Утопия

      На окраине деревни, утопающей в кустах можжевельника, раскинулась сеть мрачных болот. Стоят здесь высокие, кривые деревья; стоят уже более семисот лет. Полог листвы их пропускает лишь изредка лучики солнца. Ветви тянутся вниз, заманивая путников в чащу войти. Тут слякотно, влажно, грязно и сыро. Мох покрыл каждый сантиметрик земли.       По дороге, обрамленной шеренгою сосен, медленно движется старый фургон. За рулем мужчина сидит в очках нелепых; на нем рыбацкие сапоги и плащ-дождевик. Его угрюмое лицо покрывает слой грязи да строительной пыли. Глаза тусклы, будто небо по утру. Ведь не бывает в Топях расписных рассветов — тут всегда хмурит, даже в зарю.       Разбивая тишину, «газель» колыхается по ухабам, заставляя кузов скрипеть и трястись. Грузный водитель до жуткой степени собран — не сводит взор со своего пути. Перед ним простирается полоса бесконечная, ведущая в конце концов к развилке дорог. Четыре селения, точно стороны света, готовы любому обеспечить кров.       По встречной полосе мимо фуры несется «девятка» — это таксист спешит к железнодорожным путям. Заказ поступил ему буквально недавно: в полдень забрать городских ребят.       Да, зачастили в последнее время туристы. Каждый так и норовит в Топях побывать. Думают, что ли, здесь манна небесная? Москвичи, одним словом. Что с них взять?..       «Лада» тем временем завернула к бетонной парковке, откуда тропинка проложена к железнодорожным путям. Сама станция состоит из одной лишь платформы, где пассажиры могут с вагона сойти. Перрон не оборудован скамьей ожидания; нет здесь даже навеса для защиты от снега и дождя. Нет бабулек, продающих пирожки или ягоды. Нет и тех, кто встречает поезда.       В вечернее время станция озаряется фонарным светом, правда, путешественники не рискуют выходить на перекур. Машинист никогда не задерживается в Топях дольше, чем на две минуты. Такой вот срок отведен тем, кто не хочет прервать свой путь.       Закурив, таксист вышел из «девятки»; накинул кепку, смахнув с лысины капельки дождя. Облокотившись на капот, он дыхнул на линзы очков своих квадратных и протер их помятым рукавом. Надев очки, водитель ухмыльнулся хищно; взгляд его сквозь камыши туристов распознал. Первым щуплый педик в дурацкой шапочке шагает — командир, мать его, полудохлого полка. За ним крадется пигалица с постной миной, потом идет какой-то кучерявый каланча. Следом фифа в розовой шубейке еле дефилирует, как будто бы не знала, в какую клоаку на выходные собралась. И завершает сей парад девчонка странноватая, что, как Маугли из джунглей, крутит головой туда-сюда.       Водитель оглядел гостей слегка разочаровано, тем не менее улыбку радушную на губы натянул. И чем ближе подходили к стоянке визитеры, тем довольнее становился он.       — Эм, день добрый, — смущённо поздоровался тот, в шапке, вцепившись в лямку своего дорогого рюкзачка. — Вы… вы типа трансфер?       — Угадали! А вы, что ли, из Москвы отряд?       Туристы, явно не вдохновленные извозчиком, синхронно закивали головой.       — О, так я за вами! Добро пожаловать. Как говорится, силь ву пле!       Таксист, как фокусник на детском утреннике, окропил авто магическими взмахами руки. И гостеприимным жестом распахнул пред посетителями дверцу, приглашая их в фургон зайти.       Молодежь не испытала фееричных ощущений от того, с каким энтузиазмом водила вокруг своей «газельки» хлопотал. Переглянулись только лишь украдкой, почувствовав кринжатинки накал.       — Массажная накидка? Вы серьезно? — поморщилась миледи в розовом, разглядывая «пошитый» из деревянных бус чехол. — Я, конечно, совершенно не принцесса, но моя задница не готова елозить по горошинкам весь путь.       Странноватая на это буркнула для всех неслышно:       — Твоя задница и не такие бусики, сдается мне, пережила.       Кудрявый же, нагруженный девичьей ручной кладью, решительнейше двинулся вперед:       — Зато аутентично! — завис он на пороге предлагаемой «маршрутки», рассматривая восторженно декор: занавески с бахромой, неприличные плакаты и напечатанные на А4 анекдоты из газет. — Девчонки, — обернулся ловелас, — айда ко мне на ручки? Кто готов самую громадную горошинку стерпеть?       На его жест — похлопывание по коленям — дамы отреагировали, задрав скептично бровь. Короче, Дон Жуан так и остался сидеть в центральном кресле без толпы наложниц, что скрасили бы сердцееду путь.       — Молодежь, чего менжуемся? — посмеиваясь хрипло, оглядел девчат таксист.       — Так это… — заговорил, копаясь в телефоне, щупленький, — вы в натуре трансфер? Я думал тут автобус фирменный какой-то колесит.       — Трансфер, трансфер. Есть сомнения? — глянул испытующе мужичок из-под очков.       — Да нет… Просто там сайт такой понтовый. Не какая-то церквушка — Спас-Прогнанский монастырь.       — Братишка, я про сайт вообще не в курсе. Я ж водила. Моя работа — только довезти.       Сокрушенный хипстер, раз двадцатый обновивший браузер, убрал гаджет во внутренний карман. Об LTE здесь, стало быть, никто не знает. Как тебе такое, Илон факин Маск?       Таксист же, в манерах ничего не смыслящий, зевнул всем ртом и мизинцем ухо почесал:       — Ну-с… у тебя тут все на месте? — не дожидаясь слов, он, как скотину, присутствующих по головам пересчитал. — Пять?! Нихера себе красава! Вот бы все так перевыполняли план.       Девушки поежились от очередного смеха. Звучал он, точно скрип когтей о железные врата. Да и не сказать, чтоб водитель вызывал у них полнейшее доверие: небритый, неопрятный… классический маньяк.       — Ну что, по коням? — подгонял мужчина. — Сколько можно булки мять?       Хохоча, как старый сиплый ворон, он, кряхтя, полез в «газель». Кучерявый, что сидел давно в салоне, крикнул раздраженно:       — Титов! Харе тянуть кота за хер!       Лидер группы притоптал траву под кедами; оглянулся на запад, на восток. Посомневавшись, он все-таки к фургону двинулся, и барышни тотчас за ним, как за вождем.

***

      — «Бог дал, Бог взял», —       Никто не скажет лучше.       Жизнь разберется, что к чему.       Июль сиял и вот на небе тучи,       А я опять иду в тюрьму…       Иконы, Наговицын, блокнотик на присосках — в салоне девяностых дух, как сигаретный дым, витал. Пока водитель пытался разболтать девчат, не шибко с незнакомцем говорливых, Титов, сидящий спереди, старался в мыслишках своих не заплутать. Он был повернут почти что полностью в окошко, откуда доносился аромат земли после дождя. И, несмотря на то, что листья ему вверяли кучу местных сплетен, парень слышал только голос своего немецкого врача:       — There is nothing else we can do for you. At this stage the therapy will only hurt. Go home. Spend time with your family. You don’t have much time left…       — Немчура ебанная, — пробормотал себе под нос отчаявшийся и зажмурил веки, стараясь подавить мигрень.       — Э! — стукнул его таксист по плечу бесцеремонно, как бы с предложением влиться в диалог. — Говорю, на кой вы в монастырь намылились-то?       — За здравие молебен заказать.       Водитель рассмеялся слишком уж заливисто, и Титова, признаться откровенно, веселость эта начала из равновесия всё больше выводить. Он потёр плечо, смотря на мужика не очень-то любезно, придумывая, каким бы методом его хоть на часок заткнуть.       — Странный вы народ, — прихрюкивая, заключил маршрутчик. — В Москве, что ли, подходящих не найдется мест?       — В Москве, дядя, космические прайсы. А с верой туго. Толку ноль.       Титов поправил развалившуюся на пряди челку, потер ладонями лицо, казавшееся ему необыкновенно мягким, как желе. Он развернул зеркало из-под щитка солнцезащитного и обомлел, насколько у него глаза воспалены.       — Я тут читал про монастырь ваш этот чудотворный… — парень, хлопнув козырьком, перевел на мужичонку взор. — Правда это всё или так, одни лишь разговоры?       Таксист вздохнул, то ли прицокнув, то ли причмокнув языком:       — Ты сам-то верующий?       Турист немедля отвернулся. Откинувшись на спинку кресла, он молвил нехотя:       — Агностик я.       — Еврей, что ли? — не к месту хохотнул водила.       — Ноуп. Просто советский человек.       Титов добрался до той ужасной стадии, когда даже собой себя начинаешь раздражать. Обнаружив, что наушники, увы, разряжены, он перебил таксиста, который в очередной раз к девицам взялся приставать:       — Слышь, мужик, давай я тебе еще косарь накину и будем ехать в полной тишине?       — Хм, — поиграл бровями лысый, — косарик — это хорошо.       И, изобразив, что рот на молнию застегивает, он наконец-таки умолк.       Глава отряда выдал ему плату — достал из портмоне бумажку синюю и сунул под иконку на панель. Водитель посчитал необходимым ее тут же перепрятать, посему потянулся к бардачку.       Титов сконструировал лицо крайне недовольное — не привык, что у колен орудует не прехорошенький эскорт. А таксист в бардачке свою копилку всё никак не мог нащупать или что он там так мучительно искал.       Фургон вильнул и выехал на «встречку». Подняв глаза, лидер туристов обнаружил несущийся на них «седан».       — Мужик, дорога! — успел он только вскрикнуть, перед тем как услышал оглушительный удар.

***

      Картинка смазана. Время замирает. «Девятка» кувырком поднимается в воздух и исчезает за волной металлических брызг. Как в ливень обрушиваются на капот дождевые капли, так и обломки, закрывая небо, летят прямо на «газель».       Из «седана» хлещет масло и охлаждающая жидкость. Загорается ярким пламенем моторный отсек. Титов, онемевший от ужаса, пытается пошевелиться, но осознает себя в смятой «ладе» полуживым…

Глава 1. «Тебе кажется»

      Офис «TrueTalk», расположенный в высотке на Кутузовском проспекте, Титов давно перестал воспринимать за штаб — это дом второй, где он коротал бессонные ночи в пробах разработать очередной инновационный стартап. К пространству в стиле лофт прилагаются панорамные окна, которые обеспечивают захватывающий вид на городской пейзаж. Одному Богу известно, сколько наш хипстер часов потратил, наблюдая, как белокаменная мутирует в световую феерию по вечерам.       — Ты жестишь, Дэн, — обращался к худощавой спине молодой мужчина, ряженный в брендовый деловой костюм. — Оттого, что ты фесеров по ёблам щелкнуть хочешь, никому не легче: ни тебе, ни мне, ни им.       Титов, расположившийся у окна, обернулся, смерив партнера взглядом чрезвычайно злым:       — Надо сразу обозначить, кто мы такие. Ты их только впустишь, и всё — кранты. Опомниться, Валера, даже не успеешь, как окажешься подобно шавке на цепи.       — Ты утрируешь, — откликнулся директор по финансам, что чрезвычайно нервно теребил ремешок новеньких «Hublot».       А Денис, обогнув зону для видеоконференций, сел вальяжно за свой рабочий стол:       — Мы с тобой рубля государственных денег не взяли, Валера, только чтобы не зависеть ни от кого. И что в итоге? Мы всё равно в жопе! Пробрались, сука, через бэкдорс…       Оппонент Титова расчесал подушечками пальцев затылок, накрыл ладонями в задумчивой позе лоб. Сказать ему нечего совершенно было — ситуация и впрямь сложилась из ряда вон.       IT-царевич вздохнул устало; потянулся к ящику, где кроме документов лежит бонг и кубинский табак. Раздобыл средь бумаг электронную зажигалку и пачку любимых и незаменимых «Winston King Size».       — Позови-ка мне Машу, — велел Денис, прикуривая.       Валера, распахнув стеклянные двери, подозвал к себе девушку с айпэдом в руках. Хлюпая сделанным полгода назад аккуратненьким носиком, Мария села во главе совещательного стола:       — «РБК» вышло, Денис Александрович. Цитируют вас. Первая полоса.       — Читай, — говорит ей Титов таким безразличным тоном, будто бы ему и вовсе (и честно) насрать.       — «Основатель стартапа «TrueTalk» заявил о давлении. По словам коммерсанта, его третируют представители спецслужб. Сотрудники ФСБ негласно требуют от него предоставить доступ к популярному мессенджеру, что разработал со своей командой молодой бизнесмен».       Валера, невзирая на сплит-систему работающую, покрылся испариной в ожидании худших вестей.       — «Титов по этому поводу сообщает следующее», — Мария откашлялась, дабы голос перестал трястись: — «Пользователи «TrueTalk» нашему приложению всегда доверяли. И я считаю, спецслужбы не имеют право совать свой нос в чужие дела. Им захотелось тайно влезть через нас в миллионы аккаунтов, но тайное становится явным всегда. Так что фак офф, господа федералы. Ауфидерзейн и Гитлер капут».       Валера, прикрыв глаза рукою, чуть ли не на пол от смущения сполз. Или, скорее, от горького осознания, ведь понимал, чем закончится с госструктурами бой.       — Хм, целиком дали, — ухмыльнулся нагло Денис. — Какая смелость, ты посмотри-ка… Может, есть что-нибудь еще?       Мария хотела поделиться своим непредвзятым мнением, но зашлась отчего-то вдруг кашлем сухим.       — Ты болеешь? — Титов явно напрягся и распахнул ящик, где хранил сокровища, добытые из аптек. — Надень маску и уходи сейчас же. А лучше на удаленку вали.       Он швырнул помощнице коробку с гигиеническими изделиями и сиюминутно сигарету затушил. Рука его потянулась к пузырьку с французскими витаминами, словно он верил, что они от инфекций способны молниеносно спасти.       Пока Денис беспокоился о здоровье, его партнер истерически по столу карандашом стучал.       — А ты о людях подумал? — спросил он как бы между делом, докуда другие были вирусами больше проблем конторы увлечены.       — О каких еще людях?       — О наших людях. О сотрудниках, которым, в отличие от тебя, надо семьи чем-то кормить.       Титов аж глаза от ладони, где пересчитывал таблетки, поднял и воззрился увлеченно на невротика, восседающего перед ним.       — Если фесеры нас сейчас накроют, — продолжил Валера, — тебе-то, понятное дело, нечего терять. А у других, между прочим, дети и ипотеки… Ты вообще хоть о ком-то подумал, помимо себя?       Денис окинул говорящего разочарованным взором и усмехнулся досадно лишь.       — Как, однако, тоненько подмечено, Валера. Я эссхол, а ты героический отец.       — Но…       — Короче, иди-ка ты в жопу, гандон в доспехах, — выплюнул как можно безразличнее Титов. — Пф, — фыркнул он, затягиваясь новой сигареткой, — ебанные люди, блять!.. Да я лучше умру стоя, чем буду пресмыкаться на коленях. Так что поднимай-ка жопу и на все четыре стороны пиздуй.       — Дэн…       — Ты уволен, Тимофеев. Катись ко всем чертям.       Валера разворчался, однако кабинет покинул. Титов же, утопая в сигаретном дыме, приказал Марии далее статейку «РБК» читать.       — Ну, дальше ничего такого: про «TrueTalk» инфа, мол, позволяет определять, говорит ли собеседник правду, пятнадцать миллионов пользователей и бла-бла-бла…       — Осом, — Денис Александрович, очевидно расстроенный, смахнул пепел со стола. — Теперь переведи всё это на английский и по независимым порталам запульни. И пусть горит оно всё синим пламенем. Не на того фейсы нарвались.       Мария вместо одобрительного отклика заполнила кабинет оглушительным «Апчхи».       — Иди уже! — прикрикнул ипохондрик, и как закрылась дверь, полфлакона антисептика на переговорный стол пролил.

***

      Несмотря на то, что кабинет семейного психолога оформлен в бежевой палитре, в нем пары ощущают холод и апатию, какие в собственных домах преследовали их. И убежать от этих деструктивных, тяжких мыслей не помогает даже мастер, что посвятила дообучению всю жизнь.       Врач эмоций занимает кресло поодаль от клиентов, создавая дистанцию, которая подчеркивает её бесстрастность (иными словами, пофигизм). А Кольцовы — пара, состоящая из мужа-раздолбая и жены с депрессией, — косятся друг на друга, будто на врагов.       — Вы твердо уверены в своем решении? — задает вопрос психолог, рисующий в блокноте для заметок фаллические символы прямо на полях.       Кольцовы, не сговариваясь, кивают головами. Лица их усталы и мрачны.       — Максим, как Вы считаете, что стало точкой невозврата?       Горе-супруг, почесав курчавую макушку, в ответ лишь плечами смог пожать. Вид у него, помимо недовольства, источает категорическое нежелание что-либо больше обсуждать. Ему плевать на всё здесь происходящее. Нет смысла с той беседовать, кого не любишь, по душам.       — Максим, поверьте, это очень важно. Для роста личности советую вам перестать молчать.       Мсье Кольцов, что раньше бы всегда к супруге за помощью моральной обратился, скосил взгляд на психолога и губы в потугах не улыбаться покривил.       — Что такое? — поправила очки сексапильная врачиха. — Говорите. Здесь уместно всё.       Кудрявый ухмыльнулся своим дурным фантазиям и выдал:       — Мы прям, как Мистер и Миссис Смит.       Мадам Кольцова пассивно-агрессивно закатила глазки и в обивку кресла запустила ноготки. Неуместные шуточки мужа она давно возненавидела, и он, надо признать, этим пользовался периодически.       — Анна, может, Вы хоть как-то подытожите? Как-никак заключительный сеанс.       Девушка, чей взгляд мертвее, чем у трупа свежего, бессознательно обороняясь, сложила руки на груди:       — Честно, мне сказать-то даже нечего.       — Может, все-таки найдете пару слов?       Еще-Кольцова заняла пальцы дурацким образом: стала беспокойно скручивать подол рубашки да пуговичку теребить.       — Анечка, — обратилась к ней психологиня, которой место, по мнению Макса, на сайте сочных милф, — что вы чувствуете? Говорите. Надо себя освободить.       Ореховые глазки наполнились слезами, но несостоявшаяся хранительница очага ухмыльнулась вполне задорно вдруг. Подняв от пола взгляд, она пустила по щекам две влажные дорожки и заговорила голосом, на удивление, чрезмерно энергичным и живым:       — Я его ненавижу, — кивнула Аня в сторону супруга. — Ненавижу его, наших псевдодрузей, ненавижу даже Вас. Но больше всего на свете, — заерзала она в кресле, — я всей душой ненавижу себя!       Девушка ударила кулаками по подлокотникам и брызнули слезы, окропив лицо, которое тронул некрасивый плач. Голос Анны скатился до фальцета жалостливого. Губы и подбородок затряслись.       Макс вместо базовых слов утешения хмыкнул, откровенно и даже злорадно веселясь. Пока-еще-Кольцова, зарыдав оттого куда безутешнее, схватила сумочку и покинула кабинет на всех порах.       Психолог, что всё время рисовала толстые члены, похлопав глазками, отложила в сторону блокнот.       — А я говорил, Надежда Серафимовна, — протянул Максим, что лениво шею разминал, — она психичка, какую свет не видывал. Пардоньте мой франсе, но она, похоже, просрала последнюю надежду, которую ей Боженька послал.       На циничный тон и поведение скотское психологине было, если честно, наплевать. Да, не получилось примирить и излечить Кольцовых… Не беда! Главное — денежки лутать.

***

      Василий Григорьевич — доживающий свой век чиновник — стоял в полумраке у окна. Из гостиничного номера ему нарядная столица открывалась и небо, где горела полная луна. Серебристые лучи касались его волос оставшихся, глубоких морщин и старческих пятен на щеках. Тем не менее он считал себя конкурентом Аполлона, который сутки через двое сношает молодых девчат.       — Та-дам! — объявила торжественно миледи, выпорхнувшая из ванной лишь в чулочках кружевных. Гибкая, изящная, с прекрасным, стройным телом, она была, как муза, сошедшая с небес.       Мужчина, годившийся ей в прадеды, сально ухмыльнулся и ослабил галстук, повязанный женой. Он потянулся к столику, где стояла бутылочка игристого, а также блюдце с ягодой и канапе с икрой.       Пригубив шампанское, любовники поцеловались. Мужчина был голодным и ажно трясся от желаний, сковавших жаром плоть. Она же не испытывала нужной фазы похоти — лишь исполняла то, за что получит «гонорар».       — Какая ты старательная, кошечка, — куснул за ушко молодую нимфу старый дед. — Дианочка Литковская — новая Одетта! Прима-балерина! Большой, поберегись!       Говорил он это, нацеловывая груди беспринципной спутницы, что согласилась на взаимовыгодный интим. Завтруппой поставлял танцовщиц в лапы зверя: кому-то секс, кому-то деньги, а кому-то исполнение мечты.       Не каждой девочке открываются из-за таланта двери. Хочешь танцевать — толстосума для начала ублажи. Балет, считала Ди, не место для манерных целок: здесь, как на ринге, каждый выгрызает приз.       Василий, к слову, расстегнул ширинку. Схватил красавицу за волосы и намотал их на кулак.       — Давай, малышка. Ты же хочешь проснуться утром примой?       А Диана и промолвить не успела: «Да».       С тошнотой моральной Литковская едва справлялась. После встреч подобных хотелось себя ножом исковырять. Ладони спонсоров царапали ей кожу; мяли грудь да ягодицы, оставляя синяки и смрад.       Обхаживая хрен депутата влажными губами, она мечтала выброситься из окна. Стоны старческие не просто либидо убивали — Диане показалось, что она слышит вздохи прямо у предсмертного одра…       Воспользовавшись моментом послабления, Литковская отпрянула и, включив лисицу, толкнула гаранта на кровать. Под джаз, играющий негромко, она взяла бокал с шампанским и стала бедрами еще изящнее вилять.       Напиться, накидаться, ничего не вспомнить — вот тактика, которую она изобрела. В конце концов, всего одна лишь ночь позора проложит путь ко всем немыслимым благам.       Увы, малышка Ди такое себе не раз уж говорила и просыпалась день за днем в постели с очередным обрюзгшим стариком. При этом каждый случай она расценивала как последний, однако не было конца в этом харассменте гнилом.       — Танцуй, красавица, — хрипел побагровевший от возбуждения чиновник. — Сейчас папочка оттрахает тебя.       Каждое движение балерины вызывало восхищение. Она не просто танцевала — исполняла ритуал. Литковская кружилась, маня и околдовывая. И даже музыка играла медленнее, дабы шоу продлить полное соблазнов и огня.       Диана, смело осушив бокал, подкралась к покровителю, возвышаясь над ним на двенадцатисантиметровых каблуках.       — Иди ко мне, — давясь слюной, как пес, пробормотал мужчина и потянул красавицу, что слезы сдерживала, на кровать.

***

      Свет в операционной был ослепительным, а воздух хлором и формалином пропах. Пока хирург, как лягушку, препарировал пациента, анестезиолог следила за показаниями на больничном табло. Волнистые линии, цифры, сокращения — жизнь человеческая сводилась к набору чисел и букв. Эхо мерно звучащих аппаратов кое-что напомнило мечтательной барышне-врачу…       — Пульса нет! — кто-то громко выкрикнул и непередаваемый импульс обмякшее тело пронзил.       Взглядом, который теперь видел шире, девушка лицезрела не привычный ей мир: гармоничные краски, мелодичные звуки и бесконечное небо, пробуждающее вселенский покой. Ей не было страшно, не было больно. Не было и намека на злость. Ибо здесь, в этой грани многомерной реальности, Юна впервые смогла почувствовать себя по-настоящему живой…       — Чистякова! — гаркнул доктор оторопевшей коллеге. — Очнись! 190 на 107!       Пациент погибал, его дыхание становилось поверхностнее. Сердце билось так часто, что аппарат беспрестанной трелью пищал. Юна попыталась сосредоточиться, взять себя в руки, но воспоминания о клинической смерти не оставляли её.       — Раствор! — раздается голос кого-то из кардиохирургической бригады, но Чистякова не двигается, не смея оторвать от умирающего взор. Она буквально пошевелиться не может, пораженная мыслью, что нельзя помешать страдающему мальчонке осуществить в дивный мир переход.       Анафилактический шок, индивидуальная непереносимость препаратов — не очнуться после наркоза можно по множеству причин. Юна скопище подобных случаев за всю карьеру повидала, но никогда еще осознанно не выбирала оставаться безучастной в стороне…       Когда сердце пациента, несмотря на манипуляции врачей, остановилось, Чистякова будто бы пришла в себя. Задыхаясь плачем, она выбежала в блок из операционной и, сняв маску с шапочкой, по стене сползла.       В разуме ее творился балл потусторонний: ей являлись лица тех, кого не удалось спасти. Но они не обвиняли, крича и агрессируя — все благодарили, как один.       Девушку нагнал медбрат, что присутствовал на операции, и опустился к бедняжке, коя от рыданий тряслась.       — Юна… — приобнял он ее за плечи. А она, вцепившись в его руки, простонала:       — Лучше бы я тогда умерла!..