kensington

Рим. Италия. Слава богу — без единого ебучего репортера. Пока что. Без снега. Кофе. Свежий хлеб. Отличный вид. Модный обед за столиком с отчетливой ярко-кремовой скатертью. Стеклянные бокалы просекко. Пузырятся. Бутылка вина. Красная-красная, как пасть драконов. Довольная до чертиков Эмили. Делает эти вот ее фотографии, выставляет посты в сторисах. Телефон на беззвучном. Красивые черные ботинки на каблуке. Синяки от мужских пальцев на бедрах, обтянутые джинсовой тканью. Этого мало. Милли быстро наклоняется к небольшому зеркалу в туалете неприлично модного-дорогого ресторанчика на Плаццо де Бронд, за секунду поворачивая его вверх. Проще-то простого, получается. Она тянется пальцам в карман своих брюк — какое-то проклятье, — а потом высыпает на зеркальную поверхность белый-белый порошок, такой же, как и ее белая-белая челка. Стиль, мать твою. Кокаин. Никогда не пробовала, а теперь захотелось. Так бывает у девочек. Алкоголь же только разносит по венам тоску. Тоска нахуй не нужна, как и чувство, будто кто-то оторвал тебе руку, ну и теперь ты шатаешься по улочкам Италии полу-живая, не понимающая как себя спасти и собрать по кускам. Хорошо, что есть Эван. Спасибо миру за Эвана. За то, что он так охуенно сыграл старшего ублюдка Эймонда Таргариена, ну и за то, что сейчас тусуется в центре Рима с целыми карманами наркотиков. Новый Год же, спокойно. Милли просит о встречи сразу же, как сходит с самолета. Она набирает с телефона Кэри — сперва долгие гудки, а потом чистый смех. Не ожидал. Но радостно ему стало. Особенно, после четырех дорожек. Семейная встреча. Команда Зеленых против Команды Черных. Такая бешеная классика, ух просто. Мэтт бы охуел. — Ты это, — спустя час спокойно говорит Эван под окнами отеля, когда Милли тащит свои вещи из такси до главного входа. — Только разочек, добро? — А тебе разочка хватило? Смех. Митчелл весело протягивает Алкок руку — рукопожатие, рукопожатие, — ну и передает в ладошке белый пакетик. Никто вообще ничего не видит. Даже если и увидели бы — всем поебать. На сто процентов. Парень сгребает Милли в объятия, заставляя ее отпустить свои чемоданчики. В сериале-то такого не увидишь. Митчелл лучезарно улыбается: — Наслышан о твоей драме, кстати. Так ожидаемо, почему-то. Но мне нравится, ибо очень «со вкусом». Что это значит? Милли хмурится на минутку. Ну вот. Видите? К провидцам не ходи, а они все думают так, как она и предполагала. Нужно попробовать накупить лотерейных этих вот билетиков, вдруг — повезет. И похер на то, что денег у тебя итак дофига, кайф же в игре. — Поздравляю, — притворно говорит Милли, а потом утыкается ему подбородком в плечо. Это все в норме — они ведь друзья. Эван, кажется, даже не берет это на свой счет. У него и дальше хорошее настроение. — Ничего дурного, просто я тебя прекрасно понимаю. Но ты… это, ну, не налегай. Повеселись, потом двигайся дальше. Кокаину не можно доверять. Он искажает чувства. Спасибо за такие познания и советики, одноглазый Принц. Но убирает тоску, хочется сказать Милли, пока она закрывает на секунду глаза, вдыхая запах дорогого парфюма от кожаной куртки парня. Хотя, черт знает, она же никогда не пробовала. — Ты сказал «кокаин»? — Эмили Кэри появляется просто из ниоткуда. На ней красивый синий джампсьют, на ногах туфли. Красивая, красивая. Очень типажная. — Эван, бля. Привет-привет! — Тебе послышалось, дурочка — Митчелл бегло отпускает Милли, он подмигивает ей, разделяя секрет с ней по полной программе, а потом его руки обхватывают талию Кэри, ну и он ее аж приподнимает. — Здоров. Ну что, как ты? Прилетела с Милли разъёбывать Рим? Не покорять, а разъёбывать. Потому Эван супер. Кэри нагло и по-дружески чмокает этого дурака в щеку. Они смеются. Все хорошо. Милли незаметно прячет прозрачный пакетик в карман штанов. Она автоматически убирает волосы за ушки. И вот теперь, стоя в этом туалете, она тупит взгляд на белую-белую дорожку. Со стороны выглядит интересно — момент же застывает, вокруг ничего не происходит. Только одна маленькая женщина, ну и незаметно-быстрая смерть. Поздравляем. Алкок наклоняется. Она пальцами зажимает левую ноздрю, словно в «Лицо со шрамом», словно Тони-хэй-Монтана, словно снималась не принцессой, а дочкой клана Сопрано, а потом вдыхает кокаин. Ну от, дожились. Мозг моментально заклинивает, словно капканом захлопывается. Милли сильно-сильно зажмуривается. Она прямо сейчас чувствует, как ее тело начинает опускаться вниз, потому она крепко цепляется за раковину. Та-а-ак, спокойно. Первые секунды такие — нужно подождать. Во всем подождать. И дышать. У Милли учащается пульс. Кровь барабанит в ушах с такой скоростью, что кажется, будто на таком фоне все тусовки знаменитого Берлина со своим техно-ритмом превращаются в сопливую малышню. В зеркало прямо сейчас на нее смотрит безумная девка — все волосы в разные стороны, ее зрачки как пять этих вот копеек, дыхание через рот, губы искусанные. Допрыгалась. Позади в отражении появляется Мэтт. Милли громко заливается хохотом на весь туалет, ведь часть ее сознания все еще понимает, что это только галлюцинации. Мэтт смотрит с неким интересом, склонив голову набок, прищуриваясь, оценивая. У него разбитый нос и кровоподтёки на лбу. Так или иначе… ты стал моей паранойей. Он подходит ближе, все еще оставаясь позади девушки. Милли громко дышит. Она за ним наблюдает. Руки мужчины крепко и намертво цепляются в ее бока — это немного больно, немного давит. Милли буквально слышит запах его тела. Внутри что-то лопается. Да бля, так бежала от него… — Я знаю, что ты у меня в голове, Мэтт. — Красиво. Нихуя подобного. Милли закатывает глаза. Из-за его воображаемых пальцев на теле становится немного, ну, возбужденно. Дымно. Вязко. И за секунду его левая рука опускается ниже, обхватывает ее ягодицу. Сжимает. Черт. Алкок инстинктивно подается назад к нему. Она всем своим телом опирается на большую грудную клетку мистера Смита. Твою мать. Ничего нового. — Интересно… чтобы сказал мне реальный Мэтт, если бы узнал, что я сделала? Нихуя. Сейчас бы в 2023 (почти) спрашивать у нереального Мэтта о реальном Мэтте. Ну, клиника, сто процентов. Милли от этой мысли опять весело посмеивается. Она немного ерзает, чувствуя, как тело мужчины каменеет от этих едва-понятных движений. — Ну, — мужчина поднимает правую руку, легко опускает ее прямо на ее небольшую грудь. Сжимает опять. Сильно. Большим пальцем находит твердый сосок и поглаживает его круговыми движениями через ткань кофты. Милли пропускает стон. — Ему бы это не понравилось, однозначно. Но прикол в том, что его тут нет. Он никогда не узнает. Выходные в Риме, Новый Год, для тебя, Милли, для тебя, а у тебя уже всё серьёзно, ты влюблена и больна, а он начинает тайком пить, мастерски открывает свои бутылки джина, заливается ими по горло. Чувствует тебя так, будто ты сама с ним одним узлом завязана по телу и по душе — ты в наркотиках, он в дурном опьянении. Пойдет по барам, возьмёт Пэдди с собой, наверное, будет пьяным в хлам говорить на валирийском всем, ну, простым и не-простым этим девочкам, девушкам, женщинам. Они ему будут в рот заглядывать, они будут раздевать его глазами, трахать мысленно. А у него в голове только картинка того, как ты сидишь в белой майке на кухонном столе, у него дома, куришь сигаретку и болтаешь ногами в воздухе; Останься юной еще ненадолго. Рука воображаемого Мэтта проскальзывает под кофту, под лифчик. Кожа — к коже. Бля. Убирайся. Милли всхлипывает. Она прикусывает нижнюю губу. В дверь туалета стучат. Это Эмили. — Детка? Все в порядке? В полнейшем. Зайди и посмотри, как я чуть не умираю от иллюзий. Милли тупо трет лицо. Волосы липнут ко лбу. Ощущение Мэтта развеивается дымкой, исчезает. Алкок реально делает усилие, чтобы подойти и открыть замок. Эмили с глупой улыбкой встречается с ней глазами. Позади нее куча людей, на дворе светлый день, вокруг Рим и Италия. В ее крови кокаин. — Ты… — М-м? — Что у тебя с глазами? Красные. С одним лопнувшим сосудиком. Но блестят. Яркие. — Пойдем гулять, — Милли ухватывает подружку за руку, тянет на себя немного, потом поворачивается неуклюже, чтобы посмотреть не забыла ли чего возле раковины. — Хочу гулять! Эмили выглядит так, будто ничего не понимает. Но проходит секунда, одна чертова эта вот секунда, ну и она буквально приоткрывает рот. — Ты что-тот приняла. Бля, Милли, о чем ты- Думала? Ну о том, чтобы спасти себя, очевидно. Все просто. Немного хуевая идея, но что с того? — У меня есть еще, не переживай. Я поделюсь. Идем в клуб! Они выбегают на улицу, бросив на столик из кремовой скатертью несколько сотен. Пусть. Эмили все еще долго смотрит на Милли настороженно, с явно-видимой опаской. А та берет и прыгает по тротуарах, почти-что летает вокруг парковки. Говорит какую-то чепуху во весь голос, неожиданно легко увлекает незнакомцев в уличные танцы. Господи. — Господи, — Кэри вздыхает; она цокает каблуками, идет за Милли по пятам, таща свою и ее сумки. — Я тебя убью! Легко. Становится так легко. Какие-то пацаны (почти Оксфорды) начинают танцевать с девушкой в ответ. Они громко поют безобразно-простенькую песенку, держась на руки, не отпуская их. Говорят так много, рассказывают восторженно о том, как любят сериальную малышку Рейниру. Эмили останавливается на углу улицы, только глазами провожая ребят. Она достает свой телефон. Смотрит на заставку секунды. Правильно ли это будет? Сама же была за то, чтобы оставить всю драму в Лондоне. Но… Она быстро находит нужный номер. Набирает. Пока идут гудки, пока списываются сумасшедшие деньги за звонок, она видит, как Милли цепляется за какого-то итальянского пацанчика, а потом начинает с ним целоваться. Долго, развязно. О, черт. — Да? — Мэтт поднимает трубку в самом конце, почти-что перед тем, как связь выбила бы соединение. — Эмили? — Ага, — Кэри в ебучем трансе, она говорит медленно и глупо. Перед взором Милли и ее выебоны. Они с Мэттом друг друга стоят, не иначе. — Тут такое дело… Когда ты сможешь прилететь в Рим? — Что? — Милли, кажется, закинулась целой дорожкой кокса. Не знаю. Короче, в ней какой-то крепкий наркотик. Я думаю, что к вечеру она сделает это снова. И я ее не смогу взять и остановить. Не смогу повлиять, она ничего слушать не захочет. И мне… страшно за нее. Понимаешь? Пожалуйста, если можешь, прилетай. Мэтт молчит. Все это такое хуевое шоу, поистине. Эмили рассматривает свои ботинки. Она слышит, как Милли смеется. Смит, вероятно, слышит это тоже. — Мэтт, я серьезно. Он громко вздыхает. — Какого хуя вы вообще в Риме? — Говорит он со злостью, как-то непонятно. И немного пьяно. — Сбежали от лондонской прессы? Решили сказать им пока-пока и- — Перестань. Это не важно. — Да ладно? — Яд, такой яд. Сарказм. Эмили слышит, как что-то у него там дома падает, бьется. — Ты мне звонишь, ну и говоришь, чтобы я, сука, прилетал в Рим, да? Прямо вот сейчас. Потому что… Милли снюхала дорожку кокса. И это, по твоему, не важно? Не то… чтобы не важно, это, вообще-то, пиздец. Алкок на секунду поворачивается к Кэри и машет ей рукой. Зовет ее с собой. Она точно намеревается идти тусить с этими пацанами. Становится дурно. Эмили сообщает ей, чтобы она подождала немного. Одну секунду, хотя бы. Пока все это не развалится нахер. Черт. — Прошу, помоги мне. — Скинь мне делали. Не знаю, смогу ли я вообще найти сегодня хоть одно место на рейс. Новый Год, бля. — Ты известный. Придумай что-то. Найми чартерный рейс. Приватный Джет. Охуеть. И еще подай резюме на будущего принца Англии. Не забудь. Мэтт опять молчит. И вдруг: — Что она сейчас делает? — Спрашивает, так спрашивает, а правду-то не можно сказать. Разве понравится ему слышать о том, как она опять вылизывает рот макароннику? В эту вот секунду, прижимаясь к нему всем телом. Не, это будет секрет. Никто об этом не узнает. Никто не должен, слышите? Никогда. — Танцует на улице. Маленькая сумасшедшая. Мэтт сбрасывает звонок. Был тут — а сейчас нет его. Эмили блокирует телефон. Она идет к Милли, цокая каблуками. Переходит дорогу. Показывает водителю такси средний палец, когда тот сигналит прямо у нее под носом. Ну привет тебе, безумие. Она оттягивает Алкок от пацанчика, заглядывая в ее недоуменные глаза. В глаза, где зрачки и радужка на все лицо. Милли заливается хохотом. Итальяшки поддерживают ее. А в воздухе полнейший праздник. Сил им его пережить. 1. В отельном номере жарко. Так жарко, что можно кожу снимать пальцами. Милли снимает с себя всю одежду, оставаясь в одних трусах, отсвечивая голой грудью на пол Италии. — Ну почему мы не пошли тусоваться с Бруно? Почему-у-у, дорогая? — Он того не стоит. Ты не хочешь попить воды? Давай я тебе принесу. Окей? Милли мотает головой. Она запрыгивает на большую белую кровать, а потом начинает прыгать на ней. Забавно падает на подушки, откидывая голову. Перед глазами кружатся всякие смешные прикольчики, слышно музыку. Столько сил, столько возможностей. Ей кажется, что она может сделать абсолютно все в таком состоянии. Покорить мир во второй раз, а потом и еще раз. Так легко. И хорошо. И кровь гоняется по ее венам быстро-быстро, так горячо и правильно. — Меня так заебали эти репортеры, — сообщает она Кэри, пока та сидит напротив в кресле, внимательно наблюдая за подругой. — Испортили и тебе настроение. Потому ты такая вот скучная сегодня. Грустная какая-то. Тебе нужно расслабиться и повеселиться. Давай я тебе дам- — Нет, детка, не нужно. Просто побудем тут, хорошо? — Ну не-е-е-ет. Нет. Хочу гулять. Сейчас приоденусь, все будет классно. Обещаю. Пойдем в клуб, найдем себе one night stand. Удовольствие это хорошо. Хорошо же, правда? Эмили вздыхает. Она постоянно проверяет свой телефон. Наступает вечер. Милли буквально спрыгивает с кровати. Она чуть не падает, но потом кое-как удерживает равновесие. Склоняется над чемоданом. Ловко достает черное маленькое платье. Снимает белье, оставаясь абсолютно голой. — Такое только носится без трусиков, — по-деловому рассказывает она Эмили, надевая ткань. — Это классика. Неужто. Платье туго обхватывает ее хрупкую фигурку. Едва скрывает бедра. Большой вырез на груди так и кричит — трахни меня. Эмили клацает в айфоне. Она только взгляд на нее кидает, а потом опять печатает. — Пойду накрашу губы, — Милли спотыкается, потом ровняется. Скрывается в туалете. — Красный цвет, да? — Да. В ванной девушка снюхивает вторую дорожку, уже профессионально закрывая свой нос. В голову ударяет молния, видимо. Становится трудно соображать. И еще больше становится жарко. Ей думается, что она стала Драконом — свободным, огненным драконом, — еще вот минутка, ну и она превратится в огонь. Чистый огонь с кровавым отливом. В зеркало на ее смотрит безумная девка с кипящей кровью. В дверь звонят. Милли быстро выскакивает в коридор. По пути тут же надевает черные туфли. Опять спотыкается. Да что за черт. — Кто там? — Эмили подает голос с другого конца отельного номера. — Я заказала еду, — отвечает Алкок. Но так врет, что аж страшно становится. Она бегло подбирается к двери. Открывает ее просто, мотая головой перед горничной, типа нихера не нужно, иди по своим делам дальше. Та только осматривает девушку с ног до головы в каком-то недоумении. — Ты же хотела суши, да? Ответ Кэри она уже не слышит. Спускается на первый этаж в лифте, подмигивая какому-то мужчине в костюме, когда тот буквально начинает пожирать ее тело взглядом. Потом выходит в холл и скрывается с виду. Через десять минут в дверь стучат опять. Эмили открывает ее с телефоном Милли в руках. — Привет, — устало говорит Мэтт. На нем только брюки и белая футболка. Смотрит так, будто наверняка знает, что произойдет катастрофа. — Где она? Кэри виновато протягивает ему телефон. — Сбежала. — Прости, что? — Да черт, была тут вот, красила губы в ванной. Потом сказала, что пришла доставка еды. А сама убежала. Я искала внизу, спрашивала персонал, но ее никто не видел. Айфон свой оставила тут. И как теперь ее найти? — Блять, — Мэтт трет переносицу. Волосы в разные стороны, на губах полу-улыбка. Но злая, какая-то далёкая от реальности. — У тебя есть идеи, где она может быть? — Нет, — Кэри качает головой. — Мы в Риме только второй раз, я плохо знаю где что- — Блять. Они одновременно застывают в коридоре. Новый Год, как прекрасно. Кэри тупо вздыхает, потом хватает свою сумку. — Пошли. Ее по-любому заметят. Какой-то блядский фотограф выставит фотки на сайты. Повезло, что она известная. Как ты, кстати, долетел? Мэтт сжимает челюсть. Они закрывают номер, а потом идут к лифту. — Использовал синий магический порошок для камина, как в Гарри Поттере, бля. А ты как думаешь? Пэдди помог. У его друга самолет. Представляешь, как было ему весело, когда в праздник он должен был сесть за руль? Так весело, что на всю жизнь хватит. — Уверена, ты ему хорошо заплатил. Ему не на что жаловаться. Факты. Но все же. — Рим, твою мать. Я поражен. И так влюблен. И зол. И так отчаянно заскучал за день, что сил нет. Мэтт ловит такси на улице, объясняя водителю, что сегодня у них день «Странностей». Потому они будут брать и останавливаться около каждого бара, каждого — слышишь? — каждого этого ресторана, каждого клуба. Каждого. Ни одного не пропустят. Нельзя. Водитель, вероятно, думает, что в англичан это в порядке вещей. Ну заебись, что ли. 2. Когда они находят Милли — за окном уже десять часов вечера. Когда они ее находят — за спиной уже двадцать восемь ресторанов, тринадцать кафешек, ну и двадцать клубов. И так много чертовых матов. И целых три прослушанных альбома Гарри Стайлза. Фантастика. Они находят Милли в одном из самых дорогих клубов Рима, прямо на крыше, на чертовой террасе, переполненной людьми. Они находят ее на барной стойке, вытанцовывающую так рисково и отчаянно, что сперва Мэтту кажется, будто он давным-давно сдох в аварии с тем самым дядькой-таксистом, потому что быть такого не может. Попросту, бля, не может. А еще на ней нет нижнего белья. Вообще. Никакого. Взору открывает верхняя часть ее бедер, когда Милли вскидывает руки вверх, когда прыгает под чертовы биты и ремиксы. — Ох… — Эмили трет рукой лоб. Они видят, как Милли с барной стойки снимает какой-то очередной пустоголовый зайчик. — Мэтт. Случается дежа вю. Такое слово только для Фабиана, но пошел он к черту. Но Смит четко ловит «повторение», как когда-то в «Блэки». Только там Милли была трезвой, там она просто целовалась с мистером Оксфордом. А тут она голая под платьем, тут она буквально вот вылазит на этого беднягу, седлает его бедра, зацеловывая его до беспамятства. Ахуй. Такой ахуй, честное слово. Мэтт стоит минуту, словно каменный. На него уже поглядывает большая часть девушек. Эмили пытается схватить его за руку, но не успевает. Мужчина просто направляется в самый центр пиздеца. Подходит к Милли так близко, что не заметить его — просто вот невозможно. Потому она и вскидывает на него свои глаза — задурманенные, мутные, с большими зрачками. И так дерзко ему ухмыляется, что выбивает всю землю из-под ног. Говорит: — Ну я же сказала тебе уходить. Хватит приходить ко мне в голову. Не видишь — я вот пытаюсь вылечится. От тебя. Ох, малышка. Вы друг друга стоите. Мэтт грубо толкает пацана в грудину. Милли спрыгивает с него, а тот только в ответ вот пытается что-то сказать Смиту, как-то в этом разобраться, да только получает кулаком в челюсть. Больно. Совсем не по-итальянски. Люди вокруг на секунду останавливаются, но музыка дальше летит, глушит всех. Милли фыркает. Она, вероятно, все еще не верит, что Мэтт настоящий. — За мной, — чеканит он каждое слово, яростно переплетаясь с девушкой взглядами. — Пф-ф. — Сейчас же. Она не сдвигается с места. Смотрит просто, озадаченно. А руками поправляет платье, натягивает его ниже на бедра. Нихуя это не поможет, уже все увидел. Понял, что кто-то трогал тебя, целовал тебя, оставлял на тебе свои метки. Не скроешь. Даже не пытайся. Такое хуевое шоу, поистине. Эмили появляется за секунду, тяжело дыша. У нее все еще виноватое выражение лица. — Так ты приехал, — Алкок закатывает глаза. — Ну и зря. Я- — Иди сюда, — лицо у Мэтта каменное, серьезное, хер поймешь, о чем он думает, что скрывает за маской. — Милли, в последний раз говорю. Но она не слушает. Смит больно ухватывает ее за предплечье. Дни идут, а ничего не меняется. Дура. Маленькая сумасшедшая дурочка, она его доведет. Господи. Мэтт ведет ее внутрь клуба, он ведет ее через клуб, он выводит ее на улицу, крепко удерживая рукой ее руку. Они останавливаются позади здания, они тут одни. Милли дергается и резко тянется вперед. Пробирается пальцами в передний карман брюк мужчины, а потом ловко достает пачку сигарет. — Кокаин уже разонравился? На секунду на ее лице появляется отдаленное понимание. Милли поджигает сигаретку. — Откуда ты знаешь? Мэтт горько качает головой. Он зажмуривается, потом начинает дышать — громко и долго. — А ты настоящий? Ну, прямо сейчас. Ты настоящий? Делает затяжку. Оставляет остатки красной помады на фильтре. Остальную стерли другие губы, чужие рты. — Что это должно значить, Милли? — Просто… настоящий Мэтт, ну, он вряд ли бы сюда прилетел. М-м. Круто. Все знаешь, получается. Правда другая. Она вот тут, рядом с тобой. Только взгляни, если сможешь. — Зачем? — Что зачем? Зачем ты это, бля, сделала. Зачем ты трогала других парней, зачем ты поддалась на эту вот ебейшую боль, если могла бы сказать мне о ней? А разве могла? А разве ты бы понял? Ну, попытался бы. Правда? Сама же вещала о том, что теперь есть с кем такое разделить. Может, ты ее уже сломал. Ты, репортеры, известность. Как знать-то. — А, ты об этом, — Милли наигранно (немного) подтягивает платье вверх, показывая Мэтту свои бедра. С новыми засосами. С красными пятнами. Разумная часть ее сознания хочет сказать ему «прости», хочет сказать ему, что с ними было вообще не так, было пусто, вообще пресно. Но тогда почему ты это сделала? — Думала, что таким способом выведу воспоминания о тебе. Как же я ошиблась. — Получилось? — Практически да. — Ты не умеешь врать, Милли. Сигарета почти заканчивается. Вдруг по ее лицу тупо начинают катиться слезы. Большие, огромные. Дыхание застревает где-то в груди. Переламывает пополам. Милли хватает ртом воздух. Один раз, потом еще раз. И еще. — Я так все это ненавижу, — она говорит громко; голос повышается на целую октаву. — Эти случайности, все разговоры «о нас», что все так тяжело, так больно. Что я безумно хочу тебя, твое тело, твое сердце, твою душу. И все никак не могу получить это все целиком. Только по частям. Этого мало. Это меня путает. И ты… со своими секретными отношениями, со своими связями с другими женщинами, с- Мэтт делает шаг ближе к ней. Он убирает окурок с ее руки, заглядывает ей в глаза. — Я так люблю тебя. Я так не хочу любить тебя настолько сильно. И блять… никуда от тебя не скроешься. Никуда. Думала Рим… а ты в голове. Все еще. И… и… Она уже реально рыдает. Это звуки с ее рта, почти крики, это столько слез, что можно затопить Титаник повторно. Мэтт смотрит куда-то сквозь нее, будто вообще не видит. — Я люблю тебя. Ты слышишь? У нее голова идет кругом. Начинает тошнить. Милли вдруг сгибается пополам, ну и ее рвет. Просто им двоим под ноги. Мэтт быстро перехватывает ее своей широкой рукой поперек груди, а другой убирает волосы. Держит ее. Не отпускает. Не отпустит, вероятно. — Сделай вдох. Глубокий. Давай. Она делает. Ее опять рвет. Мэтт аккуратно отводит ее в сторону. Он крепко ее обнимает. — Ч-черт, прости. Я, кажется, испачкала твою футболку. — Ничего. Это же только футболка. Идти сможешь? Пошли умоем тебя. Давай, все окей. Нихуя не окей. Милли так и обнимает его в ответ. Ребра сжимает так сильно, что они почти трескаются. Крошатся ему осколками кости во внутрь. Мэтт заправляет ее волосы на ушки. Он целует ее в щеки, а потом отстраняет ее — легко, аккуратно, будто она сделана из бумаги. Боится сломать еще больше. — Идем? Она кивает. 3. В отельном номере он набирает ей ванну. Раздевает — проще простого. Стягивает мокрое насквозь черное платье. Помогает ей залезть в воду. Крепко держит ее пальцы, ведь ладони дрожат. Вся она дрожит. Мэтт умывает ее лицо. — Как ты себя чувствуешь? — Хуево. Как после прихода. А чего ты ожидала? — Ага. Он намыливает ей голову, потом смывает. Взгляд цепляется за ее голые бедра — сука, сколько же засосов. Взгляд цепляется за ее грудь — на левой синяк, кто-то, должно быть, перестарался. Милли смущенно отводит взгляд. Ей хочется прикрыться, но уже поздно. Пальцы Мэтта прикасаются к этому синяку. — Зачем? Потому что. Затем. Пожалуйста, не спрашивай. В голове возникает невольный вопрос — захочет ли он после такого ее? Захочет ли он ее касается? Заниматься с ней сексом? Что будет потом? — Ты больше ко мне не притронешься? — Я трогаю тебя прямо сейчас. — Ты знаешь, о чем я, — Милли не смотрит на него, но она чувствует каким-то образом, как сжимается его челюсть, как он весь каменеет. Мэтт не отвечает. Он убирает руку, он смывает с ее тела пену, дурацкий отельный гель для душа с запахом персиков. Он помогает ей подняться через минут двадцать, кутая в большое белое полотенце. Передает ей зубную щетку. Эмили в комнате сообщает, что через десять минут Новый Год. Милли надевает пижаму дрожащими руками. Потом чистит зубы. Мэтт стоит в углу ванной, ничего не говорит. Они возвращаются к Кэри. — Я заказала еду. Кто-то будет пиццу? Мэтт мотает головой. Милли соглашается на один кусочек. Эмили ловко встает на ноги, ну и скрывается в коридоре. Через секунду слышно, как она закрывает двери. Милли садится на кровать. Вылазит на нее с ногами. Молчит. Смотрит на то, как ее собственные пальцы крепко удерживают край полотенца. — Ты останешься? Мэтт стягивает грязную футболку через горло. Он кидает ее куда-то в сторону, а потом расстегивает пуговицу на брюках. Снимает их, складывает на тумбочке. Первые салюты уже запускают в небо. Осталось пять минут. Смит садится на кровать напротив Алкок. — Я всегда мечтала побывать в Риме со своим… парнем, знаешь ли, — Милли как-то нервно отворачивается от него, не может вынести его изучающего взгляда. — Это вот казалось мне очень романтичным. Но жизнь весёлая штука, правда? Вот я наконец-то тут, в этом красивом городе, приехала с подругой, сбежала сюда, и теперь ты тут тоже… но ты не мой парень. И сегодня было не очень-то и романтично. Мэтт наклоняется чуть ближе. Он как раз притягивает Милли к себе, когда наступает полночь. За окном люди сходят с ума. — С Новым Годом, моя маленькая катастрофа, — устало говорит он, и сам чувствует, как Милли просто утыкается ему лицом в шею, чуть ниже подбородка.