Портрет синьоры

      Джеромо огляделся по сторонам. Обычно в этом переулке мало кто ходит, но рисковать все же не стоило — копы порой появляются в самый неожиданный момент, и удрать от них та еще задача. Сейчас все вроде тихо, прохожие проходили мимо по главной улице, даже не думая смотреть в его сторону. Впрочем, мальчишку они совершенно не волновали: случайные люди вообще редко обращали на него внимание, а если у кого-то и вспыхивал интерес, то они лишь смотрели. Это легавые и некоторые противные жители окрестных домов его гоняли, да еще местная шпана лезла, но к ним       Джеромо привык как к чему-то гадкому, но неизбежному. Лишь на углу стояла одинокая женщина в светлом пальто и шляпке в тон. На боку у нее висел фотоаппарат, а в руках она держала газету и, казалось, была полностью погружена в чтение. Мальчик присмотрелся внимательней, и сердце вдруг забилось быстро-быстро.       Эту женщину он видел уже не в первый раз. Она частенько останавливалась недалеко от него и смотрела, как он работает, порой Джеромо замечал ее около своих оконченных рисунков. Ей явно нравилось, что она видела, пару раз даже фотографировала, и это вызывало у мальчика прилив гордости. А потом, когда он рассмотрел ее— и вдохновения. Ведь лицо женщины, с четкими чертами, большими глазами и полуулыбкой на губах показалось ему особенным, и вся она — какой-то неземной, словно была не человеком, а существом совсем из другого мира. Невысокий рост только усиливал впечатление.       Втайне от отца Джеромо на заработанные деньги покупал художественные журналы с репродукциями известных картин, и его любимый выпуск был посвящен творчеству прерафаэлитов. Чаще всего он рассматривал «Прозерпину» Россетти, и ясный взгляд ее чистых серых глаз, задумчивое, одухотворенное лицо воспламеняло мальчишку. Ему хотелось создать подобный портрет, он даже пытался изобразить в этом образе мать — и что-то шло не так.       А эта женщина была идеальна для его задумки. Пусть она абсолютно не была похожа на ту, что позировала Россетти, но Джеромо казалось, так даже лучше. Это будет его Прозерпина, его — и ничья больше.       Осталось только подтянуть свои навыки.       Мальчик в волнении вытер ладони о штаны, прикидывая, как подойти и познакомиться. Что сказать, как рассказать о своей задумке? Эта женщина исчезнет прежде чем он сможет написать картину, и ему хотелось сохранить ее образ в зарисовках, на бумаге, чтобы она осталась с ним навсегда.       Но как ей это объяснить?       Джеромо сжался, как никогда чувствуя себя нескладным и странным. В пятнадцать у него начался быстрый рост, и он до сих пор не привык к изменившемуся телу, еще и голос ломаться начал. Что подумает о нем эта женщина, если он посмеет к ней обратиться?       Заметив, что она оторвалась от чтения газеты и теперь смотрит на него, Джеромо покраснел и быстро отвернулся. Открыв коробку с угольками, он начал торопливо рисовать на стене. Пусть будет кот — он вообще любил этих животных, — с взъерошенной шкуркой, большими усами и пушистым хвостом. Такого он видел вчера у булочной рядом с домой, кот грелся на солнышке и вылизывал лапки.       Стена была отштукатурена и рисовать на ней одно удовольствие. Джеромо сначала поглядывал в сторону женщины, и, видя, что она и не думает уходить, немного успокоился. А потом настолько погрузился в работу, что слишком поздно услышал крики, и только когда раздался звук свистка и мимо пронеслись незнакомые парни, очнулся, бросил уголь и припустил прочь. Но, видимо, сегодня был не его день, и чья-то лапа грубо сграбастала его за шиворот и дернула назад.       — Попался, крысеныш!       — А, отпустите, я ничего не делал!       — Не делал?! Я видел, как вы с дружками разбили витрину магазина. А ну пошли, ты мне сейчас все расскажешь, щенок.       — Пустите!       Мальчик забился, пытаясь освободиться от хватки копа, но тот явно был сильнее. Большой, плотный, он крепко держал Джеромо, и мальчик с ужасом думал, что его ждет в полицейском участке. В отличие от друзей, достаточно ловко общавшихся с легавыми и уже порой работавших на «серьезных» людей, Джеромо в таких ситуациях всегда впадал в прострацию, и все что мог — это молчать и хлопать глазами. За что несколько раз был уже достаточно серьезно бит.       Самое обидное, в этот раз он даже был ни причем.       — Шевели ногами.       Джеромо обреченно сник, и вдруг увидел, что его Прозерпина сложила газету и неторопливо направилась к ним. Коп тоже заметил ее приближение и остановился.       — Что надо? — грубо спросил он.       — Добрый день, сэр, — вежливо сказала женщина. Вблизи она оказалась еще меньше ростом, чем думал мальчик, но держалась гордо и независимо. — Газета «Готэм Таймс», старший репортер Элизабет Колвин.       Сердце Джеромо бешено забилось. Теперь он знал имя этой женщины, и ее образ вдруг обрел реальные черты. Более того, она оказалась журналисткой, и это лишь добавило ей очарования и авторитета в его глазах. Он в упор уставился на Элизабет Колвин, стараясь запомнить ее до малейшей черточки.       Легавый заметно занервничал и сильнее сжал ткань куртки Джеромо. Отношения между полицией и прессой были так себе, копы терпеть не могли «этих нюхачей», но им приходилось быть вежливыми.       — Чем могу быть полезен, мэм? — спросил он таким тоном, будто у него единовременно заболели все зубы.       — Представьтесь, пожалуйста.       — Капитан Маккел.       — Скажите, капитан Маккел, куда вы ведете этого мальчика?       — Он задержан, мэм. Прошу, не мешайте полиции работать.       Улыбка на губах журналистки превратилась в усмешку. Очень нехорошую усмешку.       — И за что же задержан?       Коп нахмурился, расправил плечи, стараясь придать себе устрашающий вид и навис над женщиной. На ту, впрочем, это не произвело никакого впечатления.       — Это тайна следствия, мисс Колвин.       — Миссис Колвин, — поправила его Элизабет. — И смею предположить, что вы схватили его из-за разбитой витрины магазина там на улице. — Она кивнула в сторону выхода из переулка. — Так получилось, что я стояла на углу и все видела, так что даже под присягой могу свидетельствовать — этот мальчик не был среди тех хулиганов, кто это устроил. Вы схватили невиновного.       Джеромо с надеждой уставился на нее, потом на Маккела, но тот явно не хотел выпускать добычу из когтей.       — Он мог сам не кидать камень, но знать тех, кто это сделал. В участке разберемся.       — С чего вы вдруг это решили? — спросила Элизабет.       — Он бежал вместе с ними!       — Я бежал домой! — воскликнул Джеромо. — Меня мама ждет.       — Молчать, ушлепок, — рявкнул легавый и отвесил мальчику подзатыльник. — Рот откроешь, когда я вопрос тебе задам, не раньше.       Яркая вспышка на миг их ослепила. Коп грязно выругался.       — Простите, — невозмутимо сказала миссис Колвин. — Мне это нужно для статьи.       После чего вновь вернула фотоаппарат на бок и достала из сумочки блокнот и карандаш. Начала что-то быстро писать.       — Эй, ты что там строчишь? — напрягся взбешенный легавый. — Что строчишь, говорю?       — Я уже давно работаю над материалом о неэффективной работе полиции, жестоком и несправедливом отношении наших стражей порядка к подозреваемым. Вы же знаете, в последнее время в Сенате часто поднимают эту тему в связи с ростом количества совершенных тяжких преступлений, — сказала она, в упор уставившись на копа. — Мы как пресса не можем закрывать на это глаза, общественность должна знать о причинах столь вопиющей ситуации. И знаете — судя по данному инциденту, похоже, вы и ваши коллеги не стремитесь поймать настоящих преступников, предпочитая находить «козлов отпущения». Вас даже не смущает возраст этих несчастных. — Элизабет посмотрела на Джеромо. — Ты же несовершеннолетний?       — Мне пятнадцать, — пискнул мальчик.       — Вот видите, — вновь обратилась она к полицейскому. — Ему только пятнадцать, впереди вся жизнь, а вы, покрывая мафиозных пешек, хотите разрушить его жизнь…       — Каких мафиозных пешек? — вылупился на нее капитан Маккел.       — Тех, чьи боссы дают вам на лапу.       Лицо копа покраснело, на висках вздулись нервы.       — Никто мне ничего не дает! — взревел он. — Ты что несешь, писака вертлявая?       — Правду, — парировала Колвин. — Точнее, то, что люди примут за правду, когда статья выйдет.       Она покрутила блокнот в воздухе и мило улыбнулась. Маккел открыл и закрыл рот, а потом сделал шаг к женщине, наклонился и выдохнул ей в лицо.       — А ты не боишься, что я сейчас тебя загребу вместе с ним?       — Попробуйте, и мой адвокат порвет вашего начальника на британский флаг, — спокойно ответила журналистка. Коп затрясся и отступил. — Ну, так что, отпускаете мальчика?       — Забирай.       Швырнув Джеромо на Колвин, Маккел развернулся и ушел, скрипя зубами и бубня что-то о наглых бабах, которым нужно сидеть дома. Элизабет фыркнула и ласково обратилась к мальчику.       — Все в порядке?       — Да.       Он не мог поверить, что отделался так легко, и озирался по сторонам. Ожидая, что коп сейчас вернется и все-таки утащит его в участок. Но в переулке было тихо, а миссис Колвин смотрела на него с явной доброжелательностью.       — Не хочешь пообедать? — неожиданно предложила она. — Я с утра на ногах, только кофе на завтрак выпила, заодно и обговорим одно дело.       Это было похоже на сон.       — Обед, дело…- запаниковал Джеромо, больше всего надеясь, что голос его не подведет, и почувствовал, что краснеет. — Да, мэм, с удовольствием.       — Тогда пошли. — Элизабет посмотрела на стену. — Красивый котик, кстати. Жаль, что дождь потом смоет.       — Д-да, — протянул окончательно смущенный Джеромо и торопливо добавил. — Да, жаль.       Она пошла прочь из переулка, и Джеромо поспешил следом, чувствуя себя на седьмом небе от счастья.       Заказав плотный завтрак для подростка— он выглядел очень худым, — себе Элизабет взяла только вафли и кофе. Аппетита не было, осень всегда действовала на нее угнетающе, и женщина пребывала в состоянии легкой подавленности, которая, впрочем, не мешала ей вполне себе активно вести дела. Правда, дома Мария, когда заметит, опять на нее накинется с причитаниями, что синьора доводит себя до голодного обморока, потом нажалуется Витто, и Элизабет придется доказывать, что у нее все хорошо.       Ненавижу осень. Слишком неприятные ассоциации.       А вот зиму женщина любила, с ее снегом, морозцем и чистым свежим воздухом. И Рождеством.       Женщина улыбнулась и перехватила восторженный взгляд мальчика.       — Ну что, давай знакомиться? — сказала она. — Мое имя ты знаешь. Как зовут тебя?       — Джеромо Ателли.       — Я давно за тобой наблюдаю, Джеромо. Ты очень красиво рисуешь. Учился где-то?       Подросток покачал головой и отправил в рот кусок стейка.       — Нет. Я срисовывал, — жуя, сказал он. — Еще в журналах иногда читал советы.       — Ты грамотен?       — Да, — с гордостью сказал Джеромо. — Я ходил в школу и меня там даже хвалили!       — А сейчас? Не ходишь?       Мальчик сразу как-то напрягся и закрылся.       — Некогда. Отцу помогаю.       — И в чем же?       Еще более подозрительный взгляд.       — С разными делами.       Элизабет сделала глоток кофе, поняв, что скрывалось за молчанием мальчика.       Интересно, под кем его отец ходит? Живут вроде на нашей территории.       Но торопиться с расспросами не стала.       — И как, нравится?       Несколько секунд подросток мялся, потом все-таки признался:       — Не очень.       Элизабет украдкой выдохнула с облегчением. Все-таки криминальная стезя имеет свое очарование, особенно для молодых и зеленых, тем более, что отец в этом замешан, и ей не хотелось бы, чтобы такой талант оказался загублен из-за подобного.       — Ты рисуешь только на стенах? Или у тебя есть и на бумаге?       — Конечно есть, и много, — тут же вдохновился Джеромо. — Отец ругается, считает, что такое занятие не достойно мужчины, но я рисую каждый день! Даже портреты.       Он с упоением начал рассказывать о своих работах и жизни, и Элизабет узнала, что у мальчика есть младшая сестра, которой едва исполнилось пять, его мать домохозяйка и прекрасно шьет, а отец хоть и придерживается традиционных взглядов, но человек незлой и заботливый. И работает на некого Тонни Морелло.       О, я его знаю! Значит, Джеромо из наших.       Элизабет откровенно развеселилась.       — У меня есть к тебе предложение, — сказала она, когда мальчик закончил. — Наверно, ты замечал, что в газетах частенько используются рисунки для оформления рекламы или статей. У нас в редакции как раз освободилось место помощника иллюстратора. Нужно дорисовывать детали на иллюстрациях, накладывать тени, еще что-то. Я подробностей не знаю, но вроде работа не особо сложная, и для тебя будет прекрасный опыт.       Джеромо вытаращился на нее так, будто она только что призналась, что знакома лично с президентом.       — А меня возьмут?       — Принеси мне завтра свои рисунки, я покажу коллегам. Может, и возьмут. — Она подмигнула. — По оплате не беспокойся, не обидем.       Мальчик сжал в руках вилку и быстро-быстро закивал.       На следующий день Джеромо стоял у редакции «Готэм Таймс» с папкой в руках и нервно переминался с ноги на ногу. Мимо сновали работники газеты, странно на него посматривали, а он в надежде вглядывался в толпу, ожидая Элизабет. Душу грыз противный червячок сомнения, а вдруг она его обманула, и вообще — не журналистка даже, но он старался прогнать эти мысли. Зачем ей это? Ради злой шутки? Но женщина показалась Джеромо такой доброй.       Погрузившись в мысли об Элизабет, мальчик пропустил момент, когда она появилась перед ним, и вздрогнул от звука собственного имени.       — Привет, Джеромо. Прости, я немного задержалась.       Он поспешно замотал головой.       — Все хорошо, я только пришел.       На губах женщины появилась полуулыбка, и мальчик прямо увидел, как вырисовывает ее на холсте. Да, так должна улыбаться его Прозерпина.       — Пойдем, нас ждут.       В редакции они зашли в большой кабинет, где стояло штук пять столов, заваленных бумагами, с пишущими машинками разной степени потрепанности, телефонами, то и дело сотрясающимися от звонков. Трое мужчин разного возраста сидели за ними, один, молодой и светловолосый, подскочил и подбежал к миссис Колвин.       — Всем привет, — сказала женщина.       — Элизабет, Девис тебя обыскался! — воскликнул мужчина. — С самого утра здесь место не находил.       — И где же он сейчас, Уайт?       — Уехал.       — Записки не оставил?       — Нет.       — Вот и не волнуйся понапрасну. — Она потрепала его по руке. — Было бы что-то важное, он бы дождался меня или написал.       — Как думаешь, что он хотел? — жадно спросил Уайт, и любопытство настолько ярко отразилось на его лице, что Джеромо едва не хихикнул.       Элизабет хитро прищурилась, погладила Уайта по щеке — и тут же резко щелкнула по носу.       — Ничего серьезного, — засмеялась она и прошла к своему столу, сняла пальто. — Ты закончил статью по вчерашней презентации Хьюстона?       — Конгрессмена?       — Да.       — У вас на вычитке.       Элизабет наклонилась над стопкой бумаг, перебрала их, достала несколько листов и пробежала глазами по диагонали.       — На доработку. Слишком эмоционально. Хьюстон республиканец, мы придерживаемся демократической партии и поэтому должны быть осторожнее в высказываниях, иначе нас обвинят в предвзятости.       Уайт сник.       — Ладно.       — А что это за мальчишка, Бесс? — спросил второй мужчина в возрасте, выглянув из-за целых небоскребов документов и поправив очки. — Итальчонок?       — Да, — буркнул Джеромо, моментально напрягшись.       — Это тот художник-самоучка, Адамс, о котором я вчера рассказывала. Хочу его работы Майклу показать, пусть оценит, — ответила Элизабет.       — О, а можно мне посмотреть? — всполошился третий журналист, выскочив из-за стола.       Миссис Колвин вопросительно посмотрела на Джеромо, и он покорно отдал папку. Несколько минут все восхищенно рассматривали его рисунки, и Адамс сказал, что это явный талант. От такой похвалы мальчик немного смутился, но внутри просто таял от гордости и удовольствия. Он настолько привык, что все в окружении видели в его увлечении лишь глупую блажь, что происходящее сейчас казалось ему сказкой.       Майкл Бейкер оказался сухим хмурым мужчиной, с длинными тонкими конечностями и маленькими темными глазами на худом лице. Джеромо он напомнил паука, и серый костюм-двойка, потертый в кое-каких местах, только усиливал это впечатление. Да и сам кабинет представлял собой небольшое захламленное различными художественными принадлежностями пространство, из-за этого казавшееся темным. Лишь стол с наклоненной под углом столешницей был ярко освещен большой лампой.       — Привет, Бесс, — сказал Майкл, оторвавшись от рисунка. — Это он?       — Привет, Майкл. Познакомься, это Джеромо Ателли. Посмотри его работы, пожалуйста.       Мистер Бейкер смерил мальчика внимательным взглядом, цепкими пальцами выхватил из рук Элизабет папку и открыл ее. Рассматривал рисунки долго и молча, постоянно хмурясь, и сердце мальчика готово было выпрыгнуть из груди. Вдруг он почувствовал легкое прикосновение к спине, вздрогнул и повернул голову. Миссис Колвин мягко улыбнулась ему.       — Все хорошо. Он всегда хмурый, — сказала она тихо по-итальянски, и Джеромо стало немного легче. Хотя он удивился, откуда она знает язык.       — Никаких основ. Как вижу, так и пишу, — наконец фыркнул Бейкер и отложил рисунки. — Самоучка?       Мальчик кивнул, и Майкл поморщился.       — Бесс, он не подходит. Что-то интуитивно понимает, но чтобы мог полноценно помогать, ему надо многое объяснить, а я не преподавать сюда пришел. Да и переучивать сложнее, чем учить с нуля.       — Но способности-то есть? — вкрадчиво спросила Элизабет.       — Способности есть, — нехотя признал он. — Но я не собираюсь тратить свое драгоценное время, чтобы их развивать.       — Так кто же просит тебя это делать? — заворковала женщина, подходя к Майклу. — Сам же говорил, тебе не нужны грамотеи, от них слишком много проблем, главное, чтобы голова у помощника на плечах была. Попробуй, вдруг у него получится? Сколько ты еще будешь искать человека, который бы подходил под твои требования? — Она привстала на цыпочки и прошептала ему в ухо. — К тому же, помни о той разнице, которую сможешь положить в карман.       Джеромо сразу понял, что значила последняя фраза. Если его возьмут, то по документам мальчику будут платить одну сумму, вот только на руки получит совсем другую, гораздо меньше. Распространенная практика, его отца частенько так обманывали, из-за чего он, собственно, и пошел работать на «серьезных людей».       Стало немного обидно, но мальчик верил, что его Прозерпина не желает ему зла. Эта работа важна для него, и ради нее можно было пожертвовать деньгами. Пусть получит меньше, но хотя бы вообще получит и без лишних проблем.       Бейкер явно заколебался, снова бросил взгляд на Джеромо.       — Выглядит смышленым, — наконец сказал он. — Ладно, я дам ему задание на сегодня. Посмотрим, как справится.       — Спасибо, Майкл. Я знала, что могу на тебя рассчитывать.       В мгновение ока Джерома усадили за стол в углу, расчищенный от мусора, выдали неоконченные иллюстрации, объяснили, что от него требуется. До конца дня он сидел и работал, не поднимая головы, чувствуя на себе пристальные взгляды Бейкера и надеясь, что поступил правильно.       Выйдя вечером из редакции, мальчик устало выдохнул и посмотрел на сереющее небо. Майкл забрал иллюстрации, посмотрел на них и ничего не сказал, и Джеромо теперь не знал, взяли его или нет. Можно идти домой или дождаться Элизабет и спросить у нее?       Едва он об этом подумал, как на крыльце появилась она в светлом пальто. Надев шляпку, женщина сбежала вниз по ступенькам, улыбнулась Джеромо и сунула ему в руку монету.       — Тебя взяли, — сказала она. — Платить будут доллар в неделю, это авансом. Приходить нужно утром, отпустят после обеда. И, если хочешь, Майкл попросит друга позанимается с тобой и дать основы рисунка. Ты ему очень понравился.       Несколько секунд он осоловело смотрел на нее, а потом невольно отступил на шаг.       — В чем подвох, мэм? — прямо спросил Джеромо, отказываясь верить своей удаче.       Колвин засмеялась и хитро прищурилась.       — Как-нибудь потом расскажу. А пока пошли перекусим хот-догами. Я их страсть как люблю.       В оранжерее было тепло и влажно. Выглянув из-за стеллажа с пышными растениями, Элизабет посмотрела на мужа. Витторио собирал букет, полностью погрузившись в себя, и этим было грех не воспользоваться. Сняв туфельки, чтобы не шуметь, она на цыпочках подкралась к нему со спины, прикусила губу в попытке удержаться от хихиканья и прыгнула, рассчитывая схватить мужчину и хоть немного испугать.       В этот момент Витто резко повернулся, и Элизабет угодила прямиком в его объятия.       — А! Как ты меня заметил? — взвизгнула она, вскидывая голову и глядя на довольного мужа.       — Тебя сложно не заметить, — сказал он и поцеловал жену в лоб. — Ты не представляешь, насколько ты громкая.       — Ничего я не громкая, — запротестовала женщина. — Вечно ты меня дразнишь.       Пьюзо усмехнулся и взял жену на руки. Элизабет тут же чмокнула его в шею.       — Где туфли потеряла?       — В кустах.       Он посмотрел в сторону стеллажа, под которым валялась обувь, и покачал головой.       — Вроде почтенная синьора, а ведешь себя как легкомысленная девчонка.       Женщина рассмеялась и, подняв ногу в чулке, пошевелила пальчиками.       — Не бурчи. Я знаю, тебе это нравится.       Витторио отнес Элизабет к кушетке, уложил на нее и сел рядом.       — Как прошел твой день?       — Прекрасно. — Она повозилась, устраиваясь поудобнее, и тогда муж наклонился и положил голову ей на грудь. — Выпуск подготовили без проблем, только Уайт опять напортачил со статьей, но ничего серьезного. Девис умчался в офис мэра, и я боюсь представить, что они придумают на пару. Чувствую, придется мне скоро побегать по всяким скучным мероприятиям, делая обзоры и беря интервью у противоборствующих сторон.       — Разве на политических мероприятиях бывает скучно? — насмешливо спросил Витто.       Элизабет погладила мужа по жестким волосам, посмотрела на ночное небо, видневшееся сквозь стеклянный потолок, присыпанный листвой.       — Как на арене со львами.       Из груди мужчины вырвался смешок, и она почувствовала его горячую ладонь на бедре.       — Будь осторожна.       — Я всегда осторожна, дорогой. — Провела пальцами по шее. — Что у тебя? Ты задумчив сегодня.       — Ничего такого, о чем стоило бы переживать, — небрежно сказал Витто, и, словно стараясь ее отвлечь, начал целовать декольте и плечи.       Элизабет прекрасно поняла маневр, но решила повременить с дальнейшими расспросами.       — Я сегодня устроила на работу к Майклу одного мальчика из твоих. Джеромо Ателли.       Мужчина на секунду задумался.       — Не помню такого.       — Ему пятнадцать. Его отец работает на Тонни Морелло.       — Хм, — на лице мужа мелькнуло странное выражение, — неожиданно. Помогает собирать дань с торговцев?       — Наверно. Не знаю, Джеромо не говорил, — сказала Элизабет. — Он тот мальчик, который рисовал на стенах.       — Тебе нравились его рисунки.       — Да. Его схватил один из копов, я отбила и решила помочь. Договорилась о работе, нашла ему учителя. У мальчика талант, мне жаль его.       — Хочешь побыть крестной феей?       Элизабет резко села, заставив и мужа подняться.       — Порой ты бываешь просто невыносим! — с обидой в голосе сказала она. — Сомневаешься в моей искренности?       — Боже упаси. Уж в чем тебя и можно обвинить, но только не в неискренности.       — Я могу ему помочь, — будто не слыша, страстно продолжила она. — Мальчика уже втягивают в силки мафии, и все, что я хочу — дать ему возможность стать кем-то значимым в том, легальном мире. Джеромо нравится рисовать, он дышит этим, и у меня есть возможность исполнить его мечту. Мне не сложно, но это действительно для меня важно.       В глазах Витто мелькнуло что-то, похожее на застарелую печаль. Он даже немного отстранился от жены.       — Порой мне кажется, что ты жалеешь, — тихо сказал он.       Элизабет вздрогнула, обида моментально превратилась в испуг. Она подобрала ноги, села на колени и обняла Витторио, как маленький плющ обнимает холодную скалу.       — Я — нет. Я никогда не о чем не жалею, потому что иначе… Впрочем, ты знаешь. — Элизабет обхватила ладонями его лицо, заглянула в темные глаза. — У каждого человека свой мир, и в моем нет хорошего и плохого, только люди, которых люблю и ненавижу. Но это тяжело, Витто. Когда тебя окружает серость, ты учишься смирению и терпению, принятию всего того, что происходит вокруг на самом деле, и это гасит огонь внутри. Я никогда ничего не создам, понимаешь, не смогу, и ты не сможешь, но нам и не надо. А он творец, он видит красоту там, где для нас лишь обычный камень. Понимаешь?       Она вгляделась в его темные глаза.       — Я не хочу, чтобы этот огонь погас, Витто.       Он ласково сжал ее запястья, отдалил от себя и поцеловал основание ладони.       — Понимаю, Лиз. Делай как считаешь нужным.       Элизабет благодарно прижалась к нему и закрыла глаза, глубоко вдыхая такой любимый запах табака и одеколона.       Дни бежали за днями, неделя за неделей, промелькнула осень, наступила зима. За это время мальчик вполне освоился в редакции, много с кем познакомился, и к нему относились дружелюбно. Мистер Бейкер явно был доволен его работой, а друг Майкла хвалил своего ученика. Джеромо и сам видел, насколько улучшились его навыки, и прикладывал еще больше сил и старания.       С Элизабет они виделись редко, но порой женщина заглядывал к Бейкеру в кабинет и звала на обед, после чего они шли в кафе, где Колвин, подобно гиперзаботливой старшей сестре, кормила мальчика до отвала. Он обожал такие дни и втайне всегда ждал, когда откроется дверь, и она зайдет в их мастерскую.       Иногда Джеромо думал, а кем был муж Элизабет. Однажды даже набрался духу спросить.       — Он хороший человек, — улыбаясь, ответила она. — И мы очень любим друг друга, хотя он в этом и под присягой не признается.       Мальчика почему-то это немного расстроило.       Не успел он оглянуться, как на носу уже Рождество, и все люди начали суетливо бегать в поисках подарков. Даже Майкл поднял эту тему.       — Эй, парень, — окликнул его как-то начальник. — Что думаешь своим дарить?       — Сестре куклу, у которой глаза сами собой закрываются, — тут же ответил Джеромо. — Маме новую сковородку, а отцу зажигалку, он вечно их теряет.       — Неплохо, — присвистнул иллюстратор. — Но и не дешево.       — Я копил, мистер Бейкер.       — Не сомневаюсь. — Мужчина потянулся и, кряхтя, встал из-за стола. — Ладно, давай так. Сделаешь за меня пару рисунков, и я подброшу тебе пятерку.       — Есть, сэр! — с таким энтузиазмом откликнулся Джеромо, что Майкл хохотнул.       Бейкер уже настолько привык с своему помощнику, что частенько доверял ему более сложные задания или даже создание нехитрых иллюстраций с нуля, за что платил отдельно, так что деньги у мальчика скапливались быстрее, чем он рассчитывал. Это приятно грело душу.       А еще он наконец-то закончил портрет. Пусть это был только черно-белый рисунок, пусть всего лишь по плечи — но он вложил в него все старание, все силы и чувства. Это был его первый шаг к «Прозерпине» и, наверно, самый важный.       Джеромо спустился в кабинет журналистов, осторожно заглянул. Элизабет сидела на своем месте и сосредоточенно печатала. Очки в тонкой оправе удивительно ей шли, в них она выглядела серьезнее и солиднее, и мальчик вдруг ощутил робость. Его заметил Адамс и позвал.       — Чего стоишь? Проходи.       Джеромо юркнул в офис, поздоровался со всеми и подошел к Элизабет. Женщина отвлеклась от статьи и улыбнулась ему.       — Привет. Что-то случилось?       -Нет. Все хорошо. — И протянул ей портрет, потея от волнения. — Я написал это…       Надеюсь, вам понравится… Простите.       Он совсем смешался и замолчал. Миссис Колвин взяла лист и посмотрела на него. Джеромо увидел, как мелькнуло в серых глазах восхищение, и она бережно положила портрет перед собой.       — Спасибо, — искренне сказала Элизабет. — Я буду беречь его.       -Вам нравится?!       — Конечно. — Она указала ему на стул рядом, приглашая сесть. — Ты не думал поступать в колледж и стать художником?       Мальчик устроился рядом и покачал головой.       — Нет. Это очень дорого, наша семья не потянет. Да и отец не согласится.       — А если я помогу?       — Не стоит, миссис Колвин. Я против него не пойду, — твердо сказал Джеромо. — Вы, наверно, не понимаете, но для меня семья — это все. Даже ради рисования не смогу портить с ними отношения. Вы и так очень много для меня сделали, и я никогда не забуду вашей доброты.       Элизабет слегка нахмурилась и бросила взгляд на портрет.       — Я прекрасно понимаю тебя, Джеромо. Не думай, будто я не знаю, насколько для итальянца важна семья и какие правила в ней царят. Но здесь Америка, а не Италия, и ты мог бы добиться многого. Будет жаль, если мир не увидит твоих картин.       -Какая разница, что это Америка? Мы живем так, как привыкли.       — Разница в том, что здесь правила можно изменить. — Женщина откинулась в кресле, взяла со стола и повертела в руках карандаш. — Ваш босс женился на американке, хотя раньше это казалось невозможным.       — Она просто ведьма и околдовала его.       Колвин изогнула бровь.       — Ведьма?       — Ну да. Так мама сказала. Что синьора Пьюзо опоила босса, вот он и ведет себя так странно, но скоро наваждение пройдет, тогда он ее утопит и женится на доброй порядочной итальянке. Правила неизменны!       Карандаш выпал у нее из рук, а потом Элизабет расхохоталась почти до слез. Джеромо растерянно на нее смотрел, не понимая, что вызвало такую реакцию, остальные журналисты заинтересованно оглянулись в их сторону, но женщина помахала руками, показывая, что объяснять не будет.       — Ну если так, то да, правила действительно неизменны, — успокоившись, сказала Элизабет.       — Подождите, — напрягся Джеромо. — А вы откуда про босса знаете?       -Одно время работала криминальным репортером, — ответила Элизабет. — Так что я много что знаю.       -Ооо, — протянул мальчик и посмотрел на свою подругу с нескрываемым уважением. — Вы очень смелая. Но как вам муж разрешил?       — Это было до того, как я вышла замуж. Потом да, пришлось немного сменить сферу интересов. — Женщина поспешила перевести тему. — Надеюсь, несмотря ни на что ты не бросишь рисовать?       -Нет, конечно! — воскликнул мальчик и тут же оборвал себя. — Отец сказал, что как подрасту, я должен буду помогать ему, но я все равно планирую написать несколько картин. Одну из них обязательно подарю вам.       — Буду с нетерпением этого ждать, — улыбнулась Элизабет и, протянув руку, потрепала Джеромо по волосам. -Я надеюсь, ты найдешь в этом мире место, где тебе будет хорошо. Ты этого достоин.       В тот вечер подросток вернулся домой позже обычного, и, едва зайдя на маленькую узкую кухню, понял, что что-то случилось. Его отец сидел за столом, обхватив голову руками, рядом почти пустая бутылка виски, а мать тихо плакала, вытирая глаза краем передника. Джеромо сжался и замер на пороге.       — Что случилось? — упавшим голосом спросил он.       Отец медленно поднял голову, и мальчик увидел, что его лицо почти полностью разбито.       — У меня забрали все собранные деньги. — Он налил себе еще виски и выпил одним глотком почти полстакана. — Тонни сказал, что я теперь должен.       — И много?       Отец махнул рукой. За этот день он постарел на десять лет, сгорбился и словно стал меньше.       — Три с половиной.       Джеромо перестал дышать, а потом глухо застонал. Мать разразилась истошными рыданиями.       Им такую сумму и за десять лет не собрать.       — А найти тех, кто украл?       — Ерунды не мели! — прикрикнул на мальчика отец. — Где я тебе их найду? Думаешь, сидят, ждут под окнами, как я выйду их искать? — Он снова выпил. — Бежать мне надо, а то порешат. Тонни не шутит.       — Куда ж ты убежишь? — прохныкала мать. — От таких людей не убегают. Да и мы… как я с детьми-то? Нас же выплачивать заставят. — И заплакала еще горше.       Джеромо бросился к отцу, схватил его за руку. В голове роем носились мысли, одна нелепее другой, но сидеть и ничего не делать тоже было нельзя.       — Папа, пожалуйста, вспомни, как выглядели те, кто тебя ограбил. Опиши их, а я нарисую. Может, удастся найти.       — Ты что, в полицию пойдешь? А ну замолчи! — рявкнул отец и замахнулся на мальчика.       — Нет, нет. Я же… я же в газете сейчас работаю. Это не копы, к ним можно обратиться. Вдруг помогут, узнают, кто это, а ты тогда сдашь этих парней Тонни, и он с ними разберется. Платить не придется.       — Джеромо прав, — поддержала его мать. — И разве у нас есть выбор? Нам не собрать таких денег!       Отец налил себе еще виски, выпил и покачал головой.       — Да, нет выбора. — Махнул рукой. — Ладно, тащи свои карандаши, я сейчас расскажу все, что помню.       За окном падал снег, мягкий и густой, погребая под собой абсолютно все: дорогу и кусты, деревья и здания, машины, скамейки и заборы, даже припозднившихся прохожих, спешивших по своим делам. Часы отсчитывали время, стрелки остановились на десяти часах, и в воздухе чувствовался ни с чем несравнимый дух приближающегося светлого праздника.       Даже казалось странным, что где-то происходят какие-то печальные события.       — Вот такая вот история, — сказала Элизабет Витторио. — Джеромо очень просил о помощи, и я не вижу причин ему отказывать. Это нападение на твоего человека.       — Джеромо — это тот талантливый мальчик, которого ты взяла под свое крыло?       — Да. К тому же, это он нарисовал мой портрет, который, между прочим, ты поставил на стол в кабинете.       Она повесила расписанный стеклянный шар на верхнюю ветку елки, осторожно повернулась на стремянке и легко соскочила в объятия мужа. Витто на миг прижал ее к себе, и женщину пробрала сладкая дрожь от его близости, а потом поставил на пол.       — Прекрасный рисунок. Действительно, грех не помочь. — Он задумался, вспоминая. — Странно, Нино не докладывал мне о форс-мажорах на тех территориях. Что-то здесь нечисто.       — Мне тоже так показалось. Слишком уж в хорошем месте Ателли подстерегли, как раз тогда, когда он шел с полным банком. Словно знали и маршрут и нужное время.       Элизабет отошла к ящику с игрушками и стала перебирать их, выискивая тряпичного ангела. Сидевшая в углу Стелла сосредоточенно вырисовывала на огромных листах бумаги буквы «С Рождеством», и на брата с женой внимания практически не обращала.       — Именно, Лиз. Да даже если это и совпадение, Тонни в любом случае должен был доложить о случившемся, но он этого не сделал. Забыл, решил замять или что-то еще? — Витто достал сигарету и закурил, задумчиво глядя перед собой. — Вообще надо проверить его работу. Странная сумма, слишком большая за месяц для того района, если мне не изменяет память.       — Думаешь, задирает плату? — спросила Элизабет.       — Многие задирают, и я обычно закрываю на это глаза, если не наглеют. Процентов десять наценки стерпеть можно, но тут явно больше. — Витто потер бровь. — Нужно как-то это пресекать, иначе никакого порядка не будет в организации. Как дети малые, ей-богу.       Стелла подняла голову.       — Утопить всех! — воскликнула она и захихикала.       — Топить людей плохо, — одернула ее Элизабет.       — Но нужно, — отрезала мисс Пьюзо и снова уткнулась в рисунок.       — Она права, — усмехнулся Витто, получив в ответ выразительный взгляд жены. — Иногда по-другому нельзя.       — Ты чему сестру учишь?       — Жизни.       Элизабет насупилась и скрестила руки на груди.       — Мистер Пьюзо, не злите меня, иначе я сейчас обижусь и уеду на Рождество в командировку.       — Боюсь, Девис этого не переживет.       Стелла звонко засмеялась, и даже синьора хихикнула, впрочем, тут же вновь приняв серьезный вид.       — Витто, ну хватит. — И добавила уже более деловым тоном: — Подозреваешь, что Тонни не чист на руку?       — Посмотрим. Не хочу забегать вперед и возводить на человека напраслину, — сказал он и потушил сигарету в пепельнице. — Меня больше поражает, как ты ухитрилась на ровном месте опять впутаться в нехорошую историю. Это, видимо, твое предназначение в жизни, не иначе.       — Ну вот видишь, какая я у тебя особенная, — кокетливо сказала Элизабет и наконец-то нашла ангела на самом дне коробки. — Стелла, куда его повесить?       Золовка уставилась на елку, задумалась, нахмурилась, потом зачем-то перевернулась на спину и снова задумалась.       — Вон туда, на елку рядом со звездой. Ангелы же на небе летают, поэтому его надо вешать высоко, — сказала она и зачем-то закрыла глаза ладонями.       Элизабет вновь залезла на стремянку, пристроила игрушку на одной из верхних веток и полюбовалась результатом. Ей очень нравилось наряжать елку, хотя она и была уже слишком взрослой для этого, но это всегда наполняло ее светлой радостью и почти детским восторгом. А еще дарило волнительное ощущение приближающегося праздника.       — Как думаешь, что-то еще добавить надо? Может, мишуру? — спросила женщина, чувствуя, как муж крепче обхватывает ее за бедра.       — Мне кажется, все идеально.       Элизабет опустила голову.       — Ты на мои ноги смотришь, — еле слышно сказала она. — А надо на елку.       — Она тоже хороша, — невозмутимо ответил Витто, и не думая отводить взгляд.       Прежде чем синьора придумала, какими словами воззвать к совести мужа, в дверь поскреблись, потом раздались тяжелые прыжки, ручка дернулась, и в комнату ввалились псы Стеллы. Быстрыми черными тенями эти проказники бросились к хозяйке, и девушка, вскочив, принялась чесать их за ушами и трепать за морду.       — Мои хорошие! Как, покушали, покушали все? Какие вы молодцы!       Комната наполнилась визгом и лаем.       — Стелла, уведи их, они опять дерево перевернут! — воскликнула Элизабет, вцепляясь в плечо Витторио, чтобы не упасть.       Золовка уставилась на нее молящими глазами.       — Лиз, ну пожалуйста, они случайно, они больше не будут. Малышам просто очень понравилась елка, они хотели посмотреть поближе. Они больше не будут. — Она схватила одного из них за щеки и повернула мордой к Элизабет. — Посмотри в эти честные глаза. Ну как таких послушных песиков выгнать?       Собаки с готовностью загавкали, будто подтверждая слова хозяйки, но синьору это не проняло.       — Я на это снова не поведусь. Вон из комнаты все! И до Рождества сюда не входить.       Стелла с надеждой уставилась на брата, ища поддержки.       — Слушайтесь Элизабет, — сказал он, и девушка, расстроившись, увела таких же опечалившихся собак из комнаты. На полу остались краски и недорисованные буквы.       Элизабет ощутила укол вины, глядя им вслед.       — Может, я не права? — спросила она у Витто.       Тот пожал плечами.       — Стелле надо быть более строгой с ними. Они совсем распоясались.       — Ты же знаешь, когда она такая, псы ее особо не слушаются.       — Я о том же. Она слишком добра.       — Скорее недисциплинированна.       Элизабет осторожно села на верхнюю ступеньку стремянки.       — Она ребенок. Вечный ребенок, и мы ничего не сможем с этим сделать, — сказала она с грустью в голосе.       Витторио обнял ее за плечи и привлек к себе.       — Стелла счастлива, Лиз. Она спокойно живет, делает что хочет и ничего не боится, а это самое главное. — Он погладил ее по щеке. — Ей не нужно большего, поэтому и не переживает, что ей чего-то недостает. Не переживай и ты.       — Ладно. — Элизабет прижалась лбом к его лбу, а потом нежно поцеловала. — Я люблю тебя, Витто.       Незадолго до окончания срока, когда нужно было расплатиться по долгу, Ателли, и отца, и сына, внезапно вызвали к боссу семьи. Мать пришла в ужас, зашлась в рыданиях, словно уже похоронила близких. Ее дочь испуганно спряталась под одеяло, а у Джеромо засосало под ложечкой.       — Замолчи. Что воешь, как привидение на болотах? — рявкнул на нее отец. — Никому легче не станет.       — У нас есть еще время. Я слышал, что босс Пьюзо справедлив. Нам не должны ничего сделать, — робко сказал мальчик, но его проигнорировали.       Ателли тщательно привел себя в порядок, взял все деньги, что удалось собрать, спрятал во внутренний карман потертой куртки. Джеромо пристыженно ждал у двери, ожидая, что отец что-то ему скажет — но тот молчал, о чем-то тихо говорил с матерью, крепко держа ее за плечи. Синьора Ателли то и дело всхлипывала.       Мальчик отвернулся, чтобы не смотреть на это, и начал рассматривать обстановку дома, как будто увидел ее в первый раз.       Небогато, но уютно. Всего две комнаты, в одной спали родители с Юлией, во второй — кухне и гостиной одновременно, на диване обитал он сам. Он был не против, рядом с печкой всегда теплее, да и утром, когда мать вставала и начинала готовить, ему доставался первый кусок.       Обеденный стол, за которым он часто рисовал, а рисунки хранил в нижнем кухонном ящике. Юлия порой доставала их и рассматривала, даже пыталась копировать, насколько могла пятилетка это сделать. Джеромо помогал ей, и это занятие приносило удовольствие им обоим, хотя и раздражало отца.       Он рассматривал каждую мелочь, каждый скол на мебели, брошенную на пол игрушку, оставленное вязание, кастрюльку на плите. Цветные занавески на окне. И вдруг подумал, что больше никогда не увидит ничего из этого: ни дом, ни маму, ни сестренку, и его объял ужас. Он задрожал и едва удержался, чтобы не заплакать. Отец обнял жену и на миг прижал к себе, потом поманил сына, и они вышли на улицу.       Джеромо трясло всю дорогу. Единственная мысль, что билась в его мозгу — что Элизабет так и не помогла. А ведь обещала. Он отдал ей портреты нападавших, все рассказал, она говорила, что найдет их.       Обещала. И подвела.       Их встретили на перекрестке двое «серьезных людей», усадили на заднее сиденье невзрачной машины. Вели себя спокойно и даже доброжелательно, но разговор не завязывали, и Джеромо просто сжался в углу, нервно глядя в окно и зачем-то пытаясь запомнить путь. Получилось не очень. Отец пытался казаться спокойным, хотя то и дело тер ладони, будто мыл их с мылом.       Примерно через полчаса кружения по переулкам они въехали в шикарный, прекрасно отделанный двор. За спиной закрылись тяжелые ворота, машина медленно подъехала по широкой дороге к входной лестнице, на которой ждал плотный, недоброго вида мужчина, и Джеромо почувствовал себя в мышеловке. Сбежать отсюда не получится, остается только молиться и надеяться, что босс даст отцу больше времени на погашение долга.       Их провели в холл, обыскали, оттуда — в богато обставленную гостиную, усадили на диван и оставили одних. Как две птицы зимой, отец с сыном устроились на самом краешке и прижались друг к другу, вздрагивая от каждого шороха и стараясь ничего не трогать.       Минута текла за минутой, тиканье часов нервировало все больше, и когда Джеромо показалось, что он готов закричать, дверь вдруг открылась, и в комнату зашел Тонни Морелло. На его лице отразилось искреннее потрясение.       — Что? А что ты здесь делаешь? — выпалил он, уставившись на Ателли.       Отец Джеромо поспешно встал.       — Меня привезли сюда из-за долга. Я думал, ты сказал…       — Я не говорил!       Тонни поспешно обернулся и попятился в сторону, растянул губы в подобострастной улыбке. Вот тогда Джеромо и увидел синьора Пьюзо.       Это был высокий, хорошо сложенный человек в коричневом костюме в мелкую полоску и с красным галстуком, оттягивавшим на себя внимание. Спокойный и невозмутимый, а еще — совершенно не выглядевший жестоким или злым, скорее задумчивым и суровым. В душе расцвела робкая надежда, что все еще может закончиться хорошо.       Пьюзо неторопливо подошел к отцу и протянул руку для приветствия.       — Здравствуйте, синьор Ателли. Я рад, что вы приехали.       Тот растерянно пожал протянутую ладонь, полностью сбитый с толку происходящим. Он ожидал чего-то другого, и явно не такого доброжелательного к себе отношения.       — Ты Джеромо? Я много слышал о тебе.       Рукопожатие босса оказалось крепким, но не подавляющим, даже немного осторожным. Мальчик сглотнул и набрался духу спросить:       — Откуда, синьор?       В темных глазах Пьюзо мелькнули искорки смеха.       — Жена говорила.       Джеромо окончательно прекратил что-либо понимать. Тем временем босс сел в кресло, жестом попросил остальных тоже устроиться на диванах и закинул ногу на ногу.       — Ателли, прошу, расскажите мне о своей работе, — попросил он, доставая из кармана пиджака пачку сигарет.       Джеромо вдруг увидел, что у входа стоят два человека — один высокий и худой, с длинным лицом, второй тот, что привел их сюда. И у обоих руки в карманах пиджаков. Тут любому понятно, что они не просто так их там держат.       По спине побежали мурашки, и мальчик отвернулся.       — Что именно рассказать? — спросил отец, сжимая шляпу.       — С кого деньги берете, как много, кому выручку отдаете, как проблемы решаете, — сказал Пьюзо, щелкнув зажигалкой и прикуривая. — И поподробнее, пожалуйста.       — Но, — Ателли бросил взгляд на бледного Тонни, — разве вам это уже не рассказали? — Хочу услышать от вас, — ответил босс. — И об ограблении тоже.       Теперь отец начал что-то понимать. Он заметно расслабился и начал говорить, и по мере его рассказа Морелло покрывался потом и нервничал все сильнее. Пьюзо невозмутимо курил, будто не замечая его состояния, но Джеромо видел, какие внимательные взгляды он порой искоса на Тонни бросал. Когда Ателли закончил, синьор Пьюзо достал из-за пазухи фотографию и положил ее на стол.       — Узнаете этих людей?       — Да, — пораженно сказал отец, рассмотрев изображение. — Эти двое меня избили и забрали деньги. — А потом с неожиданной яростью накинулся на Тонни. — Ты сговорился с ними! Это ты их навел! Ты стоишь и спокойно разговариваешь здесь с ними!       — Заткни пасть, все ты врешь! — Он повернулся к Пьюзо. — Босс, послушайте, я все объясню. Это ошибка. Да, я знаю этих парней, но клянусь, они и пальцем не трогали гаденыша. Это подстава, говорю вам.       — Тонни, — прервал его глава и стряхнул пепел в хрустальную пепельницу. — Неужели ты думаешь, что их я не нашел и не расспросил?       От этого спокойного, ровного тона стало невыносимо жутко. Мужчина обмер, взгляд забегал, и он с каким-то затравленным выражением оглянулся на дверь. Мальчик заметил, как криво усмехнулся недобрый человек, приведший его сюда.       — Я… я все объясню…       — Не сомневаюсь, — сказал Пьюзо, сделавший для себя, похоже, уже все необходимые выводы. — Джорджио, забери его. И выслушай. Внимательно.       — Как скажете.       Недобрый парень, столь пугавший Джеромо, подошел к окончательно впавшему в панику Морелло, грубо взял за плечо и уволок из комнаты. Мальчик испытал ни с чем не сравнимое чувство облегчения и злорадства, наблюдая, как человек, чуть было не погубивший его семью, сам оказался по уши в проблемах. Что-то внутри подсказывало — Тонни они больше не увидят.       — А мой долг? — робко спросил Ателли, когда дверь закрылась.       Пьюзо немного удивленно на него посмотрел.       — Забудьте. Вашей вины тут нет, так что идите домой и живите спокойно.       Отец от облегчения почти растекся на диване и с щенячьей благодарностью уставился на босса. Джеромо почувствовал, как защипало в носу, и отвернулся.       — Благодарю, синьор. Я ваш должник навеки. Если бы не вы, что бы моя семья делала.       — Благодарите мою жену, Ателли, это она просила за вас, — сказал Пьюзо, закуривая новую сигарету и устремив взгляд на дверь.       — Синьора? Но откуда она о нас знает?       — Через вашего сына, — ответил глава семьи, и Джеромо подскочил на месте от осознания. — Нино, прошу.       Длиннолицый вышел, и уже через пару минут вернулся. А за ним…       — Элизабет?! — выдохнул мальчик.       — Рада тебя видеть, Джеромо, — улыбнулась его Прозерпина. — Мистер Ателли, рада с вами познакомиться. Надеюсь, ситуация разрешилась? — Она вопросительно посмотрела на синьора Пьюзо, и тот кивнул. — Ну и отлично, люблю, когда истории хорошо заканчиваются.       Сейчас она была совсем не такая, как на работе. Там Элизабет была собранной, серьезной, хотя и приветливой, но порой в ее манерах скользило что-то жесткое, требовательное, да и указания стажерам она раздавала с полной уверенностью в своем праве руководить. Даже ее маленький рост особо в глаза не бросался, а уж если она злилась, то мало не казалось никому. А здесь, в гостиной, стояла мягкая, хрупкая молодая синьора, нежность которой еще сильнее подчеркивало длинное приталенное платье из легкой ткани.       Будто совершенно другая женщина.       У него голова закружилась от всего происходящего.       Элизабет подошла, села на диван и облокотилась на его ручку, наклонившись в сторону мужа. Ателли почти в упор ее рассматривал, и Джеромо отца прекрасно понимал — о жене босса ходили невероятные и не самые хорошие сплетни, главными из которых были слухи о ее почти дьявольской красоте и таком же распутстве.       Мальчик уже предчувствовал, какие подробнейшие расспросы его ждут дома.       — Ваш сын прекрасный работник, — сказала Элизабет, и Джеромо поразился мягкости ее тона. Никогда еще женщина так не говорила при нем. — Почти все иллюстрации в «Готэм Таймс» за последние два месяца выходили с задниками, нарисованными Джеромо. Он ведь вам показывал, да? — Ателли бросил быстрый взгляд на сына, и тот испуганно уставился на подругу. Она незаметно ему подмигнула. — Удивительный талант.       — Синьора права. Я видел его рисунки, и, признаюсь честно, почувствовал гордость, — поддержал ее Пьюзо. — Американцы свысока смотрят на нас, считая, что ни мы сами, ни наши дети не способны создавать чего-то значительного. Джеромо — лучшее подтверждение тому, насколько они не правы. При должном обучении он сможет добиться больших высот.       — Я думал, он будет помогать мне, — осторожно возразил Ателли. — Джеромо мой единственный сын, и я вижу в нем свое продолжение. Эти рисунки, конечно, очень хороши, и рад, что вы, синьор Пьюзо, их оценили, но разве можно этим… делом… прокормить семью?       — Художников ценили во все времена, а хороших художников — тем более. Даже в вашей ситуации, если бы не его портреты тех, кто напал на вас, боюсь, я бы не смог так легко их найти и вывести Тонни на чистую воду. — Пьюзо протянул отцу Джеромо сигареты, угощая. Тот медленно, словно не веря, взял одну и прикурил от своих спичек.       — Такие навыки редкость. Драться можно научить и обезьяну, а с помощью карандаша создать нечто, волнующее чувства другого человека, способен не каждый. Вашему сыну стоит пойти учиться. В Нью-Йорке очень хороший художественный колледж.       — Учиться?! -воскликнул Ателли, чуть не выронив сигарету.       Мальчик не поверил своим ушам и снова посмотрел на Элизабет. Женщина сидела с милой, вежливой улыбкой на губах, но он не сомневался, что она как—то уговорила мужа повлиять на Ателли. В груди расправила крылья надежда, и у Джеромо от волнения вспотели ладони.       — Образование многое дает в наше время. Я стараюсь поддерживать способных детей, чтобы в будущем уже они, добившись много, могли помочь мне или моей семье. Разве это не делает нас всех сильнее? — спросил Пьюзо, и отец расслабился. Ну да, сложно поверить в благотворительность, а вот в отсроченную выплату по долгу — вполне.       — Вы, безусловно, правы, синьор. Я бы с радостью прислушался к вашему совету, но…       — О деньгах не волнуйтесь. Считайте это нашим с женой подарком на Рождество.       — Ох, тогда… Спасибо большое, синьор. Обещаю, ни я, ни Джеромо не забудем вашей доброты.       Когда они уходили, босс отвел Ателли в сторону, чтобы что-то сказать ему наедине, а к счастливому до нельзя Джеромо подошла Элизабет.       — Поздравляю. Уверена, тебе понравится в колледже, хотя говорю сразу — будет непросто.       Мальчик с таким обожанием посмотрел на нее, что она рассмеялась.       — Не волнуйтесь, синьора, я справлюсь.       — Я знаю. — Она потрепала его по волосам. — Называй меня Элизабет, мы все-таки коллеги.       — Не посмею.       Элизабет посмотрела на мужа, и Джеромо заметил в глубине ее серых глаз какую-то странную тоску.       — Пожалуйста, не говори так. Я — это я, и не важно, с кем венчалась в церкви, — сказала она. — Витторио благородный, добрый человек, и я счастлива с ним, но мне не нравится, когда ко мне начинают относиться только как к его жене, с испугом и незаслуженным почтением.       — Вы поэтому представляетесь как Колвин?       — Нет. Просто я сделала себе профессиональную репутацию под этой фамилией, да и не стоит привлекать лишнее внимание к мужу. Кому нужно, знают, кем мы друг другу приходимся.       — Но почему вы не уволитесь? — удивился мальчик. — Вам же нет нужды работать.       — И что? Я хочу работать и работаю, к тому же, это очень полезно для семьи, — она замолчала и поправила шаль на плечах. — В общем, это все сложно, Джеромо. Ты поймешь это потом. А сейчас знай, что мой портрет стоит у Витто в кабинете. Он очень ему понравился.       — Правда?       — Да. Ты большой молодец. — Женщина взяла его за руку и сжала ладонь. — Я верю, что однажды смогу посетить твою выставку.       В ее голосе были что-то такое, что мальчика пробрало, ему стало одновременно и очень сладко, и горько.       — Синьора. Элизабет. — Он глубоко вдохнул и выпалил: — Когда я всему научусь, вы будете мне позировать?       — Конечно. Почту за честь. — Синьора отстранилась и указала на несколько больших свертков у входа. — Это подарки маме и сестре. Надеюсь, им понравится. С наступающим Рождеством, Джеромо.       За окном падал снег, устлал все плотным слоем, из-за чего темнота позднего вечера уже не казалась такой непроглядной. Сочельник, часы показывали одиннадцать, совсем скоро наступит Рождество, и Элизабет ждала, когда вернется Витторио. Он ушел еще с утра, и до сих пор не было никаких вестей.       Конечно, это обычное дело, но сегодня ее это немного нервировало, и она то и дело прислушивалась, не хлопнула ли входная дверь и не звонит ли телефон. А порой подходила к окну и выглядывала на улицу, стараясь, чтобы это не было слишком часто.       Стелла вертелась вокруг елки, собаки хвостиком бегали за ней.       — Уже почти Рождество! — воскликнула она. — Когда можно открывать подарки, ну когда?       Ей вторило синхронное гавканье. Четыре пары глаз уставились на сидевшую на диване Элизабет в мучительном ожидании, и синьора Пьюзо поняла, что лучше дать сейчас, тем более, что это должно было отвлечь девушку.       — Хорошо, можно открывать.       Стелла тут метнулась к горке коробок в яркой упаковке и начала их разбирать, читая бирки.       — Так, это Витто, это Марии, это Нино. О, мое! — Она проворно разорвала шуршащую бумагу, открыла коробку и достала огромный снежный шар с красивым игрушечным поместьем внутри. — Какая красота! Я видела его в магазине и очень хотела.       — Это от Марии, — сказала Элизабет. — Смотри дальше, там есть еще, и твоим малышам тоже.       — А что им?       — Ищи.       Стелла снова издала странный полузадушенно-восторженный писк и принялась копаться в коробках. Элизабет улыбалась, наблюдая за ней, даже смеялась, когда золовка пыталась надеть на упирающихся псов новые ошейники. Мария уже накрыла на стол, часы отбивали секунду за секундой, а Витто не было.       Настроение падало все ниже.       Один из псов подбежал к ней, положил большую голову на колени и преданно заглянул в глаза. Она почесала ему за ухом.       — А можно конфету? — спросила Стелла.       — Можно, — не раздумывая ответила женщина, а потом спохватилась. — Псам нет.       Впрочем, поздно, один из них уже со скоростью молнии выхватил шоколадку из рук младшей Пьюзо и унесся в угол. Его братья бросились за ним, и началась возня.       — Я отберу! — испуганно воскликнула Стелла, спеша к ним. –А ну бросьте гадость!       В этот момент раздался звук подъезжающей машины, и Элизабет, вскочив, торопливо спустилась на первый этаж. И лишь когда муж зашел в дом, отряхиваясь от снега и улыбнулся ей, посмела выдохнуть с облегчением.       — Я думала, тебя уже можно не ждать, -сказала она, подходя и забирая у него пальто и шляпу. — Это становится дурной традицией — вечно опаздывать в сочельник.       — Прости, милая. И так спешил как мог.       Женщина встала на цыпочки и обняла его одной рукой за шею. Витто попытался остановить ее.       — Я холодный.       — Плевать, — отрезала она и прижалась поцелуем к его губам.       Некоторое время они стояли в темном холле, и Элизабет, почувствовав, что кончается дыхание, отстранилась и обняла мужчину.       — Похоже, ты сильно переживала, — тихо посмеялся он и снова наклонился к ней за новым поцелуем.       В этот момент вспыхнул свет.       — Поймала! — воскликнула Стелла, и синьора, покраснев, поспешно отстранилась.       Псы золовки сбежали вниз по лестнице и бросились к Витторио и Элизабет, начали прыгать вокруг, приветствуя хозяина и выражая свой бурный восторг его возвращению. Он усмехнулся и погладил самого наглого, бросил строгий взгляд на сестру.       — И кого же поймала, маленькая чертовка?       — Вас! — довольно сказала мисс Пьюзо, усаживаясь на верхнюю ступеньку. — Я думаю, чего так долго не идете, а вы вон что делали. И не стыдно?       Ее лицо буквально светилось от довольства и умиления, завитые в локоны черные волосы придавали детский и очень милый вид. Элизабет знала, что девушка не хотела ничего плохо, просто шутит, но все равно смутилась еще больше.       — Стелла, ну хватит тебе, — сказала она, прижимая к себе пальто Витто как щит.       — Нет, не хватит.       — Будешь баловаться, замуж отдам, — предупредил Витторио.       — Не отдашь, я еще ребенок!       Девушка засмеялась, и, вскочив, пулей умчалась с лестницы куда-то вглубь второго этажа, зовя псов. Те заметались, не зная, что делать, потом все-таки побежали за ней. Пьюзо по-доброму усмехнулся.       — Действительно, ребенок, — сказал он и нежно посмотрел на жену. — Стелла все подарки уже успела распотрошить?       Элизабет улыбнулась и прижалась к его боку.       — Почти. Кое-что тебе все же оставила.