Хозяйка медной горы

Мария проводила скрывшуюся из вида машину Платонова взглядом, но всё ещё осталась стоять на месте. Ноги в красных туфлях уже начинали замерзать, но Маша словно приросла к земле, будучи не в силах пошевелиться. В голове вихрем кружились сотни мыслей, но ни одну из них не удавалось поймать за скользкий хвост. Что сейчас было? Он больше не в обиде? А она, выходит, простила? Швецова дотронулась кончиками пальцев до уголка губ, который всё ещё горел недавним мимолётным поцелуем. Эта его близость и «не удержался» напоминало о прошлом, о самых сокровенных и чувственных моментах, что им удалось пережить вместе. Кто бы знал, что в финале их истории случится такое… Да кто вообще знал, что финал будет! «Жили долго и счастливо» не случилось, и Мария наивно полагала, что сможет зализать раны в объятиях бывшего мужа, но снова потерпела поражение. От Луганского воротило. И нет, он всё ещё был тем самым хозяйственным и заботливым Димой, но Маша попросту не могла перебороть себя. Тело словно само по себе отталкивало мужчину от неё, и с каждым днём Маша становилась всё дальше и дальше. А Олег… Год назад Мария так любила повторять ему «что с тобой происходит?», но сейчас бы отдала всё, чтобы спросить что же всё-таки происходит с ними. Шанс есть? Или всё-таки это окончательно и бесповоротно не туда. Хотелось послать всё к чёрту и забыться. К чёрту работу. Впервые в жизни там так тяжело, ведь холодные отписки Платонова хлёстко били прямо в эпицентр Машиного самолюбия. Он перестал звонить и виноватым голосом сообщать, что преступник бежал, теперь не-её-личный опер просто кидал ей по электронке официальные справки от лица всего убойного отдела. Швецова всякий раз пыталась наладить мосты, но тщетно. Олег намеренно избегал зрительных контактов, смаковал это презрительное и до безобразия официальное «здравствуйте, Мария Сергеевна». Словно они поменялись местами, и теперь на этом празднике жизни чужая уже Мария. К чёрту эту его рыжую сучку психологиню, с которой Платонов намеренно флиртовал на глазах у Маши, заставляя ту умирать от душащей её ревности. Кажется, Олегу это даже нравилось. Он пытался задеть её побольнее всякий раз, но вот больнее, чем сейчас, Марии уже быть не могло. Свою избитую тяжёлыми берцами, в которые была обута та дурацкая история с протоколом, душу Швецова вылечить так и не смогла. Единственное снадобье, которое могло бы помочь, воротило от неё нос. Вот Маша и пошла к доброму другу, который всегда примет… Но к этому лекарству уже давно выработалась привычка. Отношения стали настолько родственными, что не хотелось даже целоваться. Противно. От себя? Мария в жизни не признается, но даже со своего дня рождения, который Луганский организовал специально для неё, она сбежала к тому, кто не соизволил прийти. Дима позвал гостей, убрался в доме, заказал самые любимые блюда своей снежной королевы, но всё равно не удостоился должной благодарности. Никто не заслуживает такого. А Швецова просто сбежала на допрос, который можно было провести хоть завтра, хоть через неделю. Ей слишком сильно хотелось показаться Олегу в платье с открытыми плечами и кокетливым вырезом. К чёрту. К чёрту Олега Платонова. Ну разве же заслужил он, чтобы самодостаточная, гордая и своенравная Мария Сергеевна с куском льда вместо сердца рыдала ночами в подушку и, срываясь, писала ему гневные сообщения, которые тут же удаляла. Маша, как самая настоящая слабая и ранимая женщина, не могла ничего поделать со своей кровоточащий раной, которая осталась после этого разрыва. Последний раз ей было почти так же больно во время развода. Почти. Сегодня было неожиданно больнее. Платонов всё видел, но не переставал играть в обиженного гордеца. Что говорить, и ему это расставание далось крайне нелегко. Лишиться смысла своей новой жизни, которая только-только начала устаканиваться, было слишком страшно. «Я могу делать всё, что хочу, ты мне не указ», — прозвучало от Платонова после очередного призыва Марии быть разумнее и не лезть на рожон. А ведь и правда может. Может поцеловать её, зная, что несвободна, может заставлять ревновать, а затем, доведя до белого каления, признаваться, что просто позаботился о важном свидетеле. Плевать, что чувствует Маша, плевать, что она себе успела надумать за четверть секунды, когда его губы целовали её. Это не проблемы Олега. Он отпустил, а вот она… Швецова постепенно вернулась в реальность, стоять на этом проклятом месте всю жизнь всё же нельзя. Нужно куда-то идти. Но куда? Вернуться на праздник к своим гостям, когда в душе черным-черно, а потом лечь с Луганским в одну кровать казалось совершенно идиотской затеей. Эти вечеринки самообмана пора было заканчивать, и сегодня, кажется, тот самый день. Её новый год, шанс начать новую жизнь без оглядки на старые огрехи. Мария, еле волоча ноги, пошла прочь от этого дома. Надо вызвать такси, надо прийти в себя, надо написать хотя бы дочери, что она жива-здорова, но домой не вернётся. Но всего этого не хотелось. Маша чувствовала, что существует в эту секунду в вакууме, который ничего общего с реальностью не имеет. Пора было брать себя в руки. Мария села на заднее сидение подъехавшего такси и тут же удостоилась грубого вопроса. — Адрес! Куда едем то? Вызывают хрен пойми как… — Адрес? — Растерялась Маша, осознав, что она так и не решила куда ехать. На работу? Делать там нечего в такой час. Домой? Взвоет от тоски. К Диме? Стыдно смотреть в глаза после этой выходки и побега на работу в очередной раз. — Адрес, девушка! И быстрее, время вообще-то. Подумав, Швецова назвала улицу и отвернулась к окну, чтобы не связываться с грубияном за рулём. Мария вдруг очень сочувственно отнеслась к его раздражительности, перенося собственные переживания на других. «Может, он глубоко несчастен, домой торопится, а тут я соображаю по три слова в минуту», — пронеслось у нее в голове. Абсурд. О своих чувствах ей думать не хотелось, но вот жалеть других — пожалуйста. Когда машина остановилась у нужной парадной, Мария, поблагодарив таксиста, вышла на улицу и вздохнула. Вот она и дома. У Олега. Что Маша тут забыла было сказать трудно, но из всех имеющихся вариантов этот почему-то казался ей самым правильным. Швецова медленно дошла до скамейки у парадной и присела. Приехать она, конечно, приехала, но что делать дальше? Идти наверх? Нет, абсурд. Становилось зябко, всё-таки на дворе была осень, а сентябрьские ночи уже холодные. Мария обняла себя за плечи. Было так погано, что не хотелось, чтобы эта ночь заканчивалась. Пускай всё утонет в ней, пускай новый день никогда не наступит. Она задумалась о том, что же сейчас в душе и ужаснулась: ничего. Пустота. В голове сразу всплыл разговор, который она однажды имела неосторожность услышать. Прослушивали одного авторитета, который должен был выйти на Марию, а он возьми да скажи своему брату: «Швецовой цветы подарить? Ты её видел хоть раз? Холодная сука без грамма чувств, её как остальных не проймёшь. Проще убрать!» Тогда Маша не обратила на это ни капли внимания. Мало ли, мол, что болтает испуганный пожизненным сроком мужчина. А сейчас она вдруг задумалась. А вдруг это правда и она действительно холодная сука без грамма чувств? — Закурить не найдётся? — Послышалось за спиной и Швецова, словно в замедленной съёмке, подняла голову, молясь, чтобы это был вопрос без подтекста. Обернуться было страшно, но в целом вариантов уже не было… — Маша, тебе жить надоело, раз ты сидишь по ночам на улице? — Холодным, как этот вечер, голосом спросил Платонов и присел рядом. — Ты меня очень напугал, — Мария почувствовала, как отступает страх, — никогда так не делай. — Конечно напугал. Что ты здесь делаешь? Что-то случилось? Олег обошёл скамейку и протянул Маше свою куртку, замечая, что её бьет мелкая дрожь, однако она даже не совершила попытку забрать её. Мужчина хмыкнул, поражаясь этой принципиальности, но вещь всё-таки Марии на плечи набросил. — Забери, — Швецова сидела всё так же не шелохнувшись, — мне не холодно. — Конечно! — Язвительно ответил ей Платонов и сел почти вплотную. — А дрожишь ты от страха передо мной. — Зачем ты пришёл? — Спросила Мария, игнорируя все сказанные слова. — Вообще-то можно было сказать мне спасибо, а не задавать глупые вопросы. Маш, это мой дом, я тут живу, а вот ты с каких пор дорогу сюда вспомнила? — Уверенности Платонова сейчас можно было позавидовать, Маша отвернулась, чтобы не дай Бог не встретиться взглядами. Было жутко некомфортно находиться в такой близости от него. — Иди домой, Олег, тебя наверняка ждут, — едко бросила Маша раньше, чем успела подумать о своих словах. Ревность её точно не красила. — Меня? — Ухмыльнулся Олег. — Меня, милая, никто не ждёт. Фраза прозвучала так, что у Маши даже мурашки по спине пробежались. Никто не ждёт… Да и её, по сути, тоже. Дима вряд ли надеется, что она вернётся к нему, а не домой. — Луганский тебя уж заждался, наверное, — произнёс Олег, смакуя каждое слово, — ты бы его не обижала, а то сердце ни к чёрту. — Что? — Швецова резко развернулась к Олегу лицом, чувствуя, что щеки предательски заливает краска. Откуда? Откуда он знает?! — Дима, говорю, не простит если узнает куда и зачем ты уехала с праздника. — На работу, — строго заметила Маша, — разве не так? — Нет, не так, — уверенно покачал головой Олег, — передо мной покрасоваться в красивом платье. Эффект что надо, мне очень понравилось. Мария возмущённо вздохнула, готовясь высказать мужчине всё своё недовольство, но он прервал её коротким жестом, призывая к молчанию. Врать и правда ни к чему, всем очевидно, что Олег был прав. — А что мы всё обо мне! Расскажи, как там твоя Вера? — Маша снова резко развернулась и посмотрела на Платонова, который даже растерялся. Вот оно что, рыженькая Вера Павловна причина недовольства Швецовой. — Ревнуешь? — Дела мне нет до твоей личной жизни! — Ответила Маша, тут же понимая, что врёт. Нагло, бессовестно и очень-очень неправдоподобно врёт. Да, ревнует. И ведёт себя так, словно Платонов её мужчина. А ведь это не совсем так. Вернее даже сказать совсем не так. — Знаешь, Маша, было бы и правда славно закрутить с Верой, — вдруг выдал Олег, — а самое главное просто. — Так вперёд! — Нервно посмеиваясь, ответила Маша, даже не осознавая, что теперь уже не выйдет сказать «я не вру». — Нет. — Ответ строгий, безапелляционный. — Почему? Хотя какая разница почему. — Потому что я все равно не могу без тебя. Никто мне не нужен, понимаешь? Я бы хотел, чтобы было иначе, но… Мы не выбираем. Ты очень много для меня значишь, — каждое слово давалось сложнее предыдущих, а в конце Олег, не выдержав, взял руку Маши в свою. Та попыталась выдернуть ладонь, но не слишком убедительно. Для проформы. Чтобы саму себя обмануть, что ничего не чувствует. — Очень много значу, но ты даже не здороваешься со мной первым, — хмыкнула Маша, а в голосе зазвенели льдинки наигранного безразличия, — да и все эти… Женщины. Почему-то со всеми ты знакомишься у меня на глазах. Мария встала со скамейки, не имея больше сил находиться рядом с ним. Платонов вскочил следом, желая дослушать до конца эту исповедь искренне любящей женщины. — И сколько их было за эти полгода? Как ты можешь… Спать с кем попало! — Голос Швецовой надломился, было слышно, что она почти в отчаянии. Ей не хотелось обижать Платонова, она сама не верила в свои слова, но сказанного не воротишь. — Спать с кем попало… Себя тоже имеешь в виду? — Наглая улыбка не успела расцвести на лице мужчины, как вдруг по щеке прилетело ладонью Швецовой. Что странно, отрезвило сразу обоих. Они вдруг посмотрели друг другу в глаза, боясь сказать хотя бы слово. Искрило вокруг так, что лишняя капля могла взорвать всё к чертям. — Извини, я… — Первой отвела взгляд Мария и спрятала предательницу-ладонь за спину. Она ведь и подумать не успела, как залепила Олегу звонкую пощёчину. Больно было слышать от мужчины, что она была для него лишь очередная. Но… правда ли это? — Маша, заслужил. Это ты меня извини, правда, — впервые за столько времени Платонов извинился не из чувства долга, а искренне. Дурацкая обида! Именно из-за неё вылетели эти нелепые слова. — Если хочешь знать, то у меня ник… — Ты не должен мне ничего объяснять, Олег, мы расстались, ты мог делать что хотел! — Тут же выпалила Маша, осознав, что ответного признания сделать не сможет. Она, в отличие от него, поступилась своими принципами «нет любви — нет секса». Платонов ничего не ответил на щедрое позволение Марии не оправдываться. Ситуация зашла в тупик, нужно было срочно что-то предпринимать. Олег поднял взгляд, ища глазами свои окна. Маша по инерции посмотрела вслед за ним. — Давай поднимемся, ты вся замёрзла, — предложил вполголоса мужчина, прекрасно понимая, что услышит отказ. — Давай поднимемся. Злость, окутывавшая Машу до этого, испарилась, оставляя её в крайне беспомощном положении. Защищаться больше было нечем, а оголять перед Олегом свои чувства не хотелось, поэтому Мария зачем-то добавила ещё несколько слов. — Но это ничего не означает. Это прозвучало настолько глупо и жалко, что Платонов даже не сдержал улыбку. Маша опустила глаза, чтобы не видеть этой реакции. Знает же, что несёт полную ерунду, и он это знает… — Конечно, конечно не означает, Мария, — сказал он, улыбаясь крайне самодовольно и ехидно, да и это «Мария» из его уст прозвучало так сексуально, что у Швецовой перехватило дыхание. В последнее время она почти не слышала от него ничего, кроме сухого «Мария Сергеевна», но сейчас в словах Олега не было ни капли официоза. «Я сошла с ума, раз меня так взбудоражило обычное обращение по имени», — задумалась Маша, словно заколдованная следуя за мужчиной по пятам.