и присел на кресло, наверняка еще тёплое после миссис Коул. — Меня зовут Альбус Дамблдор, но вы можете звать меня «профессор Дамблдор». — Профессор? Вы врач? — живо ухватился за знакомое слово Том, — мы с Вэл не психические. «Как мило», — усмехнулась я про себя. Хорошо, что он включил в это «мы» и меня, а то вышло бы неловко. — Нет, Том, — улыбка не спадала с лица профессора. В уголках его век собрались паутинки морщин. — Я — профессор Трансфигурации в школе чародейства и волшебства «Хогвартс». Том быстро и неверяще глянул на меня. Мы встретились глазами, но Дамблдор воспринял наши переглядывания по-своему. — Да-да, ребята. Именно так. — Докажите, — подозрительно потребовал Том. Дамблдор, не ответив ни слова, взмахнул палочкой, и вместо простого стола директрисы перед нами оказался поросёнок. Он был розовым и маленьким и был превращён обратно до того, как успел прохрюкать трижды. Мы с Томом после таких трюков остались подбирать свои челюсти. — Теперь вы мне верите? — Д-да, — заторможенно ответила я. Видеть магию в чистом её проявлении было захватывающе. Я почувствовала, как укрепляются мои надежды на светлое будущее. — Должен сказать, что удивлён тем, что в одном приюте нашлось сразу два юных волшебника, а тем более — погодки, — продолжал, тем временем, мужчина. — Вам несказанно повезло с тем, что вы есть друг у друга. А теперь скажите мне, — от резкой смены интонации в его голосе я чуть не подскочила, — происходило ли с вами что-то необычное? Необъяснимое? — Однажды у меня получилось силой мысли подвинуть чашку, — смущённо сжавшись, негромко произнесла я. Том, услышав, что я не тороплюсь упоминать тот кошмарный случай с Шинейд, сделал для себя выводы: — А я однажды смог поднять в воздух листок. Если мои слова Дамблдора, казалось, не заинтересовали, то в ответ Тому он прищурился. Я заподозрила неладное. — Неужели, Том? А миссис Коул упоминала и о других случаях. Например, когда ты подвесил чужого кролика на стропила. И ты, Валери, — по моему телу пробежал табун мурашек, — разве из-за тебя бедная девочка не осталась без зубов? Непорядок. Врать нехорошо. Он покачал головой. Мне, против собственной воли, стало стыдно. Чёртова директриса! Знал бы этот изнеженный маг, какие унижения мне пришлось перенести, может, не строил бы из себя святого. Конечно, всё это я произнесла про себя и глядя в пол. — Сэр, мы можем объясниться, — твёрдо произнесла я, поднимая голову. Я всё ещё не рисковала глядеть Дамблдору прямо в глаза, а потому фокусировалась на складке, отпечаток которой остался у него меж бровей. — Я правда не хотела того, что произошло с Шинейд. Она меня обижала, обзывала по-всякому из-за того, что я из борделя. Я не знаю, как так вышло… В одну секунду — бум, и она уже визжит. Мне так жаль… Надеюсь, это можно будет исправить с помощью магии? — с надеждой прошептала я. Не знаю, поверил будущий директор или нет, но ведь и я ни разу не соврала. — Кхм… Волшебникам не рекомендуется применять зелья на магглах — так мы называем людей без магии. С тобой произошёл стихийный выброс, и бедной Шинейд не повезло стать его объектом. Нам лишь остаётся уповать на то, что ты осознала свою вину. В Хогвартсе тебя научат справляться со стихийным волшебством. Я выдохнула. Спасибо, что обнадежили, господин-будущий-директор. — Ну а ты, Том? — неожиданно переключился он на мальчика. — Что ты можешь сказать в своё оправдание? Эта сцена всё больше напоминала прилюдное унижение в зале суда. Хоть я и понимала мотивы мужчины — детей, особенно магов, нужно приучать к ответственности с младых ногтей, — но всё же чувствовала, как с каждым словом Дамблдора предательски нагреваются мои щёки. Том, кажется, сделал самое невинное лицо, на которое был способен, и тому поспособствовали его пошедшие красными пятнами шея и уши. — Меня тоже дразнили. За то, что не такой как все. За то, что делаю странные вещи. Билли Стаббс убил моего питомца. А я не хотел мстить, я просто… Разозлился. Но я ничего такого не хотел, — он говорил так, как надо, а потом не выдержал и сорвался: — Мы хоть и виноваты, но нас здесь не любят. Нас морят голодом, а когда мы болеем, не лечат. Другие дети и даже воспитатели нас боятся и только поэтому ещё не сделали ничего плохого. Пожалуйста, заберите нас отсюда, и в Хогвартсе мы никогда вас не потревожим!.. — Я и пришёл сюда для того, чтобы забрать вас учиться, — повышая голос, вторил ему Дамблдор. — Но только неужели ты думаешь, что можешь чем-то оправдать свою жестокость? Запомни, мальчик мой, — любовь должна идти изнутри, а не снаружи. Ты понял меня? — Конечно, сэр, мы вас поняли, — опустив глаза в пол, сказала я. Но Дамблдор меня будто бы и не слушал. Я видела, как Том ногтями сжимает кожу на бедре, и, поймав его руку под столом, аккуратно пожала. Мальчик, выдохнув, повторил за мной. — Я рад, что вы это понимаете. А теперь, думаю, стоит вывести наш разговор в более продуктивное русло. Ох, вот же дурак! — вспомнил мужчина, начав шарить по своим карманам. — Я совсем забыл отдать вам ваши письма. Мы взяли конверты с красной сургучной печатью из его рук, причём Том сделал это слишком торопливо. Про себя я вспоминала директрису приюта самыми недобрыми словами: хоть мы вроде и смогли выкрутиться перед Дамблдором, но он точно поставил нас на свой воображаемый учёт. Бумага была плотной, как будто бы потемневшей от старости и приятно шуршала под пальцами. Сам конверт был украшен гербом школы, и на нём было написано: «Мисс Валери Данн, город Лондон, приют Вула, комната 28». Я ещё раз потрогала приятную бумагу, разломала печать и открыла письмо, написанное красивыми зелеными переливающимися чернилами. Каллиграфическую английскую письменность я могла различить с трудом, поняв лишь то, что меня приглашают в Хогвартс, Армандо Диппет — директор, а Альбус Дамблдор — заместитель. И что к письму прилагается просто огромный список покупок. Я повернулась к Тому. На его лицо постепенно ложилась тень. — Сэр… Профессор. Здесь говорится о том, что мы должны «купить» все эти вещи. Где мы их возьмём? Телескопы стоят очень дорого. Школа нас не обеспечит? Мы ведь сироты. — Всё верно, Том. Вещи мы купим на волшебной улице, скрытой от глаз магглов. Там вполне приемлемые цены. А для сирот фондом попечителей выделяется небольшая сумма на ежегодные покупки к школе. Конечно, её хватит лишь на самое необходимое, и некоторые вещи нам придётся купить подержанными. Но лучше так, чем никак, верно? — Ничего страшного, сэр. Мы счастливы и этому, — покорно проблеяла я. Лучше и быть не могло! У нас хотя бы всё будет. А что старое — так мы не гордые, возьмём и так. Главное, чтобы одежда была новой и приличной. А котёл сойдёт любой. — Это хорошо, дети мои, — по-отечески улыбнулся Дамблдор. — Перед тем, как мы отправимся — Валери, не поведаешь ли ты мне о происхождении своих шрамов? Я надеюсь, это не оспа? Странно, что он не выведал у Коул до этого момента. У меня была идея соврать, что это следы не вылеченной вовремя ветрянки, но если профессор пронюхает в приюте об обратном, мне несдобровать. Учитывая то, что в будущем этот мужчина станет «великим», опускаться и становиться лгуньей в его глазах мне не хотелось. Поэтому решено было сказать чистую, ничем не прикрытую, но всё же немного приукрашенную правду: просто из интереса — а как он отреагирует? — Это следы от сифилиса. — Дамблдор пытался держать лицо, но после этих слов выглядел, по меньшей мере, ошарашенным и немного брезгливым. — Я родилась в борделе, там заразилась через чужую чашку. Если вы беспокоитесь о том, что я заражу кого-то в Хогвартсе — я уже абсолютно здорова. Можете проверить. Я сказала последнюю фразу чисто из вежливости и удивилась, когда будущий великий волшебник незамедлительно вынул палочку и наложил на меня какие-то заклинания: судя по всему, диагностирующие. Он долго смотрел на меня — я даже заволновалась, а вылечилась ли я на самом деле, или болезнь отступила лишь временно, но в итоге профессор одобрительно хмыкнул. — Всё верно. Здорова. Том всё это время сидел, будто набрав в рот воды, и переводил странный взгляд с Дамблдора на меня. Последняя реплика мужчины подействовала на мальчишку успокаивающе. — Раз так, то нам пора в Косой Переулок. ** Косой Переулок поражал воображение. Я словно оказалась в самом настоящем альтернативном Средневековье: то тут, то там виднелись причудливые прилавки с явно волшебным содержимым, а мимо нас проходили люди, одетые в ничуть не менее причудливые костюмы. Остроконечные шляпы, длинные мантии всех цветов радуги — кажется, мой взгляд даже зацепился за пару пуленов. Я глядела на это действо и пыталась не думать о том, что бы со мной было, не вылечись я вовремя от сифилиса. Меня бы не взяли в Хогвартс? Или всё же вылечили бы на бесплатной основе? Любопытным было и то, что в волшебном мире, судя по всему, сифилис был распространён. Дамблдор о нём точно знал — понял сразу, а значит, эта болезнь встречается и у волшебников. Ну правильно, ведь маги не фригидны и точно так же, как и магглы, могут ходить в бордели и заражаться там, принося заразу домой. Только вот боюсь представить, насколько табуирована в их обществе эта тема и приемлемо ли для волшебника вообще вспоминать об этом страшном слове. Как мне быть в Хогвартсе со своими шрамами по всему телу и подбородку? Хватит ли волшебникам воспитания не допытываться до их происхождения? Пока я старалась не глазеть по сторонам слишком сильно, Тому было наплевать на мнение окружающих. Он оглядывался и чуть не открывал рот от удивления. И куда делся мальчуган, хладнокровно подначивающий меня украсть крестик у самой ярой христианки во всём приюте Вула? Мы начали шопинг с того, что зашли в лавку к Олливандеру. Как гласила табличка на его пыльной витрине, семья Олливандеров «занимается изготовлением волшебных палочек с 382 года до н. э.». Хоть я не разбираюсь в истории, но верилось с трудом — Том со мной согласился и презрительно фыркнул, стоило ему прочитать вывеску. Дамблдор обернулся и окинул нас странным взором. Колокольчик на двери оповестил хозяина о прибытии клиентов, и через пару мгновений из подсобного помещения вышел седой мужчина. Точнее — нет, не седой, а… Платинововолосый? Наверное, ведь несмотря на цвет волос, лицо у него было молодым — ни морщинки. Убранство лавки Олливандера не поражало воображение. С виду — обычная лавка с закосом под старину, в таких во времена моей прошлой жизни продавали карты таро и благовония. Вот только стоило приглядеться, как узкое помещение играло яркими красками, ведь многочисленные полки были забиты ничем иным, как чехлами с волшебными палочками внутри. Волшебнику хватило одного беглого взгляда на Дамблдора, чтобы изречь: — Яблоневое дерево и перо феникса, четырнадцать дюймов. Профессор, как поживаете? — Блестяще, Джервейс, как и всегда. Я привёл к тебе будущих первокурсников. — Первокурсники — это хорошо, — постановил Олливандер. Мы вежливо поздоровались с ним. — Начнём с девочки. И так, юная мисс… — Данн, сэр. — Правша или левша? — Левша, — ответила я, поморщившись от воспоминаний о том, как в школе меня отчаянно пытались переучить на правую руку. Причём и в той, и в этой жизни. Отличие было лишь в том, что здесь методы были куда более радикальными: доходило до того, что во время уроков мою левую руку прятали мне за спину и плотно привязывали её веревкой. — Рост… — прежде чем я успела ответить, мастер подозвал к себе метрические ленты, которые, как по волшебству, закружили вокруг меня. Хотя почему «как»? Это и было самым настоящим волшебством. Он измерил длину предплечья, кисти, руки от плеча — зачем-то даже голову замерял, а потом молча поставил передо мной пять коробок с палочками. Дрожащими руками я открыла первую и, еле владея собой, попыталась той взмахнуть. Палочка не отреагировала. Олливандер выхватил её из моих рук и протянул мне следующую. — Смелее, мисс! Если бы я была не так поглощена выбором палочки, то я бы заметила, с каким замиранием за мной наблюдал Том. Он подошёл совсем близко и стоял у меня за спиной, но я этого не заметила. Вторая палочка выпустила небольшой сноп искр. Я вскрикнула от радости, но Олливандер, тем не менее, хмыкнул скорее неодобрительно и протянул мне следующую. Правило трёх не сработало, и третья палочка, не проявив себя, отправилась вслед за остальными. Когда я взяла в руки четвёртую, то ещё до того, как смогла ей взмахнуть, поняла, что она — моя. Она идеально легла в мою ладонь и была такой гладкой, такой красивой. Я выпустила сноп искр, и он вышел ярким, скорее похожим на маленький фейерверк, чем на дымящиеся в руке бенгальские огни. Внутри у меня было ощущение праздника. — Сосна и… волос вейлы! Очень интересно. Тринадцать дюймов, очень гибкая. Палочка, идеально подходящая для интересных, творческих индивидуалистов, использующих нестандартные решения и стремящихся создавать, — на этих его словах я округлила глаза. Столько комплиментов мне не делали давно! — Однако такие волшебники зачастую оказываются переменчивыми и легкомысленными людьми. А вот это уже больше похоже на меня! Я удовлетворенно кивнула, вертя в руках изящную палочку из светлого дерева с причудливым узором на рукояти. Скажем так, увидев двухметрового бугая с буйной растительностью на лице, достающего такую палочку, я бы засмеялась от нелепости картины. Её наружность кричала о том, что сделала она была для женщины; ну, или по крайней мере — человека с преобладанием энергии инь. Чуть не забыла спросить: — А что такое вейла? — Не что, а кто, — поспешил поправить меня Джервейс. — Вейлы — раса магических существ. В своей обычной форме — прекрасные обольстительницы, способные своими чарами околдовать даже самого искушённого в страсти мужчину… — Джервейс, я не думаю, что детям… — попытался вмешаться Дамблдор. — Но стоит их разозлить, — словно бы не слыша его, продолжал Олливандер, — как их красивые лица вытягиваются в устрашающие птичьи морды, а из их плеч вырастают чешуйчатые крылья. Жуткое зрелище. Том, стоящий уже рядом со мной, поёжился. — Волос, что заложен в твою палочку, мне, к слову, подарила знакомая вейла ещё лет тридцать тому назад. Я ведь чуть не женился на ней! — хмыкнул мужчина и резко переключился на Реддла, который, судя по его лицу, пытался подсчитать, сколько лет разговорчивому продавцу волшебных палочек. — Молодой волшебник! Я вижу талант… Вижу огонь в глазах… А мне он такого не говорил! Олливандеру даже не пришлось производить замеры, чтобы призвать со своих пыльных полок несколько коробок с палочками. Однако затем произошло что-то по-настоящему волшебное: стоило Тому жадно потянуться к первой коробке, как откуда-то со стороны в него полетела совершенно другая палочка, по пути освобождаясь от пут в виде ненужного ей чехла. Она ткнула Тома в висок и приземлилась ему прямо в руки. — Замечательно! — захохотал Олливандер. — Вот что я называю «палочка выбрала волшебника»! А ну-ка, мистер Реддл, попробуйте! Для Тома повторять дважды не пришлось: он, не медля, сделал палочкой размашистое движение, и всех присутствующих в комнате ослепил столп света. Вот это да! Эйфорию, исходящую от Реддла, я чувствовала почти физически. — Тис, перо феникса, тринадцать с половиной дюймов! Палочка для незаурядных, талантливых волшебников. Невероятно широкая по диапазону исполняемых чар: её хозяину подвластны и светлая, и темная магия… — Сколько с нас, Джервейс? — раздался не очень довольный голос позади нас. А я уже успела забыть о Дамблдоре. Джервейс назвал цену: шесть галлеонов за мою палочку, восемь — за Тома, и профессор трансфигурации, отсчитав мастеру палочек по определённому количеству золотых монет из каждого холщового мешочка, попрощался и утянул нас за собой. Я заметила, как торопился будущий директор Хогвартса удалиться из лавки Олливандера. Поэтому, когда Том (явно недовольный тем, что о своей палочке ему удалось послушать меньше, чем о моей) переспросил его о галлеонах, Дамблдор ответил весьма охотно: — Галлеоны — магическая валюта. Равна пяти фунтам. Есть еще серебряные сикли и медные кнаты; один галлеон — семнадцать сиклей, один сикль — двадцать девять кнатов. Растерянный Том жадно ловил каждое слово директора. Мне же, уже знающей о таких деталях волшебного мира, было не так волнительно. С куда большим интересом я озиралась по сторонам — узкая улица едва ли могла уместить такое количество волшебников, в основном снующих то тут, то там вместе со своими детьми. Я последовала их примеру и схватила Реддла за вспотевшую ладонь — в такой толкучке и потеряться недолго. Мальчик, вопреки моим ожиданиям, руку не отдёрнул и никак не отреагировал: был слишком увлечён происходящим вокруг волшебством. Витрина «Всё для Квиддича» нас не очень заинтересовала, хотя Том и спросил задумчивого Дамблдора и о квиддиче, и о мётлах. У нас, по словам профессора, не было ни денег, ни времени на то, чтобы заходить в каждый магазин, поэтому волшебную валюту мы тратили строго по мере важности. Волшебные палочки в этом списке были первыми, следующей шла форма. «Мантии на все случаи жизни» — так гласила фиолетовая вывеска над нашими головами. Я бросила короткий взгляд на витрину и ахнула: манекены, не отличающиеся реалистичностью, тем не менее двигались и словно жили своей жизнью. Они переговаривались между собой, а когда один из них заметил мой взгляд, то даже подмигнул. Том проследил за моим взглядом и тоже удивился. Но тут где-то из глубины магазина послышалось: «Где вы там? Поторопитесь!», и мы с Реддлом послушно проследовали внутрь. Низкая седая женщина, напомнившая меня Крестную Фею из «Золушки», сразу заметила высокую и статную фигуру профессора. Обменявшись любезностями, она предложила нам с Томом встать на деревянные помосты, чтобы подогнать готовые мантии по размеру. Хоть внутри и было много посетителей, такой толчеи, как на улице, не было: наверное, тому способствовали шустрые помощницы Малкин. — Вэл, — шепнул мне Том, стоявший с расставленными в стороны руками, — думаешь, попечительских денег хватит на всё, что в списке? Там слишком много всего… — Не волнуйся, — успокоила я Реддла, который вдали от знакомой ему обстановки приюта Вула превратился в беспокойного мальчишку. — Форму, конечно, возьмём новую, но книги наверняка сможем купить у старьевщика. Да и телескоп с весами, скорее всего, купим один на двоих. Сомневаюсь, что эти штуки настолько важны. Хватит нам на всё. Летающие метровые ленты — такие же, как у Олливандера — померили нас с Томом со всех сторон. Девушка принесла откуда-то два комплекта школьной формы и подала их Малкин — та колдовала над ними минут пять, всё время произнося разные заклинания и выводя замысловатые пассы палочкой. Сначала она, очевидно, подогнала по форме, но что было потом, я не поняла. Видимо, какая-нибудь защита: может, от непогоды или от лёгких проклятий… Было бы круто. Дамблдор расплатился за два комплекта формы (он предлагал нам купить подержанные шляпы в лавке старьёвщика, но я настояла на новых) и повёл нас, наконец, смотреть книги. Наш шопинг быстро подошёл к концу: книги, как я и предсказывала, мы купили подержанные. Равно как и телескоп с весами. Дамблдор не разрешил нам купить один комплект на двоих — по его словам, так было «не положено», ведь мы с Томом могли попасть на один факультет, и единственный комплект инструментов нам бы тогда аукнулся. Я не сильно поверила в то, что Дамблдор сделал это не из вредности, но мне пришлось признать, что резон в его словах был. В приют мы возвращались не нагруженными разнообразными пакетами, а всего лишь с легкими саквояжами в руках, в которые и были спрятаны наши покупки. Опять же, на их покупке пришлось настоять тоже мне — Дамблдор хотел купить нам обычные, ведь стоили они на пять галлеонов дешевле, но я, пораздумав, выбрала те, что были оснащены чарами облегчения веса. Потратились мы знатно. Повезло, что подержанные книги стоили раза в три дешевле новых — так нам, по крайней мере, хватило и на писчие принадлежности, и на котлы. Поддержанные, но Том, как я узнала позже, побоялся вытаскивать свои собственные фунты — вдруг этот мутный директор заинтересовался бы их происхождением. Когда Дамблдор вернул нас в приют (весьма кстати, так как Лондон был огромен и дорогу до Чаринг-Кросс-Роуд я запомнила плохо). Мы с Томом прокатились на красном двухэтажном автобусе (Дамблдор в этой обстановке смотрелся сюрреалистично), а по прибытии в приют собрались в его комнате. Принялись разбирать наши покупки и делиться впечатлениями о Косой Аллее. Как я и ожидала, Том был абсолютно счастлив. Было приятно видеть его таким: с блеском в глазах он листал свои учебники и всё клялся мне в том, что станет великим волшебником. Дамблдор своевременно предупредил нас о том, что колдовать вне Хогвартса строго запрещено, поэтому палочки были запрятаны в чехлы — кажется, это Реддла даже не беспокоило. — Жалко лишаться постоянного заработка, — вдруг сказала я, кивнув на банки, стоявшие рядами под кроватью мальчика. Он вздохнул. — Знаю, но магия — это куда круче. Смотри, тут говорится о «манящих чарах», которые проходят на четвёртом курсе — представь, сколько кошельков можно с ними утащить! — Ага, а потом быть исключённым из школы за «использование магии вне Хогвартса», — Том в ответ закатил глаза. — Давай без этого криминала в школе. Начнём новую жизнь, как маги, заодно и с чистой совестью. Реддл ничего не ответил, но я знала, что ему эта идея очень импонирует. Правда, забыть о приюте Вула нам помешает хотя бы то, что придётся постоянно возвращаться сюда на летние каникулы. С этим был облом. Том дал понять, что разговор окончен: он уставился в учебник по Чарам, закрыв им своё лицо. Понимая, что с книгами он точно провозится до самого сентября, я тихонько вышла из его комнаты. Марта на удивление легко дала мне нитки и иголку. Судя по маленькой строке в списке учебных принадлежностей к Хогвартсу, ученикам полагалось иметь вышитые инициалы на форме. Представить Тома с нитками в руках было тяжело, поэтому я решила, что от меня не убудет, и принялась вышивать наши с ним имена на новеньких комплектах формы Хогвартса. *** У Реддла была идея-фикс: ему не терпелось отправиться на Косую Аллею самостоятельно и от души потратиться в книжном магазине. Кажется, мои слова о том, что волшебный мир — не детская сказка, взрослые маги гораздо опаснее взрослых магглов, и нам, ещё даже не первокурсникам, без сопровождения делать там нечего, возымели на него должный эффект. Лето прошло относительно спокойно: мы с приютом снова ездили на море, но уже в другую местность, однако Том и я всё время поездки провели в бараке, развлекая друг друга разговорами и планами на будущее. В ранее купленной нами дополнительно «Истории Хогвартса» — потёртой книжке с выцветшей обложкой — Том вычитал о факультетах. Примечательно, что хоть там и была указана церемония Распределения, ни слова, описывающего, как она проходит, там не было. Впрочем, Тома это не очень волновало: он загорелся идеей поступить на Рейвенкло и восхищался ученой Ровеной, чьи ценности ему были очень близки. Я его в этом активно поддерживала (все лучше, чем Слизерин), даже несмотря на то, что он мечтал затащить на этот факультет и меня. Я уже упоминала о том, что из нон-фикшена в прошлой жизни я прочла только школьные учебники? А ведь мне, на минутку, было двадцать пять. Мне до сих пор странно вспоминать свою прошлую жизнь, и я стараюсь не производить собственное летоисчисление в уме, но тем не менее понимаю, что мне уже где-то двадцать семь. Я бы знала точно, если бы очнулась в тот же календарный день, в котором умерла — то есть примерно в марте, но нет. Мой первый день в теле Вэл я помнила хорошо, а это было десятого сентября тридцать шестого года. Два года в чужом теле. С ума сойти. Волшебный мир меня пугал. Я хорошо понимала, что там мой социальный статус не изменится (если только не упадёт ещё ниже), а если оборвётся наша с Томом связь, мне станет только хуже. Ничего нельзя было сказать наверняка. Взять того же Реддла: однозначно описать его отношение ко мне было невозможно. С одной стороны, мы общались, и в приюте он тянулся ко мне. С другой, было несложно понять, что в Хогвартсе для него найдутся собеседники умнее и интереснее меня, и в таком случае, если я поставлю всё на наши отношения, то проиграю. Да и он, как бы я ни пыталась его приласкать, остался тем же недолюбленным беспризорником, каким был в самом начале нашего знакомства. Тем не менее, жизнь в Хогвартсе я предвкушала. Именно, что не учебу, а жизнь: жизнь, лишенную голода, холода и болезней. Что-что, а судя по книгам и фильмам, условия жизни для студентов там были отменными. Особенно в сравнении с моим дорогим детдомом. В том, что в Хогвартсе я стану тянуться к знаниям, я тоже сомневалась. Мне никогда не нравилось учиться — учеба не подразумевала под собой быстрого и надежного заработка, и лишь чуду и часовым лекциям от родителей удалось в былое время оставить меня в школе после девятого класса. В университете я проучилась два семестра, а потом меня исключили. Какая тут может быть тяга к знаниям? Но как бы то ни было, тридцать первое августа наступило независимо от того, что я там себе думала. Мы встали утром и собрали все свои вещи, в моём случае — только покупки к школе и белые перчатки, доставшиеся мне от матери Вэл. Палочка лежала в чехле и, будучи завёрнутой в мантию, покоилась в саквояже. Том, расстроенный тем, что Гофолия не захотела ехать с ним в Хогвартс, угрюмо шагал рядом. Марта проводила нас с Реддлом до вокзала, всучила по бутерброду с маргарином и большому яблоку из садика на заднем дворе приюта и быстро исчезла в толпе. Сжимая в ладонях билеты на «Хогвартс-Экспресс», мы с Реддлом, как и говорил нам Дамблдор, прошли сквозь колонны на вокзале «Кингс-Кросс». Волшебный поезд поражал воображение: показав лениво стоящему у входа в вагон волшебнику (палочка торчала у него из кармана мантии) билеты, мы с Томом прошли внутрь. Поскольку прибыли мы рано — почти за сорок минут до отбытия, найти свободное купе в середине состава нам не составило труда. ** Том сел напротив и уткнулся в книгу. Я же смотрела в окно, что выходило на платформу: зрелище было куда более интересным. Платформа девять и три четверти стремительно заполнялась людьми: торопливые и опаздывающие, они стремились поскорее запихнуть своё чадо, навьюченное чемоданами, в вагон красного и пыхтящего поезда. Были, конечно, и те, кого можно было назвать «интеллигенцией»: этот тип людей взирал на всех с толикой презрения, но это не останавливало их от того, чтобы точно так же пихаться в надежде подобраться поближе к поезду. Вдруг в нашем купе раздался стук. Том настороженно глянул на меня — я сдержалась от желания закатить глаза и громко сказала: — Войдите! Кому вообще пришло в голову стучаться в поезде, в котором не распределены места? Мне захотелось поскорее посмотреть в глаза этому воспитанному ребёнку. Как оказалось, за дверью в купе стояло двое. Я чуть было не хлопнула ладонью по лбу — ну не дети, а вылитые английские аристократы. Если судить по застывшему на их истинно европейских лицах легкому презрению — чистокровные, либо состоятельные магглорожденные; в общем, нам с моим приятелем не по зубам. И как нас только угораздило?.. — Хм, — издал невнятный звук тот, что стоял немного впереди. Темноволосый мальчуган явно не торопился зайти, прежде окинув нас сканирующим взглядом. — Привет? — я попыталась развеять неловкое молчание. — О! Не видел их раньше. Магнус, — подал голос тот, что стоял позади, — как думаешь, полукровки или грязнокровки? — Грязнокровки? — резко, даже слишком отозвался Том, что доселе молча смотрел на эту сцену. — Точно грязнокровки, — сморщился кучерявый пацан. Магнус — тот, что стучал в дверь, — только покачал головой. — Они даже не знают, что это значит! — Пойдём уже отсюда, Мальсибер. Дверь за мальчишками захлопнулась. Если бы я умела свистеть, то присвистнула — что это только что был за перфоманс? Аллегория на неравноправие социальных слоев? Животрепещущее представление иерархии в волшебном мире? По лицу Реддла была видно, что он воспринял это ближе к сердцу, чем я. Его можно было понять — я ведь знаю, в какой изоляции он жил в приюте. Его никто не травил, открыто не обижал — попросту не смели после того случая с заикающимися Бишопом и Бенсон, но тем не менее, его и не звали играть или просто сидеть вместе в столовой. Он ведь считал пресмыкающихся своими друзьями не от лучшей жизни — просто потому, что люди его не принимали. От воспитательниц также не было встречено особого содействия — видимо, им было удобнее запереть пугающего Тома в отдельной комнате, чем пытаться ввести его в социум. И я даже не знаю, что хуже — издевательства или это. «Кажется, с тобой поступили точно так же», — мрачно прошептал голосок на задворках сознания. Я вернулась в реальность, чтобы не заплыть в собственных тревожных размышлениях слишком далеко. — Придурки, — фыркнула я. — Том, не обращай внимания. Том сидел молча, но долго нам быть в одиночестве не позволили. На этот раз дверь отъехала в сторону без стука — за ней стояла медноволосая бледнолицая девочка. Увидев нас, она немного порозовела и залепетала: — Ой… Я думала, тут никого…. — Садись, не стесняйся, — бодро поприветствовала её я. — Как тебя зовут? Я — Валери Данн, а это — мой друг Том Реддл. Том кивнул и протянул ей руку для рукопожатия. Я аж удивилась — редко можно было увидеть его таким воспитанным. Робкая девочка слабо потянула его за руку и сразу же убрала свою ладонь. — Маргарет Боунс. — Приятно познакомиться, Маргарет, — я улыбнулась, чтобы расположить её к беседе. А беседе точно быть! Судя по всему, это — предок Сьюзан Боунс, однокурсницы Гарри Поттера, и Амелии Боунс — в будущем важной шишки в Министерстве Магии. Очень полезное знакомство: Боунсы, если мне не изменяет память, всё же были магами в энном поколении. — Взаимно, — скромно улыбнулась девочка. Спустя минуту тишины она спросила: — Вы уже знаете, на какой факультет будете поступать? — Я думала на Хаффлпафф, — закинула крючок я. Том посмотрел на меня неверяще. — Хороший факультет. С понятными мне ценностями. — О! Я тоже попрошу шляпу отправить меня туда, — ответила Маргарет. — Все поколения моей семьи, ещё начиная с прабабушки, учились там. — «Попросишь шляпу»? — поинтересовался Том. Точно, он ведь не знал об этом обряде — я успела рассказать ему только о факультетах. — Да, а ты не знал? — уже увереннее проговорила девочка. — Говорящая Шляпа распределяет первокурсников на факультеты. Её надевают тебе на голову, и она принимает решение, но мама мне сказала… — заговорщицки понизила голос Боунс, — что если её сильно попросить, то она отправит на тот факультет, который захочешь. Том пробормотал что-то вроде «интересно», и окончательно перестал участвовать в разговоре. Со Сьюзан мы проговорили до самого приезда в Хогвартс. Она была немного оторванной от реального мира, но доброй и не враждебной — было дико встретить такую положительную девочку после двух лет выживания в приюте Вула, поэтому я уже прониклась к ней глубокой симпатией и теперь всерьёз подумывала над тем, чтобы попроситься у Шляпы в Хаффлпафф. Идеальный вариант: поближе к кухне, подальше от начальства, да и народ там должен оказаться весьма дружелюбным. Но вот как быть с Томом?.. В то, что он последует моему примеру и поступит на факультет барсуков, я не верила — максимум его можно было затащить на Рейвенкло. Именно поэтому всю поездку мы на пару со Сьюзан, заметившей интерес Тома к книгам, активно подначивали Тома поступить на факультет Ровены. Если первые часа два поездки он был настороже — всё же незнакомый человек пытался «развести» его на беседу, — то потом Реддл немного расслабился и даже общался с нами. Ему явно тоже понравилась Маргарет, а особенно её ласковая и успокаивающая аура. Разительный контраст с тем холодом, с которым мы ежедневно сталкивались в приюте. Когда поезд подъезжал к замку, а незнакомая девушка заглянула в наше купе, чтобы предупредить нас о приближении к школе, мы втроём уже сидели в мантиях и поправляли на своих головах остроконечные шляпы. Наконец состав начал замедляться — и мы, дождавшись, когда суматоха за дверью купе уляжется, вышли одними из последних.