Обещание

В нетронутой тишине подвала, за закрытой дверью на самых последних ступенях, там, куда еле-еле попадали солнечные лучи сквозь крошечное грязное окно, сгорбившись сидел солдат. Его встрепанные волосы прилипали к лицу, прозрачные капли стекали с носа, падая на обветренные, опухшие губы. Чувствуя солоноватый привкус пота, он морщился, представляя в своем воображении нечто гадкое, скользкое и более противное на вкус. От этого его передергивало, но спустя несколько секунд он овладевал над своими ощущениями и снова приходил в норму. Норму? Нет, скорее состояние, которое вряд ли можно было бы назвать нормальным в его ситуации. Тихий скрип деревянной двери по холодному мраморному полу прервал рассыпанное в подвале безмолвие. Парень отреагировал на это не сразу. Лишь спустя время он медленно повернул голову, ощущая, как хрустит его шея, но не обращая на это особого внимания. Его взгляд остановился на невысоком человеке. Один его глаз был подбит, от этого его привычная смешная улыбка казалась устрашающей. Уголки ресниц были обожжены, на носу большая царапина, из которой сочилась старая добрая кровь. И так каждый раз. Отправляясь за стены, вернуться не раненым было невозможно. Что уж там говорить о смертях. Это было что-то вроде традиции, которую все должны были исполнять из месяца в месяц. Считалось, что солдат не получивший ранения, был уже не солдатом, а бесполезным куском мяса. Жан долгое время не хотел с этим примеряться, но сдавшись в свой последний раз, когда он поступил в разведывательный отряд, он понял, что эта традиция действительно достойна уважения. Теперь в его глазах горели совсем другие амбиции и цели, а перед ним стоял обезумевший парень, готовый порвать всех и вся в своем сокрушительным гневе. Но разделять с ним свои взгляды Жан не намеревался. Он понимал, что это были пустые слова, всему нужно время и терпение, а главное, четкий план, по которому нужно действовать. Именно это его и раздражало в Эрене Джагере - его пустая, но громкая, восхищающая душу, речь. Парень, тот что пониже, немногословно кивнул. Стараясь не глядеть на своего товарища, он по-дурацки улыбнулся чему-то и сказал: — Все тебя уж заждались... Пойдем, Жан. Второй солдат мигом отвернулся от его задорных, но полных боли глаз. Уж кто-кто, но только не лысый мальчуган Конни. Кричать на него - это все равно, что разговаривать с деревом. — Я скоро буду, — твердо ответил мужчина, скорее даже сам себе, а не ему, сжимая свои плечи. Зачем он это делал, он не понимал, но так ему становилось легче. — Хорошо! — громко выкрикнул тот и хотел было подбежать к Жану и стукнуть его по плечу, ради дружеской поддержки, но, шагнув вперед, он почувствовал, как был напряжен его друг, и решил, что сделает это в следующий раз. Уходя, Конни все смотрел и смотрел на него, размышляя над его поступками и действиями. В последнее время Жан был сам не свой. Теперь он больше не заикался об надоедливом Джагере и об его громких словах, хотя раньше не проходило и дня, чтобы Кирштайн не выплеснул свои эмоции на кого-нибудь ближнего. Теперь он больше не стремился к чему-то высокому, значимому и идеальному. Конни подумал, что, может быть, в этом виновата вечно разгуливающая рядом с Эреном Микаса? Ведь Жан и о ней говорил, о ее темных волосах и полных решительности глазах. Спрингер слушал его каждый день, и втайне даже злорадствовал, что такая, как Микаса, не достанется ему. Было бы даже лучше, если бы она никому не досталась. Жан все еще сидел и не двигался. Противный скрип раздавался у него в голове еще несколько минут после закрытия двери, раздирая его мозг и мысли на тысячи частей. Кажется, он чувствовал, как кто-то царапает своими длинными и острыми когтями по его черепной коробке. И с каждой царапиной этот кто-то подбирался все ближе и ближе, пока... «Ну вот и все», — заключил Жан про себя, удивленно уставившись в стену. «Я окончательно сошел с ума». Частицы пыли летали в воздухе в головокружительном танце. Одинокие лучи солнца освещали их, придавая им некий таинственный блеск. От этого зрелища у парня помутнело в глазах, поэтому, прежде чем разглядеть того, кто перед ним стоял, он несколько раз вытер слезы с ресниц. Одна капля пота стекала по его лбу, попадая в еще не зажившую до конца рану и нежно раздражая глубокий порез. — Хей, дружище... — раздался мягкий голос со всех сторон, проникая в самую глубь подсознания утратившего реальность солдата. — Почему ты один? Словно вжимаясь в стену, Марко едва улыбался, глядя на красные глаза своего друга. Они кажутся ему все еще такими родными, хотя видел он их в последний раз очень давно. С той самой минуты, разлучившей их навсегда, он не считал время. — Не хочу разговаривать сам с собой, — Жан погрузил свою голову в колени, не желая смотреть на знакомый ему силуэт. — Почему ты не идешь к ним? — задал второй вопрос парень напротив, немного отстраняясь от стены. Покачиваясь из стороны в сторону, он улыбался, стараясь обратить на себя внимание своего товарища. Но понимая, что это бесполезно, он медленно подошел к нему и присел на колени, кладя ему руки на плечи. Жан вздрогнул. Он поднял голову и посмотрел в эти до боли знакомые глаза. Как же ему хотелось сейчас обнять его, как же хотелось прикоснуться и почувствовать тепло его рук и его горячее дыхание. Но его трезвый разум продолжал твердить ему, что это ничто иное, как туманящая разум иллюзия. — Не знаю, — честно признался парень. Его бледные обветренные губы слегка тряслись. — Может быть, я боюсь потерять еще одного близкого человека? — он посмотрел в шоколадные глаза, думая, что сможет найти в них ответ. — Если ты не пойдешь - погибнут многие. Это ведь будет хуже, правда? Или тебе именно этого и хочется? — Марко присел рядом с ним. Его тонкие худые пальцы, немного кровоточащие около ногтей, стали стучать по коленям. Жан всматривался в них и втайне желал взять его за руку, чтобы успокоить этот бешеный темп. — Наверное, я приношу много шума, — словно читая мысли своего друга, сказал Марко. — Твои товарищи наверху, они ищут тебя. Поднимись к ним и иди. Ты должен, это наш долг, сам ведь так говорил... — Если я уйду, мы больше не сможем поговорить, - подведя итоги, вздохнул парень и нарочито уставился своими золотисто-медовыми глазами в стену. Легкая рука коснулась его плеча, дотрагиваясь до шеи и освежая ее свои холодом. Жан тихо вздрогнул, чувствуя, как горячие струи пота катятся по его спине, впитываясь в одежды. Еще никогда, никогда, как кроме перед выступлением в бой, он так не волновался. И что его заставило начать дрожать? Ледяные прикосновения человека-призрака, или, может быть, чувство страха, занимавшее сейчас все пространство в его голове? Второй вариант был ему ближе. — А что если сможем? Кирштайн прислонился к нему всем телом, обнимая трясущимися руками его спину. Даже так, пусть это его глупое воображение, пусть Марко - всего лишь еще один образ в его голове, Жан надеялся, что ему удастся дотронуться до него. И он не ошибся. — Ха-ха, Жан, ты чего? — заулыбался парень, обнимая его в ответ. Его руки тоже стали неожиданно трястись, и Марко явно был этому не рад. Сквозь толщу одежды, сквозь толщу нерешительных действий, Жан чувствовал какую-то тревогу на лице своего друга. И от этого он еще больше понимал, что перед ним не какая-то пустая оболочка, а настоящий, ранее всеми забытый, кроме него, Марко. Не сказать, что другие солдаты не скорбели по нему, они относились ко всем умершим ровно. Просто все понимали, что так должно быть, и не каждому дано право вернуться живым. Но Жану было не все равно. Ему снились сны каждый день, и в каждом таком сне он чувствовал себя убийцей. Его разум настолько запудрил ему мозги, что он и позабыл из-за чего погиб его лучший друг, почему это случилось. И даже сейчас его голова снова подводит его! — Т-ты обещаешь, что останешься со мной? — взмолился он, вскидывая руки ему на плечи. Человек, чья решимость и непоколебимость всегда висела на одном и том же уровне, чья гордость была выше всякого, сейчас просто ломался на глазах. Его рвали сомнения, терзания и боль. Откуда она взялась, Жан не понимал, он готов был сейчас осесть на колени и орать во все горло, зовя на помощь. Но тот, кто мог ему помочь, сейчас был рядом с ним, и поэтому Жан не принимал каких-либо действий. — Конечно, — беззаботно ответил Марко, одарив его своей неуверенной улыбкой. — Я вернусь! — не сдержавшись, выкрикнул Жан. — Вернусь сюда! И ты будешь ждать меня, ясно?! — не замечая, что едкие соленые слезы текли по его щекам, Жан продолжал кричать на него. — Я буду ждать тебя тут. Последняя фраза прозвучала как обещание. Сознание уже не терзало его, все было настолько ясным, что в жарком воздухе Жан замечал спокойные движения ранее бушевавших частичек пыли, и от этого его тягота на душе отступала. Несмотря на выкрики наверху, ему ужасно не хотелось уходить, но желание вернуться теперь было сильнее желания остаться. С новыми силами он встал с колен и посмотрел еще раз на своего товарища. Все те же шоколадные и полные жизни глаза, пронизывающие его добрым взглядом. Жан дотронулся до его щеки, проведя большим пальцем по мягкой розовой коже. — Ну же, иди. Я буду ждать, — Марко обнял его на прощание. Осторожно выпуская его из объятий, он убедился в том, что теперь Жан не изменит своего решения. — Смотри мне! — засмеялся он, закрывая за собой скрипучую дверь. На некоторое время в подвале повисла тишина. Негромкие шаги наверху окончательно стихли, и Марко понял, что его товарищ уже покинул здание. Смотря в окно, он видел, как Жан уходил вместе со всеми и улыбался непонятно чему. Иногда он оглядывался назад в надежде увидеть своего друга еще раз, и с каждым этим его поворотом на все 180 градусов Марко становилось больнее. В том самом подвале, в ту самую ночь, надоедливая пыль в этом проклятом воздухе больше не витала. Старые книги были чисты и опрятны, своим величественным видом они восседали на полках. В этом месте они действительно были единственными правителями, и тишина и спокойствие обрушивались только с их позволения на эту маленькую комнатку, никем больше не посещаемую. Ночная луна висела в небе, словно говоря о несчастье. Из-за огромных и пушистых облаков звезд не было видно, но лунный свет все-таки смог пробиться сквозь тучи и стекла окон и рассказать пустоте о том, что в это тихое и уютное место больше никто не вернется.