Отрицательные и неоднозначные персонажи Легендариума Толкина

      Не так давно я задумался над вопросом о том, в чём ключевое различие между отрицательными и неоднозначными персонажами Легендариума Толкина. Ведь невозможно «объективно» измерить соотношение добра и зла, сделанного тем или иным персонажем — помнится, один хэйтер Первого Дома в беседе со мной даже писал, что мол-де «Маэдрос убил больше синдар, чем Моргот» (осталось только узнать, на какой работе по демографии Средиземья основано это утверждение). Да и такие толкиновские злодеи, как Саурон (по крайней мере, после того, как он оставил службу Морготу) и Саруман, не являлись маньяками, жаждущими творить зло ради зла, а, напротив, руководствовались первоначально вполне себе благими намерениями. И для некоторых народов Востока и Юга Средиземья правление того же Саурона объективно способствовало их развитию (и — до поры — защищало их от нуменорцев).       На мой взгляд, граница между отрицательными и неоднозначными персонажами у Толкина проходит по способности любить кого-то. Под любовью я сейчас подразумеваю отнюдь не только романтическую любовь (хотя и её в том числе), а вообще любую личностную привязанность к другим существам. Скажем, о Сауроне известно, что он искренне хотел облагодетельствовать «человечество вообще» — «его первоначальное желание «править» действительно предусматривало хорошее благосостояние (особенно материальное) его «подданных»» («Преображенные Мифы») — но вместе с тем нет примеров того, чтобы кто-то был ему дорог ему как личность[1] (что занятным образом перекликается с отсутствием упоминаний о наличии у него романтических интересов). Это относится и к Саруману как своего рода «Саурону на минималках» («Саурон был очень похож на Сарумана» — «Преображенные Мифы»).       Напротив, коллега Саурона по проекту Колец Власти (а в определённом смысле — и единомышленник) — Келебримбор, владыка Эрегиона — нарисован у Толкина как способный на дружбу с другими личностями, в том числе — из другой расы («однако дружба, возникшая между Народом Дарина и эльфами-кузнцами Эрегиона, была теснейшей из всех» — Приложения к «Властелину Колец»), и на любовь, причем без расчёта на взаимность: «Но ты знаешь, что я люблю тебя, хотя ты и предпочла мне Келеборна Лесного, и ради любви к тебе я сделаю, что смогу, если моему искусству по силам облегчить твою печаль» («История Галадриэль и Келеборна»). Можно также вспомнить дружбу Маэдроса с Фингоном, Келегорма и Куруфина — с Арэдель.       В этом плане интересно сравнить таких персонажей, как Мелькор-Моргот и Феанор, в некотором смысле, на первый взгляд, архетипически схожих друг с другом как наиболее одарённые и могущественные представители своего вида, восставшие против высших сил — Мелькор против Эру, Феанор против Валар. Мелькор никого не любил, даже самого себя[2] — Феанор, напротив, глубоко любил своего отца Финвэ («отца своего любил он больше, нежели свет Валинора или непревзойденные творения своих рук; и кто из сыновей эльфов и смертных более дорожил своим отцом?» — «Сильмариллион») и свою мать Мириэль («Фэанор нежно любил мать» — «Шибболет Феанора»), а также уважал свою супругу Нерданэль, которая была единственной, к чьим советам он до поры прислушивался («не искал ничьего совета, кроме Нерданели мудрой, своей жены» — «Сильмариллион»). Даже в откровенно жутковатом сюжете из «Шибболета Феанора», где он стал невольным убийцей своего сына Амбарто, он пришёл в ужас от случившегося, то есть своего погибшего сына он тоже любил: «"Тот корабль я сжег первым», сказал Фэанор (скрыв собственный ужас)».       Другой неоднозначный герой Толкина — Дэнетор — любил свою жену, Финдуилас, и именно её смерть ожесточила его: «Он женился поздно, в 2976 году, на Финдуилас из Дол Амрота. Это была на диво красивая женщина удивительно мягкого характера, но спустя двенадцать лет она умерла. Денетор любил ее, по-своему, конечно, но больше, чем всех остальных, кроме разве старшего сына <…> С ее смертью Денетор стал еще более суровым и молчаливым» (Приложения к «Властелину Колец»). Дэнетор любил и своих сыновей, и именно гибель одного из них (Боромира) и угроза смерти другого (Фарамира) сломила его окончательно. Точно также и Боромир любил своего брата Фарамира и не завидовал ему: «В детстве Боромир был младшему брату помощником и защитником, между ними не было ни тени соперничества. Возмужав, они продолжали любить друг друга» (Приложения к «Властелину Колец»).       Более того — даже если брать таких сыновей Феанора, как Келегорм и Куруфин, в истории Берена и Лютиэн и нападения на Дориат показавшие себя, пожалуй, с наихудшей стороны из возможных, они во всех своих действиях выступают сообща (и даже гибнут вместе, во время штурма Менегрота) — между ними нет конкуренции, у них есть общая цель (возвращение роду Феанора власти над королевствами нолдор и выполнение Клятвы Феанора) и они сообща стремятся к её достижению.       Говоря о способности любить других, стоит затронуть такой аспект любви, как сексуальная любовь. Феанор полюбил Нерданэль, насколько можно судить, не за привлекательную внешность, а за ум: «не отличалась она красотой среди дев своего народа. Но она была сильна, свободна разумом и жаждала знаний» («Поздняя Квента Сильмариллион»). Брак Феанора и Нерданэль до Непокоя Нолдор был вполне благополучным и они в нём стали счастливыми родителями семи сыновей. В случае с Мелькором, помимо неспособности любить, стоит отметить, что, во-первых, объектами его, гм, страсти неизменно становились максимально привлекательные внешне женщины (Варда, Ариэн, Лютиэн[3]), а во-вторых, что, по-видимому, половой акт он воспринимает как акт унижения чужого достоинства — «хотя он пытался обесчестить Ариэн, это имело целью унизить и осквернить ее, а не зачать дитя» («Преображённые Мифы»), ср. с речью Саурона о планах Моргота на Лютиэн[4].       Можно вспомнить и такого персонажа Толкина, как Эол Тёмный Эльф. Его чувства к Арэдель охарактеризованы как вожделение — «он возжелал ее» («Сильмариллион»). В ранних версиях Эол принуждает Арэдель к браку силой; в опубликованный «Сильмариллион» эта версия не вошла (вдобавок она, на мой взгляд, дисгармонирует с описанным Толкином характером Арэдель как личности), но даже там он заманивает её к себе с помощью обманных чар: «наслал на нее чары, так, чтобы не смогла она отыскать дорогу из леса, но неуклонно приближалась к жилищу его в глубине чащи» («Сильмариллион»). Когда Арэдель по его вине оказалась ранена отравленным оружием (во время попытки Эола убить собственного сына, Маэглина), он не сообщил гондолинцам о угрожающей ей опасности, и по его вине она умерла. К жене и сыну Эол относится, в сущности, как к своей собственности: «явился я сюда не шпионить за тобою, но забрать то, что принадлежит мне: жену мою и сына» («Сильмариллион»). То есть Эол демонстрирует такое же собственническое отношение к своим близким, что и Моргот по отношению к тем женщинам, которых он вожделеет — хотя в его случае это и не принимает откровенно-садистский характер, как в случае Моргота.       Показательно и то, что в случае Маэглина его будущее падение оказывается в определённом смысле предрешено гибелью, видимо, единственной близкой ему личности (матери), а также тем, что его перед смертью проклял собственный отец[5]. Таким образом, Маэглин потерял всех близких. Кроме того, возможно, у Маэглина (скорее, вследствие дурного примера отца) изначально имелись проблемы с уважением к чужим личностным границам: «Ибо ни за что не соглашалась Арэдель открыть Маэглину, где живет Тургон и как можно попасть туда; и Маэглин выжидал подходящего случая, надеясь выманить у матери эту тайну, или, может быть, рассчитывая прочесть ее мысли, как только утратит она осторожность» («Сильмариллион»), хотя в целом его желание побыстрее съехать от отца и переселиться в Гондолин с учётом личности Эола вполне можно понять[6].       Характерно, что Толкин (видимо, стремясь придать образу последнего нуменорского короля, Ар-Фаразона, больше неоднозначности) рассматривал возможность сценария, в котором брак Фаразона и Мириэль произошёл не по принуждению (что делало бы Фаразона откровенно-отрицательным персонажем), а, напротив, по любви: «Часто гостил он у них, и туда же явилась Зимрахиль, его двоюродная сестра, дочь Инзиладуна, что позднее стал Королем Тар-Палантиром. Элэнтир, брат Амандиля, любил ее, но, увидев впервые Фаразона, Зимрахиль обратилась к нему очами и сердцем, из-за красоты его и также из-за богатства <…> Однако Фаразон [? восстал] и явился к ней, и возрадовалась она, и забыла тогда о верности отца своего ради любви к Фаразону («О женитьбе Фаразона и Мириэль»). Это перекликается с тем, что, хотя под конец жизни Ар-Фаразон обратился в мелькорианство и развязал террор против Верных (Друзей Эльфов), включавший в себя их принесения в жертву «Дарующему Свободу», он до последнего не трогал своего бывшего друга Амандиля и его семью.       У неоднозначных героев Толкина, в отличие от отрицательных, в большинстве случаев имеется, используя терминологию А.А. Немировского, «своя стая» и / или внеличностная сверхцель, которой они верны. Феанор и феаноринги продолжают бороться за выполнение Клятвы даже в ситуации, когда становится ясно, что эта борьба приведёт их к гибели, как это произошло в случае феанорингов, особенно — Маэдроса и Маглора (а Феанор, как и другие вожди Исхода Нолдор, мечтал о том, что в Средиземье нолдор смогут благополучно жить, свободно и независимо от внешних сил). Келебримбор хотел остановить «угасание мира». Ар-Фаразон, Дэнетор и Боромир стремились к величию королевств дунэдайн (Нуменора и Гондора соответственно).       Значительная часть отрицательных персонажей Толкина — откровенные эгоисты, выступающие в качестве или тиранов, для которых принципиальна собственная тирания над окружающим (Мелькор-Моргот), или этаких «вольных стрелков», которые действуют сами по себе и ни в какой коллектив по своей воле не входят (Унголианта из «Сильмариллиона» или Голлум и Смауг из «Хоббита» — последний, несмотря на свою принадлежность к «силам тьмы», не выступает как союзник ни для орков Мглистых Гор, ни для Саурона, а действует исключительно в своих собственных интересах[7]). У некоторых отрицательных персонажей Толкина выражены определённые благие намерения (Саурон, Саруман), что сдвигает их в сторону неоднозначности, но, во-первых, эти намерения оказываются неразрывно соединены с желанием господствовать над другими существами «во благо» (см. мою статью про Саурона[8]), а, во-вторых, ни Саурон, ни Саруман, не образуют со своими подданными выраженной «стаи» (взять хоть то, что Саурон позволил нуменорцам после их обращения в мелькорианство грабить народы Средиземья, включая, видимо, его подданных).       Кроме того, даже лучшие из отрицательных персонажей Толкина имеют проблемы с верностью кому-либо, кроме себя — Саурон предал сначала Валар, а потом Моргота (а также переобувался в прыжке, от подачи себя эльфам как «посланца Валар Аннатара» до объявления себя первосвященником Мелькора или от борьбы с нуменорцами до сотрудничества с ними), также, как Саруман предал сначала Валар, а потом Саурона (решив завладеть Единым Кольцом самому — то есть Саурон и Саруман, преследуя общие цели по наведению «порядка», элементарно не смогли договориться друг с другом о сотрудничестве исключительно по вопросу о том, кто же из них должен стать властелином Средиземья). Интересно, что и в случае неоднозначных героев Толкина их путь к гибели начинается с предательства — у Феанора это Лосгар, а у Келегорма и Куруфина это заговор по узурпации престола Нарготронда и вероломное нападение на Берена и Лютиэн с целью похищения последней. Но у отрицательных персонажей до этого доходит гораздо быстрее, чем у неоднозначных (если доходит).       Интересно, что менее высокопоставленные отрицательные персонажи у Толкина чаще демонстрируют верность своему делу, чем более высокопоставленные. Например, урук-хай Сарумана действительно преданы своему правителю. Впрочем, их преданность, скорее всего, имеет корыстную основу — как говорит Углук, предводитель отряда, захватившего Пиппина и Мерри: «Мы, слуги Сарумана Мудрого, Белой Руки, которая кормит нас человечьим мясом» («Две твердыни»). Однако человеческие приверженцы Саурона демонстрируют и бескорыстную преданность повелителю, что делает их более неоднозначными в моральном плане: «даже крушение их Властелина не сломило этих гордых и сильных воинов. Многие все же бежали, но часть сумела организовать отчаянную оборону» («Возвращение короля»).       Напоследок следует обсудить таких героев, как Малый Гном Мим и Голлум. У Юлии Понедельник была интересная статья, где данные персонажи рассматривались как примеры «малого зла» в Легендариуме Толкина[9]. Но, на мой взгляд, между ними есть качественное различие. Голлум после обнаружения Единого Кольца и убийства своего друга и родича Деагола претерпевает полную деградацию в моральном отношении до чуть ли не утраты человеческого облика, поедая орков (а возможно — и не только их…), и шанс на искупление у него появляется лишь после встречи с Фродо. Напротив, Мим любит своих близких — когда изгои Турина случайно убивают его сына Кхима, он убит горем («— Кхим, Кхим, Кхим! — стенал старый гном и рвал на себе бороду» — «Дети Хурина»). Он хранит память о истории своего народа — говоря Турину: «Ты говоришь как гномий владыка древних времен: дивлюсь я тому» («Дети Хурина»).       В версии опубликованного «Сильмариллиона» Мим идёт на предательство Турина против воли, попав в плен к оркам (в противовес версии «Детей Хурина», где он сам выдаёт отряд изгоев), причём в обеих версиях добивается у орков обещания, что Турина не убьют — для сравнения, Голлум хладнокровно обрекает Фродо на смерть. То есть у Мима есть представление о том, что на нём лежит долг благодарности по отношению к тому, кто спас его жизнь — ведь Турин пощадил его, когда другие изгои намеревались расправиться с ним ( «— Что у вас тут такое? — спросил он. — К чему такая жестокость? Это же сущий карлик, да и стар в придачу. Что в нем вреда?» — «Дети Хурина»).       Интересно, что если Голлум у Толкина взаимодействует с безусловно-положительным Фродо, то Мим — с более неоднозначным персонажем, Турином, который склонен к гневу, насилию и скоропалительным решениям, но с другой стороны, способен на искреннюю дружбу (с Белегом и Гвиндором), любовь (с Ниниэль) и даже в бытность членом шайки изгоев обладает своеобразным кодексом чести (убивает предыдущего вожака шайки, Форвега, за попытку изнасилования человеческой девушки). Если Фродо и Голлум — в определённом смысле противоположны друг другу, то и Турин, и Мим, напротив, выступают как трагические герои. Ведь Мим — представитель почти вымершего народа (часть которого истребили эльфы-синдар), так же, как Турин — представитель народа Мараха, разгромленного Морготом в Нирнаэт Арноэдиад, порабощённого и угнетаемого истерлингами народа Ульдора.       Таким образом, на мой взгляд, ключевые критерии, отличающие у Толкина неоднозначного персонажа от отрицательного — не наличие тех или иных добрых дел само по себе (тот же Саурон в начале Второй Эпохи тоже совершил их немало, и даже Кольца Власти — во многом его заслуга), а способность к полноценным человеческим отношениям (любовь и просто дружба), не-потребительское отношение к другим личностям, способность к верности кому-то, кроме себя — будь то свой народ или некая масштабная цель, выходящая за пределы личного вознесения на вершину (разумеется, «во благо»). Напротив, отрицательные персонажи к подобным отношениям или неспособны, или они носят у них глубоко извращённый характер. [1] Впрочем, в «Преображённых Мифах» упомянуто — но без каких-либо примеров — что исходно Саурон был способен на любовь к другим существам, но она с самого начала являлась в определённом смысле ущербной: «Сауронова любовь (а позднее — простое понимание) к другим индивидуальностям была слабее». [2] В «Лэ о Лэйтиан» смех Моргота охарактеризован как «self-loathing yet without remorse», то есть исполненный ненависти к себе, но лишённый раскаяния. [3] «Столь велика ее [Варды] красота, что не поведать о ней словами ни эльфам, ни людям <…> Взор Ариэн ослеплял даже эльдар; оставив же Валинор, она сбросила наряд и обличье, что носила там по примеру Валар, и стала живым пламенем, ужасным и грозным в великолепии своем <…> красота Лутиэн не имела себе равных среди Детей Илуватара» («Сильмариллион»). [4] «Не весело разве подумать о том, Как Моргот ту деву сломает потом, Как грязью покроется вся чистота, Как свету на смену придет темнота?» («Лэ о Лэйтиан»). [5] «Так значит, отрекаешься ты от отца и родни его, о сын, рожденный в злой час! Здесь обратятся в прах все твои упования, и да умрешь ты здесь той же смертью, что и я!» («Сильмариллион»). [6] Интересно, однако, что если в «Падении Гондолина» Мэглин, будущий Маэглин, предстаёт как чистый эгоист, выговаривающий для себя у Моргота за предательство исключительно должность у него на службе («В награду за это Меглин должен был стать большим начальником над орками»), в то время как в «Сильмариллионе» он надеется получить королевскую власть над Гондолином — то есть, видимо, хочет сохранить город: «Возликовал Моргот и пообещал Маэглину поставить его над Гондолином своим наместником и вассалом» («Сильмариллион»). Вообще по мере развития образа Маэглина Толкин старался сделать его более неоднозначным персонажем — https://vk.com/wall-23592973_148542? [7] https://ficbook.net/readfic/12824023? [8] Вообще напрашивается соотнесение Унголианты и Смауга как персонажей-одиночек, деятельность которых сводится к концентрации у себя благ за счёт их изъятия у других существ. Впрочем, Унголианта более «социальна» — она спаривалась с самцами, которых затем пожирала, что представляет из себя такое же извращение любовного чувства, как садизм Моргота по отношению к объектам своего вожделения. [9] https://ficbook.net/readfic/1724816?