Fallen Jedi

Ему это нужно. Кэл чутко прислушивается к звукам снаружи, силясь разложить на отдельные фрагменты какофонию бытового шума. Двери на Богомоле не в пример тонкие, сделанные будто специально в уничтожение всего личного, что вполне логично для разномастной контрабандной публики. И совершенно невыносимо для всех, кто не набивает карманы крадеными артефактами. Кэл слышит, как в вентиляции перебирает когтистыми лапками боглик, ещё недавно прятавшийся в развалинах Богано, а сегодня создающий Гризу дополнительную головную боль в закупке продуктов. И нужно бы ему рассказать, но ведь Гриз не из сдержанных и такой шум поднимет. Нельзя рисковать, пока малыш сам не захочет показаться. Ему и так здорово досталось на родине. Цере перетянула струну. Кэл слышит, как её инструмент натужно звенит, и как ласково извиняясь, она ослабляет натяжение, отражая насмешливые замечания Гриза. Он вроде говорит что-то про нервы, но Кэл не слышит что именно, улавливая раздутые металлическим эхом отголоски смысла. Он мог бы использовать Силу. Считать отзвук с металла, и даже, при желании подслушать всю перепалку, но если для того, что он собрался сделать, он ещё будет использовать Силу. Его щеки краснеют от одной мысли об этом, сливая молочно-белую кожу с цветом корней волос и сильнее выделяя россыпи мелких веснушек. Прауф когда-то сказал, что он очень мило краснеет. Кэл тяжело откидывается на жесткую спинку своей койки, прикрывая глаза и для верности прикрываясь ещё и рукой. Он слушает своё дыхание, как сердце колотится в груди под жестким костюмом, стукаясь о клетку рёбер. И почему он решил сделать это сейчас? Не дождался остановки на Кашиике, где всё снова будет не так просто, и если не блокада Империи, то местная фауна заставит выхватить меч, вынуждая сторговать свою жизнь, одновременно балансируя на скользких ветвях гигантских деревьев. Он не Вуки, у него нет их гибкого тела, когтей и природной устойчивости. Он даже толком не знает их языка, и наверное стоит попросить Цере пойти вместе с ним, для плодотворного разговора с Тарффулом. Может, после было бы проще? Узнать, наконец, что Кордова скрывал в сообщениях, снова нацелится на спокойную Богано и тогда уж… Но кто сказал, что всё будет именно так? Кто сказал, что Тарффула будет с ним разговаривать? Кордова не стал бы прятать секреты там, где о них может просто прийти и расспросить любой мальчишка со световым мечом. Кто сказал, что он вообще останется жив, после того, как Богомол коснется планеты? Его жизнь нестабильна. Жизнь их мира после шестьдесят шестого приказа не более чем статистическая случайность, существующая ценой чужой нерасторопности. Тогда зачем ждать? Ему это нужно. Немного времени на себя, в попытке приглушить в голове эфемерные потоки тягостных мыслей. Что будет после? Имеет ли он право забирать детей из семьи, обрекая на жизнь в бесконечной борьбе? Что сможет дать им взамен? И сможет ли он смотреть на их смерти? Как их тела неизбежно падают под нескончаемым потоком красных лучей… Хватит! Кэл выпрямился, едва не стукнувшись головой о переборку, снова прислушался, набирая в грудь воздуха, и медленно выпуская обратно. Обычные шумы. Серый треск металла и задушенные отголоски общей речи, едва ли наполненные каким-то сакральным смыслом. Последний выдох вышел резким. Кэл прикусил губу, откинулся обратно, удобнее укладываясь и размещая голову, сильнее раздвинул ноги и зашуршал тканью и замками костюма. Хорошо, что эта модель была скроена по самым примитивным лекалам. Разборщикам хлама и не полагалось большего, а они не жаловались, руководствуясь простым, понятным и наименее травмоопасным правилом — хочешь получить что-то стоящее — заплати за это. Кэл выпутался из верха, задирая его до груди, не слишком переусердствуя, готовый в любой момент опустить всё обратно. Может не стоило совсем этого делать, но в такие моменты больше всего он любил чтобы тело дышало свободно. Чтобы можно было касаться его, не через ткань или тонкий подклад. Чтобы кожа к коже, будто ты не один. Будто кто-то ещё рядом с тобой и тоже касается. Тоже наслаждается кожей и греет дыханием. Кэл вздрогнул от собственных мыслей, а может от того, что рука наконец распахнула штаны, стянула их ниже и оголенной кожи коснулся остывший металлом воздух. Не то чтобы у него было много опыта. Совсем скудно, даже подумать было бы стыдно. Будь в жизни чуть меньше взрывов и смерти, этого можно было бы даже стесняться. Милая мордашка. — шепнул кто-то в толпе жестянщиков, тяжело привалившихся друг к другу в забитом поезде. Хэй, может тебе прогуляться? На окраине куча кантинов, найдешь там компашку на вечер. — Прауф по-дружески пихает локтем в бок, пересчитывая их сверхурочные. В тесной, темной комнатушке пыльно, прохладно и до ужаса одиноко. За дверью вечно что-то гремит, но он и не думает прикрыться. Он не ищет компанию, не ходит в кантины, а в общем поезде устало приваливается на Прауфа, прикрывает глаза и полностью отключается от мира. У него нет ничего кроме его дружбы, грязной работы, запаха прогорклого отработанного масла и дикого отчаянья под сердцем. Ему так хочется, чтобы сейчас кто-то просто коснулся его. Не важно кто это будет, раса, пол, возраст. Ему просто нужно-нужно-нужно, чтобы кто-то подарил ему своё тепло и вырвал из этого вечно холодного кокона. Я рядом, Кэл. Эй, всё хорошо, расслабься. Я не причиню тебе боли. Я не умру, как умер твой учитель, вручая тебе обугленную рукоять светового меча. Свободной рукой он обнимает себя и кончает с мучительным стоном, совершенно не стесняясь ни своей наготы, ни кучи чужих тел за тонкой перегородкой барака. В его голове нестерпимо жужжит мысль, безжалостно выедая все робкие надежды на чудо — если рядом никого не будет, некому будет умирать. И он снова заплатил дорогую цену, чтобы убедиться в этом. Тебе просто нужно расслабится. Призраки прошлого никуда не уйдут, и нет ничего ужасного если забыть о них на несколько минут. Вряд ли сейчас ему понадобится больше. Едва очертившееся мокрое пятно смазки проступает на светлой ткани, Кэл отчетливо видит его даже в полумраке каюты. Он касается его указательным пальцем и растирает по кругу, снова закусывая губу от приятных ощущений. На головке слово печет, и он давит сильнее, раскрывая щель уретры, и размазывая по кругу новую вязкую порцию. Член ещё не окреп полностью, но от этих движений ствол всё сильнее наливается кровью, выступая и дразняще сдавливаясь тканью. Кэл снова прикрывает глаза. Можно было бы кого-то представить, не обязательно настоящего, обратиться к фантазии, набору статичных возбуждающих образов. Можно было бы представить кого-то рядом, где бы он трогал и как касался. Где бы стимулировал наиболее активно, заставляя захлёбываться стонами. Свободная рука легко поглаживает грудь, мягко потирая подушечками вокруг розового и уже твердого соска. Этот кто-то мог бы взять его в рот. В нём наверняка было бы тепло и влажно, а острый кончик языка дразнил ореолу, зализывая кожу по кругу. Его руки могли бы блуждать по телу и мять кожу где нравится. Однажды Кэл понял, что у него очень чувствительная кожа на бедрах и острых тазовых костях, если гладить по кругу, постепенно увеличивая нажим. Может, всё дело в токе крови? Он мог бы рассказать об этом, а потом помочь стянуть бельё ниже, чтобы наконец освободить изнывающий член, едва заметно вскинувшись бедрами следом. Будь у него чуть больше времени, больше пространства и личного места, он стащил бы штаны полностью, но пока пришлось ограничится только до ягодиц. Кэл расставил ноги так широко, как только мог, поднес ладонь к лицу и несколько раз прошелся по ней языком, хорошенько смачивая слюной. Слюна — так себе смазка, и облегчает скольжение только первое время. Хорошо, что большего и не понадобится и при правильных нажатиях, у человека очень скоро начинает выделяться своя. А он хорошо их выучил. Он всегда был старательным учеником. Сначала пройтись по всей длине пару раз, оттягивая кожу как можно ниже. Приходится прикусить язык и сжать губы как можно плотнее. Это он тоже изучил в совершенстве, глубоко вдыхая и выдыхая, приглушая постыдные звуки. Затем сжать под головкой и размазать первые прозрачные капли от кончика и по стволу. Впоследствии их будет больше. Особенно если часто трогать головку. Кэл не может позволить себе такой роскоши, ибо горло его главный враг, так и норовит сдать с потрохами. Можно зажать рот всей ладонью, но тогда тело останется совсем без внимания, и из двух удовольствий Кэл выбирает наиболее близкое. Он мнет свои бока, щиплет соски, пересчитывает ребра и кладет руку на дрожащий живот, сокращающийся каждый раз, как он выкручивает на члене новый финт. Когда прижимает венки и играет с уздечкой, оттягивая, то и дело раскрывая чувствительную щель. Кожа очень скоро покрывается каплями пота и трогать её всё приятнее, скользить куда хочется, без оглядки на неуклюжие пальцы. Его так быстро кроет. Так быстро выбрасывает из реальности, что хочется и вовсе не останавливаться, растягивая удовольствие на долгую вечность. Он знает, что сделать для этого. Нырнуть рукой ниже, собрать в горсть поджавшиеся яички, мягко сжать и массировать, перекатывая из стороны в сторону, а пальцы свободной руки засунуть в рот кляпом, вылизывая пряный, соленый вкус кожи и пота, пока перед глазами не взорвутся сверхновые, Он так любит свой вкус. Кэл чередует руки, вылизывая пальцы то с пряным потом, то с горькой смазкой, и из глаз медленно текут слезы, чертя дорожки на красных щеках, смазывая россыпи темных веснушек. Кэл думает — как бы на нём смотрелись укусы? Нестерпимо толкаясь бедрами в кулак, он думает — как на белой коже смотрелись бы тёмные метки засосов, прерывистых и длинных, до самых ключиц? Как бы смотрел на него другой человек, оставивший свои знаки? Каким бы был его взгляд, когда Кэл медленно отгибал воротник, показывая ему уникальные точки зубов? Кончая в кулак, в голове взрывается вакуум. Мир привычно кривится и искажается и Кэл лежит неподвижно несколько минут, вне времени и пространства, не чувствуя температуры и звуков, только как стягивает кожу подсыхающее на ней семя. Он лишь надеется, что не попал на костюм. У него нет другого, а Кашиик вряд ли будет ждать окончания цикла стирки. Не говоря уже об Империи, если они успели обосноваться там раньше. Первыми возвращаются звуки. Снова голоса, на этот раз с механическим гулом BD, вероятно уже закончившего цикл загрузки. Быстро. Гораздо быстрее стандартных дроидов его функционала, что наводит на мысль о технологических познаниях Кордовы и их влиянии на его дроида. Вторыми приходят в себя мышцы, и подниматься ужасно не хочется. Хочется откинуться обратно на койку, укрыться одеялом и задремать. А потом может и повторить всё это. Воздержание плохо влияет на молодой организм. Третьим возвращается холодное отчаяние и приводя себя в порядок, Кэл думает о том, что вероятно его мимолетные желания самые глупые в Галактике и будь жив мастер Тапал… Палец невольно проходится по шраму на щеке, розовому и гладкому, но по-прежнему болящему так, словно луч бластера прожег плоть секунду назад. Наверное это всё только в его голове, и один негативный опыт ещё не говорит о системе. Даже если твой падаван стала Великим Инквизитором. — Эй, парень, заходим на посадку. Бегом в кресло! В любом случае, что в жизни на Бракке, что со всей этой беготнёй за голокроном у него просто физически нет времени на привязанности. А героям иногда тоже нужно дрочить.