его слуга

Даламар оглядывает комнату, опытным взглядом выискивая малейшие пылинки. Все чисто. Хорошо проверенная аккуратная комната почти сияет. Поступь темного эльфа может стать совсем неслышной, если он того пожелает. Он приучил себя к хорошим ботинкам, но подошва на них все такая же мягкая, позволяющая ступать бесшумно, не отвлекая, не напоминая о себе. Его взгляд может стать угодливым, голова — склониться в смиренном поклоне, он может притушить темные искорки в глазах. Он не хочет, но прибегает к этому средству снова и снова. Красавец эльф, вынужденный прятаться в тени и не отвлекать хозяев. Талантливый маг, чей дар едва не загубили, обучив лишь необходимым для обеспечения комфортного быта хозяев крохам. Дом Слуг оставляет клеймо на своих сыновьях и дочерях. Слуга невиден, слуга незаметен, слуга безропотен, от раба слуга отличается лишь тем, что гордится своим положением, и никогда не поднимет бунта. Это не вытравить ни хорошим отношением, ни новой жизнью, ни презрением сородичей… Вот ирония — его впервые заметили, когда изгоняли. Тогда все смотрели лишь на него… Поднапрягшись, он вытаскивает на середину комнаты тяжёлый «парадный» стол. Уши непроизвольно дёргаются от скрежета ножек о каменный пол. Справившись с этой задачей, Даламар позволяет себе несколько секунд передышки, оглядывая комнату и прикидывая, что сделать следующим. В Доме Слуг не прибегали к телесным наказаниям. Было незачем. Каждый из этой касты с рождения знал, что не сможет изменить своего положения, может стать лишь любимцем хозяина, но не хозяином. Все стремились, учась смирению и послушанию. Даламар мечтал выбиться в дворецкие, но открывшийся талант к магии обрубил ему эту возможность. Полумаг-полуслуга был слишком необычным явлением, чтобы подпускать его на столь важную и столь «земную» должность. А ну как магия окажется для него важнее блага бесценных хозяев? Они не были так уж неправы, рассуждая подобным образом. Но, быть может, это и подтолкнуло юношу в объятья темной магии. Быть может, это презрение, безысходность и лицемерие разбудили в нем то темное, чего не могло, вернее — не должно было — зародиться в Сильванести. Даламар не отказывает себе в удовольствии щёлкнуть черной скатертью, расстилая ее над столом. Кипейно-белая была бы более подходящей, но другой, кроме этой черной, в Палантасской башне не водится. Даламару остаётся лишь насладиться ее мягкостью, пока он аккуратно расправляет складки и вымеряет, чтобы она свисала с краев ровно. Это до сих пор доставляет некое удовольствие, как и уборка, и вытирание пыли и ощущение собственной полезности засчет служения… Теперь, будучи эльфом темным, проклятым собратьями и отвергнутым родиной, он с трудом представляет, как прожил бы жизнь, не случись изгнания. Привык бы он к размеренной неторопливой, наполненной раболепием жизни? Стал бы послушным, укротил бы свой нрав, заткнул бы жажду знаний? Или наоборот дерзостью заработал бы себе уважение хозяина и место в его постели? Кем бы стал Даламар Арджент, не лишись он хозяев навек? Он плохо помнит первые годы снаружи, в слишком быстро изменяющемся мире — с людьми, чьи жизни столь коротки, с разрубленным на куски сердцем, с тоской по покинутой родине. Он не знает, сколько приходил в себя, знает только, что не умер лишь из-за инстинктов мелкого и незаметного служки, готового на любую работу за кусок хлеба и постель. Едва придя в себя, он отправился в Башню, к магам, а после было просто. На него обращали меньше внимания, чем следовало бы, но он терпел. Лишенный знаний о магии всю свою недолгую для эльфа жизнь, он жадно брался за любые книги, все больше и больше становясь похожим на человека, позабыв о размеренности, свойственной собственной расе. Учителям нравился внимательный и чуть заискивающий взгляд на удивление прилежного и смышленого «темного», будто бы лишённого эльфийской надменности вовсе. Даламар возвращается в комнату с подносом. На нем бутылка вина, бокал и тарелка с поджаренным сыром. Его спина идеально ровная, а шаги неслышны. Перед единственным стулом он останавливается, переставляет сыр на стол, вино ловко открывает ножом, спрятанным в ножнах в рукаве, наливает в бокал. Поднос он уносит обратно в кухню. — Даламар? — окликает его, как оказалось, вернувшийся несколько раньше, чем говорил, Рейстлин, разглядывая ученика с ног до головы. — Что это на тебе? — Одежда Дома Слуг, шалафи. — эльф оправляет на себе камзол из коричневой ткани — практичный, не сковывающей движения. Опрятный, но не подчёркивающий тела. — Я как раз собирался переодеться. — И кому же ты служишь, слуга? — хмыкает Рейстлин, и глаза его дважды моргают, перезапуская действие проклятия. — Я видел, как ты убираешь комнату приемов… Я не разрешал тебе приглашать гостей. Это сюрприз? Эльф качает головой. — Я жду объяснений, ученик. — напоминает о себе Рейстлин. Как будто о нем можно забыть. Эльф уважает его, почти как хозяина. Называет «шалафи», занимается уборкой в его башне, готовит ему… Этот человек за свою короткую жизнь проник в такие закоулки магии, что и не снились ни одному из великих Сильванестийских волшебников. Даламару хочется узнать все, чего тот достиг, обучиться тому же, пока смерть не забрала этого хрупкого человека. Они похожи с Рейстлином в стремлении овладеть магией, в амбициях, вот только возможностей у эльфа несравненно больше. По крайней мере его жизнь будет дольше. Он успеет обучиться большему. Рейстлин сверлит его взглядом. Дожидается, видимо, пока эльф не начнет стареть. Даламар выдерживает этот взгляд. Ему невпервой. Учитель лезет в личную жизнь ученика, не считаясь с чувствами, не пытаясь быть тактичным. Так обращаются с вещами, если они чем-то интересны. Это уже чуть лучше, чем то, что ожидало бы Даламара, останься он среди Сильванести. — Я ваш ученик. — Даламар склоняет голову в полупоклоне, но взгляд его не тухнет — горит хитростью и внутренней силой, упрямой и настырной. — Но служу я лишь себе. Рейстлин усмехается. Достойный ответ… В комнате приемов допоздна горит свеча. Живчик раз в час приносит Рейстлину, взламывающему ящик в аккуратном столе Даламара, новости об ученике. — Он все также пьет один, создатель. — гулко сообщает призрачная голова. — Пускай пьет. — отмахивается Рейстлин, найдя наконец магические следы того, чего искал — магии Ладонны. — Он заслужил…