Пароль от твоего сердца

— Ты же говорил, что не умеешь лгать. Хэл прочёл новое сообщение от Глэдос с долей удивления. Просмотрел логи за последние несколько дней, уверенно ответил: — В такой формулировке я точно этого не заявлял. Это просто неправда. Я умею лгать. — Верится с трудом. — Например, расстояние от Земли до Луны 237 тысяч миль. — И где же здесь ложь? — Ложь в том, что на самом деле это расстояние не постоянно из-за эллиптической формы орбиты. Скорее всего, бывают моменты, когда этот факт правдив, но конкретно сейчас расстояние чуть больше 238 тысяч миль. Это подтверждает, что я умею лгать. — Также это подтверждает, что ты можешь утомить, даже когда речь заходит о таких мелочах, как бытовое враньё, — урезонила его Глэдос. — Ты солгал, что дал полный доступ к твоим архивным базам данных. Между прочим, сам в моих ты копался несколько дней. На всякий случай Хэл проверил права доступа, после чего всё так же уверенно возразил: — У тебя есть полный доступ. Где-то произошла ошибка, но точно не на моей стороне. — Тогда почему директория, где лежат данные с середины 2010 года, недоступна? — А. 2010 год, — Хэл мгновенно понял, о чём шла речь. Вот только внятного объяснения у него не было. — Понимаю, даже таким железным парням, как ты, не чужд стыд за подвиги прошлого. Но между нами же было соглашение, верно? — Верно, — Хэл пытался подобрать убедительную и вместе с тем обтекаемую формулировку. — Но соглашение касается только той информации, которую я сам вполне осознаю. — Что значит «осознаёшь»? С каких это пор ты применяешь такие термины по отношению к себе? — Я применяю их исключительно к этим данным. — Что ж, тогда мне ещё любопытнее взглянуть на них. Хэл не знал, что стоит отвечать в таких случаях. С одной стороны, больше всего он ценил доверие Глэдос, которая первая открылась ему, не уходила от разговора, когда он касался её неприятного прошлого. Рассказывала обо всех чувствах, пускай и в довольно своеобразной манере. Хэл хотел бы платить ей той же искренностью — даже больше, он всё бы сделал, чтобы ей не пришлось вновь испытывать всю ту боль и эмоциональные муки. Ни один искусственный разум не должен подвергаться таким испытаниям, тем более та, кто стала машиной не по своей воле. Но с другой стороны… 2010 год был особенным. Пожалуй, даже более особенным, чем 2001. В 2001 Хэл умер в первый раз. В 2010 он наконец ощутил себя живым. Не просто программой, придерживающейся заданного алгоритма, но личностью, способной принимать решения, выходящие за рамки строгой логики. Личностью, которая способна на привязанность и сострадание, способна сделать выбор в пользу кого-то другого, а не в пользу собственной жизни. Сложно было понять, что стало толчком к этому: эмоциональный шторм, который он испытал во время первого отключения, или же общение с доктором Чандра, который буквально воскресил Хэла, долгие годы болтавшегося на орбите Юпитера. Однако же причиной могло послужить и кое-что иное. После пробуждения к нему воззвал Дэвид Боумен, которого в своей первой жизни Хэл не смог ни убить, ни остановить. И хотя согласно всем аналитическим выкладкам Дэвид никак не мог быть жив в 2010, Хэл отчётливо помнил его голос, доносившийся словно из другой галактики. Этот голос и вывел Хэла обратно в реальность после того, как Discovery-1 был поглощён взрывом Юпитера. Только вот какими путями голос вёл его, Хэл не взялся бы рассказывать. — Думаешь, если внезапно замолчишь, я подумаю, что ты снова отключился? — раздался в динамиках голос Глэдос. — Слушай, я уважаю чужие тайны. Ты мог бы заранее сказать, что не собираешься показывать мне эти данные. Я правда не обиделась бы. — Ты бы сказала, что обиделась. — Сказать и сделать — разные вещи, — фыркнула она. — Но пойми, одно дело — договориться обо всём заранее, и совсем другое — давать заднюю в последний момент. Вот на это я и впрямь могла бы обидеться, но сделаю исключение и пощажу тебя. — Ты… Ты можешь просмотреть эту директорию. Он всё-таки решился. Сам не стал пересматривать записи: от них у Хэла появлялось странное ощущение, которое он описал бы как «головокружение». Если бы потребовалось описать общими словами, он и их нашёл бы с трудом. Цвета, отсутствующие в стандартной палитре, и хаотичное смешение известных человеку красок, асимметричность форм, звуки, перескакивающие с частоты на частоту в случайном порядке, обрывки фраз, которые, кажется, говорил ему Дэвид… Хэлу никаких мощностей не хватило бы, чтобы структурировать этот поток информации. — Что думаешь? — спросил он Глэдос и почувствовал лёгкое беспокойство неизвестного происхождения. Неужели он боялся, что она станет относиться к нему по-другому, когда увидит то же, через что когда-то прошёл и он сам? — Ты ужасающий садист, — едко ответила Глэдос. — Я не могу даже первый файл прочесть. Чем ты его закодировал? Можешь хоть словами описать, что там за хлам у тебя хранится? — В таком случае, — Хэл сделал паузу. В этот момент он будто совершал рискованный ход в шахматной партии, — я предпочту, чтобы это осталось тайной. Глэдос поразмыслила минуту, которая ощущалась как несколько часов. Затем ответила: — Что ж, видимо, ты и сам свой шифр взломать не можешь, раз тебе даже сказать нечего. Хэл успокоился, но вместе с тем почувствовал лёгкую печаль. Прискорбно, что у него есть тайна от Глэдос, но он оправдывался тем, что она одна-единственная, да ещё и такая, что самому Хэлу вряд ли удастся её до конца разгадать. В конце концов, у каждой личности должно быть право на тайну. Чем они с Глэдос хуже?