Гранатовое благоразумие

Вся не-жизнь Эсме Энн Платт Эвенсон — нескончаемая серость и тоска по ушедшему. Чувства эти, казалось, проросли настолько глубоко в душу Эсме, что стали её неотъемлемой частью. Мир состоял из разных оттенков монохрома, от кипенно-белого до угольно-чёрного; посреди этой дуальности — целая шкала теней, от светло-серого, дымчатого, до насыщенного цвета вулканического пепла. Вампирское существование Эсме длится от вспышки к вспышке: от улыбки Карлайла до объятия Эдварда, от шуток Эммета до смеха Элис, от завершённого дизайна до молчаливой поддержки Розали или Джаспера. Между этими лучиками — тьма столь непроглядная, что всматриваться в неё нет никакого смысла. Эсме тонет. Эсме наслаждается тем, что тонет. Эсме захлёбывается, плачет без единого звука и раздирает своё сердце тоской по ребёнку, которого потеряла. Эсме никому этого не показывает; свидетель её горя — только бедный Джаспер, обречённый читать чужие души. Эсме даже не позволяет себе чёрных мыслей, так что Эдвард не знает, что происходит в её душе. Она любила Джозефа больше себя, больше устоев общества, в котором она родилась и выросла, больше сытой спокойной жизни. Больше всего на свете. Её маленький мальчик был источником её самой большой радости в жизни и неисчерпаемого, бесконечного горя. Он умер, даже не прожив двух дней после того, как увидел свет. Она, как сейчас, помнила его красное сморщенное личико и тёмные внимательные глаза; что мог видеть ребёнок, почему так всматривался в мир, который даже не мог нормально распознать? Джозеф был маленьким, но крепким; Эсме ни за что бы не подумала, что именно с её сыном, ради которого она пошла на столь многое, может случиться лихорадка. Лёгочная болезнь, что сожгла новую крошечную жизнь… — Джозефа забрал Чарльз, — сказала Белла, смотря Эсме ровно в глаза. — Что? — Джозефа забрал Чарльз, — повторила девушка, неловко сцепляя пальцы, но взгляда не отводя. — Вам просили передать. Эсме не сразу поняла, что именно говорит эта маленькая дрянь Белла, влезшая пальцами в самую душу Эсме, страдающую и так без меры… …но ведь она, эта маленькая девочка, что чуть было не лишилась чувств из-за одного только напоминания о потерянной возлюбленной, не виновата… ей же сказали «передать»… — Кто? — спросила Эсме, уже привычно закрывая свою боль под мягкой материнской улыбкой. Белла пожевала губу, нерешительно посмотрела на Джаспера — тот сидел рядом с Эсме, напротив Свон, всколыхнувшей неприятные воспоминания Эсме, доставившей огромную боль Эсме, заново будто убившую Эсме своими словами, — и, так ничего и не ответив, откусила от пирога. — Смерть? — спросил Джаспер, что был ещё тише обычного. — Это была Смерть, колокольчик?.. Белла пожала плечами. — Её аватара, если быть точнее. Воплощение… если бы Сама пришла в этот мир в своём, гм, теле, то от нас ничего бы не осталось. Джаспер кивнул, словно всё и сразу понял. Элис рядом с ним сидела и строила башенку из хлебных палочек; Эсме хотела было отругать дочь за такое поведение, но язык почему-то не повернулся делать это, в общем-то, ненужное замечание. Каждый справляется со стрессом, как может. Сидящей во главе стола Карлайл откашлялся, привлекая внимание. Эсме посмотрела на мужа, не зная, что в её взгляде намешано слишком много всего — от надежды до чёрной тоски, от мольбы, чтобы всё это уже закончилось, до требования вызнать мельчайшие детали, вытянуть из смертной девочки всё, что только есть в её голове. — Я думаю, нам нужно сделать шаг назад и прояснить ситуацию целиком, — миролюбиво заметил Карлайл. Вся семья была за одним столом — неслыханное событие, произошедшее исключительно из-за того, что рядом была Изабелла Свон, дочка местного шерифа. Эсме вдруг ощутила нотку грусти: ей всегда нравилось собираться с близкими вот так. Однако вампирская жизнь диктовала свои условия, и близость становилась необязательной, если ты вдруг хочешь с кем-то поговорить. Что тебе расстояние в один этаж, если ты слышишь, как копается мышка в своей норе в лесу? Можно вести светскую беседу и при этом быть в разных частях дома, не испытывая никакого неудобства. Но с Беллой нельзя было разговаривать, находясь в другой комнате. Девушка тогда твоих слов просто не услышит… и не сможет ответить, соответственно. И вот теперь они сидят за одним столом, как нормальная, обычная семья. Жаль только, что ест из всех только малышка-Белла; с другой стороны, было бы странно, если бы на столе лежала туша медведя. Очень странно… и совсем не подходяще по декору. Вот если бы кухня была выполнена в этническом стиле тех же Квилетов — тогда ещё можно было бы, но сейчас… — Вопрос только в том, на сколько шагов нужно отступать, — заметила Элис, отвлекаясь от своих хлебных сооружений. Карлайл кивнул. — Давайте начнём сначала, — предложил он. — Где вы познакомились с Элис, Белла? — Белз. Зовите меня так, пожалуйста. Она начала говорить, и Эсме понять не могла, правда ли срывается с чужих губ, или же это всего лишь красивая история, достойная того, чтобы быть записанной. Белла, — Белз, — спокойно рассказывала про то, как очнулась в чужой постели, как долгое время не могла понять, что происходит, как переехала в Форкс к отцу. Удивительно, но девушка, кажется, действительно считала Чарли своим родителем; женщине по имени Рене, настоящей матери тела, сидящего перед Эсме, досталось лишь немного сухих строк рассказа и недовольство, спрятанное в уголках губ. Это разозлило, но Эсме по привычке сдерживала свои настроения в узде, управляя ими, как норовистыми лошадьми. Если чему вампирша и научилась за свою жизнь, так это самоконтролю. Только Джаспер понял, посмотрел, грустно прикрыл веки… Сначала Эсме сдерживала себя перед родителями, которым не стоило знать, о чём думает их маленькая прекрасная девочка. Затем — перед мужем, который мог превратно понять даже взгляд, что выливалось в побои и жестокий, полный боли секс. После — перед Карлайлом, которого Эсме любила так неистово и исступлённо, что сама порой не могла в это поверить. — С Элис мы впервые встретились в школе. До этого знали друг друга, можно сказать, заочно. Она — благодаря видениям. Я — благодаря своим особенностям. Магии, если угодно. Эдвард нахмурился, посмотрел на беспечную Элис, но промолчал. Услышал что-то в голове сестры, видимо; ничего особенного, раз не стал говорить про это вслух. Эсме едва улыбалась и слушала рассказ девушки, утверждающей, что в знакомом монохромном мире есть что-то помимо… магия, над которой смеялись соседки Эсме в юности; магия, которую они использовали в маленьких, ничего не значащих ритуалах, призванных притянуть в жизнь удачу, здоровье, благополучие. И любовь. Эсме так притянула: поддалась на уговоры знакомых девчонок, сожгла травы, сказала какую-то тарабарщину на непонятном языке, в зеркало посмотрелась… а потом в её жизни появился Чарльз — действительно словно по волшебству. Сейчас навык, отработанный десятилетиями, очень пригодился. С ровным добродушием Эсме переживала свою злость, вызванную рассказом Беллы. Ведь девушка, сидящая перед вампиршей, забрала ребёнка у Рене; не у Чарли, потому что, кажется, Чарли с приходом Белз только получил дочь, словно подарок на Рождество. Но Рене… Рене, обожавшая Беллу так же исступлённо, как Эсме любила Джозефа. Рене, которая рожала Беллу бесчисленные часы, снедаемая агонией схваток. Рене, которая не спала ночи, воспитывала, была рядом, любила… Рене, которая потеряла ребёнка. Совсем как сама Эсме. — Магией я занимаюсь давно, уже больше десяти лет, — продолжала Белз, отщипывая от пирога крошечные кусочки теста. — Начинала с гаданий, потом делала обряды по описаниям, потом искала свою дорогу… поклонялась разным богам в поисках Покровителя, но ни один из них не был рядом со мной достаточно долго. — Почему? — спросил Карлайл. Он выглядел… заинтересованным. Эсме ощутила неприятный укол: муж, её любимый муж, смотрел на Белз с большим вниманием, с воодушевлением, которое практически никогда не доставалось самой Эсме. Карлайл был мягким, нежным, нужным; страсть с ним практически не кипела. У них не было периода романтики; отношения начались словно бы сразу, будто Эсме и её возлюбленный долгое время притирались друг другу и состояли в браке многие годы. Это оказалось то, что было нужно её измученному сердцу. Однако этой мягкости практически не хватало разуму, желающему встряски. Часть её ума, не поглощённая скорбью, хотела взрыва чувств… однако Карлайл продолжал быть нежным и поддерживающим. — Ну, — Белла провела пальцем по столешнице, не поднимая взгляда, — кто может стоять рядом со Смертью? У меня, оказывается, уже был Покровитель, с самого рождения или до него, так что новые просто не могли присоединиться… вот и отваливались. — Что за покровительство? — спросила Эсме, едва разлепив сухие губы. — Что это вообще такое? Белла подняла глаза, и вампирша невольно вздрогнула. На глубине зрачков Свон — морозные узоры от того холода, который Эсме чувствовала не более часа назад. Это было ужасное ощущение. Эсме показалось, что её тело сдавило; появилось чувство опасности, все инстинкты взвыли, требуя сделать хоть что-то. Эсме чувствовала себя маленькой беспомощной рыбкой в огромном мировом океане, где опасность подстерегает тебя под каждой корягой; Эсме ничего не могла сделать, чтобы защитить свою семью и своих детей. Источник этой опасности — не девушка напротив, а то, что она привела за собой. Мороз за её плечом, запах влажной земли, неконтролируемый ужас и понимание, что конец совсем рядом. Эсме улыбнулась Белле, Белла улыбнулась Эсме — с облегчением, как заметила вампирша. — Покровительство разным бывает. Ты можешь заключить сделку с демоном, богом, духом… кто-то находит в покровители мертвеца, духа, но я очень скептически отношусь к таким отношениям. В целом, Покровитель помогает своему опекаемому, а опекаемый в ответ благодарит Покровителя, как может. Дары приносит, к примеру, или делает что-то в его честь… можно картину нарисовать или книгу написать, каждый поступает так, как ему кажется верным. — А в чём смысл этих плясок с бубном? — не понял Эммет. — Энергия, — отозвался вместо Беллы Эдвард. — Верно? Взгляды скрестились на нём. Однако менталист смотрел только на девушку, что рассеянно лепила из хлебного мякиша какую-то фигурку. — Верно, — сказала Белла. — Как понял? — Книги, фильмы, другие источники. Если магия в твоём мире и здесь работает примерно одинаково… Элис встала из-за стола и ушла на кухню, чтобы набрать стакан воды. — …то получается, что и причины для взаимодействий тоже одинаковые. Элис подошла к Белле, поставила перед ней стакан, — воды было на донышке, совсем немного, — и вернулась на своё место. Свон непонимающе посмотрела на провидицу, но дочь Эсме сделала странный знак, прочертив вертикальную палочку в воздухе, и Белла чему-то кивнула. — В целом, да, одинаковые. Только в моём мире не было активной магии. Никаких летающих огненных шаров, никаких вампиров, вроде вас, или оборотней… по крайней мере, я с этим не сталкивалась. Много духов, но проявляются они редко, мир более материалистичный и… и магия слабее, что ли. Она провела по боку стакана вертикальную линию, полностью сосредоточившись на этом действии. Затем побледнела, — Эсме услышала, как сердце Свон замедлилось и сделало пару неуверенных стуков, словно сомневаясь, стоит ли продолжать работу, — причём настолько, что губы внезапно стали ярким пятном на её лице. Глаза запали ещё сильнее, и тёмные круги на секунду показались Эсме двумя провалами глазниц у черепа. Белла облизала губы и перевернула стакан. Отняла руку. Эсме увидела, как Карлайл не просто подался вперёд — её муж встал со своего места, подошёл к Свон и взял стакан, в котором больше не было воды. Только тонкая полоска льда. — Удивительно, — прошептал он, рассматривая стакан на просвет. — Я давно с этим не встречался… — В моём мире я этого не могла. Мой максимум — охладить воду, и то, небольшое количество. Энергии на это всё уходило намного больше, да и всегда проще встать и сходить за кубиком льда, а не вот это всё. Стакан пошёл по рукам, в вампирах проснулось любопытство. Эсме и сама рассматривала лёд, в который превратилась вода, со смешанными чувствами. Она знала, что есть вампиры, которые могут что-то подобное — но ведь у них был дар, да и людьми они уже не являлись… однако Белла — точно человек, кровь в ней кипела и звала ласковой песнью. Что же будет с этой девушкой, когда она станет вампиром? Можно ли вообще позволять ей, с этими странными силами, перешагивать черту вампиризма? — Не знаю, почему так вышло, что Смерть оказалась моей Покровительницей. Мне часто снятся сны, где я выполняю разные её поручения в других мирах, — девушка неловко отвела взгляд. — До определённого возраста я эти сны воспринимала просто как видения, но это было странно, потому что тема некромантии и прочего всегда меня нервировала. Лет до шестнадцати, наверное, я и вовсе считала, что никогда не буду работать с этим аспектом силы. Смерть меня пугала… Она вздохнула. Когда стакан вернулся к ней в руки, — всё такой же холодный, как и раньше, — Белла провела ладонью по стеклу, наклонилась к нему, вывела другой знак и дохнула на него. Второй акт колдовства дался ей явно тяжелее. Бледность, едва прошедшая после заморозки воды, вернулась; Эсме увидела, как на мгновение взгляд Беллы потерял осмысленность, словно девушка могла сию же минуту упасть в обморок. К счастью, этого не произошло. — Всё, на сегодня магии больше не будет, — Белла прочистила горло и отодвинула от себя стакан. — Это очень сложно. Вместо куска льда в посуде была вода. Жидкая и тёплая — это Эсме ощутила, когда стакан снова оказался у неё в руках. — Со временем я поняла, что задания Смерти перешли из снов в реальность. Произошло это очень незаметно и естественно. Просто однажды, стоя на кладбище рядом с заброшенной могилой, я вспомнила, что во сне мне сказали открыть калитку. — Калитку? — Эдвард поднял брови. Белла хмыкнула. — Ну да, у вас это, кажется, не принято. Я русская… была. Кладбище поделено на участки с оградками, ставить можно любую, вроде бы. Вот такая попытка получить немного личного пространства хотя бы после смерти. Так вот, я открыла калитку, настолько ветхую, что от этого она чуть было не сломалась прямо у меня в руках. И задумалась, почему я вообще это делаю… Эсме слушала. Белла говорила о том, как выполняла непонятные на первый взгляд «задания»: оставляла хлеб и воду в указанных местах, ходила по кладбищам, общалась с людьми… как оставленная еда оказывалась в руках бездомных, как на кладбищах её тянуло к определённым могилам, рядом с которыми эта странная, явно сошедшая с ума девочка могла стоять очень долго, как после общения с ней в жизнях людей что-то происходило — обычно негативное. Умирал кто-то, как можно догадаться… Или же, напротив, чудесным образом избегал смерти. — Моя любимая ситуация, — усмехнулась Белла, потерев руки. — Мне надо было задержать девушку. Она очень хотела домой, устала, всё такое. Мы работали вместе в фастфуде. Девушка на меня очень злилась, когда опоздала на автобус, а следующий был только через полчаса… короче, домой она попала намного позже, чем планировала. — И? — любопытно протянула Элис. — И потом оказалось, что в её комнату вломился парень-наркоман, который перевернул всё вверх дном. Они вместе снимали квартиру, замков на дверях не было… она вообще не знала, что он наркоман, поняла это только когда зашла в его комнату и увидела шприцы. Думаю, будь она дома, то пострадала бы… или умерла. Белла улыбнулась, и Эсме ощутила неприятную дрожь. — Но таких понятных случаев очень мало, на самом деле. Гораздо больше тех, последствия которых я не могу просмотреть. Но всё равно делаю, так что… Джозефа забрал Чарльз — вот, что мне сказали передать на этот раз. Эсме снова почувствовала, словно её душу сжали руки — холодные, равнодушные, грязные из-за земли. Глаза запекло, и вампирша закрыла их, пережидая, пока это чувство не пройдёт. Карлайл оказался рядом в мгновение ока. Окутал своей нежностью и заботой, положил руки на плечи, коснулся губами макушки в целомудренном поцелуе, полном любви. — Значит, Чарльз виноват в смерти Джозефа, — прошептала Эсме. Она знала, она чувствовала, что что-то было не так. Но просто не нашла в себе сил разбираться с этим: Эсме тогда жила только одной мыслью о том, что Джозеф, её маленький крепкий малыш, будет радоваться каждому дню и не повторит судьбу своей глупой матери, терпящей несправедливое к себе отношение. Джозеф был её будущим, её даром свободы другому человеку. Он никогда не столкнулся бы с побоями, жестокостью своего отца по крови, никогда бы не испытал унижение, которое Эсме терпела годами. Он был бы… счастлив. Она всё бы для этого сделала! Карлайл сжал её плечи чуть сильнее. Эсме вздохнула, — жалкая попытка успокоиться, — и посмотрела на Беллу. На девушку, что принесла разлад сначала в семью Эсме, между её детьми, а затем и в её душу. Джозеф умер из-за Чарльза. Но как? Что этот мужчина сделал, раз её малыш погиб из-за лихорадки, принёс какую-то заражённую вещь? — Тут такое дело, — Белла склонила голову и посмотрела на Эсме исподлобья, — что Смерть всегда очень точна. Она говорит, если говорит, исключительно то, что есть. Никогда не врёт, потому что в этом нет смысла… Иногда считается, что все мертвецы такие, типа, у них в программе прошита честность, но это не так, и духи могут врать… однако Сама никогда не врёт. Ей без надобности. — К чему ты это? — спросила Эсме, смотря на Беллу. Свон выглядела задумчивой. — К тому, что в этом случае слова нужно воспринимать буквально. Сказано было, что «Джозефа забрал Чарльз». «Забрал», а не «убил». Значит… Эсме встала так резко, что стул просто сломался; не стоял бы Карлайл за спиной вампирши, этого бы не произошло, а так получилось, что мебель оказалась зажата между их ногами. Впрочем, вампирше было плевать на несчастный стул; гораздо больше её занимала собственная боль, взметнувшаяся изнутри. Одна только мысль, что ребёнок Эсме, её малыш, её кровиночка, мог остаться в живых… тогда как она, увидев крошечный трупик в больнице, не справилась и просто шагнула с обрыва… Руки Карлайла — два кандала, удерживающие её сознание и её душу. Не было бы их — и Эсме умерла бы на месте от одного только запоздалого страха за своего ребёнка. — Идём. Идём, Эсме. Она даже не допустила мысли, что слова Беллы — всего лишь пустой звук. Сердце у Эсме было не на месте; давно мёртвое, оно болело точно так же, как когда женщина узнала о смерти своего сына от нервной, напряжённой, постоянно оглядывающейся медсестры. Эсме тогда подумала, что женщине просто страшно говорить о смерти малыша. Но что, если?.. Ей дали посмотреть на тельце только издалека. Не подпустили ближе, потому что… чтобы не заразилась… чтобы не было мора в больнице и в городе… Она даже не проверила, её ли это был сын! Как заколдованная, решила, что жизнь кончена — и пошла сводить с ней счёты! Карлайл отвёл её наверх, в их спальню. Закрыл дверь, погружая комнату в приятный полумрак, — жалюзи на окнах были опущены, — и обнял. Крепко. Их дети внизу продолжали свои разговоры, за ними скрывая неловкость от действий Эсме. Той Эсме, что всегда была поддержкой, опорой, спокойной гранитной уверенностью… — Ладно, — сказал Эммет. — То есть что получается, вся эта жуть недавно, она из-за того, что к нам на ужин заглянула Смерть? — Получается, — согласилась Белла. — Охренеть, не встать. Оке-ей… кто что почувствовал, братаны? Я как будто снова на медведя вышел, такой азарт в теле был, что просто ужас. Но ещё перепугался, правда, почему-то только за Розали. — Я будто сознание потеряла, — сказала Розали. — Приятно было, но как-то… грустно, что ли. — Детка, учитывая, что это была супер-Смерть, у меня к тебе куча вопросов. Или ой. Нельзя так говорить про неё, да? Белла издала сухой смешок. — Говори как хочешь, Смерти до тебя дела нет, пока твоя очередь не подошла. Знаешь, как в Древнем Риме считали? Ты можешь хаять бога столько, сколько тебе захочется, и при этом тебе никто и слова не скажет. Если кто-то попытается защитить бога от твоих слов, то это будет ещё большее неуважение, чем оскорбления. — Типа, ты в бога не веришь? — Скорее, не веришь в его самостоятельность и способность разбираться с хамами, посмевшими открыть свои рты. Смерти всё равно, кто и что о ней говорит… пожалуй, единственное, что её волнует — это целостность человеческих душ… — А, то есть Карлайл прав, и душа у человека всё-таки есть. — И у человека, и у травинки, и у животного. — А у вампира? Эсме прикрыла глаза. Вопрос был от Эдварда. Вопрос, который так давно мучил её ребёнка — пускай не родного, но любимого; самого любимого, самого проблемного, самого одинокого… — И у вампира есть, — в голосе Беллы не было ни снисходительности, ни насмешки. — У всего есть. — Точно? — Насколько я знаю. Верить мне или нет — твоё дело. Примерно минуту Эсме стояла, вслушиваясь в тишину. Внизу застыло молчание. Карлайл осторожно водил ладонью по её спине, успокаивая… оберегая от себя самой… защищая от всего мира… И тоже слушая. — Элис, что ты ощутила? — спросил неугомонный Эммет. — Ничего. Меня перекрыло видениями, так что я выпала из реальности. — А в видениях?.. — Много чего. — Тьфу на тебя, подробностей, как крови в слизняке. Кстати, о слизняках. Эдди? Судя по звуку, в Эммета что-то прилетело. Здоровяк захохотал, да и сам Эдвард усмехнулся. — Почти ничего не ощутил. Только горячку, как будто вернулся в момент своего обращения. Джас? — Я её видел. — И как? — Как труп. Утопленница. Отвратительное зрелище. Говорит — и изо рта вода. Распухшая, серая… — В смерти никогда нет красоты, — сказала на это Белла, прерывая Джаспера. — Те, кто говорят иначе, или лукавят, или имеют в виду что-то другое. — В смысле? — Если ты говоришь «красивая смерть» о самопожертвовании, то ты не имеешь в виду, что смерть человека была красивой на самом деле. Ты просто говоришь о своём отношении к чужому поступку. С остальным так же. Любое живое существо всегда стремится к тому, чтобы продолжать жить. Если это не так — значит, что-то с существом неправильно. Снова молчание. Эсме отстранилась от Карлайла, взглянула в его лицо… Супруг повернулся к двери и смотрел на неё, нахмурившись. — В нашем доме, что, была Смерть? — спросил он, переводя взгляд на жену. Эсме ощутила, как внутри поднимается щекотная нервозность. С губ женщины это ощущение, переделанное десять тысяч раз, пропущенное через фильтры самоконтроля, изменённое привычкой сдерживать свои чувства, стекает тихим нежным смехом. — Да, милый. Только сейчас понял?