Новогодняя дуэль.

      — Я тебя сейчас этой мишурой задушу! — угрожающе прорычал Йогурт, распрямляя наискосок перед собой пышную мишуру блестящего мандаринкового цвета. Она забавно прошелестела, защекотав замершие в мёртвой хватке пальцы Йогурта.       — Да-а? — Ливиу выразил показательное удивление, хлопнув себя по груди левой рукой. Она была в тёплой красной варежке, усыпанной серебряными снежинками. Запястье было обрамлено белым пушистым мехом. — А ты догони! — бойко выкрикнул наглец и со сверкающими золотом глазами пустился в бег, разворачиваясь в сторону движения лишь на ходу.       Правда, накрылся его побег новогодним колпаком. Лёгким, но таким невовременным!.. Ливиу тут же врезался во вставшего в сверкающем дверном проёме Лёшку.       — Что вы тут опять устроили? — напустив на себя всю грозность, задал Алексей вопрос. Его глаза недобро сверкали, только ужаса это вызвать не могло.       Оба спорящих прыснули со смеху и даже не попытались это скрыть. Мамочка и без того не славился злостью, так ещё и еловая ветка, прицепленная к пушистому венку, сделанному из задорно шелестящей мишуры, пером птицы-холода возвышалась над его головой и образовывала что-то вроде…       — У тебя ветка на «фак» похожа! — без стыда и совести выдал Ливиу и, ловко пронырнув под выставленной ради остановки наглеца рукой Алексея, умчался прятаться от очередного проезда по мозгам. Его, конечно, было не избежать, однако Ливиу будет удирать от него, покуда в угол не зажмут.       Йогурт тяжело вздохнул и отвёл взгляд на окно. На улице лёгкими снежинками шёл снег. Он мягко кружился в неспешном новогоднем вальсе, и парой ему был нежный, пусть и холодный ветер. Вся эта белизна, которой не могли похвастаться даже альбиносы, вселяла в душу Йогурта светлую веру в добро, невинный смех и волшебное чудо. Он даже залюбовался таким чуждым ему пейзажем. Почему чуждым? С течением лет и воды климат менялся: каждый год зимы становились чуточку теплее, и каждой такой зимой снега выпадал всё меньше, меньше и меньше… Это было не заметно тогда, но сейчас Йогурт понимал, что безвозвратно было потеряно им и его друзьями. С не таких давних пор они почти позабыли, что такое снег. Однако под конец года компания урвала шанс встретить Новый год среди огромных снежных барханов! Фактически, это как выигрышный лотерейный билет, который был в последний момент взят на кассе. Как давно он не ловил ртом освежающие снежинки! Не плюхался в глубокие, обжигающие кусающим морозом разгорячённые смехом щёки, сугробы, и не чувствовал покалывания в красных оледеневших руках. Наверно, в рядовой зимний день Йогурт бы и подумать не мог о таком поведении, не то, что позволить его себе; но в последние мгновения года он был готов на всё ради веселья… Неужто тому идиоту, вечно на рожон лезущему, удалось вселить в Йогурта новогоднее настроение? Сто пудов этот чёрт подколодный с кем-то поспорил на бутылочку шампанского… «Да не, бред какой-то», — с едва горящей улыбкой успокоил он себя.       Однако со мчащимися, как на санках с горки, мыслями, Йогурт забыл о присутствии второго. А именно Мамочки. Это было ему вовсе не свойственно. Скорее всего, Йогурт просто упорно не обращал на Мамочку должного внимания. Может, стыдно было. А может, повторявшаяся из раза в раз беседа начинала надоедать. Вот что он нового услышит? Ни-че-го.       — Что у вас опять произошло?! Вы что, даже ёлку спокойно украсить не можете?       Вопрос Алексея был справедлив: что ни поручи этим двоим, исход всегда был один — приходилось разнимать возникшие на пустом месте их пылкие споры. Иной раз на разъярённых товарищей даже краешком глаза взглянуть было страшно! Вот даже Гринча спугнуть могут, ей-морозу! Но Мамочка чётко понимал, что если он не подоспеет как можно раньше — они друг друга шпагами пронзят и не моргнут! , потому что вот этот вот не прав насчёт количества пущенных в какого-то там немецкого Юнгера снежков, которые были диаметром в пять сантиметров и шесть с четвертинкой миллиметров во время Рождественского перемирия! Это порядком надоедало, а в последний день года вообще не хотелось подобного слышать.       — Ну что там? — послышался крик с кухни. Одна из мадам, ответственных за готовку, интересовалась, живы ли те придурошные. Да-а… похоже, их злобные выкрики сотрясли весь дом. Впрочем, этот дом, на радость праздничную, уже не ужаснулся.       — Всё нормально, Гина! — с закаченными в сторону кухни глазами уверил Йогурт, а после дрожащего выдоха, в котором за двенадцать секунд выразилось Вселенских масштабов негодование, начал:       — Он меня заколебал! — и закончил на этой трясущейся ноте, не видя смысла продолжать речь. Всё равно бы никто ничего нового не услышал: куда он лезет, шило в одном месте, заприте его где-нибудь в чулане, что он как собака бешенная и так далее…       К ним, уже не выдержав, заглянула Гина. В красной шапке с белым барашковым помпончиком и серёжками-ёлочками. Она была одета в зелёный свитер, на котором были вышиты слова:       С Новым годом! ❄ Feliz año nuevo! 🎄 Ени йыллан! ☃ З новым годам! 🕛 Жаңа жыл құтты болсын! 🥂 Жаңы жылыңыздар менен! ✧ Laimīgu Jauno gadu! 🎆 Laimingų Naujųjų metų! 🎇 Ла мульц ань! 🍷 Соли нав муборак! 🦌 Янги Йилингиз Билан! З Новим роком! 🍾 Head Uut Aastat! 🎅 Շնորհավոր Նոր Տարի! 🎉 გილოცავთ ახალ წელს! 🍊 Yeni İliniz Mübarək! 🎁 新年快樂！🎊 Happy new year! ❆       Иными словами, свитер Гины пестрил символами двенадцати ноль-ноль и поздравлял всех с уже не заснежнегорным праздником. Свитер, да и в целом день-ночь пропах дурманящим запахом смолы и сладких мандаринов, чей аромат щекотал нос.       В одной руке «ёлочка с открытками» держала большую ложку, которую уже успела искупать в майонезе всеми любимой оливьешки. Похоже, дамы (а вы что думали, она одна на ораву готовит?) уже успели намешать первый тазик колбасы, солёных огурчиков, яиц и картошечки. Надо бы попросить их брызнуть на всё апельсинкой, а ещё лучше — мандаринкой.       — Хоть звук издадите, на холодец вас порублю! — с размашистым замахом, под которым не дай Дедушка Мороз оказаться, она вскинула ложку, и прохладные брызги от майонеза стремительно попали на щёку Йогурта. К слову, они кляксами остались на лице и изображали милого кролика. Но было Мамочке и Йогурту не до умиления: в словах Гины, в отличие от Лёшкиных, не существовало грозности. В них было последнее китайское предупреждение… Слышать подобное от Гины было воистину страшно, и даже жуткий Гринч бы собрал манатки и ломанулся отсюда подальше. Что ж, наверно, компании повезло, ведь системы охраны надёжнее, чем Гина, никто б и придумать не смог! И Йогурт, и Мамочка нервно сглотнули. Их сердца даже не знали, биться ли им быстрее для побега, или замереть ледышкой, чтобы остаться непочуянными… Никому не хотелось оказаться под горячей рукой этой миссис.       — Гина, иди дальше нам покушать делай…– Алексей пошёл на риск получения порции словесных гонялок цокающей гирляндой. «Я разберусь», — и всё же, Лёшка охладить умеет.       Он и Йогурт проводили Гину смирным, как стройные ряды елей вдоль зимних, забитых пробками дорог, взглядом.       — А теперь к тебе, — Мамочка повернулся к Йогурту, явно настроенный на пламенную речь.       «Только не это!..» — взмолился про себя Йогурт. Как же он надеялся на то, что про него забудут! Вместе с фразой Лёшки эта надежда полетела обратно на фабрику игрушек.       «Мне неважно, что вы там не поделили, но постарайтесь хотя бы один день друг другу мозги не выносить! И нам заодно! — Мамочка закончил на раздражённой ноте. Но после он не спеша прикрыл глаза, опустил напряжённые плечи и выдохнул. — Ёлку я уж сам украшу, а вы идите и найдите стол», — членораздельно велел Лёшка.       «И без споров о том, какая царапина когда была засажена!»       — Понял, — по-солдатски сказал Йогурт. Несмотря на всю свою неприязнь к Ливиу, он извернётся, как угодно, чтобы сделать так, как велит Мамочка, потому что не хочет портить настроение ему. Да и всем остальным.       Место происшествия было почти покинуто, да Йогурт замер ледяной скульптурой с одним вопросом в голове:       — А куда тот смылся? — всячески избегая имени Ливиу, на автомате спросил Йогурт и поднял потупленный взгляд на уже отошедшего от раздражения Мамочку. В «скульптуре», словно после кусачего морозца, ожила надежда: может, он больше не увидит Ливиу аж до следующего года?.. Ну правда! Сейчас в доме ни малейшего шороха, ни даже лёгкого вдоха не издавал разведчик класса «подарок под ёлкой», а по совместительству и похититель крабовых палочек уровня «когда две хозяйки на кухне».       — У вас взаимное нежелательное-друг-друга-нахождение, иди уже! — в Йогурта с пластиковым звоном прилетел глянцевый ёлочный шарик. Он, красный и с золотой верёвочкой, отскочил он живота Йогурта и покатился по полу, как ему вздумается. Олень с полосатым чёрно-зелёным шарфиком, изображённый на нём, как будто с горки кубарем покатился! Йогурт поднял на Мамочку требовавший объяснений жёсткий взгляд, но задорная улыбка, украшающая лицо Лёшки, уняла желание зашвырять того ледышками, несмотря на явный посыл прочь от ёлки.       Йогурт всё же не оставлял безосновательной надежды на то, что принести стол ему посчастливится в одиночку… Да-да, тот самый лакированный, из тёмного дерева раскладной стол, который готов оторвать ваши пальцы к чертям! И ещё так издевательски створками: «Кздыньк-кзды-кздыньк…» — делать. Что ж, здесь надежда была только на то, что Дед Мороз и без письма услышал последние в этом году отчаянные мольбы всех силачей: «пусть он меня не перешибёт, только б не перешибёт…»       Как видно, каждый последний день в цепочки три-шесть-пять великодушный Дед Мороз Красный Нос, готовясь к кругосветному путешествию в заснеженном Великом Устюге, умудряется оберегать тысяча молодых парней и девчонок, которые осмелились взять в руки это нечто…       Когда Йогурт был готов открыть почти забытую дверь в кладовку, где праздновал Новый Год весь собранный за прошедшие 365 дней хлам, его рука внезапно окоченел в паре сантиметров от ручке. Там уже кто-то копался… Аргх! Да неужели снова он?!       — Не ссы, заходи! — крикнул Ливиу через дверь, а после раздался грохот. Йогурт аж вздрогнул. Что ж, если это его план свести Йогурта в могилу, то Ливиу выбрал верную стратегию.       — Эй, тебя там не похоронило? — он мигом открыл дверь и до боли впился глазами в темноту. «Лишь бы да! — взмолился и чихнул. — Дай Бог».       Вопреки утвердительному сигналу, откуда-то с пола раздалось звонкое: «Не-е! Ниху…»       — Я понял! — на грани срыва оборвал Йогурт, и тут же зашёлся в кашле из-за витавшей в воздухе пыли. Только не говорите ему, что она весь год здесь к празднику готовилась, коллекционировалась. — Ты где…?! — едва не слетело с уст лёгкое оскорбление.       — В караганде, — огрызнулся Ливиу, с ворчливым кряхтением выползая из-под завала лакированной мебели. — Тут я, — было добавлено.       — Ну да, а я крот слепой. — ехидно усмехнулся Йогурт, на переднем плане держа в голове наставление Лёшки. Только оно удерживало взгляд Йогурта на Ливиу, только просьба Мамочки успокаивала его шаловливые нервы, которые уже плясали под Куранты. — Короче, сопляк, нам надо стол на кухню притащить, — прежде, чем Ливиу был готов закидать Йогурта острыми, как кристаллики замёрзшего снег, словами, продолжил он. Хотя, навряд ли опережение «New-year-express»’са, точное аж до миллисекунды, спасёт.       — Э! — не понял Ливиу. Фраза Йогурта подействовала, как допинг, и вот Ливиу уже пафосно стряхивает с себя пыль, а особенно с длинной белой бороды от костюма Дедушки Мороза. — Обалдел? У нас всего немного лет разницы, дед-маразматик!       Йогурт прыснул со смеху. Без слёз на Ливиу не взглянешь. «Кто бы го…»       — ТАК, ТОВАРИЩИ-И! — от вкрадчивого, пусть и громкого голоса Гины у спорящих перехватило дыхание. Они мгновенно приготовились слиться со стеной, врасти в эту стену, если услышат шаги.       В общем, в нервном ожидании затихли оба. Борода одного из них упала с одного боку лица, да поправлять — себе дороже. Говорят, Гина умеет слышать свист воздуха даже при малейших движениях… Говорит ли Йогурт Ливиу, иль Ливиу Йогурту — в обоих случаях один другого не услышит, ведь в ушах их отдаются звонкие, частые стуки собственных сердец.       Вскоре Ливиу и Йогурт переглянулись.       — Ну этот ваш стол! — халатно было заявлено первым. — Давайте лучше…       — Это Лексеич попросил. Засунь свои идеи в одно место и потащили! — Йогурт устало потёр закрытые глаза большим и указательным пальцем. За что ему этот придурок в пары достался? Знает же Лёшка, да и все остальные, что ставить Йогурта и Ливиу вместе — идея гиблая и едва не смертельная, но чего они добиваются? Собственного смеха? Да нет, их друзья не такие… Их примирения? Да, это уже больше похоже на правду. Только этого будет недостаточно.       — В твоё? — усмехнулся Ливиу. Он издевательским взглядом смотрел на Йогурта, а у улыбки была саркастическая октава. Даже две! А Йогурту казалось, что все три! Создавалось впечатление, будто Ливиу что-то задумал. С наивысшею вероятностью так и есть: у Ливиу всегда есть идеи. Только они осуществляются сразу же после их рождения. Сейчас же, судя по всему, у Ливиу стремление только одно — просто побесить Йогурта. Который рыкнул:       — Скажи, где ты хранишь свой Оскар «За отличный талант раздражать людей и долгую жизнь без мозгов»? — съязвил Йогурт. Вообще, он зуб даёт, что если бы Ливиу был немым, споры между ними бы и не вспыхивали никогда.       — Ты его забрал, — тут же последовал ответ, и Ливиу с видом победителя отошёл к спрятанному под всевозможным тряпьём столу.       — Года попутал? — в вопросе уже был откровенный наезд.       — ГДЕ НАШ СТОЛ?! — с выраженными паузами донеслось с кухни. Спорщики аж головы в плечи вжали. Однако что на чёрта гнать? Повезло: это не Гина гневалась, а её подруга, Родика. И слава Богу, сосулька мимо голов пролетела… А то раз — и не было бы их. У Ливиу и Йогурта аж от сердца отлегло…       И снова ёкнуло — их осенило. Ведь «Снегурочки» вместе хлопотали на кухне, готовя салаты да бутерброды с маслом и икрой. Значит, и Родика, и Гина были там. И стол нужен был обеим.       Ох, не дай Бог дамы удумают делать холодец…       — Давай через окно, пока не поздно… — дрожащим шёпотом предложил Ливиу, даже забыв, кто рядом с ним стоит.       — Замёрзнем… — Йогурт сглотнул. — насмерть… — еле слышно ответил он.       — Ты хочешь замёрзнуть или поделить тарелку со мной?       Этот резвый шёпот, который только благодаря чуду не сопроводился подзатыльником, вывел Йогурта на смех.       — Э! Что ржёшь? — Ливиу с откровенным возмущением пихнул того в плечо. Нашёл тот время посмеяться, когда их сейчас либо на салат порежут, либо на волю Генерала Мороза отдадут! Так ведь не факт, что его брат, милостивый Дедушка Мороз, придёт на помощь. Наверно, в подарок надо было просить не ракету, а хорошее настроение Гины.       — Я!.. — Йогурт заливался смехом, что, впрочем, не мешало выдавить чёткие слова вместо невнятного хрипа. — Не о том!.. — на этом его способность говорить полностью вытеснил хохот.       — Что ж, «каждый думает в меру своей распущенности», — с ехидной улыбкой процитировал Ливиу, буквально заливая целую канистру керосина в пламя. — Заканчивай со своими яойными мангами на ночь!       Йогурт мигом посерьёзнел. На лице не осталось ни тени смеха, от которого мгновением ранее он едва не умирал, задыхаясь.       — Клевета! — взъелся он. — Я такое не читаю! — уверенно заявил Йогурт, прожигая Ливиу немигающим взглядом.       — Да, извини… — Ливиу напустил на себя раскаивающийся вид и опустил взгляд в пол. Он заметно погрустнел, но только для того, чтобы через пару секунд весело заявить: «Ты ведь такое только фотографируешь!»       В чём-то это было правдой. Йогурт любил фотографии, а иногда даже был ими очарован. Нередко он приглашался на мероприятия не только в качестве гостя, но и фотографа. Но иногда запечатленные им моменты тщательно скрывались от чужих глазах, в том числе и товарищеских. Что, для не сведущих в фотографичном деле открывались немыслимое просторы для фантазии по вопросу «что он такого прячет?»       Ливиу искусно владел словами и речью, а особенно в споре. Он мог ими как убить с позором, так и воскресить с честью. Принимая это во внимание, легко понять, что взбесить кого-то своей пылкой речью он мог быстрее, чем кто-то бокал в бой часов выпьет! Это преимущество давно использовалось хозяином в качестве козыря в рукаве, а в его случае рту. и главного оружия везде и всегда. Подсобляла это тонкая шпага, верная его подруга, которая и сейчас элегантно болталась на поясе. И пусть кто-то вякнет, что украшение под сладкую трость ей не идёт! — тот сразу станет шашлычком, а после оливьешкой.       Йогурт доблестно держал спокойствие, однако достигнуть умиротворения снежинок, которые размеренными и умиротворёнными кружевами спускались к уже упавшим подружкам, ему не удавалось.       После остужения головы и приведения мыслей в чёткий порядок, Йогурт заговорил: «К твоему сведению»…       — СТО-О-ОЛ! — грянуло на весь дом от Родики.       — Ярик Осмомысл! — ругнулся тот, кого прервали. Только успокоился, снова сердце в пляс…       Не было уронено ни звука. Ни Ливиу, ни Йогурту не хотелось в очередной раз огрести от остальных, поэтому они живо ринулись к складному деревянному столу, от которого пахло лаком для мебели, и со скоростью Новогодних каникул небрежно поскидывали с него барахло: тряпки, газеты… «Брянц! Гр-р…» — это какая-то чашка упала… Затем спорщики взяли стол за концы по длине и снова начали решать свои вопросы. На этот раз они не смогли поделить то, как будут выходить: кто первый, а кто последний. В чувства привёл — а может, и вывел из них — очередной разъярённый вскрик дам, которые, казалось, будут ждать обоих с тяжёлыми сковородками в руках. Ливиу и Йогурт, метелью согнанные из чулана, будто на обращение президента, быстро оказались в кухонном проёме. И тут же схватили во лбы по холодному подтаявшему снежку. Несмотря на крепкость, они разбились на несколько холодных комочков, часть из которых плюхнулась на пол, разбрызгивая снежинки и капельки ледяной воды, а другая часть осталась на лбу попавших под снежный обстрел парней.       — Ай! — Ливиу явно не ожидал такой подлости от товарищей. Он вздёрнул руку и резким движением сбросил со лба крупный прилипший полукруг снега. Он, будто фейерверк, вновь распался на более маленькие части. В основном они попадали на одежду, но ещё и в салаты, которые стояли на полу, будто соты.       — Вы целых десять минут тащили сюда стол! — с жаром, от которого этот снег точно растает, начала Родика. — Мы по этим салатам едва не ходили! — взорвалась она. От поварихи так и веяло гневом. Только это вызывало лишь смех: на её голове стояла пластиковая миска, из которой торчала ложка. Только чудом она не падала! Но так смешно тряслась, что со смеху прыснули всех: и Йогурт, и Ливиу, и даже Лёшка. Но только не стоявшая за спиной Родики Гина, в чьих глазах сверкали молнии. Её молчание добивало…       «Тихо, Родика», — после самоуспокоения жестом попросил Лёшка, положив недрожащую руку на едва не трясущееся от злости плечо психующей. Наконец, услышав её недовольное сопение, которое растолковывалось как: «Я не спокойна, но буду молчать, и очень хочу, чтобы они получили по мозгам», — Мамочка немигающим взглядом уставился на Йогурта и Ливиу.       Те старались не хохотать. Точнее, Ливиу старался не хохотать, ведь Йогурт уже давно успокоился. Второй, с брошенной на шее мандаринковой мишурой, с пустыми глазами ждал возможности уйти. Конечно, было понятно, что ради достижения той цели придётся выслушать нотации. В целом, к ним уже был иммунитет у обоих.       — Вы даёте себе отчёт о своих действиях? — главным Мамочкиным оружием было непоколебимое спокойствие. Алексей будет ждать ответа столько, сколько потребуется. В то время виновники же не посмеют и шагу лишнего сделать: знают, что им тут же прилетит пощёчина.       — Мы… — Йогурт вдохнул полную грудь воздуха, собираясь дать полное пояснение произошедшему, но Ливиу этого не позволил:       — А вы, скажите на милость, отдаёте отчёт о ваших действиях? — эмоционально накинулся он. Похоже, Ливиу придерживался позиции «самая лучшая защита — это нападение». — Вы вообще понимаете, что нам теперь эти снежки упавшие убирать? — он взмахом руки указал на все те тарелки, в которые попали дары зима. — А не… — понял, что аргумент, мягко говоря, не катит. — А если мы заболеем? — нашёл он зацепку. Конечно, всё преувеличивалось в бессчётное количество раз, как снежинок в сугробе, размером с Великий Устюг. Но, на самом деле, идея со снежками показалась ему блестящей. А то, что она пришла на ум товарищам — Новогодним чудом, потому что они не такие тяжёлые, как сковородки, и не такие острые, как вилки или даже ножи, которые, повелеваясь бесконтрольному бешенству Гины, могли бы в них прилететь. И это отношение к задумке ни от кого не пряталось. Ливиу выкрутил свою харизму на максимум, мимика была поставлена на самый комический режим, а чётко поставленная актёрская речь вобрала в себя все юморные интонации, которые можно было бы откопать в сугробе над золотой жилою. Он бойко продолжал отчитывание товарищей, сочиняя возмущения на ходу: «не стыдно ли вам, уважаемые, красть снег у зимы?», «как вы вообще посмели убить столько снежинок ради нас!», «а если бы мы вообще умерли?».       Цель клоуна, под ушами которого висели ёлочные игрушки, а красная тёплая варежка на руке едва не слетала от эмоциональных итальянских взмахов, была достигнута: Родика, Лёшка и, слава красному колпаку, Гина — отошли после белого каления. Мамочка даже тихонько посмеивался.       Йогурт решил помалкивать — то есть, вести себя благоразумно — а именно не перебивать спасителя их голов, разукрашенных не хуже ёлки.       — Ладно, — легко сказала Гина. Йогурт и Ливиу аж языками цокнули от гордости за то, что смогли успокоить петарду не то, что района, а целого города! Вот то ли у неё мышцы заболели от харизматичного спектакля, то ли Гина поняла, что время-то поджимает. — Стол принесли и молодцы. Лёшк, ну-ка помоги мне! — попросила она, переставляя тарелку салата, прижатую к груди, на выпускающую полупрозрачный пар мультиварку.       Внезапно раздался зычный звонок в дверь.       — О, гуляки пришли, — с тёплой улыбкой констатировала Гина. — Мальчики, откройте, пожалуйста.       Удалиться к входной двери поспешил Йогурт. Даже не заглядывая в глазок, он отворил дверь. С улицы сразу задышало сухим, но всё же морозом, который стремился найти приют и в доме.       — Заходите быстрее! — подогнал Йогурт.       Чтобы суетливо заходящим было удобнее, Йогурт сначала забрал у них пакеты полегче и кинул к стенке прихожей, а тяжёлые, заметённые снегом, взял и понёс на кухню, напоследок повелев:       — Раздевайтесь, руки мойте и отогревайтесь, — и ответственные за продукты были оставлены в коридоре одни.       Демир и Мазаракий переглянулись. Оба засмеялись с вида друг друга: одеты, как на Северный полюс. Ей-Санта, выглядели, будто из цирка сбежавшие: красные носы, пёстрые шерстяные шарфы на щеках, шапки набекрень — и всё это в тающих голубоватых снежинках, дающий кристаллические отблески… Знали бы вы, как по пути им хотелось бросить друг друга в сугроб!.. Да решили дождаться-таки знаменательного боя часов. Довольные прогулкой товарищи сняли влажные куртки и убежали мыть окоченевшие руки. Правильно, оказывается, говорил им Женька, «наденьте перчатки!» Но нет же, самые умные, не послушались малого да удалого, и теперь претерпевали острые покалывания в захваченных морозом покрасневших пальцах. Как было приятно подставить руку под тёплую воду, которая казалась бурлящим кипятком!       — Эх-х, ребя-я-ту-у-шки-и! — позвал Мазаракий и, уверенный в том, что внимание привлечено успешно, продолжил: «А мандаринкой покормите?» — крикнул из ванны.       — А сам чего? — в редкостное мгновение тишины спросил с кухни Лёшка, уже прокручивая в голове самые разные варианты. Вплоть до того, что товарищам злой мороз руки поотнимал.       — Руки под горячей водой держим, убирать не хочется! — с тюркским акцентом пояснил Демир. Мысли друг друга товарищи не читали, но отлично понимали. Доказательством сему — их дополняющие друг друга реплики, которыми каждый был удовлетворён. Может, потому, что они находились в одной тарелке: балдели от чувства возвращающейся в руки жизни.       На кухне Лёшка, которому никак не удавалось почистить рыжих бунтарей без происшествий в виде брызнутого в глаз сока или постепенного съедения мандарина ещё до конца чистки, поручил это супер ответственное дело Гине. Он же подменил её у кухонного стола, продолжая дело по подготовке противня.       Против Гины, в отличие от Лёшки, мандарины не протестовали. В этом плане он завидовал Гине белой завистью. Пользуясь своим отношением на «ты» с этим видом цитрусовых, Гина выбрала тот, который, на её взгляд, должен быть сладким; затем большими кусками содрала с него пористую яркую кожуру. Её ногти, под которые забилась мякоть, теперь пропахли мандарином, а по кухне расплылся его будоражащий кисло-сладкий запах. После она разделила его на две половинки и унесла к балдеющим.       Для них настала минутка королевского отношения: Гина кормила их, как маленьких детей.       — М-м… спасибо, — с полу полным ртом пробормотал Мазаракий.       — Сладкий какой… — было замечено Демиром, который, раззадоренный игристым вкусом, уже вытирал руки, чтобы прокрасться на кухню и есть, сколько влезет.       — Кстати, а где Виорика с Женькой? — Гина встрепенулась, сразу же внимательно окинула взглядом коридор и всё, что было в поле зрения, предсказывая внезапные, радостные визги пропавших.       — Они остались гулять, заодно всех к нам звать, — пояснил Демир. Однако после вопросительно изогнутой брови Гины пришлось пояснять: «Дети же, ноги молодые, бояться им нечего… Заодно всю округу соберут», — однако что-то ему подсказывалось, что если он сейчас не уйдёт, то что-то получит. А вот подзатыльник или похвалу — это решала сама Удача. И Демир решил её испытать.       Вышло второе. Довольный собой, он ушёл на кухню к своей тарелке дай Бог незамёрзших, пока тащили от самого магазина, мандаринов.       Мазаракий же продолжил наглеть. Дольки подносили к его рту, а он осторожно подцеплял их губами и зубами? pfntv съедал. Когда мандарин закончился, он попросил:       — А можно ещё? Внезапно весь дом сотряс вскрик, который быстро стих.       — Так!       — Так…       — Так.       В разных частях дома подумали одно и то же. Уверенна, спешащая поступь, а за ней предупреждающее шуршание гирлянды доносились с лестницы. Плеск капающих капель с не до конца закрытого крана обеззвучивался на фоне шагов Гины и Мазаракия, которые тотчас ринулись на вскрик.       — Что тут произошло?! — прогремело с дверного проёма на всю кухню. Стоявший там Мамочка созерцал странную картину: на полу валялись побитые тарелки; по кухне были разбросаны разноцветные ёлочные игрушки; везде валялась — пусть местами и висела — весело мигающая всеми цветами гирлянда, устраивая светомузыку; между Ливиу и Йогуртом продолжал разгораться жаркий спор летели нелестные слова и острые высказывания; вокруг головы Демира, который без движений лежал на полу, были осколки тарелки.       — Господи! — сердце Лёшки потеряло ритм от сковавшего страха. Что с Никитой? Почему он в таком состоянии? Мамочка бросился на колени возле него, одновременно беря себя в руки, и начал выискивать глазами что-то, что могло дать объяснение бессознанию Никиты.       «Ти-хо… — едва слышно, почти не шевеля губами процедил пострадавший. — сделай вид, что я умер…» — именно такая была просьба у боявшегося даже приоткрыть веки Демира.       Мамочка, несмотря на сбитость с толку подобной просьбой, почувствовал необычайную окрылённость, и камень с его души упал: с товарищем всё хорошо и, судя по всему, сильного ущерба ему причинено не было. Лёшка едва заметно подмигнул недоактёру, затем бережно положил его обмякшую голову на ближайшую мишуру яркого, как звезда на Кремле, красного цвета. После размеренно поднял взор грозных глаз на Ливиу и Йогурта, чья беседа уже непонятно о чём велась! И даже разбираться не хотелось. Это вообще спор или драка в подворотне?!       — Вы двое! — рявкнул он, уже зная виноватых.       Ливиу и Йогурт аж замерли, едва не по стойке смирно. Первый стоял с поварёшкой в руке-варежке; на его глаза сползла красная шапка с болтающимся белым помпоном. Её пришлось украдкой поправить, потянув с глаз вверх. Второй же застыл с вынесенной для броска круглой тарелкой. Оба медленно, будто с опаской, скосили глаза на поднимающегося с колен Лёшку, а после на парализованных ужасом и страхом дам: Родику и Гину. Мазаракий, без труда протолкнувшийся на место происшествия, приблизился к воякам и грубо изъял смехотворные оружия (Правда, судя по пропаже а-ля отжатых у ёлочки серёжек у Ливиу и исчезнувшей с шеи Йогурта мишуры, в ход шло абсолютно всё).       — Дураки! — в ход вступало самое страшное, что может быть здесь — гнев Гины… Всеми нелестными словами были наречены главные спорщики, и столько нового они о себе узнали! А вообще, если быть честными, начудившие лишний раз вдохнуть боялись. Сейчас Йогурт и Ливиу напоминали нашкодивших котят, которые не могли скрыться от гнева прямоходящего. Они боялись, но при этом не видели в человеке бога. В данном случае, в Гине.       — Вот она может… — диву дался Мазаракий, который вместе с Родикой отошёл от огня подальше. Даже двинуться было страшно, ведь не дай Бога вся эта ярость перекинется на тебя… М-да. С одной стороны, Ливиу с Йогуртом заслужили, а с другой — даже немилость Гины и врагу не пожелаешь, что уж говорить о тотальном разборе полётов.       Была поднята рука. Она едва дрогнула от страха, но этот жест был необходим — Лёшка понимал, что всё может зайти ещё дальше, чем есть сейчас. А ссоры, когда до Нового года осталось всего лишь несколько часов, не нужны никому. На руку обратили внимание все: и Родика с Мазаракием, и Йогурт с Ливиу, и даже побелевший от желания слиться со снегом Демир, — и только Гина, слепая от ярости, продолжала оглушающий разгром хождений — иначе не назовёшь. Без сомнений, трогать её сейчас было себе дороже…       Эту задачу на себя взял возлюбленный воплощения вселенского бесновства, Демир. Он как ни в чём не бывало резво вскочил с пола и, подоспев к любимой, заключил её в крепкие, родные ей объятия.       — Тихо, Гин, тихо… Что-то ты разошлась, — нежно ворковал он ей на ушко, не давая Гине спуску.       Все с надеждой ждали, когда же колдовство Демира подействует. Как видно, сомнений в его исправной работе нет — ёлку ставлю, что подобные чары не раз спасали остальных товарищей.       — Убрал руку! — рявкнул Мамочка на Ливиу, чья рука уже легла на рукоять шпаги, которая висела на поясе вояки. — Вы двое, — в который раз повторил он и выдержал фокусирующую паузу. — Вы хоть понимаете, что чуть не угробили Демира?! Ладно бы вы в доме одни были!.. — упрекать в этом, возможно, было и пустым делом, ведь Йогурт и Ливиу всегда старались избежать лишних глаз в своих спорах. Мелкие стычки, конечно, улетучивались, как снежные барханы в разгулявшуюся метель, но более серьёзные могли продолжаться независимо от того, смотрит ли на них одна лишь Виорика, или весь ООН.       Дальше повисла, на первый взгляд, гробовая тишина. Только часы тикали ритмично. Медленно на контрасте ора Гины и внезапного молчания появлялась фоново играющая музыка:       «Лыжи и санки, шапки-ушанки!» — мотив бы не смог оставить друзей равнодушными, если бы на кухне не произошло погрома.       Лёшке от него было ни холодно ни жарко — он ждал объяснений. На удивление, самый первый заданный в этой заварушке вопрос был не риторическим. Только понятно это стало не сразу.       Когда до Йогурта и Ливиу дошла суть произошедшего, они пустились в пылкие объяснения, то и дело спешно перебивая друг друга.       Долго это не продолжалось.       — Так, стоп! — прервал их Мамочка. — Ещё раз: вы обсуждали, в какое время года Пётр Первым издал указ о праздновании Нового Года? — Конечно, Лёшка уже привык к тому, что мелочи могли породить нечто глобальное, но чтобы это, на что не было точного ответа…       — Нет!       — В какое время года Пётр Первый скорее всего, — подчеркнул Йогурт последние два слова. — издал указ о праздновании Нового года!       — Этот указ был введён в тысяча шестьсот девяносто девятом году. По нему Новый Год пышно праздновался целых семь дней, начиная с первого января, — отчеканил Женька из-за спин Родики и парочки, невесть откуда взявшийся.       — Бог ты мой! — Лёшка обернулся. К нему вышел вспотевший от беготни Женька. Его мокрые волосы беспорядочно прилепились к красному от разгорячённости лбу. К нему выскочила и Виорика, которая, в противовес брату, была даже замёрзшей: несмотря на красные щёки и нос, пальцы рук очевидно протестовали против тепла и подчинения желаниям.       — Вы-то откуда вылезли? — с пылким удивлением спросил Ливиу. — Идите, уши у батареи отогревайте, мы вам не отопители! — не для подростковых ушей эти разборки.       — Дети, идите сюда! — Мазаракий взмахнул рукой, зазывая ребят к себе. Он и Родика, согнанные со входа на кухню Женькой, уже сидели на длинном удобном диване и ели даже Мороз не знает какую мандаринку. Они были маленькие, но насыщенные и сладкие.       — О! — Виорика ломанулась к кушанью. Всё равно Ливиу гонит. Да и живот после активной прогулки уже урчал. Тогда, почему бы и нет?       — Мне оставьте! — за ней полетел Женя.       — Теперь ближе к делу, — Лёшка оборвал вновь оживающую атмосферу. Все снова затихли, и только тихая ругань на мандаринку, которая никак не хотела чиститься, доносились от дальнего угла стола. Многие прыснули со смеху, но кто именно, вычислить не удалось.       «Что именно вы делали?»       И снова кухня разразилась нестройными, какофоническими пересказами. Версии, конечно, были одинаковые, но манера их подачи в корне отличалась.       — Всё, я понял! — воскликнул мамочка, и многие в который раз удивились: как из этих сбивчивых рассказов модно было хоть что-то понять? Что ж, Лёшка не перестаёт поражать во всех смыслах этого слова.       — …что ничего не понял? — не удержался Ливиу без своих пяти копеек.       — Именно это я и понял, — последовал утвердительный кивок.       — А вы ещё помните, что значит слово «понял»? — потерянно спросила Виорика. Её глазки растерянно перебегали с Лёшка на Ливиу, с Ливиу на Лёшку, с Лёшки на Йогурта и так далее.       — Нет… — честно, отчуждённо и даже обречённо мотнул головой Йогурт.       — Тишина в зале! — спокойно, однако властно потребовал Лёшка. Это была его особенность: уметь обращать на себя внимание без криков и рукоплесканий.       — Да тишина, тишина… Ловите по мандаринке! — Мазаракий начал метко раскидывать цитрусы, которые попадали прямо в выставленные для них руки.       — Хочу хурму, — измученно заключил Йогурт, будто в ней было его умиротворение.       Только не думайте, что мандарин Йогурта остался нетронутый. Он в один укус расправился с ним, если не проглотил разом.       — Лови! — как теннисный мячик, хурма точным броском была отправлена точно в руки.       Лёшка во время пятиминутного перекуса то ли от скуки, то ли негодования испинал всю валяющуюся на полу мишуру, а затем случайно попал по гирлянде. Её диско-режим переключился на супер режим: она мигала, будто патроны из автомата выстреливает. Только характерного звука не хватало: «бип-бибип-бибибибип!»…       — Ох ты ж, как даёшь! — от лёгкого испуга воскликнул Лёшка и аж отскочил.       — У тебя просто нога от Деда Мороза, — пояснил Йогурт.       — А у тебя нос, — без просьб добавил Ливиу.       — Советую вам замолчать, — кивком было указано на испепеляющую всех взглядом Гину. Будто полярная сова, она немигающим взглядом смотрела на семена спора, как на добычу.       Несмотря на тупую комичность ситуации, в помещении тёмной тучей напряжённая, каждую секунду накаляющаяся обстановка. Всегда она преследовала двоих: Ливиу и Йогурт — и каждого, кто был с ними рядом.       — Почему полторашки всегда самые агрессивные?.. — вслух задался вопросом Ливиу, напустив на себя вид задумчивого философского мыслителя.       — Беги… — прошептал ему Демир, чьих объятий «пленная» уже с пеной у рта рвалась выдрать красноречивый язык и сделать из него холодец.       — Понял, бегу… — он спрятался за спину Лёшки. — Но всё равно… — отважно выглянул Ливиу, тут же переменяя тему. Либо спор с Йогуртом оставался открытым, либо ему просто хотелось подлить масла в огонь. Да будет тридцать первое декабря пылать, растапливая все снега вокруг себя!       — Замолчи! — предсказывая последствия, грубо осёк Лёшка в погоне остановить стремительно набирающее обороты духота злости. Он устал от бесконечных ссор, и не мог больше терпеть эту кость в горле. — Слышать больше ваши препирания не могу! Ваша многолетняя вражда уже порядком надоела! Такое ощущение, будто вы спектакль разыгрываете. — мамочка, в отличие от Гины, отчитывал дозированно, благим матом покрывал с умом. А мата-то не было… Значит, пока что Ливиу и Йогурт пика не достигли.       — Ну-ка, а решите всё здесь и сейчас! — потребовала Родика.       — Как задачку по физике! — встряла Виорика.       Ливиу оглядел всех базово весёлым взглядом. В золотых глазах не утихали задорные искринки, предвкушающие праздник. Многие, когда осознавали ситуацию более глобально, ужасались — неужто ни одна трагедия не может сорвать с него эту маску? Но присмотритесь — в глазах Ливиу, пофигиста безнервного, одна искренность и ребячество. Самое страшное и одновременно хорошее — они заразны.       «Хорошо!» — Ливиу ловко снял объёмную красную варежку. Новогодний тёплый аксессуар был решительно брошен к ногам Йогурта. Это случилось мгновенно. Весь «зал» тихо ахнул. Это был вызов на дуэль.       Новогодняя дуэль.       Наглец смотрел на Йогурта, задрав подбородок. Это была нескрываемая провокация и испытание на смелость.       Йогурт с отвращением опустил взгляд на перчатку. Чтобы не раскланиваться перед врагом, он подцепил её носком тапочка и подбросил. Перчатка была ловко подхвачена на лету, причём вслепую: во время манёвра он испепелял взором Ливиу.       — Принимаю!       «Ах!» — только Йогурту и Ливиу вовсе не до шокированных возгласов.       На глазах Мазаракия, Женьки, Родики, Демира, Гины, Лёшки и Виорики разворачивались немыслимые события. Товарищ вызывает товарища на… Господи, только не это! Нет, Дедушка Мороз, не пожалей обоим жизни!.. Им было больно смотреть на раздор в компании, почти что семье! Их сердца стучали синхронно, с затаённым от потрясения с головы до пят дыханием они смотрели на Йогурта и Ливиу, как на сумасшедших.       — Сбрендили?! — взвизгнула Виорика, поднимаясь с места. — Не надо нам Нового Года, омрачённого скорым дуэлем! Либо сейчас, либо никогда! — пылко заявила она.       Её дёрнул за руку Демир.       — Тс-с, — остужал он её пыл, — ты вообще думаешь, что говоришь? — негромко уточнил он, стремясь образумить хотя бы Виорику (с тем-то двумя и так всё ясно… Бараны!). Демир был прав в том, что Виорика не думала, что говорит.       Ливиу и Йогурт упорно смотрели друг на друга.       — Через час во дворе.       Было бы смешно: дуэль, а просто во дворе, если бы не было так страшно: калечащее, смертельное, отчаянное решение! Даже раньше вызовами не раскидывались с такой поразительной лёгкостью, с которой его бросил Ливиу. Новый Год видит: искусные бойцы сойдутся в поединке, и каждый будет изощряться в кровавых деяниях… Дай хоть кто потерять ни одного! От одной подобной мысли, которые едва оставались в разуме Виорики, ей становилось горько и страшно. Её ноги превращались в вату, а в голове, откуда сбегал разум, отвратительно шумело, и шум этот заглушал расспросы настойчивого Женьки.       Прежде, чем кто-то — первым это хотел сделать Лёшка — успел схватить Ливиу за руку, он умчался ко двери.       Но тут же заглянул обратно, выгнувшись назад.       — А мандаринку можно?       — Подавись ты этими мандаринами! — Гина схватила первый попавшийся шершавый цитрус и запульнул его в Ливиу.       Что ж, пусть и с едва не вывернутой рукой, однако мандаринка была поймана — это единственное, что могло хоть как-то улыбнуть.       — Я хотя б не…       — Иди уже! — прикрикнула Гина, и вслед за мандаринкой в Ливиу полетел пластиковый переливающийся олень, который вообще-то предназначался для ёлки, уже скачущий навстречу празднику.       — Прям как он… — тихонько заметил Женька.       — Я тоже пойду. Готовиться, — это добило. Йогурт твёрдой походкой, без дрожи в ногах покинул кухню.       За ним было хотел пойти Мамочка, чтобы вразумить друга, поговорить с ним, предложить компромисс… Но его запястье было схвачено Демиром.       — Не надо. Если бы всё могло решиться так просто, они бы давно перестали видеть друг в друге врагов.       Дух ошеломления, которому любезно уступила место атмосфера накалённая, перетекал в едва не траур.       Йогурт ушёл к наряженной ёлке. Она блистала и переливалась всеми радостями и прелестями: и олени, и снежинки, и шарики, и изящная пятиконечная звезда на макушке. Меж её пушистых веток бегали бойкие цветные огоньки; они плясали под ещё не громкую музыку, которая после боя часов обещала греметь на весь мир. Йогурт залёг под ёлку и расслабился, прикрыл глаза в полудрёме. Ему не хотелось думать и копаться в самых истоках этой вражды, которые были весьма неприятными для воспоминаний. Тем более, когда до Нового Года осталось несколько часов. Максимум, чему можно было уделить минутку внимания — почему Ливиу вечно лезет на рожон? Ладно, может, и Йогурт хорош, но очевидно же, что если бы не тот повеса, то всё было бы проще! А хотя, что о нём пусто размышлять, когда можно заснуть, как подарок под Новогодней ёлкой, с мыслями о том, как враг будет истекать собственной кровью и видеть лишь бордовую жидкость на глазах вместо красочных завораживающих салютов?       Йогурта передёрнуло — он ужаснулся. Нет… Какой бы накал страстей между ними ни б был, Йогурт никогда не пожелает такого своим товарищам.       Ливиу уже ждал во дворе. На улице было темно, за забором горели рыжие фонари. Их вполне хватало для предстоящего боя. Дуэлянт, облокотившись об укутанную снегом яблоню, задумчиво рассматривал шпагу, толком не видя её. Его мысли были только о дуэли, и перед глазами мелькали воспоминания былых побед. На этот раз, несмотря на время, будет даже опасней — нет секундантов, не найти врача. Хм… Навряд ли в ход пойдёт холодное оружие, когда есть возможность использовать более совершенное — пистолеты. Ох! Точно, нет. Это было исключено. Почему? Да потому что ещё пару лет назад товарищи сказали в очередной раз нашкодившим Йогурту и Ливиу: «Будете стрелять — мы с вами не пойдём».       Дверь дома скрипнула. Полоска света упала на снег, и оттуда украдкой выскользнул Йогурт. Не дожидаясь, когда тот подойдёт, Ливиу поддел:       — Опоздал на тридцать секунд!       — Что ж вы тут уже час стоите, мистер пунктуальность? — поддёвкой на поддёвку было отвечено. — Может, и до Нового Года посекундно отчёт ведёте?       И ведь оставалось не так уж и много…       — Ой ты ж как уважительно! Только что новые слова выучил? Впрочем, неважно; идём, — Ливиу указал в противоположную от дома сторону. Там уже была расчищена площадка, притоптан снег. Пошли они бок о бок, плечо о плечо. На середине чистой, по кристалликам сверкающей снежной линии они встали друг к другу спиной.       «Последний раз…» — пронеслось в голове каждого, и раздался одновременный чих. Он, как один-единый, отпугнул кружащиеся снежинки. «Правда?..» — в неверии мысленно спросили враги. И кто же последний раз поднимает шпагу? Чьим рукам суждено ослабеть и навеки охладеть? Какому сердцу: бойкому и прыткому или спокойному и холодному — суждено перестать биться? Чьи губы посинеют, и чей предсмертный хриплый вздох услышат небеса?       — Будь здоров, — безразлично бросил каждый каждому. Иной раз бы снова начались препирания, но не сейчас, когда оба были на волоске от смерти. Они выпрямились, касаясь друг друга лопатками.       «Неужели это наш последний раз, когда мы прикрываем друг другу спины?» — подобные вопросы не хотели оставлять дуэлянтов.       Последний?.. Конец?.. Один из двух?.. Смерть?..       Да ещё и в этот яркий, счастливый, хлопотливый праздник, который ждут все, от мала до велика.       Будто отражения в зеркале, они начали делать ровные шаги. Каждый медленно, вдумчиво считал про себя: «раз, два, три, четыре…» Их прямые ноги по-солдатски взмывали вверх, поднимая в воздух клубы уже упокоенных снежинок.       Они синхронно развернулись друг к другу. Блеснувшие в свете фонарей смертоносные кончики шпаг взметнулись вверх. Две сестры были направлены на груди врагов своих хозяев…       Дуэлянты замерли, будто пленённые морозом. Между ними был прочный зрительный контакт. Ливиу и Йогурт знали, что инициатива к началу поединка будет проявлена одновременно, в один миг, ведь хорошо друг друга знали… И каждый знал, какой ожидает момент.       Тот самый щелчок…       «Пора.»       — Стойте! — внезапно из дома в буквальном смысле вывалился Лёшка. На него тотчас было обращено внимание обоих. Алексей с громким хрустом упал в сугроб, но при этом не выпустил из охапки что-то такое, что едва помещалось в сцепленных руках.       Да-а, упасть лицом в снег — это неприятно. Тем более без шапки и даже куртки… Однако Мамочке сейчас не до этого. Он всецело отдаётся цели, а именно не позволить окропить новогоднюю ночь чьей-то кровью! Особенно — товарищеской.       — Стойте! — со свистом воздуха повторено было. Лёшка кое-как встал, затем полуползком-полушагом прохрустел к середине дистанции. Он расслабил непослушные руки, и к его ногам с пустым пластиковым звоном упало много небольших цилиндров. Как любопытные котята, Йогурт и Ливиу во все глаза смотрели то на Мамочку, то на принесённые «цилиндры». К сожалению, в темноте они казались просто чёрными.       — Опустите шпаги, — в добродушном голосе Лёшки было облегчение. Даже в кромешной тьме было понятно, что он улыбается — голос выдавал.       После короткой переглядки дуэлянты так и сделали. Более того, они воткнули оружия в снег, каждый подле себя, и оставили их, как мечи в камне.       — В общем, — понимая, что кроме него паузу никто не заполнит, Лёшка начал. — Я нашёл вам оружие получше! — звучало многообещающе. Мамочка говорил быстро, а параллельно старался перевести дыхание после испуга. Он высвободил свою ногу из-под баночного завала, взял две штуки цилиндров и метко бросил каждому по одной.       Дуэлянты чуть провертели их в руках, осознавая, что это такое.       — Хлопушки?! — от удивления Йогурт едва не поперхнулся. — Ты шутишь?       В его голове промелькнула, а после и застряла мысль о том, что происходящее является всего-то неудачной инсценировкой.       — Да, Йоргу, я шучу! И вы шутите! — без сопротивления Лёшке удалось украдкой забрать шпаги обоих, а затем футболистскими ударами распинать кучу хлопушек по участку.       — Вот так и боритесь! Вот вам дуэль по-новогоднему! — воскликнул он напоследок, однако последнее слово утонуло в оглушающем хлопке. Затем послышался смех Ливиу. Он был полон счастья, словно всё то, что терзало его полминуты назад, испарилось без следа.       Неуверенно попробовал одну взорвать и Йогурт. После второго подобного звука он с любопытством рассматривал летящие вниз пёстрые фантики, которые переливались в танце с ветром.       — Бери и сражайся! — с выраженной отважностью воскликнул Ливиу, несясь на Йогурта с выставленной вперёд хлопушкой. Стоило сделать лишь лёгкое движение рукой — даже не выстрелить — и тот оказался бы засыпанным этими блестяшками. Вскрикнув от неожиданности, Йогурт отпрыгнул в ближайший сугроб. В нём и закопался взмывшим вверх снегом. Но и холода н не почувствовал — спасала куртка и зарождающийся в груди азарт. Сверху Йогурта украсили «кондитерской присыпкой». Его бы так и схватили, если бы не везение: рука случайно нащупала круглый пластик. И секунды не прошло, а в сугробе уже лежит Ливиу, который и сам не понял, как так оплошался, позволив сопернику уложить себя на лопатки. Забыть о подсечках, о ногах!..       С улыбкой наблюдал за безобидной войнушкой Мамочка, и нарадоваться не мог. Он успел… Нашли решение… Они смогли… В груди того было горячо от радости, а душа хотела затянуть весёлую мелодию.       — Пойду других позову!       — И телевизор с шампанским неси! — весело крикнули ему вслед между нестесняемыми вскриками неожиданности и снежково-хлопушчатой бойней.