Much Wisdom Is Such Grief

Видит ли пророк само будущее — или же слабое место, щель, на которое можно воздействовать, используя слово или решение, подобно тому как гранильщик бриллиантов раскалывает алмаз ударом резца, попав в верную точку?.. Фрэнк Герберт «Дюна»

— Разве ты не жаждешь получить ответы, Локи? Понять свое предназначение? Раскрыть доселе непостижимые тайны… Голос Всеотца продолжал отчетливо звучать в его голове даже после ухода божества. Заданный же вопрос повис в воздухе, оставив после себя… предвкушение. Один был их врагом. Он совершил столько плохого, столько ужасных, неприятных ему вещей. Тому же Мимиру, той же Фрейе. Со своими внуками обходился, как с расходным материалом, если не хуже. И все же что-то взволнованно зашевелилось в душе Локи. Он хотел получить ответы. Хотел. Один предложил ему стать его учеником. Многим ли он предлагал подобное? Локи сомневался. И все же в голове как-то не укладывалось. Они убили его сына, двух внуков, и все же тот пришел и предложил мир. Более того, сделал ему такое заманчивое предложение… Это било по разуму хлеще, чем постоянные нравоучения отца. И все же Локи отказался, внутренне содрогаясь от мысли, как на подобное предложение мог отреагировать отец. Ожидаемо негативно, даже не пытаясь увидеть в положительном ключе. Даже не думая о том, что они могут использовать Одина, чтобы найти ответы на терзающие душу вопросы… только вот отцу те были не нужны. Дом… Домой… Тренировки. Снова и снова, вечно по кругу! От их бездействия на фоне грядущего Рагнарека Локи сходил с ума. Великаны возлагали на него столько надежд… Ведь он Локи — воин Йотунов! Весь его путь был предначертан задолго до его рождения. Его судьба — положить конец гнету Одина над всеми девяти мирами. Но отец его не слышал! Для него он все еще неразумный, глупый ребенок, которого вечно нужно контролировать, опекать, приглядывать. Ведь ему не хватало навыков, контроля, дисциплины. Сплошное разочарование. Последняя мысль особенно сильно ужалила его и без того уязвленное эго, заставив недовольно встряхнуться, раздраженно повести плечами. Тяжело вздохнуть. Слишком долго после ухода Одина юноша провел в раздумьях. Мимир мог заподозрить неладное. Локи с хмурым лицом покинул комнату и тут же натолкнулся на внимательный взгляд Умнейшего из живущих. Мимир будто видел его насквозь и молчаливо упрекал за разговор. Локи вызывающе дернул подбородком. Он не желал слышать очередные нравоучения вновь. Он не сделал ничего плохого! Просто разговор. Уже и поговорить нельзя?! — И что же желал от тебя… Всеотец? — Просто… — парень запнулся, сглотнул вязкую слюну, скопившуюся во рту и, придав голосу спокойствия, перевел тему. — Отец еще не вернулся? — Нет… И меня это тревожит, братец. Локи фыркнул, сложил руки на груди, посмотрев на голову. — Отец сильный, он справится. Тор… Отец ему не по зубам. — Раньше даже сюда доносились звуки битвы, но они все тише, — выразил вполне искренние сомнения Мимир, сверкнув золотыми глазами и выразительно на него посмотрев. — Видимо, скоро еще одним богом станет меньше, — с кривой улыбкой пробормотал парень, вглядываясь в очертания тяжелой дубовой двери, тонущей в темноте хижины. Мимир часто разводил панику по поводу и без, поэтому Локи обычно пропускал его тревогу мимо ушей. Но сейчас почему-то его слова камнем осели в душе. Он какое-то время медлил, сверля пристальным взглядом дверь. Надеялся, что сейчас все его сомнения развеются, отец распахнет двери и тяжелой поступью войдет в хижину. Но этого не происходило. Минуту, две… сколько они говорили с Всеотцом? Он… он потерял счет. Липкий страх стал пропитывать его сердце. Холодок пробежал по спине, вынудив его сдвинуться с места. — Мимир… — Локи оглянулся, но голова лишь поторопил его. — Я подожду тут. Беги к нему, парень. И он побежал, на ходу подобрав со стола лук и колчан со стрелами. Толкнул тяжелую дубовую дверь и со всех ног помчался туда, где от боли стонала земля. Поврежденная в пылу битвы двух богов она неистово стенала, и звук ее плача разрывал душу Локи на части. Иногда способность знать множество языков, пропускать через себя чужие чувства вызывали у него головную боль. Но сейчас это было полезно ему, как никогда прежде. Пасмурное серое небо рассекла яростная ослепляющая молния. Локи смог определить ее примерную траекторию, догадываясь, что вызвал ее не кто иной, как бог грома. Местность вокруг была холмистой: пришлось поспешно забираться наверх, чтобы по возможности оказаться там, как можно быстрее. Ноги по пути увязали в глубоких рыхлых сугробах, ледяной ветер агрессивно бросал комья снега ему в лицо, но он почти не обращал на это внимание. Мимир был прав. Битва почти закончилась. Локи ощущал смерть. Он взобрался на самый верх, перепрыгнул через каменную ограду с последним ударом молнии, раздавшимся с небес. Дыхание сбилось от бега, но Локи едва ли обратил на это внимание, замерев без движения. Увиденное заставило кровь застыть в жилах. Ужас скрутил желудок, ударил под дых, лишив остатков дыхания. Пальцы, намертво вцепившиеся в древко лука, побелели от напряжения. Дерево под ними жалостливо затрещало. В голубых глазах на всю жизнь отразится момент, как Тор грозовой тучей навис над отцом. Как тот стиснул в большой руке искрящийся молниями молот, прижатый к груди поверженного бога войны. Локи с безумным видом наблюдал за тем, как бог грома вновь поднял свое оружие и цокнул языком от досады. Отец не вставал. Локи тихо смотрел на него всего несколько мгновений, которых хватило, чтобы взбудоражить кровь, пробудить магию и поддаться всепоглощающему гневу и ярости. Обращение прошло в мгновение ока, и мальчик, обернувшийся волком, бросился на бога грома, яростно вгрызаясь в твердую вплоть острыми зубами. Тор не ожидал его появления и, что более важно, не ожидал нападения. Волк в беспамятстве снова и снова бросался на бога, то тут, то там оставляя глубокие раны и кровоподтеки, не замечая собственных увечий. Он не чувствовал в тот момент боли, не чувствовал опасности, не чувствовал ничего, кроме слепой ярости. Позднее Локи даже не сможет вспомнить детали боя: слишком все размыто, поверхностно. Удары молота ломали кости, заставляя их крошиться и трещать. Волк отпрыгивал в сторону, но, скаля окровавленную пасть, вновь в три прыжка оказывался возле врага, ожесточенно вгрызаясь острыми зубами в плоть. После битвы с отцом Тор ослабел. Может, поэтому зверь смог, улучив момент, увернуться от слишком медленной атаки полувеликана. Подпрыгнул, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, и стиснул в зубах огромную голову. Волк рвал, рвал, тянул ее во все стороны, пока не услышал тошнотворный треск и характерный звук разрываемой плоти. Горячая кровь забрызгала фонтаном, залила пасть и стекла по глотке. Обезглавленное тело неловко покачнулось и рухнуло на землю. Зверь над ним замер, не шевелясь, готовый к броску, к очередной атаке, но враг лежал без движения. Жгучая ярость, наполнившая его до краев, при отсутствии чужой реакции начала медленно отступать, точно морской прилив после разрушительного шторма. Волк мотнул головой и, раздираемый отчаянным страхом и безумной надеждой, стрелой бросился к тому месту, где тихо лежал отец. Зверь, взявший над ним контроль все еще держал его, но медленно отпускал. Волк осторожно, даже боязливо, подполз на лапах ближе и мордой боднул лицо мужчины. Раз, еще раз и снова. Приподнялся и положил лапы на закрытую броней грудь. Отчаянно заскулил, будто в надежде, что отец привычно заворчит на него и посмотрит тем-самым родным насупленным взглядом, но… Этого не происходило. Золотое сияние охватило тело молодого бога, возвращая ему человеческий облик. Локи не чувствовал, как по щекам молчаливо текли слезы и смешивались с кровью Тора, оставшейся после смертельного укуса. Но даже вкус железа на языке и совершенное недавно весьма жестокое убийство не могли избавить его от потрясения. Он смотрел и не верил в то, что видит. Его разум отключился, будто отказывался принимать реальность. Потому что реальность в тот момент была слишком жестока. Потому что этого не может быть. Не может! Нет! Не с ним. Не с ними. Пожалуйста! — Отец… — болезненный спазм сдавил горло. Голос осип и звучал совсем слабо. Множество эмоций терзало его сердце, вызывая тошноту, но самой сильной в тот момент был ледяной ужас, заставивший все тело дрожать, словно в лихорадке. — Прошу тебя… — трясущиеся руки обхватили родные плечи и немного встряхнули. Это все страшный сон. Кошмар. Это не реально. Этого не может быть! Нет. — Ты не можешь… Отец, умоляю… — в груди стало совсем тесно, дыхание перехватило, слезы уже совершенно не давали возможность рассмотреть что-то перед собой. Лишь размытые образы. — Отец… Пожалуйста, пожалуйста, вставай. Прошу тебя… — его всего колотило, рыдания сотрясали грудь. Локи обнял уже остывающее тело, и чувство реальности совершенно покинуло его. В тот момент он казался себе маленьким и совершенно незначительным. Будто ему снова двенадцать, и он склонился на телом мамы в день ее погребения. Как он шептал, что лучше бы вместо нее умер отец, ведь тот ненавидит его. Но, разумеется, Локи говорил не всерьез. Локи никогда, никогда… не желал этого. Все в нем в тот момент кричало вставай, ну же, вставай! Он ждал, ждал и ждал, всего секунды, но, казалось, прошли часы. Он отчаянно молил отца очнуться, в то время как перед глазами проносилась вся его жизнь. Смерть мамы сблизила их, пусть и не сразу. Понимание приходило с большим трудом и не сказать, чтобы они сумели полностью его достичь. Каждый из них хотел для другого иного. Локи всегда считал себя тяжелым бременем Кратоса, с которым тому приходилось считаться, возиться. С самого детства казалось, что он отцу совсем не нужен, что забота о нем — тягость, непосильный груз, навязанное бремя. Первые дни будто подтвердили все его самые худшие опасения, которые с годами лишь усиливались. Они не могли прийти к пониманию. И все же… Локи любил отца. Он порой смотрел на него, как на божество, коим тот и являлся. Хотел быть ему достойным сыном. Но раз за разом разочаровывал его. Когда специально, когда случайно. Может, поэтому Локи всегда слышал в свой адрес лишь имя да пресловутое "мальчик", от которого веяло таким холодом, словно он чужой ему. Мальчик хотел добиться его признания. Разными способами. Иногда отец был даже доволен им. В те редкие моменты он мог положить свою большую руку на его голову и слегка растрепать светлые волосы. Локи никогда не видел на его лице улыбку, но благодаря способностям мог чувствовать его довольство. Когда удачно выслеживал добычу в лесу или вылавливал в бурном потоке реки рыбу. Когда уворачивался от сильного выпада отца, используя природную ловкость. Его первая магия, успехи на поприще изучения древних языков с Мимиром. Как он учил Кратоса читать, но неизменно продолжал делать рисунки в дневнике. Ведь творчество — это точно не его стезя. У бога войны таланты иного рода. Время на мгновение словно замерло, пока в голове лихорадочно метались мысли, цепляющиеся за беспощадную истину, от которой Локи, как ни хотелось, убежать не мог. Их драки, их охота, рыбалка, исследование мира, вечные перепалки и тихое ворчание отца. Локи всего пятнадцать: надеяться, что некоторые вещи останутся незыблемыми, несмотря на страшные невзгоды и приближающийся Рагнарек — нормально. Каждое мгновение — его драгоценные воспоминания, которыми он глубоко в душе неизменно дорожил, пусть его поведение иногда говорило об обратном. Он думал, так будет всегда. Но реальность оказалась жестока. — Не оставляй меня. Пожалуйста, пожалуйста… Умоляю… — Локи бормотал что-то еще, безутешный, полностью погрузившийся в свои эмоции и потерявший связь с реальностью. Плач мальчика больше походил на скулеж раненого зверя, медленно переходящий в вой. Он плакал, выл, кричал от отчаяния, сжимая в покрасневших от холода и крови пальцах края кожаной брони, и совершенно не помнил себя от боли и ужаса. Локи потерял счет времени. Даже когда слезы высохли и плакать ему было уже нечем, он не мог заставить себя отпустить отца. Это было выше его сил. И когда первая, самая страшная и изматывающая реакция отступила, когда у него уже не осталось сил плакать, Локи поднял голову от груди отца и невидящим взглядом уставился на его расслабленное лицо. Кажется, он в жизни не видел его таким… Безмятежно спокойным. Нутро заполнила звенящая, промозглая пустота. Локи пытался прислушаться к чему-то внутри себя, но слышал лишь глухую тишину. Первичное отчаяние схлынуло, оставив после себя огромное зияющее ничто. Умом он понимал, что должен что-то сделать, но разум оцепенел и отказывался подчиняться ему, будто в один миг перестал быть его частью. Может, поэтому он не заметил чужое приближение. Шаги не были тихими или громкими. Он просто не слышал их. Раньше Локи слышал многое, природа всегда взывала к его сущности, хотел он того или нет. Но сейчас он не слышал ничего. — Значит, они взяли плату кровью. Голос Фрейи вторгся в его разум, точно незваный гость, и вырвал из забытья. Локи медленно поднял на нее воспаленные от слез глаза. Фрейя поймала его бездумно скользящий по ее лицу взгляд. Что-то в ней в этот момент дрогнуло и натянулось, но юноша не собирался разбираться, что именно. Сейчас ему было все равно. Быть может, будь она рядом, а не охоться за ними, как полоумная, отец был бы жив. Легкие сдавило от недостатка воздуха и пришлось сделать глубокий вдох, обжегший своим морозным дыханием горло. Только сейчас понял, что все это время едва дышал. Ему это не особо мешало. В глубоких глазах Фрейи читалось едва уловимое, ускользающее сочувствие, скорбь, которые не нашли отклик в его душе. Словно искра, они разожгли внутри него пламя, заставляя все нутро гореть. — Что тебе нужно? — отрывисто спросил Локи пока спокойным тоном. Голос звучал надсадно. Совсем охрип от недавних слез и криков, поэтому казался слегка чужеродным, точно и не его вовсе. Юноша не знал, сколько времени провел в агонии, которая, не угасая, продолжала пульсировать в душе. Погода на улице стояла морозная, пасмурная, солнце уже садилось за горизонт, но Локи совершенно не помнил его положение до того, как добрался сюда. Воспоминания казались вязкими и неповоротливыми. Когда же женщина явилась? Была ли тут с самого начала или заявилась лишь под конец, дабы поглумиться над поверженным врагом? Взгляд Локи стал колючим, острым, ледяным, как бушующий вокруг них ветер. Губы плотно сжаты, зубы стиснуты и челюсть напряжена. Будь он до сих пор волком, из горла донеслось бы глухое, угрожающее рычание. Юноша со стороны выглядел жутко — половина лица измазана в крови, одежда изодрана, броня помята и едва ли подлежала починке. Глубокие раны и ссадины украшали все тело. Но он и не думал их залечивать. Самым пугающим в его образе были глаза — взгляд был страшен, почти безумен, лишен прежнего света, той неугасаемой искры, что всегда горела в его душе. Фрейя смотрела на него и видела себя со стороны. Себя, трепетно прижимающую к груди сына. Ей бы ликовать, чувствовать удовлетворение. Ведь она преследовала Кратоса больше трех лет, пытаясь сжить со свету в надежде отомстить. Но в душе расцветала лишь горечь, понимание, что вовсе не того человека она выбрала для мести. Увенчайся ее попытки успехом — Локи потерял бы для себя самое дорогое существо на свете. Как она могла… О чем же она думала? Желание отомстить затмило ей взор, лишило рассудка. Все, о чем Фрейя могла думать последние несколько лет — убийство Кратоса. Его смерть казалась избавлением от собственной боли. Но Локи… Локи не заслуживал такого. Этот добрый, яркий и неугасающий мальчик, которого она в какой-то момент стала считать очень близким, почти родным… Она в самом деле хотела лишить его отца? Хотела ли? Хотела ли, чтобы после он смотрел на нее так? Как на чужую. Как на врага. В голубых, словно ясное небо глазах, отражалось глубокое горе, плескались плохо сдерживаемый гнев и злоба, столь обжигающие, что Фрейя с трудом удержала взгляд. Она не хотела видеть его таким. Не хотела доводить до такого. — Ты опоздала, — посмотрев на отца, сказал негромко Локи после продолжительного молчания, которое вызывало внутри негодование. Голос звучал так, словно его заморозил Рагнарек — ледяной, колкий, безжизненный. — Тор тебя опередил. Впрочем, теперь он тоже мертв. — Поверишь ли ты мне, если скажу, что мне жаль? — после небольшой паузы весьма искренне обронила Фрейя, безотрывно глядя на умиротворенное лицо Кратоса. Он выглядел так, будто ненадолго прилег отдохнуть. Локи поднял голову и неожиданно засмеялся, заставив женщину тут же обратить на него свой взор. Это был жестокий, холодный смех, ничуть не уступающий обжигающему взгляду. Он выглядел так, будто утратил разум. Фрейя знала: отчасти так оно и было. Горе — страшное испытание, которое не каждый может вынести. А на долю этого мальчика выпало целых два. Но к одному он был готов, ко второму — нет. — Жаль? Тебе жаль? — отсмеявшись, с издевкой хриплым голосом спросил молодой бог. Ненависть сквозила в каждом произнесенном слове. — С чего мне тебе верить? Ты гонялась за нами повсюду, пытаясь убить, а теперь тебе жаль? Думаешь, я в это поверю?! Скажешь, что не причастна? — Нет. — Разве он не твой бывший муж? Общий враг объединяет, нет? Фрейя вскинула на него пылающий взгляд. — Не смей даже предполагать подобное! — прошипела сквозь зубы, ярость заклокотала в горле. — Он лишил меня всего! Всего! Если бы я могла убить его, то сделала бы это не задумываясь! — Да что ты? Что-то не похоже. Лицо женщины почернело, кулаки сжались, глаза свирепо сузились. Она распахнула рот, но вместо этого стиснула зубы и промолчала. Что бы она сейчас ни хотела сказать, сдержалась явно с трудом. — Ты ничего не знаешь, Локи, — озлобленно проговорила женщина с болью в голосе. Неожиданно он почувствовал мрачное удовлетворение. Будь это прежний он, за брошенные ранее слова ему стало бы мучительно стыдно, в сердце заскреблось бы чувство вины. Но причинить кому-то боль оказалось приятнее, чем он представлял. Заставить другого почувствовать хоть на мгновение ту же боль, что он ощущал сейчас сам. Но то лишь короткое мгновение. Локи горько усмехнулся и опустил лицо. У него вновь перехватило дыхание, в горле запершило. Ледяные пальцы стиснули большую ладонь. — Уходи, — с трудом выдавил он, не поднимая глаз. И молился, чтобы женщина послушалась его. Он не настроен был говорить, не настроен выслушивать сожаления, не настроен принимать чужие жалость и сочувствие. Ему это не нужно. Пусть просто все оставят его в покое. Фрейя несколько мгновений колебалась, сохраняя молчание. Чего она ждет? Почему просто не уйдет? Вопросы крутились в голове, но не оседали в мыслях. Он не мог думать о чем-то кроме того, что видел перед собой, не мог осмыслить. Да и не хотел. Не сейчас. Он не сразу заметил, что, наконец-то, остался один. Локи поджал губы и глубоко вздохнул, сомкнув напряженные веки. Глаза кололо, точно туда бросили горсть соли, острая резь причиняла боль, но едва ли она могла сравниться с той, что изматывала душу. У них с отцом не все было гладко. Наверно, в этом крылась его вина. В значительной степени. Он не слушался, сбегал, всячески выставлял напоказ характер и часто дерзил. Казалось, все слова и наставления проходили мимо него. Но только лишь казалось. Локи слышал и делал ровно наоборот. Словно хотел окончательно выбесить отца и тем самым привлечь его внимание. Глупо? Да. Он глупец. Самый настоящий. Кратос же — само терпение. Когда Локи казалось, что за свое поведение он уже должен быть выпорот, может, даже розгами, ибо взгляд отца порой был красноречивее слов… этого не происходило. Мужчина лишь тяжело вздыхал и смотрел на него. Так смотрел, что хотелось втянуть голову в плечи, виновато отвести глаза и немедленно начать извиняться. Вместо этого Локи лишь насмешливо фыркал и ерничал. Но Кратос все равно ничего не делал. В такие моменты Локи казалось, будто отец опустил руки. Признал его безнадежным, никчемным и навсегда сломанным. Словно здесь уже ничего не поделать, придется оставить, как есть. Это обижало, злило… Но оглядываясь назад, он понимал, что все произошедшее между ними целиком и полностью его вина. Что ему стоило хотя бы изредка слушать отца? Действительно слушать. Да, Локи порой считал его трусом за то, что они отсиживались без дела, тогда как могли стольким помочь. Даже проговаривал это отвратительное слово «трус» вслух, почти не кривя душой. Но на самом деле… конечно, так не считал. Хотелось думать, что это был не он. Не он произносил отвратительные слова, называя отца придурком и трусом. Не он не слушался его, нередко обрушая на их многострадальные головы беды. Не он вел себя с некоторыми людьми, как настоящий ублюдок, в один прекрасный день решив не считаться с мнением и проблемами мелких смертных. Все-таки он бог. Теперь его поведение казалось нелепым и жалким. Локи хотелось извиниться. Он бы пообещал стать лучше, стать умнее, надежнее. Пообещал бы во всем слушаться отца и внимать чужой мудрости, больше не кривя лицо. Только бы очнулся. Только бы все это оказалось страшным сном. Ночь темной вуалью накрыла свои обширные владения, погасив до утра солнце. Локи поднялся на ноги и нетвердой походкой направился в сторону леса. По пути он подобрал отцовский… мамин топор, который единожды ему вручал отец. Левиафан казался неподъемным, чувство неправильности кололо сердце ядовитыми шипами. Тогда все было не так. Тогда он ощущал тихую радость, ведь отец доверил заботу о мамином оружии. Это казалось чем-то крутым, чем-то невероятным. Его рука в двенадцать лет была меньше. Топор казался тяжеленным для начинающего лучника вроде него. Отец выказал ему доверие, от чего восторг заполнил каждую клеточку тела Локи. Ему нравилось думать, что хоть в чем-то Кратос мог положиться на него. Мальчик знал, что через некоторое время вернет Левиафан отцу. Теперь же возвращать его было некому… Локи понятия не имел, как им пользоваться. Он никогда этому не учился. И не горел желанием. Но и оставить на поругание Одину тоже не мог. Мысли о Всеотце вызвали зубной скрежет, жгучую ненависть, что растеклась по венам точно жидкий огонь. Немедленно возникло желание что-нибудь сломать. Локи с трудом подавил разрушительный порыв. Впервые воспользовался отцовскими словами и взял эмоции под контроль. Сложно, но выбора нет. Несколько долгих минут он провел, сооружая носилки. Хотелось бы, как Фрейя, поднять на руки отца и пойти с ним домой, но Локи на такие подвиги был неспособен. До сих пор с трудом представлял, откуда у большинства богов берется такая колоссальная сила, помогающая сдвигать горы. Переложив Кратоса на носилки, юноша направился обратно в хижину. Путь предстоял долгий. Он мог вернуться за санями и волками, разумеется, мог. Большинство на его месте поступило бы так. Но Локи не в силах был оставить отца надолго одного, поэтому пришлось импровизировать. Да и… следовало и впрямь чем-то занять руки, чем-то отвлечь себя, чтобы не чувствовать то, что чувствовал сейчас. Взгляд то и дело улавливал детали окружения: его припорошенные свежим снегом следы, сломанные по пути на гору ветки, пыль, грязь и кровь, окрасившие кристально белый снег в бордово-коричневый цвет. Замечал он и редких птиц, пролетающих над головой, зверушек, разбегавшихся с его пути по своим норкам. Снег крупными хлопьями сыпал с неба, на небе же проглядывали яркие безмятежные звезды, тщетно не скрытые серыми облаками. Ничего не изменилось для мира. Будто не его только что покинуло целых два бога. Отец говорил, что смерть бога всегда несет за собой последствия. Локи старался не думать о том, что сделал с Тором. Он не жалел, нет. Но та его сторона — другая, пугала его. Она была не до конца ему знакома. Эта сторона когда-то сподвигла его убить Моди, а накануне — Тора. Но успокоение в душе это не принесло. Наверно, потому что Локи трезвым умом понимал — Тор всего лишь пешка в умелых руках Всеотца. Один предложил стать его учеником, явно рассчитывая на то, что после смерти отца Локи станет совсем уязвимым. Наверно, в мальчике он видел самого себя. Недаром сказал, мы с тобой похожи. Оба хотим получить ответы. То было тогда. Единственным желанием Локи сейчас было — уничтожить его. Но смерть будет легким наказанием. Он хотел лишить его всего. А для этого придется подобраться ближе. Даже если смерть Одина приведет к уничтожению Асгарда, он пойдет на это. Больше ему терять нечего.