...мы будем гореть в Аду. Осколки обмана

Я смотрела в распахнутое настежь окно, тяжело опираясь ладонями о широкий мраморный подоконник. Ветер, посвежевший к вечеру, раздувал длинные песочные шторы, заставляя тонкий шифон трепетать на сквозняке. Времени, как мне казалось, было не так уж и много, но на светлые стены уже легли оттенки багрянца – солнце, ставшее в предзакатный час цвета запекшейся крови, вот-вот должно было закатиться за горизонт. Я невольно вспомнила кровь на своих ладонях и закрыла глаза, пытаясь отогнать глупое, неуместное воспоминание. Когда это было?.. День? Или два назад? Кажется, будто прошла целая вечность… Я утратила счет времени, после того, как покинула кабинет камерария. Происшедшее совершенно запутало меня, сбило с толку. Я уже не знала что было, а чего не было. Что мне только показалось, а что произошло наверняка… Я потеряла всякую уверенность в чем-либо. Ведь, как оказалось, в этой жизни, в этой странной, глупой, полной противоречий жизни возможно все. От любви и страсти, порожденной одним лишь только взглядом, до зла, ненависти и алчности, копленной годами. То непродолжительное время, что я провела в Ватикане, полностью выбило некогда твердую почву у меня из-под ног. Мое прошлое, настоящее и будущее будто бы сошлись на мгновение в одной точке, а потом просто перестали существовать. И хоть солнце, плавно завершающее очередной круг по небосводу, служило напоминанием о том, что завтра будет новый день, я знала, что для меня все закончилось сегодня. И никакого завтра уже не будет. Хотя, нет. К чему патетика? Завтра неизбежно. Солнце снова взойдет на востоке и сядет на западе, стрелки часов не остановятся и небеса не упадут на землю. Будет новый день, потом ночь, потом день и так снова и снова, до бесконечности. Завтра, я закажу билеты до Женевы. И, через пару дней вернусь в Церн, где меня, должно быть, уже ждут… Жизнь продолжится. Просто, по и-нер-ци-и… А что мне остается? Я еще не настолько сошла с ума, чтобы облить себя горючим и поджечь. Не то, что ты… Я бессознательно потянула руку к воротнику рубашки, под которым покоились старинные деревянные четки… Ты был сильным. Непоколебимым. Твердым в своих убеждениях. Поэтому тебе не было страшно, когда ты выливал на себя ладан, не было страшно даже тогда, когда перед глазами полыхнул маленький огонек на конце спички. Твоя вера не позволила тебе сомневаться, ты не колебался, я знаю это. Но потом… Когда огонь уже охватил тебя, слизывая всю ту грязь, сжигая все то, от чего ты так жаждал очиститься… Ты потерял над собой контроль от боли, начал метаться, только раздувая уже вовсю искрящее пламя, наконец, поглотившее тебя целиком… Всего каких-то пару минут… Пара ничтожных мгновений… несколько вздохов… И тебя больше не стало. Эти бесполезные, ничего не значащие мысли, подобно рассыпанному по дну коробки пенопласту, перекатывались в моей голове, пока я смотрела на стремительно приближающийся закат. Я не могла их отогнать, как не старалась. Они были сильнее меня. И вот в воображении я, сама того не желая, увидела Патрика с лицом, искаженным муками боли, отчаяния и… Облегчения? Ногти с силой впились в ладони – я вздрогнула, отрезвленная болью. Разжав стиснутые в кулаки пальцы, я присела на край подоконника, чувствуя, что просто не в состоянии больше стоять. А потом заплакала. Я честно старалась. Я терпела, душила в себе то, что рвалось наружу. Держала лицо перед всеми так долго, что почти поверила в собственное безразличие к твоей смерти. Но вот, оставшись наедине с самой собой, сломалась. Сейчас, я могла позволить себе быть честной. Да и какой смысл теперь лгать?.. Я задыхалась, давилась всхлипами, зажимая рот ладонями. Из глаз катились слезы, скапливаясь под подбородком, стекая в вырез рубашки. - Почему… Патрик?.. Зачем, за что?.. – бездумно шептала я, опустив голову, - Зачем ты это сделал?.. Я знала зачем. И знала за что. И он знал. - Чертов камерарий… Ненавижу!!! – прошипела я, сквозь стиснутые зубы. …Когда я увидела то видео, у меня подкосились ноги. Будто кто-то со всей силы ударил тяжелым ломом под колени. Ты раздавил меня. Сломал, как восковую свечу. Одним больше, одним меньше… Тебя ведь это не волновало? В тот день ничто тебя не волновало. Ведь, когда совершаешь столь непростительные, преступные вещи, со временем, перестаешь чувствовать вину. Или ты ее и не чувствовал? Ведь цель оправдывает средства… Убить своего отца… Похитить кардиналов… Потом убить и их… Обманным путем захватить Святой Престол и стать Папой Римским… Такой длинный и красивый список. Тебя ведь ничто не останавливало? Так почему бы не включить в него еще и занятие любовью в самом сердце святыни католической церкви, а?.. Даже это для тебя было игрой. Прихотью. Как я могла быть такой глупой? Поверить тебе… Кому? Камерарию Ватикана? Ха… Ха-ха-ха… Интересно, давно ли ты это спланировал? Конечно же, давно… Хотел всех нас провести, и как бы красиво у тебя это вышло, если бы не… Я зажмурилась. Из глаз снова брызнули слезы, стекая по щекам вместе с остатками туши. Мысли причиняли боль почти физически. И страшно было осознавать то, что несмотря ни на что, я всем сердцем желала, чтобы каким-то чудом... Патрик МакКена был жив. Но. Он мертв. И этого не исправить. Я кое-как выпрямилась, утирая ладонью мокрые дорожки на щеках. Вечный город за окном царственно погружался в алые краски, а солнце, прикрывшись пушистыми кучевыми облаками, золотило крыши домов и соборов. Поднявшись на ноги, я с силой отдернула в сторону шторы и распахнула пошире створки окон, чтобы впустить в комнату этот дикий закат. Наконец, все помещение оказалось залито мягким, бордовым заревом. Полупрозрачная легкая тюль колебалась на ветру, призывно вырываясь из провала окна навстречу Риму. Обхватив себя руками, я наблюдала за небесами, размышляя, как сейчас, наверное, красиво в Пантеоне, где все помещения погружены в эту алую дымку, цвета кардинальских сутан. «Интересно, а в Аду есть небо?..» - пришел мне на ум глупый вопрос, и я горько усмехнулась, только сейчас поймав себя на том, что все это время бессознательно перебирала четки, которые так и не сняла с шеи – самое драгоценное, что у меня осталось. Последний осколок твоего обмана, с которым я, пожалуй, не смогу расстаться. Стащив через голову, я сжала их в кулак и поднесла к носу – от дерева веяло ладаном, можжевельником и чем-то еще. Неуловимо-горьким, но в то же время приятным. Будто родным. Так иногда пахнет от подушки, если долго не менять наволочку – смесь шампуня, одеколона, волос и простого человеческого запаха… Неужели это твой запах? Сердце отвратительно защемило. Поглаживая пальцами отполированные до блеска горошины, я невольно провалилась в очередное воспоминание… Ты одел мне их на шею прежде, чем мы вышли из твоего кабинета. Положив руки мне на плечи, ты склонился ко мне и коснулся губами моего лба, пробормотав что-то на латыни. Что-то, что я не расслышала… - Зачем это? – спросила я, положив ладонь поверх твоей руки. Ты как-то рассеянно улыбнулся, будто бы и сам не знал, зачем. - Путь Бог хранит тебя, Виттория… - прошептал ты, сжав мои плечи чуть сильнее, - Что бы ни было. Я покачала головой, сама же мечтая только об одном – чтобы этот момент длился вечно. Чтобы ты вечно сжимал меня в своих руках… Наконец, ты отошел на пару шагов, охватив меня взглядом прозрачно-синих глаз. Такой спокойный… Умиротворенный. В то время как у меня внутри все рвалось на части. Откуда, скажи мне, камерарий, откуда у тебя взялись такие дьявольские глаза? Когда я смотрела на тебя тогда, мне отчетливо казалось, что я знаю тебя невероятно давно… Будто мы были знакомы с самого детства. И, разлученные на десятилетия, сегодня мы встретились вновь, узнав друг друга среди десятков, сотен таких же… Что чувствовал ты, смотря на меня тогда? Твой взгляд казался мне таким проникновенным, внимательным, сосредоточенным… Будто ты старался запомнить этот момент максимально точно, ничего не упустив… Твои глаза… Почему мне казалось тогда, что твои дьявольские глаза полны скорби? Или, может быть, тоски? Будто бы ты знал, что мы с тобой больше никогда не увидимся. Я не смогла удержаться – это было выше моих сил. Ты манил меня словно магнит металл. Это чисто физическое притяжение, его нельзя побороть, как бы ты не старался. Приблизившись – осторожно, медленно, чтобы не вспугнуть (Боже, если бы я знала тогда, что бояться нужно именно мне) – я поцеловала тебя в последний раз. Ты ответил – нежно, нерешительно, робко. И от этого еще более волнующе. А потом обнял меня. Мы молча стояли посреди твоего кабинета – я, склонившая голову тебе на плечо, и ты – прижавшись щекой к моему затылку. Я чувствовала твое теплое дыхание по своим волосам… Боже, даже сейчас это воспоминание вызывает у меня дрожь. Ты был великолепным актером, камерарий, я снимаю перед тобой шляпу. …когда мы наконец вышли из твоего кабинета, мне показалось, что я каким-то непостижимым образом перенеслась из одной Вселенной в другую. И здесь, в этой Вселенной, мы с тобой были совершенно чужими друг другу людьми, разъединенными пропастью непримиримых противоречий – религией, наукой, верой, принципами… но в то же время, мы оставались с тобой едины. До самого конца. Одной тайной. Нашей тайной. А, впрочем… Теперь, только моей.