Аманаты

Что делать? грех такой. Вот изволите видеть, господин офицер, старшая дочь Прасковьи Степановны Лидиной, невеста вашего приятеля Рославлева, вышла замуж за французского пленного офицера. М. Н. Загоскин

Айрис пришла посмотреть на пленного примерно через неделю после того, как тот появился в замке — пришла не только из любопытства и не только от скуки, но еще и потому, что Дейдри предложила, что им всем неплохо было бы попрактиковаться в разговорном дриксенском, и они решили, что Айрис, как старшая, пойдет первой. Сама Дейдри уже давно бегала к доктору, чтобы болтать с ним по-морисски: когда эр Рокэ это заметил, то сначала испугался, что у нее что-то болит, а потом, выяснив, в чем дело, посмеялся и разрешил продолжать. Но и любопытство, и скука тоже сыграли свою роль: младшие девочки сейчас целыми днями учились, а занятия самой Айрис закончились, когда Ричард уехал в Лаик, и теперь она встречалась с менторами только затем, чтобы получить от них задание прочитать одну, другую, третью книгу, и потом, прочитав, задать вопросы или обсудить, что ей было непонятно; Айрис читала быстро, поэтому у нее появилась масса свободного времени; читала не только то, что задавали менторы, но и — хаотично — книги по истории, древние легенды, унылые философские трактаты, справочники по военному делу; а также сборники стихов и любовные романы, чтобы отдохнуть. В этом году, после рассказов Ричарда о том, как они воевали на море, она особенно сильно увлеклась навигацией и собиралась подробно расспросить пленного об устройстве дриксенского флота. Пленный сидел в подвале; ему поставили туда кровать, стул и письменный стол, выдали свечи, чернильницу с пером и бумагу и разрешили оставить те книги, которые он захватил с собой — которые, наверное, одолжил ему эр Ротгер. Дверь запиралась на ключ, и ее сторожили, но не очень усердно, вполглаза; раз в день пленного выводили во двор на прогулку; и, так как он был из благородной семьи, к нему даже был приставлен лакей. Когда Айрис, отворив дверь, вошла, пленный, повернувшись к лучу света, падавшему из маленького окна под потолком, стоя на одной ноге, поднимал и опускал на вытянутых руках стул. — Что вы делаете? — спросила Айрис, делая шаг вперед. Пленный обернулся, поставил стул и, широко улыбнувшись, поклонился и жестом предложил ей сесть. Берто предупреждал, что за напускным дружелюбием дрикса скрывается насквозь гнилой характер, что он уже оскорблял ее саму и младших, что верить ему ни в коем случае нельзя, но интерес в ее душе уже взял верх над осторожностью, и она, отодвинув стул подальше от кровати, насколько позволяли размеры камеры, оправила юбку и села. — Сударыня, — галантно сказал пленный, усаживаясь на кровать. — Я тренировал руки, чтобы оставаться в форме, пока мне не позволено фехтовать. — Надо же. Очень занятно, — пробормотала Айрис, прикидывая, как бы начать расспросы; пленный тем временем представился: «Руперт фок Фельсенбург, лейтенант дриксенского флота»; она в ответ не назвала своего имени — ведь если он уже говорил о ней гадости заочно, то наверняка знает, как ее зовут; и, не придумав подходящего перехода от приветствий к светской беседе, спросила небрежно, вспомнив рассказы Ричарда: — Как же вы попали в плен? Тоже при абордаже? Пленный, пропустив мимо ушей это «тоже», заметно оживился и принялся рассказывать: — О, нет, по-другому. Вы, должно быть, знаете, что в том сражении, кроме военных кораблей, оказались замешаны и торговые суда. На одном из них был капитаном мой бывший командир — адмирал, у которого я где-то год служил адъютантом, когда только поступил на флот, пока он не вышел в отставку. Так случилось, что начался еще и шторм, адмирал — то есть бывший адмирал — был ранен, его смыло за борт, и я, понимаете, заметив, что что-то не в порядке, не мог остаться в стороне и, взяв шлюпку, отправился его спасать… Тут мы и попались одному из ваших капитанов. Но адмирал, — в голосе пленного зазвучала гордость, — отлично вымуштровал свою команду, поэтому его старший помощник сумел вывести судно из шторма и уйти в безопасный порт! Адмирал получил от него письмо, когда я еще не уехал из Хексберг. — Интересно, — скептически заметила Айрис: пленный пропустил все детали того, почему, собственно, началось сражение, и выставил себя не то героем, не то незадачливой жертвой обстоятельств. Уловив перемену в ее настроении, он чуть помрачнел и, выпрямившись, расправив напряженные плечи, сказал: — Сударыня, к чему эти предисловия? Я вижу, что вас прислал герцог Алва, и догадываюсь, для чего! Ну что же, если вы настаиваете, я готов, хотя и не согласен. — К чему готов? — спросила Айрис с недоумением. — На что не согласны? — Меня успели просветить, как у вас в Кэналлоа принято обращаться с военнопленными: и если герцог Алва желает сделать меня вашей гаремной игрушкой, то… — Что?! — Айрис вскочила: Берто во всем оказался прав — мерзавец заговорил ей зубы и, дождавшись, пока она отвлечется, принялся оскорблять. — Гаремной игрушкой?! Как вы смеете?! Перед глазами всплыл образ капитанши из рассказа Ричарда: Айрис представила себя на ее месте, с бутылкой касеры в руках, и ей чуть не сделалось дурно. Ричард говорил о той истории как о забавном происшествии, курьезе, не стоящем внимания, но Айрис видела, что ему было не по себе (и у него опять начались кошмары — не об этом, а о камнях, но все равно), и сама она, напугавшись, не хотела воображать, что было бы с ним дальше, если бы он не сбежал. И теперь этот дрикс позволяет себе сравнивать ее с теми! — Успокойтесь, сударыня! Сядьте! У вас начинается приступ грудной болезни — я как раз читал о ней в медицинской книге, у вас все признаки! Вам нужно ослабить корсет… — пленный протянул к ней руку. Айрис в ответ рявкнула: — Уберите руки! Ну вы и дрянь! — и, не успел он опомниться, ударила его прямо в нос, как еще давно учил ее эр Рокэ. — Не хочу вас пугать, сударыня, — прогнусавил пленный, зажимая нос рукой: с него наконец слетела его приветливость, — но с пленными так не обращаются. Если об этом узнают, у вашего отца будут большие неприятности! — У моего отца! — Айрис истерически засмеялась. — У моего отца! Неприятности! Бо́льших неприятностей, чем у него есть, уже не будет! Неприятности! У отца! Не помня себя, она схватила подсвечник со стола и швырнула в пленного; он вскрикнул, и она увидела, как по его лицу стекает струйка крови. В ужасе выскочив за дверь, Айрис, рыдая, понеслась вверх по лестнице, почти не разбирая дороги, и остановилась, только когда вдруг уткнулась в чью-то грудь; вдохнув знакомый запах благовоний, она поняла, что это эр Рокэ. — Айри, кто тебя обидел? — спросил он. — Куда ты бежишь? Что случилось? — К д-доктору, — пробормотала Айрис сквозь слезы и вцепилась эру Рокэ в отвороты камзола. — Эр Рокэ, я убила в-вашего пленного! — Ну, если убила, это не очень хорошо, — эр Рокэ прижал ее к себе и погладил по спине. — Это, конечно, осложнит нашу кампанию против Дриксен, но, знаешь, нет ничего такого, с чем бы я не справился; конечно, мы их победим. Айри, ну что ты, не надо плакать. Что он сделал? — Он… он г-г-говорил оскорбления, и я кинула в него подсвечником! И убила! Он весь в крови! — Ты убедилась, что он мертв? Он упал? Не дышал, сердце не билось? — Не знаю… — Айрис снова всхлипнула. — Он стоял, когда я убежала. — Пойдем вместе проверим, — предложил эр Рокэ. — Может быть, врач ему уже и правда не понадобится — или, наоборот, там нет ничего серьезного. — Вы идите, — сказала Айрис. — Я вас подожду здесь. Эр Рокэ начал спускаться вниз, а она, посидев немного на верхней ступеньке лестницы и успокоившись, решила, что ей все-таки интересно, что там происходит, и, окликнув его, побежала следом. Когда эр Рокэ открыл дверь и вошел, Айрис тоже заглянула в щелку: пленный, живой, но с перекошенным не то от боли, не то от злости лицом, стоял, опершись коленом о кровать, и прижимал к уху окровавленный платок. Айрис прислонилась лбом к холодному косяку и с облегчением выдохнула: она его не убила. *** «Дик!!!» — так начиналось письмо от Айрис: целых три восклицательных знака после обращения означали, что она чем-то сильно взволнована. Ричард сделал глубокий вдох и, чтобы успокоиться, потрогал пальцами футляр с веером, присланный принцессой. Подарков, знаков ее любви, которые он мог держать при себе, теперь стало три: «Созерцание сливы», которое можно было нащупать через ткань рубашки; помолвочный браслет, который охватывал его запястье, и вот теперь веер, который, убранный в продолговатый футляр, выглядел как пресс-папье или подставка для чернильницы, и, положенный на стол рядом с письменным прибором, не выбивался из ансамбля. Ричард давно мечтал попросить у принцессы еще один знак любви — ее локон — но все не решался. Почту доставили три дня назад, и сердце Ричарда, когда денщик внес в кабинет толстый конверт из промасленной бумаги и вместе с ним — сверток, чуть не выпрыгнуло из груди: он как будто не ожидал, что послание от принцессы найдет его в этой северной глуши. Он прочитал письмо — все его листы, сложенные в форме тетради, — сначала в кабинете, выделенном в штабе под нужды молодых офицеров, оруженосцев и порученцев; а потом перечитал еще раз, при свете свечи, уже лежа в постели в своей комнатушке на втором этаже местного трактира, временно превращенного в генеральский дом. Жизнь принцессы не была полна событий, но она рассказывала обо всем, что успела увидеть и почувствовать за время, прошедшее с предыдущего письма: «Представьте себе, драгоценный князь, как листва, еще не начавшая опадать, но уже тронутая дыханием осени, подергивается на рассвете легким туманом, как косые лучи солнца бросают розоватый отблеск на ее чуть потускневшую зелень…». Читая письма от принцессы, Ричард всегда как будто переносился во времени назад: сейчас за окном стояла зима, замерзшие ветви бились в окно, и под дверь намело целые сугробы — в Кэналлоа последний месяц зимы уже был отдан весне, небо уже становилось лазурно-прозрачным, а солнце — теплым; а здесь зима, как в Надоре, задержится еще надолго. К письму принцесса приложила четыре веера — три для сестер Ричарда, красный, зеленый и темно-синий, и один для него самого, расписанный в серых тонах: на нем были изображены два журавля, пляшущие в дымке на берегу узкой реки. Весь следующий день Ричард бегал по лавкам городка в поисках той, где согласились бы изготовить два веера по его заказу, с жемчугом, перламутром и перьями; если бы только письмо пришло немного раньше, когда он еще не уехал из Алвасете! Несколько писем назад Ричард необдуманно проговорился принцессе, какие цвета любят его сестры, и в прошлом году она вдруг прислала к Зимнему Излому — возможно, прислала просто так, но письмо дошло как раз тогда — три бирюзовоземельских платья из тонкого расписного шелка, с узорами в виде птиц, цветочных гирлянд и переплетенных линий: багряно-красное для Айрис, бледно-зеленое для Дейдри и глубоко-синее для Эдит; и еще извинялась, что не знала размеров и могла не угадать. У самой принцессы было тридцать сестер от разных матерей; эр Рокэ предложил заказать в ответ тридцать платьев, но Ричард вовремя вспомнил, что только одну сестру принцесса любила больше других, поэтому в тот раз обошелся двумя разными платьями, а в этот собирался отправить два веера. В жизни Ричарда событий было много; он, коротая время в ожидании нового письма, описывал их в черновиках, которые потом собирал воедино, перечитывал, редактировал, как поэт, вычеркивая неровно легшие строки, и наконец соединял в большой ответ. Сейчас тот еще не был закончен, и, пока Ричард обдумывал формулировки, он позволил себе отвлечься на переписку с Айрис. Он украдкой поцеловал веер — трижды, по числу слогов в имени принцессы (Ю-э-жань) — и вернулся к письму сестры. «Сегодня я чуть не убила дриксенского пленного!» — писала Айрис. Ричард, вырванный из сладостных фантазий о принцессе, от неожиданности вздрогнул и издал восклицание, от чего Арно, сидевший за соседним столом, поднял голову и спросил: — Что там, Дик? Что пишут? — Айри пишет, что чуть не убила пленного дрикса, — растерянно пробормотал Ричард, проглядывая письмо дальше. — Она пришла с ним поболтать, он наговорил ей сальностей, она его ударила, но все-таки не убила, только разбила нос и рассекла ухо. — Ого, — Арно присвистнул и засмеялся. — Да у нее там в Алвасете баталии с дриксами пояростнее, чем у нас! — Да уж, — вздохнул Ричард. Они уже пару месяцев провели в расположении Северо-Западной армии, ожидая, когда в ставку прибудет командование или когда противник решит атаковать первым, и изо день в день откровенно скучали. Сюда постепенно стягивались новые и новые полки — эр Рокэ решил для устрашения скопить на границе как можно больше войск: кроме эра Оскара с его отрядами, прибыло несколько генералов из Торки, в том числе генерал Давенпорт; приехали маркиз Дьегаррон, недавно ставший маршалом, и даже маршал Кортнэй, которого никто никогда не видел и о котором почти ничего не было слышно; ждали брата Арно, эра Лионеля; а, может быть, и второго брата, эра Эмиля; и говорили еще, что Первый маршал в этот раз снимает с места паркетных вояк, и скоро здесь появится генерал Рокслей, которому поручено руководить той частью армии, которая была набрана в окрестностях столицы. Ричард вдруг обнаружил себя в компании друзей, с которыми не виделся уже два года, — Арно и Паоло; Бласко не было, потому что его эр все-таки оказался гражданским; не было Альберто, потому что флот не задействовали; и не было Катершванцев, которые остались охранять собственные рубежи. ~ ~ ~ Шло время. Ответ для принцессы был составлен, записан, переписан набело, запечатан и отослан, и разум Ричарда снова открылся для внешнего мира. От Айрис письма исправно приходили каждую неделю: храбрости в ней было больше, чем осторожности, а любопытство взяло верх над негодованием, поэтому через несколько дней после того происшествия она снова посетила пленного, только на этот раз старалась держаться от него подальше, у самой двери. Эти визиты сделались регулярными, Айрис вызнала все, что хотела, о военно-морском флоте Дриксен; незаметно для себя перешла и на другие темы, и вот уже в четвертом письме признала, что пленный «на самом деле, очень милый». — Милый, — растерянно сказал Ричард. — Представляете, Айри пишет, что тот дрикс очень милый. Что за ерунда — какого человека вообще можно назвать милым? — Как щенок, — засмеялся Паоло. — Такие большие лохматые уши, улыбка во всю морду, трясет башкой и ластится. — Кошмар, — Ричард передернул плечами. — Ди и Эди не видят в нем ничего милого, хотя Ди тоже приходила к нему, чтобы потренировать свой дриксенский. Она пишет, что он совершенно обычный, как будто даже никакой. Но вежливый — наверное, эр Рокэ его припугнул, чтобы он следил за языком. — Да все понятно, — сказал Арно. — Дрикс ведет себя смирно, чтобы не нарваться больше на гнев дяди Рокэ — а еще, знаешь, может, у них там убеждены, что в Кэналлоа такая дикость, что строптивого пленника продадут шадам в рабство, вот он и притих. При этих словах Валентин, который прибыл вместе со своим эром, генералом Рокслеем, и теперь делил с ними кабинет, но обычно не вступал в общую беседу, бросил быстрый взгляд на Арно и сказал ровным тоном, как будто в пустоту, ни к кому не обращаясь: — Действительно, у меня тоже создалось впечатление, что все понятно. Он оказался прав: прошел еще месяц, и из восьмого письма Айрис все уже стало совершенно понятно. Ричард не представлял, как подать эти новости друзьям, и отмалчивался еще пару недель, скрывая правду и стараясь читать следующие письма от девочек с непроницаемым выражением лица, пока наконец, на его счастье, не приехал эр Рокэ. Начались бесконечные военные советы, маневры, перестроения и муштра, и никому уже не было дела до отношений чужой сестры и безвестного дрикса. После очередного заседания штаба, на котором присутствовал весь цвет генералитета и все маршалы, эр Рокэ, выпроводив подчиненных, подозвал к себе Ричарда и сказал: — Дикон, нам с тобой нужно серьезно поговорить. Это касается Айри. — Да, я знаю, — кисло ответил Ричард. — Она писала — описала все очень подробно, как она влюбилась в этого дрикса. Конечно, хорошо, если ей кто-то понравился… Но, эр Рокэ, я не понимаю, что она в нем нашла?! Он же… такое впечатление, что в нем ничего нет, пустой человек. Неужели не получится ее отговорить? — Ну, все же не совсем пустой, но без изысков — знаешь, о таких говорят «славный парень». Поверь, я тоже не рад, — эр Рокэ скривил губы. — Поверь, я пытался ее переубедить, но Айрис у нас — девушка решительная! И потом, мы ведь давно договорились, что если один из вас полюбит кого-то, то я не буду препятствовать, и мы разорвем помолвку — а здесь наш блаженный Эпинэ все уже сделал за нас. Что до характера… то энтузиазма Айри хватит на двоих; ей как раз подойдет человек спокойного, ровного нрава — ей будет чем заполнить его пустоту. — И надо же было так случиться, что у дрикса вдруг оказался ее типаж! У них же обычно совсем другая, северная внешность! — вспомнил Ричард о том, что тревожило его с самого начала. — Как же так получилось? — Вот этого не могу сказать точно, но, возможно, все не так просто: может быть, твой будущий, гм, родственник имеет отношение к эориям Ветра… Дикон, не отчаивайся: это, в конце концов, не такая уж плохая кандидатура, приличная знатная семья — помнишь, мы ведь даже предлагали им помолвку? — эр Рокэ вдруг усмехнулся. — Ну что же, теперь господин Фельсенбург-старший не отвертится! Традиция скреплять мирные договоры браками освящена веками, а заключать мир мы будем, естественно, на моих условиях. *** Рокэ откладывал отъезд из Алвасете не только потому, что хотел заставить дриксенское командование понервничать — чтобы они, видя, как стекаются к границе войска, гадали, куда же пропал Первый маршал, где он прячется, что замышляет и не готовит ли атаку на другом участке, — но и потому, что поначалу опасался оставлять девочек наедине с пленным, пусть даже тот был заперт в подвале и сидел под охраной; а затем уже решил дождаться развязки — увидеть своими глазами, как далеко решится зайти Айрис в своем увлечении. Дрикс не вызывал у него неприязни, но и особенной симпатии Рокэ к нему не испытывал — их отношения были холодно-отстраненными, и за эти месяцы у них состоялось всего два разговора — первый, очень краткий, в тот же день, когда дрикс расстроил Айрис: Рокэ, перевязывая ему рассеченное ухо, пригрозил, что сам убьет его, если тот еще раз доведет девушку до слез; дрикс на это начал нести околесицу, уверяя, что не питает никаких иллюзий и расстался с юношеской наивностью сразу, как поступил на флот. Второй разговор произошел тогда, когда стало заметно, что Айрис ходит в подвал чаще, чем нужно, чтобы забрать у пленного прочитанные книги и отнести ему новые (сначала Рокэ даже показалось, что девочки решили подшутить над дриксом, потому что они таскали ему из библиотеки медицинские трактаты на морисском, которые тот, конечно, не мог разобрать, не зная языка), и Рокэ, вынужденный разыгрывать роль строгого отца, приказал привести дрикса в кабинет, чтобы выяснить его намерения. — Так что вы там лепетали насчет наивности и иллюзий, господин пленный? — спросил он, постукивая пальцами по столу. — Когда вы там, как вы сказали, распрощались с невинностью? Когда поступили на флот? Как же это произошло? — Да, мне было всего семнадцать, когда я отправился служить — я был тогда зеленым юнцом, но уже совсем скоро лишился своей невинности. Этому поспособствовал адмирал Кальдмеер… — С вашим адмиралом все давно понятно, — перебил Рокэ. — И что же он? Не буду чересчур вас смущать — предположу, что сводил вас в веселый дом? Пленный сглотнул: — И это тоже, но на самом деле я имел в виду другое: то, что благодаря адмиралу я быстро повзрослел и стал смотреть на вещи более здраво. Именно адмирал помог мне познать жизнь с разных сторон! — И поэтому теперь вы цинично и расчетливо соблазняете мою дочь, чтобы с ее помощью улучшить незавидное положение: например, вы надеетесь, что влюбленная девушка упросит меня выпустить вас из подвала или вообще поможет вам сбежать — я прав, господин поборник продажной любви? — Нет! — пленный побледнел и сжал кулаки, и Рокэ с удовлетворением отметил, что наконец сумел выбить того из колеи. — Вы мастер двусмысленных формулировок, господин пленный, — заметил он. — В кругу друзей ваши нечаянные каламбуры, наверное, считают очаровательными, но сейчас они звучат нелепо и неуместно — впрочем, теперь я вижу, что вы действительно не хотели тогда оскорбить моих дочерей. Так что — ладно — можете не объясняться; лучше спокойно обсудим детали. И что вы там встали столбом, как бедный родственник: сядьте уже в кресло и возьмите себе вина. Вы же не под конвоем. Стоило Рокэ перейти на деловой тон, как оказалось, что пленный способен к разумной беседе: его серьезность больше не раздражала (раздражение, которое было вымещено, излившись на голову дрикса потоком насмешек, уже испарилось), а скорее забавляла. После разговора Рокэ решил, что может наконец уехать, не беспокоясь за благополучие Айрис, но, хотя и обещал еще пару лет назад не подозревать ее, на всякий случай запретил ходить в подвал и разрешил встречаться с пленным только в библиотеке и только в сопровождении двух охранников и гувернантки — Рокэ наконец понял, зачем девушке на выданье полагается дуэнья.