Мы встретимся снова

Это случилось наутро после помолвки. Мессенджеры были переполнены поздравлениями, и Карла с трудом оторвалась от экрана, чтобы перебежать через дорогу. Нырнула в арку полуразрушенного фасада Порта Борсари, за которым скрывалась маленькая семейная кофейня, и ступила на порог утопающей в тени веранды. Они с Джеймсом облюбовали это место с первого дня пребывания в Вероне. При входе пожилая хозяйка заведения умудрялась одновременно приветствовать гостей и отчитывать взрослых сыновей, неправильно разносящих по залу десятки чашек. Ее «we-e-elcome» с тягучим итальянским акцентом превращалось во что-то неразборчиво-возмущенное, стоило только одному из отпрысков попасться ей на глаза, однако по возвращении к гостям она снова радушно улыбалась. Ее широкий эмоциональный диапазон напоминал Карле кое-кого, но она старалась не фокусироваться на саднящем образе из прошлого. У прилавка уже собиралась очередь из туристов, запасающихся кофейным топливом. Карла обогнула воодушевленную толпу и устроилась за столиком в одиночестве. Вообще-то Джеймс всегда составлял ей компанию за завтраком, но сегодня с семи утра не отрывался от компьютера, решая какой-то великий кризис в своем IT-мире. Она любила путешествовать с ним, но, впервые за неделю итальянских каникул оказавшись наедине с собой, вдруг ясно ощутила, как скучает по своим интровертным поездкам. И хотя большая их часть была связана с самыми больными воспоминаниями юности, Карла давно чувствовала, что может вернуться к ним. Может снова услышать звонок посреди ночи и, еще не коснувшись высвечивающего на экране «ответить», знать, что случилось что-то непоправимое. Ведь никто не звонит с хорошими новостями, когда за окном еще не стерта обволакивающая город темнота. Это Омар. Омар — брат Нади. Надя — в Нью-Йорке с Лу. Лу… Что с Лу? Карла выпаливает это, не дав Омару вставить и слова. Сердце подбирается к трахее; судя по дроби, выскочит, как только прозвучит ответ. Самуэль… (сердце резко замирает) Самуэль умирает (и бросается вниз так резко, как ближайшие годы будет пытаться не броситься она) Речь Омара несвязанная; или это Карла слышит только обрывки. Что-то про удар, бассейн, кровь. Так много крови. Он не приходит в себя; вероятно, введут в кому; его мама летит в Мадрид; они с Ребеккой сейчас обзванивают всех. На этот поток информации уходит, наверное, минута. Максимум полторы. Еще три — забронировать билет на утренний рейс. Карла методично собирает чемодан с самым необходимым, обрывая на корню все страшные мысли одной простой. Умирает не значит умер. Он жив, он будет в порядке, он не может уйти за пару месяцев до своего девятнадцатилетия. Это же очевидно. Карла не верит в теорию справедливого мира, но здесь нет других вариантов. Или Самуэль устало улыбнётся, слушая, как он всех напугал, или… Да точно нет других вариантов. В больнице к вечеру следующего дня и правда собираются все. Депрессивный реюнион выпускников Лас-Энсинас пытается разогнать парочка медсестер, но Гусман мрачно зачитывает им свои права. Такой взрослый. Карла невольно наблюдает, как по-разному пытается держаться каждый из них. Хуже всего Ребекке и Омару — свидетели абсурдной и несправедливой разборки, мысленно они все еще там, держат в объятиях умирающего друга. Их комфортит Лу. Она вообще комфортит всех, кто кажется ей едва держащимся на плаву (поддержку, скорее всего, получают и родственники других пациентов). Карла старается выглядеть сильной, потому что знает — как только над головой прозвучит мягкое «dear, I’m here for you», она уже не сможет сдерживаться. Нельзя плакать. Никто не умер. Последнее почему-то мелькает в голове голосом отца; кажется, так он реагировал на ее слезы в детстве. На всякий случай Карла перебирается в более спокойный угол. Тут Андер и Надя, которая беспрестанно что-то гуглит. Наверное, о диагнозе Самуэля ей известно уже больше, чем его лечащему врачу. Но Карла не хочет знать подробности (он не умер, это самое важное, он не умер) и устраивает голову на плече Андера, который выглядит невозмутимо примерно всегда. Он даже рассказывает что-то о путешествии, из которого их с Гусманом вырвал один звонок, и Карла слушает, но не слышит. Его умиротворяющая болтовня разбивается о тревожную стену ее мыслей, и бороться сейчас бесполезно. А потом доктор выходит к ним, опустив взгляд. Карла застывает, но лучше бы застыло время, чтобы он никогда не произнес этих слов. Ребята… держитесь За кого он предлагает ей держаться. Андер уже растерянно прижимает к себе Надю; Омар и Ребекка цепляются друг за друга так крепко, будто в мире не осталось больше никого; Гусман разбивается в объятиях Лу. Карла закрывает глаза, надеясь, что это поможет ей исчезнуть. Открывает — и уже утро. Третье утро вне больничных стен — это она понимает, когда взгляд фокусируется на черном платье, уместившемся на чужом шкафу. Она до сих пор понятия не имеет, где находится. Воспоминания о двух прошедших днях собираются в обрывочный ком, из которого неясно, что было во сне, а что — в реальности. Судя по отражающемуся в стеклянной дверце лицу, опухшему и едва узнаваемому, все слезы пролиты здесь. — Fuck, Гусман, она не ела уже двое суток. Что ты предлагаешь, отвезти ее на церемонию в таком состоянии? За дверью слышатся знакомые голоса, вовлекая ее в реальность, из которой она пыталась сбежать. Карла накрывает голову подушкой, будто та может рассеять смысл отчетливо звучащих реплик. — Я предлагаю тебе прекратить эти дочки-матери, Лу. Она взрослый человек и сама в состоянии все решить. — Она потеряла… — голос Лу на мгновение обрывается; видимо, ей сложно охарактеризовать их отношения. — Самуэля. — Угадай что, Лу, мы все его потеряли. Он умер для всех, не только для Карлы! За раздирающим восклицанием следует громкий стук. Гусман все еще не умеет контролировать эмоции; его кулак, наверное, впечатывается в стену, потому что Карла вздрагивает от звука на расстоянии. — Тише, ты ее разбудишь! — Да пусть проснется, чертовы похороны через три часа! От слез уже тошнит, но они все равно возвращаются. Карла затыкает рот обеими руками, чтобы плач не превратился в уродливое рыдание. Как будто это работает. Приглушенный рёв тонет в оборках черного платья подруги; Лу прижимает ее к себе, и Карла чувствует знакомый запах, преследовавший ее двухдневное полузабытье. Это духи или крем или что-то уходовое. Вообще-то неважно. Это Лу. Она сидит с ней на краю сна и реальности, ее руки стирают слезы, ее голос утягивает домой. — You see? — судя по осуждающей интонации, реплика направлена Гусману. Он неловко переминается на пороге; такой бледный, что веснушки кажутся темными пятнами, заполонившими большую часть лица. — Одень ее, — отрывисто говорит он. — Скоро выезжать. Как будто она маленькая. Как будто родители снова ругаются за стенкой, думая, что она давно спит. Карла подтягивает к себе согнутые в коленях ноги, словно это поможет ей стать еще меньше. Вернуться к началу. Никогда не приходить в этот мир. — Dear, надо… — Я оденусь, Лу. Спасибо. Она уже верит, но еще не верит. Это сложно объяснить. Точно есть два мира, и в одном из них это случилось. В нем нужно надеть черное платье (судя по тому, что его приходится затягивать ремнем, даже не ее). Дать Лу расчесать свои спутавшиеся волосы. Съесть первый за несколько дней завтрак из чувства вины. Карла морщится, чувствуя, как Гусман подносит к ее лицу что-то теплое. Пара крошечных кусков когда-то любимых панкейков кажутся такими тяжелыми внутри. — Я не буду, — бормочет она, пытаясь выплюнуть новую порцию, но Лу реагирует на удивление быстро и, приблизив к ее губам чашку, дает запить сухомятку. К третьему глотку становится ясно, что это не худшая комбинация в ее жизни, и Карла сама тянется за следующим сладким куском. Ее тошнит всю дорогу до кладбища, Гусману приходится тормозить у обочины дважды. — Мы опоздаем, — нервно бросает он, оборачиваясь к ним. — I don’t fucking care! — Лу прижимает ее к себе так крепко, что дышать становится в разы тяжелее, но Карла не представляет, сколько сил ей понадобится, чтобы выбраться из этого уютного кокона. — Ты уверена, что хочешь ехать? — Начина-а-ается. — Гусман! — Я в порядке, — обещает Карла еле слышно. — Поехали. Друзья беспокойно переглядываются. Они ведь не знают, что где-то есть и другой мир, и там она сидит в палате Самуэля; он спит, но доктор говорит, это нормально. Ему нужно восстановиться. Такое пережил. Карла, правда, пока понятия не имеет, как попасть туда по-настоящему. Она пытается, пробирается сквозь сновидения, представляет, как он открывает глаза, но это не срабатывает. Что-то держит в этом, неправильном, мире. — Соскучилась? Воспоминание рассыпалось, родной смех вернул в реальность. Карла улыбнулась, отодвигая ногой свободный стул, на который тут же приземлился Джеймс, невыспавшийся, но довольный. Его светлые кудри мягко впечатались в ее щеку, пока он пытался устроить голову у нее на плече — с их разницей в росте задача была не из легких, — и Карла шутливо отпихнула его, прекрасно зная, что последует дальше. Джеймс притянул ее к себе, и она забылась в утреннем поцелуе. — Со всем разобрался? — отрываясь, полюбопытствовала она. — Скорее делегировал, — усмехнулся Джеймс, сжимая ее ладони. — Решил, что будет странно провести утро порознь после того, как ты сказала мне «да»… Ты еще не заказала? — кивнув парню, поставившему перед ним чашку пенного капучино, удивился он. Карла покачала головой, поднимаясь со стула. — Да давай я… — Джей, пожалуйста. Вообще-то его звали Хайме. Но родители сплавили его в частную лондонскую школу, как только ему исполнилось восемь, поэтому Джеймс было как-то привычнее. Они познакомились еще в универе, но Карле тогда было искренне наплевать на его робкие ухаживания. Первые два курса прошли в разъездах — по-хорошему нужно было разрываться между учебой в Лондоне и винодельней в Мадриде, но она чаще забивала на оба варианта и улетала в рандомном направлении. Это помогало. Возможно, не так, как помогли бы сессии с психотерапевтом, но жизнь все реже казалась бессмыслицей. Финальные курсы она помнила хуже. Учеба смешивалась с вечеринками, которые обычно заканчивались по одному сценарию; пара пост-тусовочных знакомств перетекли в недолгие отношения, остальные стерлись из памяти, и она была рада не возвращаться к ним. Во весь этот хаос Джеймс вписывался примерно никак. У них было несколько общих предметов, но дальше «выпьем кофе после пар? — спасибо, но у меня много дел сегодня» это не заходило. Джеймс не был настроен на легкие интрижки, а снова впускать кого-то в свое сердце по-настоящему, чтобы потом годами выдирать его оттуда, в ее планы не входило. Группа туристов, болтающих на незнакомом языке, перебила воспоминание, и Карла послушно застыла за ними в очереди. Попыталась разглядеть свежую выпечку, наличие которой обычно можно было определить по выставленным на витрине образцам, но несколько широких спин, ожидающих напитки на вынос, загораживали сегодняшний ассортимент. — Sorry, I just need… — Она протиснулась к стойке, чтобы определиться с заказом, и один из мужчин немедленно отстранился, пропуская ее вперед. — Thanks, — пробормотала Карла, поднимая на него взгляд. Удивительно, как мало иногда нужно, чтобы потерять связь с реальностью. Она дважды моргнула, будто заблудившиеся линзы могли стать причиной внезапной галлюцинации. Образ не рассеялся, карие глаза напротив были также реальны, как и десять лет назад. Черты лица, правда, казались огрубевшими, щетина добавляла возраста, и он выглядел старше своих… почти-девятнадцати? — Самуэль, — слова опередили мысли, она произнесла это еще до того, как два образа соединились в голове. Он дернулся, услышав имя, сделал шаг назад и тут же получил пару окриков от стоящих в очереди туристов. Карле казалось, она узнаёт эти движения. Узнаёт взгляд — ошарашенный, виноватый, тревожный — и то, что скрывается за ним. Узнаёт его в деталях и сразу целиком, будто он был здесь все эти годы. — Самуэль, — во второй раз голос прозвучал увереннее, она протянула ладонь вперед, и он рванул к выходу, стоило только кончикам ее пальцев коснуться ворота его рубашки. Туристы оживились сильнее, парочка даже получила по рукам, пока он расталкивал их; в воздух посыпались возмущения на разных языках. — I’m so sorry, — Карла осторожно вынырнула из толпы, чтобы увидеть, как знакомая фигура мелькает на веранде и несется прочь. Время было не на ее стороне. Карла бросилась за ним, едва различая тающий в толпе образ. Можно было крикнуть «thief!» в надежде, что кто-нибудь из прохожих говорит по-английски. Или хотя бы «помогите!», которое на итальянском звучало почти также, как на родном языке. Можно было рискнуть и, подобно комедийной героине, согнать с плетущейся вдоль тротуара веспы ее пожилого водителя. Да много чего можно было. Но эти сценарии почему-то пришли в голову позже, будто издеваясь над неудавшейся попыткой вернуть прошлое. Карла прислонилась лбом к холодной каменной стене, с трудом втянула носом сырой воздух, пытаясь восстановить дыхание после внезапной погони. Ладно, это было сложно назвать погоней. Он исчез из вида почти мгновенно. Растворился в дебрях старинных зданий, будто его и не было. Еще пару минут назад Самуэль, настоящий, повзрослевший Самуэль стоял перед ней в кофейне, а теперь она только растерянно оглядывалась по сторонам, сомневаясь в реальности. Ей никогда не казалось. Он присоединялся к ней одиночными путешествиями и одинокими вечерами, возникал яркими образами перед сном, но это было не по-настоящему. И давным-давно. Но даже когда мир делился надвое — с ним и без него — Карла знала, где заканчиваются фантазии и начинается несправедливая реальность. «Зачем бы ему было сбегать, если это не он? Но как это мог быть он?» — мысли ворочались медленно, каждая новая формулировалась с трудом. Карла облокотилась о каменный выступ — на случай, если внезапно похолодевшие ноги решат подвести — и заставила себя вглядеться в мелькающие перед глазами лица. Все сливалось, превращая оживленную улицу в бесконечное полотно. Объем испарился, и ей казалось, она изучает очередную картину из сокровищницы местных галерей. Идеально прорисованные фигуры застыли в движении — так, что рассмотреть их в деталях оказалось несложно. Но нужного образа среди них не было.

*

С трудом передвигаясь на шпильках, наверняка изобретенных морской ведьмой Урсулой, Лу остановилась у двери лофта. Сквозь металлическую конструкцию, создатели которой обещали идеальную шумоизоляцию, слышались радостные визги, местами граничащие с ультразвуком. Наверное, в своих исследованиях они не делали поправку на четырёхлеток. — Мама! Ключ не успел до конца провернуться в замке, а с другой стороны двери уже активно требовалось ее внимание. Даже не переступив порог, Лу опустилась на корточки, чтобы поймать разбушевавшуюся дочку в объятия, и устало улыбнулась, чувствуя, как горячие ладошки цепляются за рукава ее платья. — Ка́роль, детка, знаешь, сколько часов назад ты должна была уснуть? — аккуратно прижимая малышку к себе, Лу попыталась избавиться от одной из ненавистных шпилек, но равновесие подводило, поэтому подвиг Русалочки пока продолжался. Кароль упрямо помотала головой, хотя в голубых глазах-кристалликах уже давно плескалась сонливость. — Я ждала тебя, мама, — фраза врезалась в сердце Лу чем-то тяжелым, и она только крепче сжала в объятиях дочку. Роль working mom была сложной, самой сложной из всех, что ей доводилось исполнять. Согласие на новые проекты теперь сопровождалось двойными сомнениями: у меня будут свободны выходные? а если будни забьются съемками так сильно, что у нас с Кароль не получится видеться даже по вечерам? Ей так нравилась ее работа (да и модная индустрия явно нуждалась в профессиональном взгляде Лукреции Монтесинос). Нравились показы и съемки лукбуков, нравилась стилизация для брендов и медиа, даже fashion-тексты, на которые ей порой не хватало терпения, на самом деле были в удовольствие. Но никто не предупреждал, что разрываться между стремительно растущей карьерой и стремительно растущей дочкой будет так тяжело. Осознание месяцами копилось внутри и обрушилось резко, когда Лу, лавируя между подбором референсов для новой фотосессии и привычным спором с продюсером-истериком, открыла сообщение от няни и обнаружила там видео с простой подписью: «она пошла!» Ее малышка сделала первые шаги, а рядом не было ни мамы, ни папы, чтобы разделить радость этого маленького большого достижения. Слишком напоминало ее детство, в котором обо всех успехах слушали няни, а она с каждым разом выматывала себя все сильнее, чтобы месяцами отсутствующий отец, наконец, обратил внимание. Не такой жизни Лу хотела для своей дочери. В их семье и так отсутствовал один из главных элементов, от которого Кароль достались светлые глаза, светлые волосы и еще по мелочи — двойная доза упрямства в комплекте с обостренным чувством справедливости. Хорошо, что агрессия не перекинулась ни от одного из них (видимо, плюс на плюс решил дать минус), и за исключением вечеров, которые она проводила со своим бешеным дядей, Кароль была спокойной и рассудительной малышкой. — Хей, мелочь, дай-ка маме немного пространства, иначе вы обе сейчас свалитесь, — показавшийся в прихожей Валерио подхватил на руки племяшку, и она тут же завопила. — Аннажда, мамочка! — Что она говорит? — растерянно взглянул на сестру Валерио. — Просит спасения от тебя, — Лу едва заметно усмехнулась, с наслаждением выбираясь из неудобных шпилек. — Иман снабдила ее самыми необходимыми фразами. Типа «привет», «как дела», «мой дядя уже достал меня»… Наверное, поэтому предложение испанского Vogue и было принято за один вечер. В Мадриде были Вал и Иса, отец, с удовольствием вошедший в роль дедушки, мама Нади и Омара, которая была всегда рада посидеть с малышкой. Во фрутерии Кароль изучала основы математики — решать задачки про ящики лимонов было веселее, когда они реально лежали перед ней — и цепляла арабские слова, мелькавшие в речи тетушки Иман. Работы у Лу не убавилось (по крайней мере, в эти первые беспокойные недели), зато Кароль теперь не проводила большую часть времени в перебегах между нянями и детским садом. — Ложись, любовь моя, я подойду через пару минут, хорошо? — Лу бережно вытянула закатавшиеся пижамные рукава дочки и провела ладонями по ее разгоряченным щекам. — Тебе уже пора отдыхать. Хочешь, немного почитаем? — Лучше поговорим, — если эта маленькая любительница художественного вымысла отказывалась от новой порции сказок, значит, проведенного с мамой времени снова катастрофически не хватало. Внутренний голос мгновенно оживился — ты плохая мать, и никакой переезд с этим не поможет, — но Лу устало отогнала его и улыбнулась дочке. — You got it, baby, — проводила взглядом скрывшуюся в детской фигурку и, подхватив туфли, недовольно посмотрела на Валерио. — Почему когда я прошу тебя провести один спокойный вечер с племянницей, ты сбиваешь ей весь режим? Валерио мстительно фыркнул. — А почему когда залетаешь на рандоме ты, претензии ловлю я, еще и четыре года спустя? Шпилька тут же сделала оборот в опасной близости от его кудрявой головы. — Ты офигел? Он увернулся и подмигнул сестре. — А ты что, до сих пор рассказываешь Каролине, что ее принесли аисты? Или какая там теория заговора у тебя в почете? Лу ограничилась средним пальцем в ответ и, стараясь не шуметь, зашла в детскую. За пару недель, что пробежали с тех пор, как они сменили Нью-Йорк на Мадрид, Кароль успела обжиться в новой комнате, и пространство вокруг снова казалось привычным. Под ноги попадались разноцветные бусины, из которых она уже по третьему кругу плела браслетики всем домашним, а в хаосе из мягких игрушек знающий человек мог различить реальные попытки в раскадровку — вдохновляясь дядей Омаром, который теперь занимался постановкой независимого кино в Нью-Йорке, Кароль увлеченно играла в режиссера. Благо, плюшевые актеры были не привередливы, а сюжеты можно было заимствовать из книжек, которые мама читала ей по вечерам. Осторожно опустившись на край кровати дочери, Лу тут же ощутила, как она отодвигается к стенке, чтобы места хватило обеим. — Обещаю, еще один день, а потом будут выходные, которые мы проведем вместе, с утра до вечера, — шепнула она, устраиваясь рядом, и Кароль доверчиво кивнула, подбираясь повыше и утыкаясь личиком в теплую мамину шею. — Тебе понравилось с дядей Валом и тетей Исой сегодня?.. Кароль? Малышка провалилась в сон за пару секунд, и Лу виновато вздохнула, аккуратно перекладывая ее голову на подушку и оставляя невесомый поцелуй на макушке. На кухне уже хозяйничали Валерио с Исой. Наполняли свои стаканы виски (справедливый бонус за бесплатный бебиситтинг) и заваривали американо для Лу, которая жила на кофеине с утра до вечера. — Ай, bebé, тебе нужен отдых, — протягивая ей чашку, покачала головой Иса. — Спасибо, dear, ты тоже прекрасно выглядишь, — усмехнулась Лу, располагаясь за кухонным островком вместе с ними. — Ты же знаешь, что я имею в виду. Лу поймала ее осуждающе-участливый взгляд и улыбнулась. Они с Исой определенно не были best friends forever, но давно считали друг друга семьей. Вал привел ее знакомиться с отцом в то же Рождество, когда Лу прилетела, чтобы сообщить родным, что уже через несколько месяцев станет матерью-одиночкой. Отец был в бешенстве — она и не представляла другой реакции, честно говоря, — Валерио тоже забунтовал. Она собиралась свалить тем же вечером, чтобы не тревожить и без того шаткую нервную систему, однако новая девушка брата застала ее за сборами и решительно произнесла: «Хей, bebé, они так психуют, потому что переживают за тебя. Я уже успела немного изучить реакции Валерио, так что это не мнение, а основанный на наблюдениях факт». Лу, конечно, все равно свалила, но общению с Исой решила дать шанс. Иногда ей не верилось, что отношения этих двоих были старше ее дочери. На несколько месяцев, но все же. Она знала, что они познакомились на Ибице — Валерио оказался на рейве, где диджеила Иса, и не отлипал взглядом от сцены всю ночь. Звучало слишком романтично, и Лу подозревала, что на взгляде дело не закончилось, но оба были верны этой истории, поэтому она не настаивала. Вообще-то им было хорошо вместе. Они совпадали. Тусовочным образом жизни и тянущимся с детства ощущением никому-не-нужности, которое медленно растворялось с годами отношений. Конечно, в тихом хаосе их мира иногда проступали привычки, с которыми оба боролись всю жизнь; с возрастом они будто бы стали более контролируемыми, но Лу все равно мысленно умирала каждый раз, когда они уходили в отрыв и не беспокоились о том, чтобы ответить ей. — Кстати, мне сегодня написала Карла. — Валерио осторожно прижал к себе засыпающую Ису, которая всегда клялась, что пара часов бебиситтинга выматывает ее сильнее, чем ночные диджей-сеты. — Какая еще Карла? — равнодушно переспросила Лу. — О, да ладно тебе. Твоя бывшая подружка. — Он насмешливо сощурился и, не дождавшись ответа, уточнил: — Почему не спрашиваешь, зачем? — Мне неинтересно. — Да… уверен, так и есть, — усмехнулся Валерио. — Она просила твой новый номер, хочет связаться. Говорит, ты блокнула ее в Инсте. — Тысячу лет назад. Это звучало… довольно странно. Вал подался вперед, но Иса вернула его на место одним недовольным сонным движением. — Она была твоей лучшей подругой, нет? — Была, Вал. She fucking ghosted me. Валерио наморщил нос. — На испанском, пожалуйста. — Она слилась, что тут непонятного? — пожала плечами Лу, рассредоточивая внимание между не самым приятным диалогом и скроллингом ленты. Делая вид, что снова безумно занята, она благородно раздавала лайки девяноста процентам своих подписок. — Мы давно перестали общаться. Она никогда не писала первой, отвечала мне через раз… У меня тоже есть гордость, знаешь ли. Валерио неопределенно хмыкнул и все же решил добавить: — Думаю, Карла хочет позвать тебя на свадьбу. Или на помолвку. Фиг знает, сколько вечеринок она собирается устроить в честь этого события. Палец застыл над новыми бекстейдж-фотками Омара. Лу подняла на брата растерянный взгляд. — What? Она выходит замуж? — Да, она выставила пост вчера вечером. — За кого? — Не знаю, какой-то левый чел. Они с Карлой не общались так давно, что в ее воображении она все еще была потерянной двадцатилеткой, не готовой к отношениям в ближайшую вечность. Лу прекрасно знала, что ее сердце осталось в Мадриде. Вырвалось, разорвалось, рассеялось в воздухе вместе с прахом Самуэля. Но, может, у этого парня нашлось для нее запасное. Может, его собственного хватало на двоих. Только вернуть настоящее все равно было невозможно — это Лу знала по себе. — Alright, скинь ей мой номер. Но пусть звонит в рабочие часы.