Ненавижу твою чёртову справедливость!

Он нашёл справедливость, узнал правду. И заплатил за это слишком высокую цену. Пальцы немеют от холода, но ему лучше, чем им, однозначно. Он ни в чём не виноват. Правда ведь? Он ведь ничего не обещал? − Я тоже тебя люблю… Снег. Повсюду этот чёртов снег. Мертвенно-бледный, жёсткий, холодный снег на много километров вокруг. Уже не тает на волосах, щеках, холодных одеревеневших губах. Игорь Соколовский стоит прямо, не уступая тяжести ветра и горечи утраты. Пальто расстёгнуто, капюшон давно слетел с головы, шарф обнажил тонкую полоску кожи. Но ему до лампочки всё это. Стоит прямо и медленно скользит взглядом слева направо: от могилы отца к могиле дочери. Катя-Катя-Катя-Катюша. Как же так? Он делает несколько маленьких шажков вперёд и все, кто стоят позади, перестают существовать. Ни Жеки с Ниной, ни Любы с Соней, ни Вани. Только Катя. И ещё Игнатьев, который строго смотрит на него с портрета. Не уберёг его дочь, а ведь он доверил ему самое дорогое, что было в его жизни. Ах, Игорь. Не слышал, когда Игнатьев говорил тебе, что Катю нужно спасать. Нельзя ей жертвовать. Ведь он говорил, что придётся предать всех, пожертвовать всем. Причинить боль. Но он явно не имел ввиду её. Только не Катю. Призрак Вики медленно возник рядом. Почти бесшумно прошелестел кедами на тонкой подошве — такими, как были на Вике в день её убийства, − и остановился, поравнявшись с Игорем. − И ты здесь, − прошептал Соколовский, едва разлепив губы. Это чёртов треугольник так и не принёс никому из них счастья. И теперь две его вершины лежали под ногами Игоря, на два с половиной метра под землёй. − Теперь ты довольна? Спросил, косясь на Вику. Она покачала головой, как бы говоря, какой же он дурак. Она была одета слишком легко для этого снегопада — только тонкий чёрный пиджак и блузка с коротким рукавом. Игорь хотел отдать ей своё пальто, даже расстегнул несколько пуговиц, когда она остановила его жестом. Блин, он так и не привык, что теперь она такая. Его совесть. Его долг, его справедливость. Вика не хотела мести, не искала справедливости. Она была способна на многое, на что не был способен сам Игорь. На прощение. − Она и так достаточно страдала, − таков был ответ. − Почему, Вика? Почему всё так голимо? Никто ему не ответил, только чуть позади Нина всхлипнула, прижавшись к Жеке. Теперь ему все верили. Он узнал правду, докопался до сути. Вернул себе дочь. Вернул своё имя. Вернул друзей. Вот только это не принесло ни облегчения, ни утешения. Если бы можно было всё вернуть назад, променял бы он Жеку и остальных на Катю? Вспомнилась свадьба Жеки и Нины, его танец с Катей под песню Брежневой. Вика тогда тоже танцевала. С другим. Тогда он ещё не знал всей правды, но они все были живы. Сколько людей погибло, пока он искал правду. Вика положила ладонь ему на плечо, и он закрыл глаза. Вспомнилось лето, когда они с Катей гоняли на мотоцикле, целовались в парке и трахались в её квартире. А потом он разрушил её жизнь. Ради своей справедливости. И это было несправедливо. Он любил Вику. Он любил Катю. Когда-то раньше он любил Леру. А теперь он с Любой. А Катя любила только его. Она была только с ним. А он много-много раз предавал её. Он разрушил её жизнь, а она всё равно хотела его видеть. Даже спустя девять лет. Он ненавидел её. Он любил её. А для неё он был всем. Ведь она отдала ему и мать, и отца. И свою жизнь. Он простил её. − Ненавижу твою справедливость, − говорит она тихим, срывающимся голосом. Не кричит, как раньше, не истерит, не психует. Больше не лупит его ладонями с наманикюренными ногтями. Не пытается расцарапать лицо. Не набрасывается, как пантера. А просто констатирует факт. Справедливость Игоря — зло и беспредел. Вся её жизнь уместилась в три коротких слова. Любила. Жертвовала. Жила. А у Игоря снова всё впереди. Он вернул себе дочь, точнее, обрёл её. Женился. Простил предательство жены. Помирился с другом. Вернул себе репутацию. Герой. Сколько лет прошло, а так ничего и не изменилось: он по-прежнему брал от жизни всё, что хотел, а другие как-то побоку. Сколько людей погибло… − Катя, − медленно произносит он и вытирает снег с памятной таблички. Вика стоит рядом, взяв его под руку. Кате бы понравилось, непроизвольно думает Игорь, косясь на тонкие бледные пальцы Вики, вцепившиеся в его предплечье. Катя ревновала, Вика ревновала, Лера ревновала. Все его женщины ревновали его. Такая уж их природа. А он? А он просто брал от жизни то, что хотел. И не думал о чувствах других людей. Он простил Катю. Возможно, Вику она и недолюбливала, но стреляла то в него. Смерть Вики была нелепой случайностью. Она просто отдала свою жизнь взамен его. Не подумала о дочери, кидаясь под пулю. Возможно, это был просто рефлекс, ставший уже безусловным, за годы полицейской службы, а возможно — просто любовь. Вика ведь знала, кто отец Сони. И все они знали — его друзья-коллеги. Только он ни о чём не догадывался. И потерял девять лет. Девять лет без Вики и без их дочери. Она пожертвовала своей жизнь, чтобы спасти того, кто был ей дорог. Как бы вернула долг судьбе за то, что не смогла спасти Даню. А теперь судьба пожелала сбить с Игоря процент. Катя ведь тоже кинулась спасать его. Ему бы не хватило пальцев одной руки, чтобы посчитать, сколько раз Катя спасала его и выручала. А он всё просрал. Зачем она вообще вписалась за него? Ведь это его дочь похитили. Его дочь от другой. А женился он вообще на третьей. И только Катя-Катюша была всегда рядом. Сбежала от папочки, чтобы просто его увидеть, даже спустя столько лет. Она бы не сказала «нет», значило ли это, что она бы сказала «да»? Он хотел бы верить, что сказала бы. Но теперь уже никогда не узнает. Присел возле насыпи, покрытой цветами и свежим снегом. Достал бутылку виски из внутреннего кармана, отвинтил пробку и сделал щедрый глоток. Вика требовательно протянула руку, и он, не задумываясь, передал ей бутылку. Сейчас, как всегда, будет поучать его. Скажет, что так нельзя, что на него смотрит дочь. Их дочь. Но. Вика взяла протянутую бутылку и отхлебнула, передала виски обратно. Он зачерпнул немного снега голой рукой и протёр лицо. Отпил ещё немного, и призрак Вики исчез. Вообще все они исчезли. Осталась только могила Кати. И её слова: − Что ты сделал со мной? Что со мной сделал? Мою жизнь — вдребезги… Как же она была права. Ни он, ни Фишер, ни Игнатьев — ни один из них, и ни их деньги не смогли спасти эту хрупкую девочку. Ей не было даже тридцати пяти. Хорошо, что Игнатьев не видит всего этого. − Зачем к дому приходила? − К тебе… − Я никто для тебя, для отца… − Ты — это всё. Всё было кончено. Мать. Отец. Лера. Стас. Вика. Пряников. Игнатьев. Аня. Катя. Сколько их всех можно потерять и при этом остаться жить? − Папа, − закричала Соня и подбежала к нему. Он закрутил бутылку и убрал в карман. Поднял дочь на руки. Повернулся к друзья. Бросил последний взгляд на могилы и первым пошёл к выходу. Чувствовать что-то вокруг. Стоять здесь, ощущая, как виски приятно греет пищевод. Дочь обнимает рукой за шею. Люба стряхивает снег с его плечей. На кладбище кроме них — на много метров вокруг никого. Жека и Ваня ведут Нину, подхватив под руки с двух сторон. Жизнь продолжалась. С глянцевого портрета, одного на двоих, в спину смотрели Аркадий Викторович и Екатерина Аркадьевна. А вот Игорь Соколовский не мог посмотреть им в глаза.