Аманаты

Дети одинаково хорошо усваивают и иностранный язык, и полуцензурный слог, и диалект Великолукской области. В. С. Токарева

Окончание боя и следующую ночь Оскар запомнил не очень успешно — вроде бы после того, как он свалился, все закончилось довольно быстро, но уверен в этом он не был: воспоминания сохранились у него только урывками. Под затухающие выстрелы и крики его, кажется, затащили в дом и там сгрузили на кровать в комнате, убранство которой Оскар не разглядел из-за темноты не то вокруг, не то в глазах. Рядом продолжали галдеть, громко, как умеют только кэналлийцы; в ушах и без них стоял шум; и тут из тумана выплыло новое лицо — усатое, суровое и совершенно не кэналлийское. Этот тип, приблизившись к Оскару, сунул ему под нос чашку и, запрокинув голову, влил в него какую-то горькую дрянь, от которой Оскару сделалось сначала противно, потом — минут на пять — весело, а потом он отключился. Очнувшись наутро, Оскар обнаружил себя в постели в роскошно обставленной незнакомой спальне: даже полог, задернутый со стороны окна и забранный тяжелыми кистями с противоположной — там, где стоял круглый столик и пустой стул, — даже этот полог был соткан из тонкого, но плотного шелка и щедро украшен золотым шитьем. Оскару трудно было соображать — он отметил, что у него раскалывается голова, болит нога, и он как будто страшно устал, хотя и проспал всю ночь, — но он понял, что его оставили в особняке у генерала Алвы, а тот вчерашний усатый тип был, наверное, врачом. Первой его сознательной мыслью после пробуждения — не впечатлением, не ощущением и не воспоминанием — было то, что он — завистливый болван, которому нужно тщательнее выбирать формулировки, выражая свои желания: только стоило ему, идиоту, в шутку посетовать, что он никогда еще не был ранен, как мироздание тут же выполнило эту, так сказать, мечту, устроив ранение — причем тоже в ногу, причем тоже пулевое. Долго размышлять о превратностях судьбы ему, однако, не дали, потому что дверь распахнулась, и вошла горничная, очень юная, розовощекая и миловидная; Оскар попытался ей подмигнуть, но в его состоянии это, наверное, можно было счесть скорее за нервный тик. За девушкой шел человек, одетый в светлый камзол прямого покроя, простоту которого полностью перекрывал вычурный головной убор, похожий на обмотанный в десять слоев шарф, — человек был еще более загорелым, чем кэналлийцы, и Оскар решил, что это и есть один из знаменитых морисских врачей, берущих за свои услуги баснословные деньги. Следом зашли двое лакеев — громил зверского вида; повинуясь знаку врача, они подняли Оскара, перенесли его в соседнюю комнату и разложили там на столе, как какого-нибудь осетра или молочного поросенка. Представив себя коронным блюдом на светском приеме, Оскар захихикал — видимо, в то снадобье, которым его напоили ночью, было подмешано что-то еще кроме лекарства. Врач, заломив бровь, смерил его снисходительным взглядом и дал выпить собственное зелье, от которого у Оскара занемело все тело ниже шеи, и он перестал ощущать не только боль, но и прикосновения. Врач же принялся изучать ногу, непрерывно ворча и склоняя на все лады «коновалов, которые не умеют обработать элементарное огнестрельное ранение», а потом взялся за пинцет, вытащил из Оскара какой-то мерзкий комок, предъявил ему и сообщил, что в ноге застрял пыж. Оскар чуть было не выругался, но оказалось, что язык ему тоже на время отказал. На этом испытания не закончились. После ухода врача, который посулил Оскару недели три отдыха в постели, а то и дольше, если он вздумает вставать раньше, чем нога заживет, он поспал, по ощущениям, часа два и не успел толком проснуться, как по его душу явился эр Ги. — Вы только посмотрите, — строго сказал эр Ги, подходя к кровати и отодвигая полог двумя пальцами, как будто боялся об него замараться. — Очень интересно: мы его, значит, ищем с утра по всему городу, а он тут разлеживается. — Приветствую эра! — бодро ответил Оскар, обрадованный тем, что язык снова повинуется ему, но ни сесть, ни даже приподнять голову у него не получилось. — Оскар, как это вообще понимать? — тем же суровым тоном продолжал эр Ги, садясь на стул возле кровати. — Зачем это было делать? Нет бы какой-нибудь чужой дом — но это дом Алвы! Нашего политического противника! К чему ты полез его защищать? Причем тебя еще и ранили! Это просто невозможно! — Да там был ребенок, — попытался объяснить Оскар. — Я с ним сидел, он заснул, тут эти бандиты начали шуметь, и дальше как-то само собой, одно за другим… — Еще лучше! Сидел с ребенком Алвы! Ты что же, нянька? — Между прочим, мы с ним родственники, — припомнил Оскар. — У него Карлионы вроде по материнской линии. На самом деле, он не был в этом уверен: когда они играли в штабе, Оскару к слову пришлось мельком упомянуть родню, и ребенок на это ответил: «А, у нас тоже есть Карлионы», — но значить это могло что угодно. Лицо эра Ги, однако, внезапно смягчилось и даже приобрело заинтересованное выражение, заострившись, как у борзой, почуявшей добычу. — Так это же, наверное, юный герцог Окделл, Оскар! Точно, Алве же отдали их на воспитание. Что же ты сразу не сказал? Ладно, тогда молодец, лучше сразу привлечь мальчика на нашу сторону, пока Алва не перековал его полностью. Но все равно! Ввязался в драку! Получил пулю от каких-то врагов Алвы! Каких-то бандитов! Неужели не стыдно? У Оскара не было ни сил, ни желания выслушивать новую порцию упреков, поэтому он закатил глаза и изобразил обморок — как они практиковались в прошлом году, еще до его отъезда в Лаик, вместе с Катари. Послышался вздох, шорох, плеск воды, на лоб Оскару лег влажный надушенный платок, и голос эра Ги тихо произнес: — Юный идиот… Вот что бы я сказал твоим родителям, если бы с тобой что-то случилось? Ладно уж, лежи… Эр Ги сжал его руку выше локтя, поднялся и бесшумно вышел. ~ ~ ~ Через три дня Оскар все так же валялся в шикарной кровати, занавешенной синим балдахином с узорами, в доме генерала Алвы: не то эр Ги не захотел с ним возиться, не то — и это скорее всего, и Оскар был вообще-то согласен — решили, что его лучше лишний раз не трясти, поэтому и не стали забирать в особняк Ариго. Оскар полулежал, подпихнув себе под затылок подушку, и любезничал с красоткой кэналлийкой, которая принесла ему поздний завтрак, убеждая ее, что его обязательно надо покормить, желательно из ее прелестных ручек, желательно ягодами винограда. — Да руки-то у вас ведь целые, дор, — говорила кэналлийка, и в голосе ее, приправленном чудесным южным акцентом, Оскару чудилось рокотание моря. — Ну неужели вы ложку не удержите? И виноград еще не созрел, дор! Но есть апельсин. Будете апельсин? Служанку звали Чонита — на самом деле, у нее было какое-то длинное полное имя, и она его даже сказала, но ушибленные мозги Оскара были не в состоянии запомнить такую сложность. Тонкие пальчики Чониты сняли с апельсина шкурку и, отделив дольку, дразняще помахали ею у Оскара перед лицом. Оскар клацнул зубами, как будто хотел укусить, Чонита рассмеялась, нажала ему на нос, сунула ему в рот дольку апельсина и потянулась за следующей, и тут дверь приоткрылась, и в щелку просочился маленький Ричард. Чонита, выпустив апельсин, взмахнув юбками, мгновенно развернулась, тут же позабыв об Оскаре, и воскликнула: — Рикардо, детка! Неужели доктор разрешил тебе вставать? — Ну да, — сказал Ричард. — Еще утром. Эр Оскар, здравствуйте, а вы правда тоже заболели, да? — Молодец, — Чонита гордо улыбнулась, как будто это был ее собственный первенец, и он только что заработал приз на деревенских соревнованиях. — Вот развлеки дора, а то он тут у нас совсем заскучал. До вечера, дор! Она быстро собрала посуду, погладила мальчика по голове и, стрельнув напоследок в Оскара глазами, удалилась. По Ричарду было видно, что ему хочется плюхнуться на кровать рядом с Оскаром, но он переборол себя, залез на стул и предложил: — Если вам скучно, я могу вам почитать, хотите? Только я еще медленно читаю. И мы дочитали про пиратов, там хорошо кончилось, их всех победили, а сейчас другая книга, и там про… — Э, нет, — при мысли о том, что ему придется вникать в сюжет книги, будь то чтение вслух или пересказ, Оскара слегка замутило: его голова была не готова к таким испытаниям. — Нет, не надо книгу, давай просто поболтаем. — Ладно, — Ричард на пару мгновений сник, но сразу воспрял духом. — Или давайте играть в камни! — А, в «три камешка»? Ну давай… — Нет, как будто мы с вами камни! Вы большой камень, а я маленький. Эр Рокэ так играл со мной, когда я сильно болел, — Ричард протянул ладошку и прижал ее Оскару ко лбу. — Как маленький камень нагрелся на солнце, и надо его охладить. То есть вы большой камень. И нужна вода. И полотенце. Ричард закрутил головой в поисках воды, и у Оскара, не успевшего опомниться, непроизвольно вырвалось: — Ричард, ты звезданулся? Какие еще камни? «Мой маленький камень нагрелся на солнце», ну надо же. Расскажи кто Оскару о таком еще неделю назад, он ни за что бы не поверил. Но теперь, подглядев, как генерал Алва кудахчет над своим ребенком, словно на гербе у него был не ворон, а наседка, Оскар живо мог представить себе эту сцену. Самого Оскара, между прочим, и правда немного лихорадило, но не настолько, чтобы он метался в бреду, обложенный компрессами, поэтому он собирался было возразить ребенку, но от детской руки на его лбу распространялась приятная прохлада, и он поневоле расслабился и прикрыл глаза. Из дремоты его вырвал неожиданный вопрос: — Эр Оскар, а что такое «звезданулся»? Оскар распахнул глаза, вздрогнул — отчего Ричард отпрянул и отдернул руку — и даже сел повыше. — Ну, это все равно что «обезумел», «сошел с ума». Но это плохое слово! Не повторяй его! — строго сказал он и, чтобы отвлечь ребенка, перевел тему: — Давай все-таки лучше поиграем в «три камешка». У тебя же найдется шесть маленьких камешков? Тащи сюда, я тебя научу! Мальчик кивнул, выскочил из комнаты и унесся прочь по коридору — похоже, только что выпущенный из постели, он теперь собирался передвигаться по дому исключительно бегом. Оскар даже мимолетно позавидовал ему и тут же одернул себя: в прошлый раз такая зависть вышла ему боком. — Ну что, принес? — спросил он, когда Ричард снова появился в комнате. — Ага, — мальчик протянул ему раскрытую ладонь, на которой лежали камни — два розовых, один побольше и другой поменьше; один тоже розовый, но с серыми прожилками; один бледно-желтый; один почти прозрачный, как мутное стекло; и один совсем серый, зато гладкий, как будто обкатанный морем. Оскар выбрал себе из них три, лег поудобнее и чуть поморщился: у него опять начало ломить виски, но он решил, что со счетом до шести как-нибудь справится. — Итак, у тебя три камешка, и у меня три, — начал он объяснять. — Я беру в кулак сколько хочу: один, два, все три или вообще нисколько. Не говорю тебе, сколько взял, и не показываю. Ты тоже берешь свои камешки — так, чтобы я не видел, — и тоже не говоришь мне. Потом мы начинаем угадывать, сколько у нас вместе. Например, я говорю «пять», ты говоришь «четыре», мы открываем кулаки, и оказывается, что у тебя было два плюс у меня три, значит, я угадал. Тогда я убираю один свой камешек, и мы играем дальше, пока у кого-то камешки не закончатся — у кого первого кончатся, тот и выиграл. Давай попробуем. Смотри, вот я беру сколько-то и не показываю тебе. Вот показываю кулак. Ты давай тоже, а потом попробуй угадать, сколько у нас вместе. Ричард отвернулся и, повозившись немного, вытянул руку и сказал: — Три. — Отлично, — сказал Оскар. — Я тогда говорю, например: четыре. Важно, что нельзя повторять цифры. Если ты какую-то назвал, я должен сказать другую. Теперь открывай руку, посмотрим, кто угадал. Оказалось, что Оскар спрятал в кулаке два камня, а Ричард — один. — Ну, молодец, — протянул Оскар. — Новичкам везет! Теперь давай еще раз повторим, только теперь я первый скажу. Вот, например, пять. — Пять, — сказал Ричард. — Не-не, — сказал Оскар. — Ты не понял, не надо повторять за мной! Надо назвать другую цифру! — Но я же знаю, что там пять! Зачем я буду обманывать! Оскар много времени провел с младшими братьями, поэтому даже не стал закатывать глаза, а терпеливо объяснил еще раз: — Конечно, ты знаешь, сколько у тебя. Но ты не можешь знать, сколько у меня. И я не знаю тоже, сколько вместе. Поэтому я угадываю, и ты угадываешь. И надо назвать другую цифру. Ты же умеешь считать! — Но там же пять, — упрямо повторил мальчик. Оскар сдался и раскрыл кулак, и выяснилось, что камней действительно было пять. Он пожал плечами: — Ладно… Давай опять потренируемся. Вот, я говорю: четыре. — Два, — сказал Ричард. — Молодец, — сказал Оскар. — Вижу, все-таки понял. Посмотрим, кто у нас выиграл. У Ричарда на ладони лежало два камня, а Оскар разжал пустой кулак. Мальчику снова повезло. — Да тебе надо в карты играть! — засмеялся Оскар. — В тонто. Или в кости. Вон как ловко ты угадываешь! Всё, потренировались и хватит, давай начинать.  Игра закончилась быстро: в первом раунде Ричард угадал три из трех, избавившись один за другим от всех своих камней; в следующем Оскар предложил, что начинать будет он, и игру удалось немного замедлить, потому что один раз Ричард, вместо того, чтобы назвать число вслед за Оскаром, надулся и замолчал, и Оскар решил засчитать это за «ноль» — и выяснилось, что сам он угадал верно и выиграл, — но потом Ричард выиграл еще пять раз подряд. Оскару стало скучно, а от подсчетов, пусть примитивных, у него все-таки окончательно разболелась голова, и его тянуло спокойно полежать в тишине — но и одному оставаться совершенно не хотелось. — Поиграем во что-нибудь другое, — сказал он, ссыпая Ричарду в протянутые ладони свои камешки и сползая по подушке ниже. — Или просто поболтаем. — Поиграем! — откликнулся мальчик с таким пылом, что у Оскара зазвенело в ушах. — Эр Оскар, вы же оруженосец, да? Давайте играть в оруженосцев? — Гм, — начал Оскар, прикидывая, как же преобразовать эту игру во что-то спокойное, где ему самому не будет нужно ничего делать. — Давай, знаешь, лучше в эра и оруженосца. — Давайте! — Ричард в нетерпении даже подпрыгнул. — Как это? Что надо делать? — Значит, так… Я буду твой эр, ну, скажем, генерал Феншо. А ты будешь мой оруженосец — корнет, как там твоя фамилия? Корнет Окделл. Скажите-ка мне, корнет, что должен делать оруженосец? — Носить оружие? — предположил Ричард. — Угу, — сказал Оскар и закрыл глаза. — Неси, что там у тебя есть. Он услышал, как дверь скрипнула, и быстрые шаги отдалились и почти сразу снова вернулись — все это заняло у ребенка не больше пары минут, и надеждам Оскара подремать не суждено было сбыться. Разлепив веки и несколько раз моргнув, он обнаружил, что Ричард уже стоит рядом и гордо протягивает деревянный меч (который Оскар, кажется, видел раньше), продырявленный в самом центре, и пару деревянных же пистолетов, покрытых черным лаком, которые были выполнены так искусно, что их на первый взгляд было не отличить от настоящих. — Неплохо, — оценил Оскар, покачав на ладони пистолет и покрутив деревянное колесико замка́. — Хорошее оружие, корнет, содержите его в порядке. Так, какие еще есть обязанности у оруженосца? — Не знаю, — сказал мальчик. — Еще читать книги по военному делу, стратегии и тактике… но это мы пока опустим. Еще — выполнять приказания своего эра… — Я готов, — Ричард вытянулся и расправил плечи. — Приказывайте, эр Оскар! — …например, разносить его письма, — закончил Оскар. — Возьмите перо и бумагу, корнет, пишите донесение под мою диктовку. *** Услышав за спиной торопливые шаги, Хуан обернулся: маленький Рикардо, которому только с утра разрешили наконец встать с постели, вместо того, чтобы пойти погулять хотя бы в сад, засел в комнате молодого дора, незадачливого гостя соберано, с появлением которого особняк превратился из приличного дома в форменный лазарет. Ребенок, конечно, еще успеет нагуляться — соберано уже через несколько дней собирается уехать в Алвасете, и уж там-то мальчику будет где отвести душу, — но и сегодня он уже бегал по коридорам с таким рвением, как будто за ним гонялся рой диких пчел. Мальчик носил молодому дору то игрушечное оружие — и свой старый палаш, который чуть не потерялся на месте покушения, в высокой траве, но его сообразили найти, подобрать и взять с собой, а потом отчистили (этот палаш, как оказалось, и спас маленького дора: пуля, попав сначала в него, прошла через дерево); и новые пистолеты, украшенные резьбой, которые Хуан по собственному почину заказал у краснодеревщика, чтобы порадовать ребенка, пока тот болел, — то перо с чернильницей, то еще что-то. — Хочешь чего-нибудь, Рикардо? — спросил Хуан. — Не устал так носиться? Мальчик помотал головой и протянул ему сложенный вчетверо листок бумаги: — Полковник Хуан, вам пакет от генерала Феншо! — Тогда это будет «полковник Суавес», — поправил его Хуан, с серьезным видом принимая письмо. — Так, посмотрим, что там у вас. На листке детским старательным почерком, крупными, округлыми буквами, которые норовили оторваться от строчки и улететь в верхний угол, было выведено: «Просим подавать обед». Хуан рассмеялся и потрепал мальчика по волосам; тот задрал голову и прижался к нему. — Передай генералу, что скоро будет, — сказал Хуан, отсмеявшись. — Скоро будет, Рикардо.