Младший помощник старшего лейтенанта

Солнечные, абрикосовые острова с голубыми озёрами посредине и махровыми песчаными пляжами вдоль лагун — всё это было его, принадлежало ему, составляло его суть.  Этим он полнился с ранних лет, этим дышал его облик. Мало, кто знал, что таким он был не всегда. Белый конь — очередной подарок щедрого отца, нёс его вдоль берега. Они мчались наперегонки до утёса, рыжая лошадка товарища не отставала и принц слышал её загнанное фырканье. На повороте к нему наперерез выскочил другой всадник — один из слуг двора. Принц придержал удела. Отец в срочном порядке вызывает его ко дворцу. — Папаша, да ты рехнулся?! — Принц скорым шагом вошёл в тронный зал. Рукава его рубахи были закатаны до локтей, а голова не покрыта. Сам король вольготно раскинулся на лежаке, поглощая вино. Слугам было велено заниматься своими делами, так что в тронном зале были только отец и сын. Разговора их никто не слышал, а вкушая вино король самозабвенно пренебрегал кубком и с причмокиванием хлебал его прямо через край кувшина. — Не хочешь ехать — не надо! Хочешь ехать — корабль я тебе снарядил, не хочешь — оставайся. Подумав решайся, решившись — не думай! Вообще не понимаю, чего ты ко мне с этим письмом пристал, его же тебе прислали! Будешь? — Король указал золочёной ложкой на такой же золотой котелок посреди стола. — Буду. — Принц присел на край такой же лежанки. В конце концов он был принцем островов и вовсе не должен был реагировать на каждое письмо от любого, кому заблагорассудится его отправить. Письма от поклонников и поклонниц он получал часто, отвечать на них любил, но здесь было письмо совершенно другого рода. В этот раз его приглашали в такую далёкую сейчас Японию для получения наследства. — Они так и не научились его готовить. — Фыркнул он, едва попробовав содержимое котла. — Ну так сходи, научи их! Удивительно, но любимое блюдо принца повара так и не научились готовить. Когда-то давно, во времена, когда отец его ещё не был королём, а сам он не был никаким принцем, невероятное варево из рубленного мяса они ели в походах чуть ли не на каждом привале. — А знаешь, я всё-таки поеду. Может хоть там читатап нормально готовят.

***

— Здравия желаю, товарищ младший помощник старшего лейтенанта! Здравия желаю! Здравия желаю! — По очереди выдавали рядовые. Старший лейтенант Цуруми шёл вдоль построения. Немногочисленная сегодня дивизия стояла равнением на него с винтовками на плечо, как при параде. На плечах у Цуруми сидел счастливый мальчишка в чистом кимоно и фуражке. Фуражка была велика и сползала на нос при каждом шаге Цуруми. Они дошли до конца строя, мальчишка что-то зашептал Цуруми на ухо. Цуруми развернулся на пятках, приставил каблуки и скомандовал выпад — рядовые повиновались, синхронно переложили винтовки в боевую готовность и выполнили шаг. — Смирно! Вольно! — Старший лейтенант Цуруми командование принял! — отчеканил он и спустил мальчишку с плеч. Мальчишку расположили в больничном крыле. Помещать шестилетнего ребёнка в казарме было как минимум неразумно, да и в дороге он умудрился простыть и теперь оглашал коридор громким кашлем. Цуруми мог бы отдать его в любой дом по дороге — местные знали его и не посмели бы отказаться. Пройтись по местам былой славы генерала Ханадзавы было прекрасной идеей — Хякуноске притащил из дома своего папаши целый ворох бумаг не разбираясь — тогда его голова болела совсем другими вещами. А вот старший лейтенант добычей заинтересовался. Если кот приносит вам крысу — первое, что вам надо признать — в вашем доме крысы. Мальчишка оказался ещё одним отпрыском генерала. Письма к его матери Цуруми нашёл, а вот про саму мать в этом городе никто не слышал. Заезжая? Цуруми провёл с ним почти неделю. Не считая простуды мальчишка был здоров и любознателен. Он не любил окаю, ел тыкву руками, пачкая всё вокруг и был в восторге от данго, умывался и одевался он сам, а вот палочки держал не охотно. Наблюдать за ним было по меньшей мере любопытно и Цуруми наблюдал, пытался выявить сходство в поведении или мимике с мимикой и поведением Огаты или генерала Ханадзавы. Сходство было только физиономическое. Лохматый мальчишка походил на молоденького Огату, когда тот только поступил в академию. Повадками мальчишка копировал всех, кого видел: кривлялся, как младший лейтенант Който, хмурился как Цукишима, а когда Цуруми увидел, как малец пытается покусать какого-то рядового, решил с собой на переговоры его больше не брать. Цуруми нянчился с Тору всё меньше, а в последнюю неделю вообще уехал в Абашири наводить порядок, оставив мальца на совесть медиков. В отсутствие старшего лейтенанта Тору чаще всего находил Огату на складе боеприпасов. — Ну, давай поиграем. — Огата вздохнул. Тору бесил его. Раздражал одним своим существованием, у мальца каким-то необыкновенным образом получалось походить на Огату в детстве, но при этом вызывать у окружающих совершенно другое отношение. Старший лейтенант носился с ним лично, Цукишима и младший лейтенант с удовольствием тратили свободные часы вечером на этого сопляка, и вот, теперь этот человеческий детёныш добрался и до него самого. Они играют долго, вернее играет только Тору, пока Огата занимается своими делами. Да будет благословен придумавший прятки, да будет благословен тот, кто придумал мячики темари из толстых плетёных верёвочек и полную закоулков военную часть, где эти мячики можно прятать. Иногда на Огату находила внезапная ярость, такая сильная, что хотелось схватить мальчишку рукой за голову, да так, чтобы голова эта самая затрещала. Огата даже представлял, как будет прогибаться под его пальцами детский лоб, но воплотить в жизнь свои фантазии не стремился, по крайней мере, находясь в расположении седьмого дивизиона. В такие моменты он либо сам уходил, либо гнал мальчишку от себя прочь, подальше, чтобы не выплеснуть гнев на нём. Каждый раз, когда они возились, и малец пытался его завалить, в голове Огаты мелькало садистическое желание сжать его поперёк живота, так, чтоб пальцы сомкнулись, запечатать ладонью рот и ждать, когда детская игривость столкнётся с желанием жить. Применения этому желанию не было, и Огата быстро выходил из себя, отвешивал мальчишке порцию щелбанов и прогонял прочь. В этот раз игра начиналась безобидно. Огата только вернулся из города, его выходной был в самом разгаре, на душе его было спокойно, настроение было ленивым, скучающим и удовлетворённым. Мальчишка подошёл к нему, шаркая ногами, волоча какую-то тряпку по земле. В теории эта тряпка изображала походную палатку, которую Тору хотел научиться ставить, но стоило Огате предложить сыграть ему в прятки, как тряпка была заброшена. О том, что где-то на территории штаба прячется Тору, Огата вспомнил уже после отбоя, когда пробираясь к казармам обнаружил эту самую тряпку, валяющейся на земле. Думать о мальчишке было неприятно, поэтому Огата успокоил свою совесть мыслями о скором отходе ко сну. Уже засыпая под тонким ватным одеялом, Огата представлял, как Тору будет беситься на следующий день, что тот про него забыл. Тору всё-таки поставил себе палатку на заднем дворе. Огата успел заметить её, пока они шли на построение, к обеду он снова вспомнило Тору, а перед отбоем даже вышел на задний двор, чтобы эту самую палатку сломать, но палатки уже не было. Огата рассердился, потоптался ещё не много и насвистывая отправился в сторону казарм. Не бегать же ему за мальчишкой каждый раз, когда хочется отвести душу, малец сам придёт, когда ему наскучит возиться самому по себе. Так они и развлекались раз в четыре дня, где два дня Тору прятался от Огаты, а последующие два дня Огата скрывался от Тору. Из Абашири старший лейтенант вернулся в дурном настроении, но с подарком. Для Тору он притащил целый трёхколёсный велосипед, так что счастью мальчишки не было предела. Оказалось, что вот так запросто Цуруми решил назначить этот день днём рождения Тору. Он катался по длинным коридорам и по расчищенному от снега двору днями напролёт с неохотой прерываясь на обед и отбой, чем веселил уставших от затянувшейся службы военных. Старший лейтенант Цуруми вызвал Огату на сложный разговор через несколько месяцев, когда лето уже вовсю лилось в окна птичьим щебетом, а немногочисленные деревья полноценно зазеленели и отцвели. Его подручные вернулись из разведки с невероятными новостями – группа Сугимото снова в полном сборе и собирается выступать на поиски золота айнов со дня на день. От Огаты требовалось невзначай присоединиться к группе Сугимото, а по случаю хорошо выполненной работы запись о дезертирстве исчезала бы из его личного дела. – Вопросы? – Так точно. – Слушаю тебя, ефрейтор Огата. – Решили усыновить мальчонку? – Не без доли иронии уточнил он, и Цуруми рассмеялся, а закончив веселиться ткнул пальцем в сторону от чего-то похолодевшего Огаты. – Это уже твоя забота. А знаешь, что: возьми его с собой. Пусть прогуляется на свежем воздухе. Или боишься не справиться? – Никак нет. – Тогда свободен. Выдвигаешься завтра утром. – На этом аудиенция у старшего лейтенанта Цуруми закончилась. Никакой искромётной шуточки, издёвки или угрозы, сплошное издевательство над его, Огаты, достоинством.  Огата злился. Его раздражал голос Тору, раздражали его вопросы, то, как он медленно ел, как громко пил, как везде следовал за ним, как держал, если надо было держать, как шёл, если надо было идти, как ныл, если уставал, как крепко спал. Как ему будто бы не позволялось ничего, но в то же время, в разы больше, чем Огате. И если в расположении седьмого дивизиона раздражение подавлялось рамками дисциплины, то теперь, в походе, не было ничего, что бы Огату сдерживало. Огата пугал его рассказами о том, что теперь ему ничего не стоит привязать его к дереву в лесу и оставить так, если он, Тору, будет действовать ему на нервы. Компания Асирпы нашлась быстро – те ещё не успели покинуть котан. Василий был вместе с ними. У Огаты вообще сложилось впечатление, что тот всю зиму провёл среди айнов, каким он сделался своим. Сугимото не простил его, но драться они не стали, они вообще не разговаривали, даже делали вид, что не смотрят друг на друга.Тору играл с местной ребятнёй. Его Огата представил как случайно найденного младшего брата (что было истинной правдой), поведал историю, как теперь они ищут его родственников по городам и сёлам (что было ложью от самого начала до конца). Это было совершенно невыносимо. Тору сбился с шага и едва не полетел в овраг от пинка в спину. – Да не надо! – Тору захныкал.– Почему не надо? – Огата веселился. В отличие от прошлого раза этот поход казался ему невероятно скучным и в качестве развлечения он периодически тыкал братца в спину. – Не надо! – Тору уворачивался от вездесущих рук Огаты, которые норовили больно защипать его бока.– Чем больше визжишь, тем больше будешь получать.– Почему?– Потому что ты бесполезный… Тут Огата сам запнулся от хорошего тычка под лопатку от Василия. Со злости Огата двинул Тору по голове прикладом винтовки. Тот зашёлся криком и присел на корточки, будто от этого станет меньше больно, обхватил ушибленное место руками, да так и застыл. — Ой, случайно. Не лезь под руку. — Совершенно без раскаяния бросил Огата ему вслед, проходя мимо. Пусть привыкает, пока маленький, пусть терпит, пока не вытерпит. Хвататься за оружие сейчас и вправду не было нужды, но Тору об этом знать не обязательно, пусть просто выучит: как только рядом появляется его старший брат — значит скоро ему самому будет больно. Так пролетал день за днём в их походе за золотом или, за сокровищами, как это для простоты объяснили мальчишке. Кроме выпадов со стороны Огаты, до слёз его ничто не трогало. Тору помогал собирать хворост для костра, помогал готовить Асирпе, бормотал "читатап" и "хинна" по её примеру. Через два дня пути они вышли к котану одного из родственников Асирпы. В главном доме пахло свежей зеленью, которую только-только развесили сушиться под самым потолком. Измученный своим первым в жизни походом Тору дрых без задних ног прямо на коленях какой-то местной женщины. Василий обустроился отдельно от всех — развёл костерок и теперь ворошил угли, прикапывая в него такой редкий в этих краях картофель. Огата от скуки даже присоединился к его скромной трапезе. — Следи за ним, а! Что он у тебя бродит без присмотра?! — Огата чистил винтовку, когда Сугимото одёрнул его. Тору действительно куда-то пропал с самого утра, и, если честно, Огате было совершенно безразлично, куда тот запропастился. — Ты в лес то его не пускай! Помрёт там, нового сам рожать будешь?! — Не унимался Сугимото.  — Что тебе до него? — Огата хмуро проводил взглядом вышедшего из леса Тору. Тот волок в сторону главного дома огромную ветку. — Что, к детям не ровно дышишь, а? — Да пошёл ты! — Сугимото сплюнул. Русский снайпер, пристроившийся чистить своё оружие рядом с Огатой покрутил головой и потянул Огату за рукав. Огата перекинулся с ним парой слов на русском, после чего Василий достал из-за пазухи блокнот и быстро начал что-то чирикать. Местные мужики ушли на охоту, так что их бабы в миг упросили Сугимото точить железный инструмент. С работой тот провозился почти до заката. Отпустив последнюю бабу с наточенными ножами, стилетами и серпами, Сугимото наткнулся на Василия, который будто только его и ждал. Русский снайпер решительно двинулся на него, прижимая к соломенной стене дома. — Чего?! Надо тебе чего? Сдурел?! — Сугимото вежливо показал ему кулак. В ответ Василий достал свой последний рисунок, где схематично был изображен Сугимото, держащийся за руку с маленькой фигуркой в узорчатой повязке на голове. В фигурке Сугимото опознал Асирпу. — Ну? — Сугимото кивнул. — Дальше что?  — Василий перевернул страницу блокнота. Теперь на рисунке разворачивалась настоящая драма: фигурка Асирпы по величине теперь не уступала нарисованному Сугимото, а тот на рисунке шёл от неё прочь. На третьей странице была кульминация всего действа: Сугимото держал за руку другую маленькую фигурку. — И что? Что тебе надо то?! — Василий пролистал изображенную историю от начала до конца ещё раз и до Сугимото дошло. — Ты что несёшь?! Каких детей?! Дай сюда! — Сугимото отобрал у Василия блокнот и карандаш, присел на корточки для удобства и принялся изображать свою невиновность. — Сюда смотри! На его рисунке были изображены двое: мужчина, изображающий самого Сугимото, и женщина с обширными формами. Василий похлопал ресницами и одобрительно закивал. — Стой! Вот ещё что! — Сугимото пролистал его блокнот почти до самого начала, туда, где хранился портрет Огаты. — Этому в ухо дай! — Сугимото с чувством приложился кулаком по Огатиной нарисованной физиономии. Остаток вечера Василий с упоением гонял Огату по перелеску с переменным успехам отвешивая ему затрещины. Не забавы ради, а пользы для — чтоб неповадно было всякие гадости про союзников нашёптывать.