Раскулачивание крестьян

      Отпустили, наконец, сволочи. Переработку назначили сумасшедшую — в два раза больше стволов приходится теперь рубить. Где-то с неделю назад двое казаков бежали в глубь Тайги. Петро, парнишка на несколько лет старше меня, и Ефим, его брат. Уже бывалый "солдат", сосланный сюда, как и многие, за "неподчинение строю". Но дня через три, отправившиеся в погоню "псы гончие", все-таки их догнали. Догнали, вернули обратно в поселение и избили до полусмерти перед всеми каторжниками, чтобы неповадно было. Да еще и приписали к норме каждого из нас несколько стволов, чтобы даже сил думать о побеге не было, не то что куда-то бежать.       После этого случая братьев никто не видел, кто-то даже говорил, что померли после жестокого избиения, кто-то — что пристрелили около реки, да там же и бросили.       Разговоры о них уже начинали утихать. А сегодня наших казаков, как ни в чем ни бывало, привели под конвоем работать вместе с остальными. На братьев было больно смотреть: все лицо в кровоподтеках, глаза потухшие, даже издали мы заметили, как руки у них тряслись. Впереди мелкой поступью шел Ефим, осторожно обходя корни деревьев. Когда он приблизился, я заметил у него над бровью глубокий свежий порез. Петро медленно ковылял за братом, прихрамывая на левую ногу.        Дни пошли своим чередом. Если не считать возросшей нормы, все было стабильно. Который день еле дохожу после двенадцатичасовой смены до нашего барака. Руки все растер об этот черенок, будь он неладен. Мозоли и волдыри не успевают зажить, постоянно лопаются (боюсь, как бы инфекцию какую не занести… мало что ли надо той инфекции). Из-за такой усталости дрожь пробивает все тело. Каждый вечер уговариваю себя взять карандаш и написать несколько строк о прожитом с божьей помощью дне.       Начал вести я этот "дневник", когда нас — меня, маму и двух моих младших сестер — вместе с еще несколькими сотнями таких же раскулаченных крестьян, в товарнике везли не понятно куда. Ничего хорошего эта поездка не сулила. Записывая свои мысли о пережитых днях, на какое-то время отвлекался от ужасной действительности, становилось немного легче, но только немного.       Бумагу и грифели я успел прихватить, когда нас буквально выволокли из собственного дома. Солдаты громили и ломали все, что попадалось на их пути. Я стоял, прижав к себе сестер, и тупо озирался по сторонам, ничего не понимая. Мать стояла чуть поодаль от нас и пустыми глазами смотрела в сторону нашей мельницы. В то самое время, когда коменданты и проверяющие нагрянули в деревню, мой отец работал именно в той треклятой мельнице. И именно туда направились комендант и еще несколько солдат.        Я было ринулся к мельнице, чтобы хоть как-то помочь отцу, но кто-то меня крепко схватил за руку. Это была мама. Я посмотрел на нее непонимающим взглядом, и вдруг мы услышали выстрел. Всего один выстрел. Но этого было достаточно. Внутри у меня все оборвалось. Мама тихо стояла, закрыв глаза. По щекам у нее текли тонкие ручейки слез. Я резко обернулся и побежал к мельнице так быстро, как только мог.       Ворвавшись внутрь, я увидел прислонившегося к лестнице отца. Он был весь в крови, ртом хватал воздух, словно рыба, которую только что вытащили из воды. Я метнулся к нему, однако меня перехватил один из солдат.       — Подлые крысы! Не смогли его сразу убить, чтоб не мучался, так еще и проститься не даёте! — Я кричал, вырывался, пытаясь пробиться к родителю, а солдат сжимал меня все сильнее. Сквозь весь этот кошмар послышался слабый, еле различимый голос моего отца:       — Береги их, Степа. Ты теперь у них один.       До сих пор удивляюсь, как мне удалось расслышать его последние слова. Всегда буду благодарен богу за это и всегда буду их помнить.       По моему лицу градом катились слезы. Я будто обезумел от горя и боли, что разрывала мое сердце в клочья. Мне все-таки удалось вырваться из цепких лап солдата. С размаху ударил его прямо в челюсть. Тот от неожиданности не успел увернуться и упал на дощатый пол. Внутри меня все клокотало от злости, я желал всех их поубивать так же, как они убили моего отца. Неожиданно я почувствовал сильный удар и тупую боль в затылке. Наступила резкая темнота.       Очнулся я уже, когда всех раскулаченных из нашей и других деревень везли в сторону железной дороги. У нас отобрали все, что можно. А, что нельзя — сожгли. Так мы и попали в Сибирь…