The Wolf

Все говорят, что время лечит все раны. Но чем больше потеря, чем глубже рана, тем сложнее процесс восстановления. Боль может исчезнуть, но шрамы служат напоминанием о страданиях и укрепляют решимость их носителя никогда больше не быть раненым. Итак, с течением времени мы теряемся в отвлекающих факторах, разыгрываем разочарование, реагируем агрессией... Поддаемся гневу. И всю дорогу мы строим планы, ожидая, когда станем сильнее. Затем, прежде чем мы осознаем это, время проходит... Мы исцелены, готовы начать все заново. За исключением того, что Никлаус, похоже, застрял где-то между отвлечениями и разочарованиями. Элайджа был бы гораздо менее озабочен, если бы его брат поддался гневу, как и следовало ожидать. Вместо этого он дуется и скорбит в заточении в своей комнате, редко выходя из дома. Внешний мир не получал новостей о Никлаусе уже месяц, и пока он уединяется со своими напитками и плохими решениями, мир продолжает вращаться. Город Новый Орлеан находится в шаге от того, чтобы взлететь на воздух. Повсюду обострены чувства и взвинчены нервы. Волки, ведьмы, вампиры, даже люди… Куда бы вы ни посмотрели, будь то Французский квартал или болота, градус повышается. С уходом Марселя прекрасное равновесие города находится под угрозой. Элайджа так не любит признавать свою ошибку, но правда в том, что ему, вероятно, следовало все хорошенько обдумать, прежде чем выгонять Марселя и его ночных бродяг из Квартала, возможно, сделать это более расчетливо. Конечно, его собственные нервы тогда были более чем слабыми, и он не пожалел о своем решении. Но он не рассчитывал на то, что его брат станет отшельником. Новый Орлеан ищет нового короля, сильного правителя, который будет держать город в узде, но законный владелец короны, похоже, не хочет иметь с этим абсолютно ничего общего. Если они будут продолжать идти по этому пути еще какое-то время, ситуация станет неуправляемой. Кто-то должен действовать, чтобы убедиться, что они все еще могут обрести мир, иначе беспорядки начнут вспыхивать отовсюду, и достаточно скоро они будут жить на сверхъестественном диком западе. Оставшись без защиты в протоке, ведьма, вынашивающая ребенка-гибрида, Кэролайн первой попадет под перекрестный огонь. Она, естественно, не соглашается, настаивая на том, что там ей лучше, чем под крышей Майклсонов. Элайджа не может понять, как кто-то вроде нее может жить на болоте, среди дворняг и бесконечного парада клетчатых рубашек и ковбойских сапог, но трудно спорить, когда она кажется такой обычной... прекрасной. Намного лучше, чем он когда-либо хотел бы признать. Она прекрасно ладит с оборотнями, очень хорошо приспосабливается к их распорядку дня. Честно говоря, иногда кажется, что она сама волчица. Либо ребенок оказывает на нее большее влияние, чем думал Элайджа, либо... Ему даже не нравится думать о другой альтернативе. С тех пор как Полумесяцы наконец-то сняли проклятие, наложенное Марселем на их стаю, каждый раз, когда Элайджа видит Кэролайн, вокруг нее вертится этот человек, Джексон, с выражением полнейшего обожания, что не ускользнуло от внимания Элайджи. Как Никлаус может это вынести, просто выше его понимания. Элайджа позаботился о том, чтобы подчеркнуть своему брату, насколько близки Кэролайн и этот оборотень, похоже, стали, и все же все, что это все делает, так это усиливает его хмурость и еще больше портит его настроение. Никаких действий вообще. Клаус ни разу не заговорил с ней с тех пор, как она покинула их дом. Ни телефонного звонка, ни сообщений. Ничего. Он прячется за маской отчужденности, притворяясь, что понимает и принимает ее желания, но он никого не обманывает. Его постоянная сварливость и жалкое уныние не оставляют сомнений в том, что он на самом деле чувствует. Уход Кэролайн оставил дыру в их жизни, ее отсутствие стало навязчивым напоминанием обо всех их неудачах, и никто не почувствовал это так глубоко, как Клаус. И все же он остается непреклонным в своем отказе поступить достойно, а именно попросить прощения, прибегая вместо этого к тому, чтобы чахнуть в страданиях и дуться, как малыш - точнее сказать, пьяный малыш. И в то время как он предпочитает свою гордость чувствительности, мать его ребенка становится все ближе к альфе Полумесяцев. Клаус был так зол из-за ее близости с Элайджей, и теперь, из-за его небрежности, его дочь может родиться на болоте, с кем-то близким к пещерному человеку в качестве отца. Это откровенно возмутительно. Но Элайджа не должен быть тем, кого это беспокоит. Он разработал план по исправлению... Ну, всего. И все начинается с соглашения, которое объединит все фракции во Французском квартале. Предложение довольно простое: они все могут хорошо ладить, или они могут столкнуться с последствиями. И под последствиями он подразумевает свое иссякающее терпение. Все, что произошло, нанесло довольно серьезный удар по склонности Элайджи к дипломатии. В конце концов, все эти месяцы, когда он снова жил со своим братом, должно быть, сказались на нем. Все дело было бы намного проще, если бы только Клаус согласился присоединиться к нему на сегодняшней встрече. Вид его блестящих зубов стал вызывать у других фракций своего рода авторитет, которого нет у Элайджи, демонстрирующего вежливость. Он собирается пойти постучать в дверь своего брата, чтобы попытаться уговорить его присоединиться к собранию фракций, которое он созвал в церкви сегодня днем, когда он слышит отчетливый женский голос некой ведьмы, которая в последнее время выставляет напоказ свое презренное присутствие в их доме. Это заставляет желудок Элайджи скручиваться от отвращения. Он останавливается, делает глубокий вдох. Понять, что происходит в тупой голове Никлауса, всегда было непросто, но сейчас он представляет собой еще большую загадку, чем когда-либо. И при этом поразительно раздражает. Что, черт возьми, он делает с этой женщиной? Элайджа собирает туфли на высоком каблуке, выброшенные прямо у спальни Клауса, и, не потрудившись постучать, толкает дверь. Женевьев удобно лежит на диване, очень неуместно раздетая, в то время как Никлаус застегивает рубашку. Еще даже не полдень, а он уже выпил половину домашнего запаса бурбона и заставил гадюку обвиться вокруг него. Если бы только он проявлял такую же склонность к более продуктивной - и менее неприятной - деятельности. - И ты удивляешься, как ты не можешь избавиться от своих демонов. Ты продолжаешь делить постель с одним из них, - говорит Элайджа язвительным тоном, свирепо глядя на женщину. - Я надеюсь, ты сможешь найти остальную свою одежду и дверь. Женевьев ухмыляется, как будто все это ее очень забавляет, обменивается взглядом с его братом, прежде чем взять туфли у него из рук и исчезнуть из виду. Как только они остаются вдвоем, Элайджа больше не утруждает себя тем, чтобы скрыть свое очевидное отвращение ради дипломатии. Женевьев удобно назначили главой ковена Французского квартала, а это значит, что он даже не может быть таким прямолинейным, как ему хотелось бы. - Ты понимаешь, что эта... женщина, - он выплевывает слова со злостью. - Пытала нашу сестру? - Она также раскрыла правду о предательстве нашей сестры, - отвечает Никлаус. - И, как следствие, Ребекка ушла навсегда. Как и мать твоего ребенка. Простое упоминание о Кэролайн заставляет черты лица Никлауса исказиться в уродливой гримасе, его глаза немедленно темнеют. Он поворачивается спиной к Элайдже, берет кисть и возвращается к своим картинам. Так продолжается уже целый месяц; всякий раз, когда он хочет подвести черту под разговором, он начинает рисовать. - Наша сестра, очевидно, вынашивала это желание довольно долгое время, - рычит Клаус. - А Кэролайн? - он начинает давить. - Прошло больше месяца. Я чувствую потерю нашей сестры так же глубоко, как и ты, но ты должны перестать отвлекать себя этим нелепым поведением и направить его на какие-то позитивные действия. Кэролайн... - Сделала свой выбор, - резко обрывает его Клаус. - Она не была моей пленницей. Если ты так беспокоишься, брат, почему бы тебе самому не пойти и не забрать ее? Даже спустя столько времени его голос все еще не утратил той едкой враждебности всякий раз, когда он упоминает ее, насмехаясь над Элайджей по поводу того поцелуя. Если бы Элайджа знал, что он будет так долго таить обиду, он бы пошел дальше и поцеловал ее. По крайней мере, у Никлауса было бы из-за чего по-настоящему злиться, а Элайджа, по крайней мере, получил бы удовольствие от того, что его осудили. Как бы то ни было, его пытают, не совершая преступления, в то время как они тратят впустую свое дыхание и избивают друг друга из-за того, чего никогда не было. - Никлаус, я понимаю твое желание наброситься на меня, но я уже извинился и не знаю, как оправдываться дальше. Я не думал, а если бы и думал, то не сделал бы этого, но ничего не произошло, потому что она мне не позволила. Она бы мне не позволила. Ты понимаешь, о чем я говорю? - Ее здесь больше нет, - ворчливо отвечает он, агрессивно атакуя холст кистью. - И ты не собираешься ничего с этим делать? Предпочел бы укрепить свои узы со змеей, чем помириться с беременной женщиной, вынашивающей твоего ребенка? - Я не припомню, чтобы спрашивал твою оценку моей личной жизни, Элайджа. Я дам тебе знать, когда буду в настроении выслушивать твою чушь. Элайджа плотно сжимает губы, сдерживая не совсем вежливое ругательство. Никлаус бьет все рекорды, когда дело доходит до того, что он теряет самообладание. - Это... Отвратительное поведение, это жалкое пренебрежение к чувствам других - именно то, что оттолкнуло Кэролайн. Ты можешь говорить все, что хочешь, брат, но я знаю, что ты желаешь ее благополучного возвращения в этот дом так же сильно, как и я. Ты чувствуешь ее отсутствие глубже, чем я. Если бы я мог что-нибудь сделать, чтобы заставить ее передумать, поверьте мне, я бы не пожалел усилий. Но, увы, я не тот, кого она хочет услышать. Ты должен вернуть ее. Клаус бросает на него злобный взгляд через плечо. - Чтобы вы двое снова могли стать закадычными друзьями? Чтобы у тебя был второй шанс, и, может быть, на этот раз, теперь, когда твой ублюдочный брат полностью упустил все свои шансы, ты сможешь забрать ее себе? Я так не думаю. Пусть она будет с собаками на болоте. По крайней мере, она в безопасности. Элайджа вздыхает. Он, честно говоря, не знает, что еще он может сделать, чтобы убедить Клауса в том, что он не хочет увести Кэролайн. У него был один момент слабости, всего один за месяцы очень запутанных чувств к этой женщине, момент, который даже не представлял собой ничего существенного, и, по-видимому, он будет наказан за это целую вечность. Если бы он мог услышать слезливые истории, которые Элайджа рассказывает Кэролайн о том, как подавлен, беспомощен и как сильно Клаус сожалеет обо всем с тех пор, как она ушла, он бы знал, что все, чего Элайджа хочет, это чтобы они двое нашли свой путь обратно друг к другу. Однако его мольбы остаются без внимания, поскольку Клаус продолжает не проявлять ничего, кроме апатии и пренебрежения, по крайней мере, в том, что касается остального мира. А Элайджа даже не рассказал Кэролайн о Женевьев, даже представить не может, какой будет ее реакция, когда она узнает. В этом смысле это счастье, что она вообще уехала из Французского квартала. - Тогда что насчет города? - он пытается сменить тему, чтобы попытаться получить какой-то ответ. - Трон, которого ты так желал, ради которого ты сломал абсолютно все. Теперь он у тебя есть. За время правления Марселя этот город привык к тому, что у него есть король; без него равновесие начинает разрушаться. Ты должен принять на себя ответственность, которая приходит с тем, чтобы занять место Марселя. - Прости, но я лучше займусь чем-нибудь другим, - пренебрежительно говорит он. Элайджа берет кисточку из рук своего брата, глядя ему прямо в глаза. - Если ты можешь так легко пренебрегать своим домом, мне интересно, что станет с твоей дочерью. Ты забыл, каково это - жить под угрозой насилия? Мы должны работать вместе, Никлаус. Давай снова сделаем город единым целым. Глаза его брата вспыхивают, выражение его лица становится еще более мрачным, чем раньше. - Возможно, он слишком сломан, чтобы его можно было починить, - шипит он, отталкивая Элайджу с дороги и забирая свою кисть. Ну, тогда это все. Он пытался. - Если ты ничего не сделаешь, - говорит он Никлаусу. - Тогда сделаю я.

***

- Ты должна попробовать ребрышки Такера, - говорит Джексон с широкой улыбкой на лице. Это в значительной степени было его стандартным выражением за последние полторы недели. Кэролайн должна сказать, что для разнообразия очень приятно находиться рядом с позитивными, счастливыми людьми. Настроение в лагере полностью изменилось с момента ее прибытия. Убогое, унылое место, которое она видела раньше, осталось в прошлом. В ту ночь, когда она переехала, они устроили что-то вроде скромного празднования в общем домике, большом деревянном сооружении, где они проводят свои групповые встречи и мероприятия. Каждый из Полумесяцев, кто мог держать вилку, был там, а те, кто не мог, болтались снаружи, весело воя на луну. Совет Кэролайн насчет Селест оказался верным, и им удалось схватить ее как раз перед тем, как это сделал Элайджа. Трудно понять, почему эта женщина вообще хотела сделать кому-то что-то хорошее, что заставляет задуматься, каковы были ее истинные намерения, когда она решила помочь им и создать контрзаклятие, чтобы снять проклятие. Но поскольку она мертва, это больше не имеет значения. Все, что имеет значение, - это то, что это сработало. Все, что им нужно было сделать, это дождаться следующего полнолуния и выпить зелье, которое она смешала, чтобы убедиться, что сила небесного события будет направлена в магию, которую она сотворила. Кэролайн была... осторожной оптимисткой. Часть ее ожидала, что из этого выйдет что-то сомнительное, думая, что она каким-то образом обманула их. Но она не хотела делиться своими плохими предположениями и огорчать их, когда они, наконец, нашли повод для радости. Вместо этого она сосредоточилась на исследованиях; Элайджа принес ей несколько гримуаров из дома, и она узнала все, что могла, об ингредиентах, которые Селест использовала для приготовления зелья. Кэролайн никогда раньше не видела, чтобы они сочетались, но все указывало на то, что это правильно. По крайней мере, не было похоже, что оно ядовитое. Они узнали бы наверняка, только если бы Селест завершила контрзаклятие в следующее полнолуние, так что им ничего не оставалось, как ждать. Если бы это не сработало, им пришлось бы начать думать о похищении Моник вслед за Селест. Но когда полная луна наконец взошла и зашла, а Джексон и остальные остались в своих человеческих обличьях, толпа обезумела. Прошлая неделя в основном состояла из празднования за празднованием. Джексон говорит без остановки обо всем, что может быть немного утомительно, но Кэролайн может понять это. Если бы она провела годы, запертая в теле животного, она бы тоже хотела говорить, пока у нее не отвиснет язык. Кроме того, его мальчишеское волнение по поводу самых глупых и незначительных вещей в некотором роде подкупает. Он действительно хороший парень. В отличие от Оливера, придурка, который продал Ребекку ведьмам. Кэролайн на самом деле не знает, как все прошло, потому что он отказался разговаривать с ней, просто пожал плечами и ушел, когда она столкнулась с ним, но кто-то другой сказал ей, что он повел Ребекку в лес, подальше от всех остальных, где другие оборотни из другой стаи ждали, чтобы напасть на нее. Не то чтобы нужно было сильно убеждать волка, чтобы он захотел откусить кусочек от Древнего, но все же. Придурок. Она едва может выносить его вид, но они с Джексоном очень близки. Эти двое были друзьями с детства, и, по-видимому, за годы их волчьих испытаний они прикрывали друг друга в трудные времена. Это действительно единственная причина, по которой Кэролайн не заколдовала этого засранца, из уважения к Джеку. Но в один прекрасный день, если Оливер застанет ее в особенно гормональный момент, его удача может иссякнуть. Жизнь с волками была настоящим испытанием, скажем так, но гораздо лучше, чем она могла подумать. Тот факт, что она ведьма, не слишком беспокоил их - кроме Оливера, конечно, - поскольку они, по какой-то причине, невероятно благодарны, хотя она никогда не пыталась приписать себе снятие проклятия. Это все Ева, которая в одиночку преследовала Селест с дробовиком. Но даже Ева продолжает говорить, что она та, кто изменил все для них, что, честно говоря, звучит слишком пророчески на вкус Кэролайн. С другой стороны, это, похоже, общая тема, окружающая ее. Они также, похоже, думают, что ее дочь - обещанный волчий мессия. Сегодня у них грандиозная вечеринка, самая масштабная на сегодняшний день. Они пригласили всех, разные кланы и все такое, и, очевидно, этот парень из Такера приготовил те знаменитые ребрышки, которыми Джексон бредил несколько дней. - Если окажется, что они и вполовину не так хороши, как ты рекламировал... - Поверь мне, Такер не разочарует, - говорит Джексон, расставляя блюда на огромном столе, который они накрыли для банкета. Кэролайн хихикает. - Итак? Мы пойдем играть в подковы после ужина? - Эй, не издевайся над сельской жизнью, дорогая. - Прости, - она поднимает руки в знак извинения. - Я просто не привыкла к сельской жизни. - Ты городская девушка до мозга костей, не так ли? - Девушка из маленького городка, но да. Я даже ненавидела походы. Но я действительно выросла, бегая по лесам в Мистик Фоллс, так что это так. - Ты привыкнешь к этому. - Я не сомневаюсь в этом. Это просто... Гораздо больше семейного веселья, чем у меня было за последние несколько месяцев. Это немного... ошеломляет. - Ну, - говорит он, глядя ей прямо в глаза. - Может быть, я смогу помочь тебе привыкнуть к этому. Серьезность в его взгляде всегда немного перебарщивает для нее. Как будто она должна ждать, пока Джексон предложит ей какую-то сделку в обмен на гостеприимство и дружбу его стаи. Похоже, шесть месяцев, проведенных с Майклсонами, сделали ее более циничной, чем она когда-либо помнила. - Тогда все, что нам нужно сделать, это просто забыть, что она провела половину своей жизни с людьми, а другую половину с вампирами, - говорит Оливер, вмешиваясь в их разговор, как любопытный ублюдок, которым он и является. Кэролайн ощетинивается, на ее лице застывает натянутая улыбка, когда они смотрят друг на друга сверху вниз. - Олли, отвали, - предостерегает Джексон, его тон намного серьезнее, чем был секунду назад. Кэролайн взмахивает запястьем, и бокал в его руке летит через всю комнату. - Ты забыл упомянуть, что я ведьма. Джексон пытается - и безуспешно - скрыть довольную улыбку. - Вы двое должны прекратить это. - Все в порядке, Джек. Если коротышке есть что сказать, пускай скажет. Олли фыркает. В последнее время Кэролайн стала насмехаться над его ростом, что совсем нетрудно сделать, когда она почти на голову выше его. Однако он огрызается очень громко для такого крошечного человечка. - Ты знаешь, - начинает он. - Слухи из Квартала, что твой мальчик Элайджа проводит какой-то саммит власти. Угадай, кого не пригласили. Настроение мгновенно портится, и даже улыбка Джексона исчезает. Здесь они открыли свои объятия Кэролайн, но Первородную семью по-прежнему очень сильно презирают, даже Элайджу. И в то время как Кэролайн решила полностью отстраниться от политики фракционных войн, по всему Новому Орлеану разгорелся пожар. Но волки слышат это только от других людей. Элайджа ведет переговоры с ведьмами, людьми и вампирами, но ни разу не подошел, чтобы обсудить вопросы дипломатии с оборотнями. И теперь, когда их альфа наконец вернулся в свой человеческий облик, у него нет оправданий, чтобы не допускать волков к обсуждению мирного договора. Кэролайн терпеть не может, когда ее втягивают в подобные дела, но она не может не чувствовать себя ответственной. Что-то подсказывает ей, что тот факт, что она решила жить в Протоке, а не в комплексе, оставил Элайджу еще более предвзятым по отношению к волкам, чем обычно делала бы его вампирская натура. И Клаус, который должен был бы иметь право голоса в том, чтобы включить в это дело свою собственную чертову потерянную семью, очевидно, зачах как отшельник где-то глубоко в этом доме. Никто не слышал и не видел его уже несколько недель. В то время как Кэролайн хотела, чтобы ее оставили в покое, подальше от всей их драмы, чтобы она могла отдохнуть и исцелиться, когда выяснилось, что он совсем не заинтересован в том, чтобы связаться и, что более важно, извиниться за то, что был королевской задницей, она была более чем обижена. То, что он даже не написал смс, чтобы спросить о своем собственном ребенке, просто раздражает ее. Элайджа, вероятно, дает ему отчеты абсолютно обо всем, но все же. Его полное игнорирование говорит о многом. По-видимому, его просто совершенно не волнует, что ее там больше нет. Возможно, он даже был рад, что увернулся от пули. Она не стала бы упускать из виду, что Элайджа приукрашивает свои слезливые истории о том, как плохо поступает его брат, просто чтобы смягчить ее. Излишне говорить, что это не работает. Тем не менее, ее тесные связи с Майклсонами вызывают удивление во всем лагере, и каждый раз, когда кто-то упоминает Элайджу или Клауса - всегда с явным отвращением - глаза поворачиваются, чтобы найти ее. Как будто она какой-то эмиссар из Древней семьи. Кэролайн никогда не имела никакого права голоса в том, что они делают, пока жила с ними, не говоря уже о том, что происходит сейчас. Никто ее ни о чем не просил, Джексон никогда даже не осмеливался предложить ей поговорить с ними, но, возможно, это единственный способ, который заставит Элайджа действительно выслушает волков. Это жалко, потому что она даже не одна из них, а вот ее дочь - да. И если голова Клауса слишком глубоко засунута в его собственную задницу и ему абсолютно плевать, кто-то должен заняться этим вопросом. - Где ты это услышал? - спрашивает она Оливера. - Это не имеет значения, - пожимает он плечами. - Суть в том, что мы застряли здесь, живя на болоте, в то время как твои бойфренды-вампиры решают, кому что достанется в городе, - Олли поднимает брови, глядя на них, и Кэролайн сжимает руку в кулак, чтобы не стереть ухмылку с его лица. - Но я думаю, это показывает, как сильно они уважают оборотней, да?

***

Закатывать глаза, по мнению Элайджи, очень недостойно его, но это почти неизбежно, учитывая затруднительное положение, в котором он сейчас находится. Когда все рычат и визжат, как стая нецивилизованных бабуинов, он почти жалеет, что пригласил их к столу вместо того, чтобы просто раздавать приказы. Это то, что сделал бы Никлаус. Элайджа всегда жаловался на авторитарные методы своего брата, но, возможно, угроза насилия действительно является единственным языком, который понимают эти люди. Его склонность к диалогу оставила у них впечатление, что они должны править городом, а не подчиняться высшей - и более могущественной - силе. И, честно говоря, крики начинают задевать тонкую чувствительность его суперслуха. - Джентльмены, - ревет Элайджа, его голос гремит по всей церкви и утихомиривает беспорядок. - И дамы, - добавляет он, как только все взгляды устремляются на него. - Спасибо. А теперь... Он отодвигает свой стул и встает на ноги, глядя сверху вниз на всех людей вокруг стола, который отец Киран так любезно накрыл для их встречи, хотя ожидаемый эффект от святой земли был пока незначительным. Новая наложница его брата привела мужчину-ведьму, с которым Элайджа никогда не имел неудовольствия встречаться до сегодняшнего дня. Диего, теперь представляющий всех вампиров, пришел с Дорой, которую Элайджа смутно помнит по тому, как они слонялись без дела в комплексе. Киран присутствует как единственный представитель человеческой фракции, но его громкий голос, безусловно, компенсирует отсутствие компании. Определенно, это не самая замечательная группа людей, с которыми Элайджа когда-либо проводил дискуссии или сидел за столом. Но нищим выбирать не приходится. Или... как бы там не говорилось - Это, - говорит он, поднимая старый на вид листок бумаги. - Были правила города во время правления Марселя Жерара, - Элайджа рвет бумагу пополам и выбрасывает ее. - Которые, конечно, больше не применяются, потому что теперь я главный. - Ты сказал, что если мы соберемся, то сможем управлять делами сами, - протестует Диего. - Никогда ничего не упоминал о том, чтобы сделать себя королем. - Что ж, каждый из вас был выбран, чтобы представлять свои собственные сообщества, и я буду уважать это. Но вы, похоже, неправильно поняли здешнюю ситуацию. Есть лидер, и это я. Любые вопросы, которые возникнут между фракциями, должны будут решаться через меня, - Элайджа дает им секунду, чтобы переварить информацию, прежде чем продолжить. - Теперь мы все в какой-то степени несем ответственность за нынешний хаос в городе. Однако здесь перед вами стоит один очень, очень простой выбор. Вы все можете хорошо жить вместе, или вы можете уйти. Я не потерплю неподчинения, провокаций или такого ужасающего поведения, которое мы наблюдали здесь, за этим самым столом. Именно из-за этого мы с самого начала попали в эту переделку. Вопросы? Он смотрит каждому из подарков в глаза, чуть дольше задерживаясь на Женевьев. Возможно, он не знает, чего его брат рассчитывает добиться, флиртуя с этой ведьмой, но Никлаус не так хитер, как ему хотелось бы верить. По крайней мере, не для Элайджи. Этот ужасный роман не является ни беспричинным, ни порожденным привязанностью; он чего-то хочет от нее. И Элайджа подозревает, что махинации могут быть взаимными. Она использует Клауса в ответ. С какой целью - вот что он стремится выяснить. - Хорошо. Теперь, возвращаясь к вопросу о границах, вы все должны обратить внимание на следующее. - Ты никого не забыл? Все головы поворачиваются к задней части церкви. Элайджа не может скрыть своего удивления при виде Кэролайн. Они все кричали так громко, что он даже не услышал ее приближения. Это первый раз, когда она ступает во Французский квартал с момента своего отъезда месяц назад - во всяком случае, ему об этом известно. Можно с уверенностью сказать, что она была последним человеком, которого он ожидал увидеть врывающимся на их встречу. Даже внезапное появление Никлауса не было бы таким непредвиденным. Она приближается к столу медленными шагами, ее голубой взгляд, острый и непоколебимый, не отрывается от Элайджи. От него не ускользает, как величественно она выглядит с ее волосами, отражающими свет, проникающий через высокие окна церкви, с высоко поднятым подбородком. Уверенная и решительная. Это... отвлекает. - Ты делишь город, а оборотни даже не имеют права голоса? - спрашивает она, скрещивая руки на своем большом животе. По столу пробегает рябь неуверенности. - Какого черта она здесь делает? - спрашивает Диего. - Диего, сядь, - говорит Элайджа, жестом предлагая ему оставаться на своем месте. - Мы не делим город, - спокойно начинает он. - Мы устанавливаем границы... - Нет, Элайджа, - обрывает его Кэролайн. - Не будет мира - настоящего мира - если исключить оборотней. Это тоже их город. Они хотят занять место за столом, - Диего громко смеется, а Женевьев качает головой. Кэролайн свирепо смотрит на них обоих, а затем ее глаза возвращаются к Элайдже с еще большим огнем. - И если они его не получат, я могу гарантировать, что вы все пожалеете об этом.

***

Вечеринка заканчивается почти сразу же, как приходит Кэролайн. Она откровенно разочарована. Это была бы прекрасная возможность высказать некоторым из них частичку своего мнения. Когда она заканчивает произносить свою речь - которую она надеялась произнести только перед Элайджей, а не перед залом, полным людей, которых она очень низко ценит и которые, вероятно, чувствуют то же самое по отношению к ней, за исключением отца Кирана - наступает секундная пауза, а затем место разражается шумом. Все вскакивают на ноги, показывают пальцами и кричат - в основном на Элайджу, но и на нее тоже. Похоже, единственное, в чем все эти придурки могут согласиться, так это в том, что все они презирают волков. Тем больше причин для Кэролайн любить своих новых друзей. Элайджа сжал губы в тонкую линию, кипя от злости, сжимая спинку стула так, что побелели костяшки пальцев, пока все высказывали свое мнение. Было трудно даже понять, о чем шла речь, но, честно говоря, Кэролайн было все равно. Они явно не говорили ничего такого, что ее интересовало. Так что пусть они убираются восвояси. Это ничего не изменит. Ведьмы выходят первыми, полные негодования. Затем Диего и его подруга-вампирша уносятся прочь, захлопывая за собой дверь церкви, как бунтующие подростки. Когда он чувствует сильное напряжение в воздухе между Элайджей и Кэролайн, отец Киран спокойно извиняется и удаляется в свои личные покои в задней части церкви. Кэролайн снова скрещивает руки на груди, готовясь к выговору, который, как она знает, она получит. - Ты хоть представляешь, чего стоило просто собрать этих людей в одной комнате вместе? - спрашивает Элайджа, едва сдерживая раздражение. - Нет, на самом деле, я не знаю. Потому что я даже не знала, что ты здесь делаешь, пока кто-то другой не сказал мне. - Я думал, ты не хочешь быть вовлечена в городскую политику. - Я не знаю. Но не похоже, что у меня есть выбор. Моя связь с вашей семьей означает, что на меня пялятся каждый раз, когда в Квартале происходит что-то подобное. - Тогда, возможно, тебе следует высказать свои претензии Джексону Кеннеру, дать ему понять, что ты не имеешь абсолютно никакого отношения к любым делам во Французском квартале. - Ты действительно уверен, что я этого не имею никакого отношения? - она прищуривается, глядя на него. - Почему ты не упомянул оборотней? Это потому, что ты винишь Джексона в том, что произошло в доме на плантации? - Это нелепо. - Или, может быть, это потому, что я сейчас живу с ними. - Я исключил их, потому что они больше не проживают во Французском квартале, - говорит он очень торжественно. - Моя непосредственная забота - положить конец нарастающему конфликту здесь. Теперь, я могу заверить тебе, как только этот договор будет укреплен, он будет расширен, чтобы включить волков. - И до этого момента что ты думаешь я должна сказать им? Сидеть? Лежать? Перевернуться? - она будто выплевывает эти фразы. - Я бы предпочел, чтобы ты вообще не участвовала в этом, - Теперь Элайджа говорит с настоящим жаром в голосе, накаляясь так, как Кэролайн никогда раньше не слышала. Во всяком случае, не когда это относилось к ней. Она на мгновение сбита с толку, но это длится всего мгновение, прежде чем ею овладевает раздражение. Она стискивает зубы, бросая на него тяжелый взгляд. - Тебе повезло, что я не отстранилась от процесса. Если бы Джексон и Оливер были здесь сегодня, ты можешь быть уверен, что у тебя было бы гораздо больше проблем, чем просто кучка надутых лиц, кричащих на тебя. - Они не твои люди, Кэролайн, - говорит он медленным, размеренным тоном. - Ты прав. Но они люди твоего брата и моей дочери, - огрызается она. - Я не хочу говорить за них, но они приняли меня и относились ко мне так по-доброму, и я должна защищать их интересы, особенно против людей, которые пытались убить меня. Интересно, что ты предпочел бы посидеть с Женевьев, после всего, что она сделала, чем вести честный разговор с Джексоном. У Элайджи хватает приличия выглядеть неловко, отводя от нее взгляд. - Кэролайн... - выдыхает он, приближаясь к ней. - Ты полностью уверена, что ты не хочешь вернуться домой? Она издает смешок. - Серьезно? И что Клаус думает по этому поводу? - Ты знаешь, что он... - Я ничего не знаю. Я ничего не слышала от твоего брата больше месяца, - говорит она, ненавидя резкость в своем голосе. - Ты думаешь, что комплекс - это то место, где ребенок будет в безопасности? - А на болоте ей будет куда лучше? Да, хочет сказать Кэролайн, но правда такова... Она и этого не знает. Каждый день прибывает все больше стай. Джексон взволнован, видя, что так много оборотней собираются вместе, думает, что это признак того, что ребенок уже объединяет их народ, так что у них будет шанс сразиться с теми, кто увидит их изолированными и ослабленными. Как бы Кэролайн ни была согласна с тем, что им должно быть позволено бороться за свои права, она искренне надеется, что дело не дойдет до драки. Те ожидания, которые они возлагают на ее ребенка там, не более обнадеживающие, чем у Элайджи. Спасение оборотней или спасение Клауса. Трудно сказать, что более недостижимо. Ради всех, включая свою дочь, она действительно желает, чтобы мирный договор Элайджи принес плоды, и они могли бы найти общий язык для всех фракций, включая оборотней. Если у кого-то и есть шанс заставить это работать, так это у Элайджи, и Кэролайн верит в него. Но только в том случае, если он готов подавить свои мелкие обиды и пригласить жителей болот за стол для взрослых. - Они достаточно настрадались, Элайджа. Никто не заплатил более высокую цену в войнах этого города, чем оборотни. Они только что освободились от своего проклятия. Если ты действительно хочешь, чтобы что-то отличалось от эпохи Марселя, тогда волки заслуживают голоса, - говорит она. - Дай им это. Ты знаешь, что это правильно. Она разворачивается и выходит из церкви. Это странно - вот так разговаривать с Элайджей, обращаться с ним так, как будто он был кем угодно, но не другом. Как бы ей ни было хорошо в протоке, и как бы быстро она ни адаптировалась к жизни среди оборотней, она бы солгала, если бы сказала, что не скучает по Французскому кварталу. Музыка, люди, запах свежих булочек всегда витает в воздухе. Это совершенно иная атмосфера, чем жизнь в сельской местности. Как бы она не была благодарна волкам, в особенности Еве и Джексону... Она тоже скучает по Элайдже. И Клаусу. Боже, она действительно скучает по этому идиоту. И она так старается этого не делать. Просто думать о нем больно. Кэролайн не привыкать к разбитым сердцам, за свою короткую жизнь ей несколько раз приходилось испытывать это. Но почему-то это чувствуется... сильнее. Хуже, в некотором смысле. Ради бога, у них будет ребенок. Когда она выходит из церкви и забирается в грузовик Джексона - управлять им становится действительно неудобно, - ей приходит в голову идея. Она держалась на расстоянии целый месяц, и Элайджа всегда говорит, как ужасно подавлен Клаус... Честно говоря, она думала, что найдет его здесь сегодня. Это немного шокирует, что кто-то берет бразды правления городом в свои руки, а Клаус просто... позволяет этому случиться. Это заставляет ее задуматься, может быть, Элайджа действительно говорит правду. И в любом случае, она действительно хотела позаимствовать несколько гримуаров, чтобы провести некоторые исследования для нескольких заклинаний, которые могли бы пригодиться в лагере. Так что она могла бы зайти в Руссо, чтобы поздороваться с Ками, и так как она будет по соседству... Ладно. В любом случае, комплекс находится прямо за углом.

***

Женевьев, похоже, действует в соответствии с каким-то неправильным представлением, и это, откровенно говоря, начинает становиться довольно надоедливым. Когда она появилась в его доме, вся заведенная и с плохо скрываемой похоти, Клаус увидел возможность. Официально она сказала, что была там, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, и извиниться за любой вред, который она могла ему причинить. - У меня никогда не было никакой вендетты против тебя. Я хотела разоблачить только твою сестру. Что ж, Клаус, по крайней мере, может оценить этот цинизм. Конечно, он никогда не покупался на ее оправдания. Очевидно, что она чего-то хочет и думает, что сладкие разговоры с ним - это способ получить это. У него есть сильное подозрение о том, что это может быть, основанное на ее не слишком утонченном постоянном преклонении перед его матерью. Женевьев хочет прибрать к рукам ведьмин гримуар. С какой целью, ему еще предстоит выяснить. Но так уж получилось, что гримуар Эстер лежит в основе того, что Клаусу нужно от нее. Сам он никогда бы не пошел по этому пути, но для нее не было лучшего времени, чтобы решить пофлиртовать с ним. Они еще могут прийти к взаимовыгодному соглашению. С тех пор, как произошла разборка на кладбище, никто не видел, чтобы Клаус покидал территорию комплекса, но это не значит, что он не работал над строительством лучшего города. В то время как Элайджа дергает себя за волосы, чтобы заставить всех сесть и обсудить предложения, Клаус, как всегда, придерживается более прямого подхода к вопросам. Начиная с того, что заманил Женевьев на свою сторону. Он не Элайджа с его причудливыми речами и голливудским стилем, но Клаус может скрыть свои грубые черты, когда захочет, и у него никогда не было проблем с наполнением своей постели. В то время как Женевьев, без сомнения, осыпает Элайджу абсурдными требованиями и чинит всевозможные препятствия его мирному договору, Клаус нашел лучшее применение ее рту. Это не только успокаивает ее, но и делает сытой и вполне управляемой. Его брат слишком высокоморальен, чтобы понять, что самые быстрые способы заключить сделку - это насилие и удовольствие. Клаус преуспевает и в том, и в другом. С могущественной, уступчивой ведьмой на его стороне, и той, кто теперь контролирует весь ковен как их последняя оставшееся старейшина, Клаус может продвигаться вперед со своим планом. Но будет нелегко привлечь Женевьев. И прежде чем он сможет даже попытаться уговорить ее на это, ему нужно точно понять, что именно ему от нее нужно. На самом деле, это самая сложная часть. Он еще не знает. В последнее время он посвящает много своего времени разгадке тайны кольца, которое Элайджа нашел у одного из его дальних родственников в протоке. То, которое раньше принадлежал его матери и которое, предположительно, было подарено тому, кого Клаус считает своим биологическим отцом, если в этом мифе есть хоть капля правды. В гримуаре Эстер было заклинание, которое привлекло его внимание давным-давно, но Клаусу так и не удалось толком разобраться в нем. Он свободно говорит на десятках языков, даже на тех, которых больше не существует, но так и не овладел до конца колдовской тарабарщиной. Не в первый раз он ловит себя на том, что сожалеет, что в свое время не проявил больше интереса к занятиям магией. Если бы только Кол был все еще жив... Однако то немногое, что он понимает, говорит ему, что заклинание было разработано для того, чтобы зачаровать камень, подобно тому, как лазурит работает для колец дневного света, и что оно включает в себя направление силы небесного события. Например, полная луна. Пробелы заключаются в том, что именно должно делать заклинание и какой камень для этого требуется. Но когда он вспомнил о кольце, которое нашел Элайджа, ему пришло в голову... Что, если Древняя ведьма, помимо создания колец дневного света для своих детей, также создала кольцо лунного света для своего возлюбленного? Если кольца дневного света не дают вампирам сгорать под солнцем, возможно, кольца лунного света могли бы удерживать оборотней от превращения в зверей каждое полнолуние, сохраняя при этом доступ к их силам, чтобы быть уверенными, что они будут достаточно сильны, чтобы противостоять любым угрозам на их пути - например, преданному мужу-викингу. Если Клаус прав насчет этого, он мог бы заставить Женевьев сделать кольца лунного света для Серповидных волков в протоке. Это дало бы ему следующую лучшую вещь после гибридной армии, и это гарантировало бы, что они смогут эффективно защищать Кэролайн и ребенка. Кроме того, если волки получат такую власть, это, безусловно, гарантирует им возвращение места за столом, восстановив баланс между фракциями во Французском квартале. Это идеально. Если бы только не было еще так много шагов, прежде чем он действительно сможет приступить к изготовлению колец. Во-первых, ему нужно выяснить, чего именно требует заклинание и какой камень раньше носило это кольцо. Лазурит не так распространен, но чрезвычайный спрос означает, что в сверхъестественном мире он никогда не иссякает. Кольца лунного света, однако, неслыханны. В зависимости от того, что Эстер использовала для создания заклинания, может быть трудно найти все ингредиенты в достаточном количестве. И потом, есть проблема по имени Женевьев. Клаус закладывал основу, делая все, что в его силах, чтобы смягчить ее характер и сделать ее более открытой для переговоров, так сказать. Если это гримуар его матери, на который она хочет взглянуть, это можно устроить. Убедить ведьму наделить силой оборотней, которых ее ковен проклинал десятилетиями, - вот что обещает быть сложной частью. Если бы только нашлась заслуживающая доверия ведьма, питающая слабость к волкам, на которую он мог бы положиться... Клаус несколько раз подумывал о том, чтобы обратиться к Кэролайн со своим планом. Она - очевидный выбор, и он сомневается, что она ему откажет. То, как она привязалась к ним... Он не может сдержать укол ревности. Она так легко улыбается, когда она с ними. Кажется такой расслабленной, в такой комфортной обстановке... Это мир, далекий от того, в котором она жила, находясь в их семейном доме. Всегда напряжена, раздражена, недовольна чем-то - или кем-то, что более вероятно. Кэролайн сделала бы все, что в ее силах, чтобы помочь им, даже поговорила бы с последним человеком, которого она, вероятно, хотела бы сейчас видеть во всем мире. Но вовлечение ее в это сводит на нет всю цель. Причина, по которой Клаус даже поддерживает это соглашение с Женевьев, заключается в том, что ему не придется больше вовлекать Кэролайн. Она и так через многое прошла. Создавать эти кольца может быть опасно. Это наверняка приведет в ярость другие фракции, все из которых всегда презирали волков. Если они пронюхают о том, что Клаус пытается сделать, прежде чем они будут готовы это сделать, они нанесут ответный удар, сделают все возможное, чтобы остановить это, и если Кэролайн встанет на пути... Нет. Он этого не допустит. Он делает это, чтобы уберечь ее, а не для того, чтобы ее убили. Клаус усвоил свой урок самым трудным из возможных способов. Предательство Ребекки и уход Кэролайн оставили в нем пустоту, которая, как он думает, не скоро закончится. Видя, как Кэролайн страдает и напугана, зная, что это его вина, он сломался. Он отправился на поиски Камиллы на следующий же день после ее отъезда, и, получив основательный выговор, бармен, казалось, немного сжалилась над его страданиями и заверила его, что Кэролайн обращалась к врачу и что с ребенком все будет в порядке. - Но ей нужен отдых, Клаус. Мир. Покой. Или это может случиться снова, и у нее начнутся роды. Так что, если ты вообще заботишься о ней и своем ребенке, оставь ее в покое. Это было самое трудное, что ему когда-либо приходилось делать, но Камилла не ошиблась. Было нетрудно выяснить, где она укрылась; у Клауса повсюду глаза. Сопротивляться искушению пойти к ней было трудно, но со временем стало легче - и несколько усиленных ежедневных доз спиртного. Конечно, он не мог оставаться полностью в стороне. Скудных отчетов Элайджи о ее самочувствии было недостаточно. Кэролайн этого не знает, и никто другой тоже, но он был там. Он видел ее. И несмотря на то, как сильно он хотел поговорить с ней, обнять ее, извиниться за свой характер, за то, что был таким ревнивым... Он решил прислушаться к совету Камиллы и оставить ее в покое. Если пребывание в Протоке - это то, чего она действительно хочет, если это принесет ей покой, тогда, только на этот раз, он будет уважать ее желания. Он сделал бы все, чтобы никогда больше не видеть этого испуганного выражения на ее лице, даже если придется держаться на расстоянии. Это не значит, что его не раздражает ее близость к этим волкам, особенно к их альфе, Джексону Кеннеру. Одна мысль об этом раздражает его. Но, по крайней мере, сейчас Клаус надеется, что хоть раз в жизни поступит правильно. И именно для того, чтобы сохранить Кэролайн и держать ее в блаженном неведении, насколько это возможно, об очередной интриге Французского квартала, он не может сделать то, что он действительно хочет, и выгнать Женевьев, как только она перестанет приносить пользу. Эта женщина определенно любит поговорить. В первый раз, когда это случилось, это было из-за ощущения возможности, да, но это также был быстрый способ избавиться от растущего разочарования, которое Клаус испытывал в течение нескольких недель. И в любом случае, на Женевьев нетрудно смотреть, и она явно была заинтересована. Почти восемь месяцев без секса - это намного больше, чем он привык. Вампиры и оборотни - это физические существа, а он, оказывается, представляет собой комбинацию того и другого. Это просто казалось хорошей возможностью для... снятия напряжения. Это было почти... грубо. Это скорее приносило облегчение, чем доставляло удовольствие. То, что не приносит ему никакого удовлетворения. С тех пор это осталось неизменным. Правильно это или нет, и Клаус может согласиться, что у нее были веские причины, Женевьев причинила боль его сестре, подожгла дом, в котором находилась Кэролайн - хотя она клянется всем святым и неприкосновенным, что они никогда не собирались позволить ей умереть. - Это было просто для того, чтобы отвлечь твоего брата. Мы бы держали огонь подальше от нее. Я не желаю ей зла. Она ведь тоже ведьма. Ну, дом был сожжен дотла, так что он не слишком уверен, насколько она правдива в этих словах. Клаус предпочел бы знать правду о Ребекке, но иногда он жалеет, что никогда этого не делал. Он не благодарен Женевьев и не чувствует себя в долгу. Он просто... Не винит ее за то, что она стремилась отомстить. Любой на ее месте поступил бы так же. Если бы его сестра никогда не собиралась предавать свою собственную кровь, ничего этого бы не случилось. Если бы Женевьев лично пыталась убить или ранить Ребекку, все было бы по-другому. Но с тех пор, как она позволила Клаусу решать ее судьбу... Это, конечно, принесло ей очки. Никто не трогает его семью и уходит безнаказанным. С другой стороны, она, вероятно, знает это, и именно поэтому она этого не сделала. Женевьев умна. Возможно, даже слишком умна. Хитра. Ненадежна. Держите своих друзей поближе и т.д., и т.п... Пока они это делают, Клаус может просто отключить свой разум от всего. Сосредоточиться на ощущениях, а не на чувствах. Для воскресшей ведьмы, которая прожила свою смертную жизнь скромницей, Женевьев вернулась с довольно интересным набором навыков и очень небольшим количеством запретов, которые он, безусловно, может оценить. Но, к ее великому несчастью, воспоминание о последнем человеке, с которым Клаус переспал до нее, все еще слишком живо в его памяти. И каждый раз, когда они заканчивают, Клауса охватывает глубокая меланхолия. Чего-то просто... не хватает. Секс прекрасен, немного скучноват, Женевьев хорошенькая и определенно полна энтузиазма, но... Она чувствует себя неправильно. Единственная женщина, с которой Клаус действительно хочет быть, находится на протоке, веселясь со своими новыми перевозбужденными друзьями, в то время как он занимается жалким сексом с ведьмой, которую ненавидит. Это само его определение пытки. Однако он оказывается лучшим актером, чем он думал, потому что он был уверен, что борьба была написана на его лице каждый раз, когда он отворачивался от нее и почти сразу после этого вставал с постели, но Женевьев продолжает появляться, вся нетерпеливая и тоскующая. Либо он лучший из всех, кто у нее когда-либо был - в чем он не может ее винить; он действительно одарен, даже когда почти не прилагает к этому усилий, - либо она действительно так отчаянно нуждается в гримуаре - в этом случае ему становится еще более любопытно, что она там ищет. В любом случае, эта договоренность не обошлась без издержек, и это, откровенно говоря, начинает действовать ему на нервы, тем более что он не может просто выгнать ее. Его жизнь стала бы намного проще, если бы она влюбилась в его брата. Почему только женщины, которых он действительно хочет, обращают внимание на Элайджу? Он был сосредоточен на картине, над которой работал уже несколько недель и, похоже, никогда до конца не заканчивал. Каждый раз, когда он думает, что он ее завершает, он понимает, что чего-то не хватает. И как раз тогда, когда он думал, что совершил прорыв... Появлялась Женевьев. Снова. Клаус никогда не думал, что легкий секс может быть таким бременем. Почему это не может быть просто секс? Неужели она совсем не разбирается в понятии повседневности? Это перестает приносить удовлетворение, если только они не расстанутся сразу после этого. Он не хочет лежать на простынях и начинать эти разговоры после секса. Все, чего он хочет, - это немного облегчения и немного тишины. Не слишком ли многого он просит? Очевидно, она только что вернулась с заседания совета Элайджи, и у нее есть свое мнение. Что заставило ее подумать, что Клаус был бы самым подходящим человеком, к которому можно было бы обратиться, он понятия не имеет. Какая часть его обложки художника-отшельника, страдающего депрессией, ускользает от нее? - Твое отсутствие остро ощущалось на новой встрече, - говорит Женевьева, не слишком деликатно снимая свой топ. Клаус вздыхает, не отрывая взгляда от своей картины, надеясь, что она поймет намек. Это верный признак того, насколько он стал раздраженным и безразличным, что вид женской груди, спонтанно предложенной ему, не внушает ничего, кроме скуки. - Элайджа всегда был дипломатом в семье, - говорит он. - Дипломат? Больше похож на диктатора. - Правда? - Клаус выгибает брови, его интерес слегка задет. - Расскажи мне то, чего я не знаю. - Он хочет, чтобы мы вели себя хорошо, иначе. Он взял на себя смелость разделить город и сказать нам, куда мы можем или не можем заходить, - Губы Клауса кривятся в легкой усмешке. Он почти гордится своим братом. Возможно, они больше похожи, чем кто-либо думал. - Я не уверена, насколько успешным окажется его первое начинание в качестве самозваного администратора. Было слишком много вопросов, и он не смог дать ни одного удовлетворительного ответа. Я не думаю, что кто-то ушел с этой встречи счастливым, - Она делает паузу. - Даже Кэролайн, - Клаус внезапно становится очень напряженным, но умудряется сохранять невозмутимое выражение лица. Женевьев издает невеселый смешок. - Ты бы видел его лицо, когда она вошла. - Что там делала Кэролайн? - спрашивает он как можно небрежнее, смешивая чернила на своем вкусе с излишним усердием. - Доставляла сообщение от дворняг с болот. - Она не одна из них. - Очевидно, ей разрешено говорить за них. И они хотят занять место за нашим столом. Ее явно раздраженный тон не сулит ничего хорошего намерениям Клауса. Если она чувствует себя так только из-за того, что волкам будет можно принять участие в их маленьком чаепитии, как она отнесется к тому, чтобы дать им возможность на самом деле угрожать? - Почему нет? - рассеянно спрашивает он. - Наличие места за столом ничего не гарантирует. Они, вероятно, все равно получили бы перевес голосов. Это просто дает представление о демократии. Он чувствует дыхание Женевьевы на своем затылке, затем ее руки обвиваются вокруг его талии. - Ты веришь, что это действительно может сработать? - шепчет она, ее губы близко к его уху. Несмотря на весь ее цинизм, ее вопрос звучит искренне. Возможно, даже такой человек, как Женевьев, которая провела сто лет, не вынашивая ничего, кроме мести и язвительности, может желать лучшей жизни. - Что у нас наконец-то может быть какое-то подобие мира в этом городе? Прежде чем у него появляется возможность ответить, он слышит характерный звук приближающихся быстрых шагов. Это не может быть Элайджа, потому что его брат двигается как призрак. Никто больше не появлялся в комплексе с тех пор, как Элайджа выгнал их всех, не считая Женевьев. Может ли это быть...? - Я была рядом и решила зайти, чтобы... Сердце Клауса пропускает удар, затем резко бьется вперед. Женевьев отодвигается со своего места позади него, и Клаус колеблется, делая вид, что отвлекается, вытирая тряпкой испачканные чернилами руки. Он зажмуривает глаза, проклиная свое невезение. Женевьев не так уж часто бывала рядом, хотя Элайджа говорит так, будто она переехала к нему с его непрекращающимися жалобами. И все же она оказалась здесь в тот единственный день, когда Кэролайн решила выбраться из болота. Когда он, наконец, оборачивается, он видит, что лицо Кэролайн искажено выражением, которое говорит о том, что она одновременно глубоко оскорблена и на грани унижения, разинув рот так, что это было бы комично, если бы Клаус не похолодел при виде нее. Первый раз за месяц они встречаются лицом к лицу, и Женевьев прямо там, полуобнаженная между ними. Взгляд Кэролайн скользит по Женевьев, а затем возвращается к Клаусу, шок сменяется хмурым выражением, в ее взгляде вспыхивает огонь. - Серьезно? - она огрызается, тихая ярость кипит под ее словами. - Тебе следовало позвонить, - говорит он, придавая своему лицу безразличное выражение и вздергивая подбородок. - Женевьев. Нам нужна минутка, пожалуйста. - Отлично. У меня все равно есть дела, - Она снова надевает рубашку, хватает сумочку и просто выходит. Кэролайн скрещивает руки на груди. Только теперь, с близкого расстояния, он может видеть, как вырос ее живот за последний месяц. Она выглядит... сияющей. Красивой. Не больше месяца, проведенного в протоке, и очевидный гнев, исходящий от нее, притупили ее сияние. Или, возможно, это просто потому, что его жизнь была наполнена таким количеством тьмы с тех пор, как она ушла, что один ее вид кажется светлым, даже несмотря на то, что она явно готова заколоть его. - Неужели тебе совсем не стыдно? - спрашивает она сквозь стиснутые зубы. - Кэролайн... - Эта женщина - причина, по которой Ребекка ушла. Она частично... на самом деле, нет. Она глава группы, которая строит заговор против тебя и твоей семьи - против твоего будущего ребенка - с того дня, как ты появился тут. - Ну, Новый Орлеан не порождает ничего, кроме странных партнеров по постели, - бездумно говорит он, отводя от нее взгляд. У него нет веского оправдания, во всяком случае, такого, которое имело бы для нее значение. И, по правде говоря, несмотря на его стыд, возможно, какая-то часть его чувствует себя оправданным, видя ее в такой ярости. По крайней мере, теперь она знает, что он почувствовал, когда увидел, как она уютно устроилась с его братом. - Я полагаю, ты здесь не для того, чтобы подвергать сомнению мой досуг. Что вытащило тебя из болот? Клаус уверен, что видит вспышку горькой обиды в ее глазах, прежде чем она снова скрывается за гневом. Он чувствует укол вины. - Знаешь что? Неважно. Это того не стоит. Кэролайн вылетает, как ураган, и снова Клаус остается с ощущением пустоты в животе. Он просто не может победить. Даже если он получит все, что хочет - город, контроль над ведьмами, достаточно колец лунного света, чтобы вооружить всю популяцию оборотней в Протоке... Пока Кэролайн так на него смотрит, победа всегда будет иметь привкус пепла у него во рту.

***

Элайджа спокойно потягивает свой напиток, позволяя себе редкий момент покоя в довольно беспокойный день. Он был готов к мелким сомнениям и бессмысленным препирательствам, которые, несомненно, повлекло бы за собой собрание всех городских фракций. К чему он не был готов, так это к не совсем удобному вмешательству Кэролайн. Это не только положило конец встрече, но и заставило Элайджу задуматься о морали и этике. В наши дни это его самое нелюбимое занятие. Правильный поступок еще никогда не казался таким препятствием. Он часто ловил себя на том, что ему действительно хочется быть больше похожим на Никлауса. Это избавило бы его от стольких стрессовых ситуаций. Кэролайн не ошиблась, и это было самое плохое. Оборотни действительно заслуживают того, чтобы сказать свое слово. Элайджа просто не уверен, что хочет отдать им это сделать. Они были исключены из Французского квартала и его прекрасной политики в течение многих лет, у них есть все основания затаить обиду на все другие группы, все из которых привыкли к большей доле контроля, которую им предоставило изгнание волков из города. Не говоря уже о том, что... Элайджа в данный момент не испытывает к ним особой доброты по более... личным причинам. В этом Кэролайн тоже не ошиблась. Теперь весь небольшой прогресс, которого они достигли, был поставлен под угрозу, и ему нужно будет заняться проблемой волков более непосредственно, чем он ожидал на данном этапе. Если он продолжит игнорировать их, это будет открытое заявление против них. И если он решит пригласить их войти... Что ж. Ему действительно мог бы пригодиться вклад Никлауса. Однако в данный момент он ждет кого-то в довольно неприметном месте. Бар, в котором он никогда раньше не был, недалеко от Французского квартала. Когда Франческа Корреа позвонила ему и попросила поговорить о чем-то, что его очень заинтересует, Элайджа проявил легкое любопытство. Она видная фигура в городе, но не из тех, кто обычно занимается сверхъестественными делами. Хотя, как и следовало ожидать от человека с ее связями, она, очевидно, причастна к самому тщательно хранимому секрету в мире. Что делает ее еще более интересной, так это тот факт, что она откровенный гангстер. Элайджа и Никлаус имели дело со многими такими, как она, в те времена, когда они контролировали порты и все основные въезды в город. По какой-то причине Элайджа думал, что времена в Новом Орлеане изменились. По-видимому, нет. - Мистер Майклсон, - говорит элегантная женщина с длинными волосами и глазами темными, как ночь, ее губы изгибаются в уверенной улыбке, когда она неторопливо подходит к нему. Франческа Корреа садится рядом с ним, стучит ладонью по барной стойке, и почти сразу же перед ней ставят напиток. Она держится с уверенностью человека, который не привык, чтобы ему перечили. - Мисс Корреа. - Пожалуйста, зовите меня Франческа. - Мы можем обойтись без каких-либо формальностей, мисс Корреа. Я точно знаю, кто вы такая, - Она безразлично выгибает бровь, глядя на него. - Вы владелец казино "Палас Рояль". Вы одна из ведущих филантропов города. И, согласно моим источникам, вы являетесь матриархом довольно крупной империи наркотрафика, - Элайджа делает еще один глоток из своего бокала. - Как вы можете себе представить, я очень занятой человек. Так почему бы вам не сказать мне, почему я здесь? - Что бы вы ни думали обо мне, моя семья была частью человеческой фракции в течение многих лет. Что делает меня уникальным кандидатом на то, чтобы занять место отца Кирана в вашем совете. - Правда? Не хотите просветить меня? - Вы действительно хотите, чтобы священник опередил те отношения, которые, безусловно, потребуются, чтобы держать этот город под контролем? Вы точно знаете, о чем я говорю. У Кирана нет той поддержки, которую вы могли бы себе представить. Его церковь была закрыта в течение многих лет. Он, конечно, не заботится о всеобщих интересах в своем сердце. Так что с этого момента вы будете иметь дело со мной. Элайджа пристально смотрит на нее, сдерживая улыбку. - Вы приказываете мне? Франческа смеется, качая головой. У него отчетливое ощущение, что его разыгрывают, а также соблазняют. Он должен сказать, что довольно интересно наблюдать, как кто-то предъявляет ему ультиматум и развратно улыбается почти на одном дыхании. - Нет, - протягивает она. - Я даю тебе союзника. Я хочу мира так же сильно, как и ты. От этого зависит мой образ жизни, который мне очень нравится. Элайджа ухмыляется. - Да, я вижу, что у тебя высокая мотивация. - Ты знаешь, я должна сказать. Я уже поговорила с новым мэром города, начальником полиции и другими заинтересованными сторонами. И у меня есть их благословение. Я думаю, тебе будет полезно иметь меня на своей стороне, даже если это просто для того, чтобы остановить моих... братьев, - говорит она, заглядывая через плечо Элайджи. Он давным-давно почувствовал на себе их взгляды. - От нападок таким образом, что... они могут оказаться очень болезненными для тебя. Глаза Франчески опасно вспыхивают, и внезапно весь этот фасад вежливости исчезает. Она должна знать, кто он такой, и что ему нельзя угрожать так, как это могут сделать другие низшие вампиры. Даже если забрать его кольцо от солнца, этого не хватит, чтобы убить его, а Никлаус еще более невосприимчив к таким опасностям. Но есть кто-то, кто, несмотря на то, что не лишен собственных сильных сторон и способов самозащиты, вполне способен свернуть шею кому-то вроде Франчески одним движением запястья, все еще смертен. Она угрожает Кэролайн. - Выпей еще. За мой счет, - говорит она, бросая несколько мятых купюр на стойку, прежде чем покинуть бар. Как будто жизнь Элайджи и без того не была достаточно сложной.

***

Дождь на улице вдохновил Клауса. Внезапно он очень ясно видит, что чего не хватает его картине, так это штриха синего. После вчерашнего визита Кэролайн он мог рисовать только красным. Единственный цвет, который он мог видеть. Клаус испортил три холста, случайно порезав их, когда был слишком груб со своими кистями. Затем он напивался до оцепенения, просто для того, чтобы не испортить еще какие-нибудь совершенно прекрасные работы или не закончил тем, что сделал то, о чем неизменно пожалел бы. Например, погнался бы за Кэролайн, словно пес ищейка. По крайней мере, у Женевьев хватило порядочности держаться подальше. Он надеется, что она не решит появиться, по крайней мере, в течение многих дней. Увидев ее, он немедленно впал бы в худшее из своих настроений. Это не ее вина, но что он может сказать? У Клауса ужасная привычка проецировать. Кроме того, если бы он хотел, чтобы девушка все время была рядом, ему бы даже не пришлось напрягаться. Он выбирает кисть и определенный оттенок синего, и когда он возвращается к своей работе, Элайджа стоит рядом, скрестив руки на груди, с выражением бесконечной боли на лице. - Не поклонник лазурно-голубого? - спрашивает Клаус. - Не поклонник твоего продолжающегося безразличия, - говорит он со вздохом. - Я слышал о вашей встрече, - говорит он непринужденно, смешивая белый с синим, чтобы немного осветлить оттенок. - Не кори себя слишком сильно. Трудно пытаться объединить сообщество, у которого есть история взаимной ненависти. - Тогда твой совет необходим как никогда, учитывая, что ты, очевидно, нашел способ преодолеть свои разногласия с кем-то, кто месяцами планировал гибель твоей семьи. Клаус качает головой, проверяя свой взгляд на листе бумаги. - Знаешь, брат, я бы подумал, что моя связь с Женевьев сделает тебя счастливым. Дает тебе зеленый свет, правда? - Как долго ты собираешься это повторять, Никлаус? Потому что, если это оправдание, которое ты говоришь себе, чтобы позволить Кэролайн жить на болоте, то ты, очевидно, не обращал внимания. Клаус снова чувствует укол гнева, вспоминая свою встречу с Кэролайн. Он не рассказывал об этом Элайдже и не собирается. Последнее, что ему сейчас нужно, - это чтобы его брат-предатель прочитал ему лекцию о предательстве. Явное лицемерие - это больше, чем он может вынести в данный момент. - Тогда я скажу предложение, - начинает он, поворачиваясь лицом к Элайдже. - Если ты хочешь мира, ты должен начать с оборотней. Сто лет назад они пытались править этим городом. В последнее время все, что у них было - это время наблюдать, как их враги уничтожают это наследие. - Тем больше причин, по которым их враги неохотно хотят видеть их за столом переговоров. Однако мне интересно, каковы были бы твои личные цели в этом? Клаус пожимает плечами. - Возможно, я просто хочу мира. В конце концов, они часть моего клана. И, как ты так любезно напоминаешь мне по крайней мере раз в день, матери моего ребенка они понравились. Наличие их в качестве союзников только сохранит ее и мою дочь в безопасности, - Он заканчивает свою фразу улыбкой, но глаза Элайджи лишь подозрительно сверкают. - И как ты предлагаешь мне это сделать? Клаус кладет руку ему на плечо. - Возьми страницу из Бьенвиля, брат. Если стол является препятствием... Уберите стол, - Он ободряюще сжимает руку Элайджи, а затем подходит, чтобы налить им выпить. Удивительно, но это его первое выступление сегодня. - Ты помнишь, как в 1720 году губернатор отчаянно пытался заручиться нашей помощью в строительстве первых городских дамб? Мы посидели с ним и отказались от его предложения. И вот он угостил нас вином... - Он предлагает брату бокал. - ...женщины в корсетах и хриплый дух товарищества, пока он не сказал "да". Ах, да. Клаус улыбается, предаваясь воспоминаниям. В 1700-х годах они были совсем другими хищниками. Гораздо проще в развлечениях. Он не может представить себя - и меньше всего Элайджу - что его можно привлечь обещанием с красивыми женщинами и хорошей выпивкой в наши дни. Элайджа стал слишком напыщенным и правильным для этого. В его случае... Это больше связано с некой белокурой ведьмой, которая каким-то образом заставила всех остальных потерять свою искру по сравнению с ней. Это довольно раздражает, теперь, когда он думает об этом. Тогда жизнь была на удивление проще. Конечно, времена изменились, и не только для них. Но дух - это то, что имеет значение. И Элайджа, кажется, точно улавливает, что он имеет в виду, сузив глаза до щелочек, когда озорная улыбка появляется на его лице. - Никлаус, - говорит он. - Ты предлагаешь мне устроить вечеринку?

***

- Я впечатлен, брат, - говорит Никлаус, когда они выходят на переполненный двор. Посещаемость - это, безусловно, успех. Все, кто получил приглашение, пришли. Вампиры, ведьмы, люди, даже оборотни. Если есть что-то, в чем Майклсоны определенно преуспевают, помимо семейных распрей, так это в организации вечеринок. У них всегда пышные, запоминающиеся праздники. Даже за очень короткое время Элайдже действительно удалось создать нечто грандиозное. И пока все идет довольно гладко. Только звуки смеха и добросердечных разговоров перекрывают громкую музыку. Еда и выпивка также, очевидно, самого высокого качества. Так что на самом деле никому нет оправдания быть несчастным. Он только надеется, что они будут вести себя хорошо. - Да, - соглашается он, немного гордясь собой. - Только если я только смогу помешать им разорвать друг друга в клочья. - Что ж, ради тебя, выпьем за невероятно скучный вечер, - Он поднимает свой бокал в тосте, и Элайджа чокается бокалом с шампанским со своим братом, прежде чем они оба выпивают. Отношения между ними не были такими дружественными с тех пор, как завершился ритуал Жатвы. Это многообещающее начало, если они вдвоем поладят. Они поворачиваются обратно во двор, обе пары глаз прикованы к арочному входу, куда прибывают гости. Элайдже не нужно спрашивать, чтобы знать, что его брат ждет, когда войдет та же самая светловолосая голова. Кэролайн сказала ему, что будет здесь, но от нее пока никаких вестей. Однако прибыли ее друзья-волки, и именно их Элайджа замечает мельком, когда Диего натыкается на одного из них. Невысокого ворчливого человечка по имени Оливер. Не самый приятный из людей, по словам Кэролайн, но, очевидно, правая рука Джексона Кеннера. - Как дела, малыш? - Диего дразнится, когда Оливер смотрит на него - ну, не свысока, учитывая, что Диего значительно выше. - Пойдем, Олли, - говорит Джексон, отводя своего друга в сторону. - Он даже этого не стоит. Волки поворачиваются спиной к Диего, который стреляет в них леденящим взглядом, пока они не исчезают из виду. Элайджа вздыхает. - Что ж, поехали. Он спускается по лестнице, смешиваясь с толпой, избегая напряженных взглядов Франчески Корреа, когда пытается найти Диего. Он опрокидывает стакан бурбона, выглядя слишком взвинченным для такой ранней ночи. - Диего, - говорит Элайджа, улыбаясь, когда другой мужчина оборачивается. - Ты будешь вежлив и приветлив. - Ага, сейчас. Его люди убили всю мою семь", - начинает он, указывая туда, где Оливер смотрит прямо на них с вызовом в глазах. - Моя сестра истекла кровью на полу прямо рядом со мной. Единственная причина, по которой я стою здесь, - это то, что появился Марсель и обратил меня, прежде чем я тоже истек кровью. Поэтому я говорю тебе прямо сейчас, что не могу быть вежливым и приветливым по отношению к ним. Элайджа смотрит на него очень серьезно. Он понимает разочарование Диего намного лучше, чем тот себе представляет. Оливер - тот, кто стоит за похищением Ребекки. Если бы Элайджа не думал, что будут серьезные последствия, он бы сам стер это презренное самодовольство с лица этого парня. - Я понимаю твой гнев, - говорит он. - Но есть определенные шаги, которые необходимо предпринять, если мы хотим достичь определенной степени мира. Я надеюсь, что могу рассчитывать на твое сотрудничество сегодня вечером. Он выгибает брови, глядя на очень возмущенного вампира, и обменивает свой пустой бокал для шампанского на новый у проходящего мимо официанта, прежде чем отправиться на поиски своей следующей цели. Честно говоря, вечер только начался, а Элайджа уже чувствует себя нянькой. Он замечает Джексона у фонтана. - Добро пожаловать в мой дом, - говорит он, пожимая руку другому мужчине. - Меня бы здесь не было, если бы Кэролайн не встала на нашу сторону в решении этого вопроса. - Да, довольно маловероятно, что вы испытаете здесь изобилие добрых чувств. Вампиры, в частности, рассматривают тебя как... - Элайджа прищуривает глаза, оценивающе оглядывая Джексона. - Ну, варвара. Натянутая усмешка Джексона не встречается с его глазами. - Кэролайн сказала мне, что этот мирный договор важен для тебя. - Да, это, безусловно, так. На самом деле, настолько, что если бы кто-нибудь пригрозил уничтожить то, что я здесь строю, я бы уничтожил все, что им дорого. Джексон сжимает губы в тонкую линию, его глаза метают огонь на Элайджу. Он предпочтет воспринять это как подтверждение того, что он понял сообщение. - Ну, - продолжает он, приветливо улыбаясь. - Желаю вам чудесного вечера.

***

Клаусу до смерти скучно. Он наблюдает со второго этажа, как его брат пробирается от Диего к Джексону, оба из которых смотрят ему вслед убийственным взглядом, не слишком довольные упреками, которые они, очевидно, получили. Элайджа довольно серьезно относится к своей роли дублера короля Нового Орлеана. В то время как Клаус погрязает в жалости к себе, он отвлекает себя, играя в политику. Каждому свое, думает он. Он лишь чувствует себя немного виноватым из-за своих собственных второстепенных намерений. Его предложение о том, чтобы его брат устроил вечеринку, было не совсем бескорыстным. Клаус намеревается перехватить мероприятие своего брата, чтобы привести в действие свои личные планы. То, чего Элайджа не знает, не причинит ему вреда. Кроме того, Клаус совершенно уверен, что однажды его брат поблагодарит его, когда станет очевидно, что у его дипломатического подхода не было ни единого шанса. Благие намерения Элайджи, как правило, делают его мягким, слишком наивным, чтобы действительно видеть, как нити войны туго натянуты по всему городу, несмотря на все его усилия требовать мира. Однако он не хочет, чтобы вечер Элайджи был испорчен. На самом деле, он надеется, что его брат проведет приятный вечер и сможет насладиться его успехом. На данный момент он прекрасно играет хорошего, поддерживающего брата, даже если в глубине души он вроде как желает, чтобы произошло что-то, что оживило бы атмосферу. Как бы то ни было, все стремятся повеселиться, прислушиваясь к просьбам Элайджи, и ему совсем не хочется присоединяться к празднованию. Несмотря на его исключительно хорошее настроение - по крайней мере, по сравнению с большинством дней в последнее время - у него все еще очень мало поводов для веселья. Он распределяет свое внимание между оборотнями и главным входом. Интересно, почему Кэролайн не приехала с ними. Может быть, она все-таки не придет. Он бы не удивился, после их последней встречи. Клаус даже не знал бы, что сказать. Его список причин извиниться перед ней продолжает расти, а это никогда не было его сильной стороной. И все же, просто шанс увидеть ее... - Ищешь нашу будущую мамочку? Клаус поворачивается, чтобы увидеть Женевьев. Конечно, рано или поздно она найдет к нему дорогу. Надеяться не столкнуться с ней на вечеринке в его собственном доме, где она в некотором роде представляет интерес, было бы слишком сильно выдавать желаемое за действительное. По крайней мере, она выглядит сногсшибательно в облегающем платье, а ее красивые рыжие волосы волнами ниспадают на плечи. - Только не говори мне, что ты ревнуешь меня к Кэролайн, милая, - говорит он, и в его словах сквозит лишь слабый намек на иронию. - Ну, она мать твоего ребенка. И ты проделываешь ужасную работу, притворяясь, что не следишь за дверью, как ястреб. Я не знаю, она симпатичная и все такое, и я понимаю, что она талантливая ведьма, не говоря уже о том, что тот факт, что она носит твоего чудо-ребенка, выделяет ее, но... Честно говоря, она просто кажется такой... Молодой. И обычной. Губы Клауса растягиваются в волчьей улыбке. Она действительно плохо умеет напрашиваться на комплименты. Женевьев повезло, что он не может сказать ей, что на самом деле у него на уме. - Ну, иногда обыденность - желанная передышка, - предлагает он вместо этого. Ее глаза вспыхивают. - Я думала, что я была твоей передышкой. - Ну, оно так и есть, - говорит он, кладя руку ей на плечо. - Так и есть, милая. Ну же. Больше ни слова о Кэролайн, - Прежде чем ты испортишь то немногое, что мне удалось сохранить от моего хорошего настроения. Женевьев улыбается, почти застенчиво, и на мгновение Клаус мельком видит молодую женщину, которую он видел в ее воспоминаниях, ту, которую Ребекка предала, а затем убила, чтобы замести следы. Это печально, на самом деле. У нее была вся жизнь впереди, она была на пике своей красоты и молодости, думала, что подруга замолвит за нее словечко перед ее братом, а вместо этого получила удар в спину и скончалась на больничной койке с неизлечимой и болезненной болезнью. Женевьев, без сомнения, змея, но жизнь - или смерть - сделала ее такой, чему Клаус, безусловно, может посочувствовать. Иногда он думает, что все, чего она действительно хочет, - это продолжить с того места, на котором остановилась. Если бы он был хорошим человеком, он бы даже пожалел о том, что использовал ее, но увы… Его очень мало волнуют ее трудности. Как бы то ни было, он может, по крайней мере, немного побаловать ее, нежно поцеловав в щеку. Как только он отстраняется, краем глаза он замечает то, чего ждал бы всю ночь. Шанс. Джексон Кеннер, все еще выглядящий очень раздраженным после своего короткого разговора с Элайджей, покидает вечеринку и поднимается по лестнице, исчезая в коридоре, в который ему незачем заходить. Том, что ведет в студию Клауса. Это его шанс. Он обходит Женевьев и следует за оборотнем, чтобы обнаружить, что тот почти касается свежей картины, над которой он все еще работает. - Я так рад, что вы приняли мое приглашение, - говорит он, прежде чем волк успеет испортить его работу. Джексон оборачивается, каждая линия его тела напряжена. Клаус должен сказать, что ему был очень любопытен этот персонаж. Элайджа говорит, что Кэролайн обожает его, и почти каждый раз, когда он навещал ее, он был близко. Иногда слишком близко. Так что с самого начала Клаусу он не нравится. Но он вроде как может что-то в нем разглядеть... Бесполезные качества, которые заставили бы кого-то вроде Кэролайн ценить его дружбу - и Клаус надеется, что это все, что у него есть, иначе не все качества в мире удержат его от презрения к бедняге Джексону всеми фибрами души. Клаус не очень хороший человек, и он ценит это, судя по позе Джексона, он, кажется, очень хорошо это осознает. Это облегчает ведение бизнеса с ним, если он знает, с кем имеет дело. - Так в этой сцене великий Клаус Майклсон говорит что-то острое и сворачивает мне шею? - спрашивает он, вызывающе выпячивая подбородок. Клаус ухмыляется. - Если бы ты прикоснулся к моей картине, то да. Но я здесь не для того, чтобы убить тебя. Я здесь, чтобы предложить тебе подарок. Джексон фыркает. - По доброте твоего вампирского сердца? - Вовсе нет. Это не имеет ничего общего с добротой. Я думаю, что у нас есть общие интересы - и друг, который мне очень дорог. Но раз уж ты упомянул. Наши сердца похожи больше, чем вы можете себе представить. Видишь ли, задолго до того, как я эволюционировал, я родился оборотнем, - говорит он, кладя руку на грудь. - Я знаю твою силу. Я знаю твое бремя. И я здесь для того, чтобы забрать последнее. Джексон прищуривается, глядя на него. - Ты хочешь сделать из меня гибрид, - говорит он, но не как вопрос. - Я ставлю свой стаю на первое место, - сердито выпаливает он, прежде чем Клаус успевает объяснить свои планы. - И я не позволю ничему скомпрометировать мою семейную линию, особенно превращению в какого-то кровожадного вампира-паразита. Ах, вот оно что... Он ведет себя как щенок, когда находится рядом с Кэролайн, но Клаус знал, что в нем есть нечто большее. Он молод для альфы. Конечно, половина его стаи была убита, но оборотни - гордый народ. Они никогда бы не позволили слабаку стать их лидером, особенно если бы им пришлось выживать в своей волчьей форме так долго, как это сделали они. Это определенно то, с чем он может работать. - Эта гордость... - говорит он, неуверенными шагами приближаясь к Джексону. - Это чувство преданности. Что ж, именно поэтому я еще не свернул тебе шею. - Ну, если ты не собираешься меня убивать, тогда какого черта тебе нужно? - Только то, что я хочу помочь тебе вернуть город, который был отнят у тебя. Как тебе такое? - Клаус улыбается, выгибая брови в сторону Джексонов. - Почему я должен доверять кому-то, кто плетет заговор за спиной собственного брата? - Ты все неправильно понял, приятель. Я не пытаюсь подорвать ведение дел Элайджи. Я поддерживаю его. Вампиры разрушают жизнь, чтобы выжить, ведьмы настолько же могущественны, насколько могущественны их предки, но оборотни боролись, потому что их сила исходит от единства семьи. В настоящее время у вас в гостях мой нерожденный ребенок и ее мать, и я очень ценю их безопасность. И это именно то, что может предложить это единство. Моя дочь тоже наполовину оборотень, и в моих жилах течет кровь волков из протоки. Что-то дрогнуло в прямой позе Джексона, и Клаус понял, что наконец-то завладел его вниманием. Поэтому он продолжает настаивать. - Горькая правда такова... Вампиры - это противоположность единству. - Ну и что? Спустя тысячу лет ты, наконец, готов принять вторую половину своего генеалогического древа? Тебе не приходило в голову, что, возможно, другая половина тебя не хочет? - О, они захотят. Как только они вернутся в Квартал. Клаус проходит мимо Джексона, направляясь в соседнюю комнату, прямо к своему столу. Он открывает маленькую деревянную шкатулку, в которой хранит несколько ценных предметов, один из которых находится в маленьком бархатном мешочке. - У тебя есть план, чтобы подкрепить это? - Вопросы Джексона. - Не знаю, как много из истории моей семьи Кэролайн рассказала тебе, но моя мать была очень могущественной ведьмой. Я наблюдал, как она мастерит всевозможные магические предметы, но ее самое ценное творение... - говорит он, высыпая содержимое мешочка на ладонь. - Было это кольцо. Я не видел его тысячу лет, и он оказался нашлось висящим на шее оборотня в протоке, прямого потомка моего биологического отца. Я думаю, она дала ему это кольцо, чтобы освободить его. - Как же? - Кольца дневного света защищают вампиров от солнца, так почему бы не использовать кольцо лунного света для защиты оборотней от проклятия? Подумай об этом... Больше никаких ломающихся костей, больше никакой потери контроля над зверем внутри. Джексон на мгновение замолкает, его глаза прикованы к кольцу. - Что я должен сделать? Впервые за несколько недель на лице Клауса появляется широкая довольная улыбка. Возможно, в конце концов, у Кэролайн действительно есть веская причина, почему ей так нравится этот парень.

***

Кэролайн сказала Джексону, чтобы он взял остальную часть своей стаи и шел без нее. Оборотни должны восприниматься другими фракциями как представляющие самих себя, а не как сопровождаемые ведьмой. Было достаточно плохо, что именно она ворвалась на заседание совета Элайджи; это вызвало всевозможные комментарии, и оборотней нужно рассматривать как сильную единицу самих по себе. То, что их образ будет ассоциироваться с ней и, как следствие, с Майклсонами, не поможет ни им, ни попыткам Элайджи установить мир. Другие могут подумать, что им оказывают поблажки. И она действительно имела в виду каждое слово. Это веская, честная причина для них появиться на этой потенциальной арене смертельного поединка без нее. Но правда такова.. Она могла бы использовать оставшееся время, чтобы подготовиться. И вообще, Ева предложила отвезти ее позже во Французский квартал, так что все хорошо. Когда-то было время, когда вечеринки были самым любимым занятием Кэролайн в мире. Она продумывала свой внешний вид за несколько дней до начала вечеринки, иногда за несколько недель, и всегда была единственной из своих подруг, кто больше всего думал о нарядах для школьных танцев. Она до сих пор очень гордится своим костюмом Джеки в стиле 60-х годов. И костюмом для танцев 20-ых годов. Она была на 100% против этого, но ей вроде как понравилось платье и прическа. Оно ей шло. Не то чтобы она когда-нибудь сказала это Ребекке. Что ж, если подумать, может быть, теперь она бы так и сделала. Она танцевала с Клаусом в ту ночь, когда все еще ненавидела его до глубины души. Тогда он сказал ей, что жизни в маленьком городке и парень из маленького городка ей никогда не будет достаточно, что однажды она постучится в его дверь, позволяя ему показать ей мир. Это звучало так абсурдно, что она даже не смогла придумать подходящего ответа, просто рассмеялась ему в лицо. Забавно думать, как устроена жизнь. В ту ночь она хотела размазать его лицом по асфальту, потом забеременела от него, была вынуждена оставить свою жизнь в маленьком городке позади, теперь она снова ненавидит его. Забавно. Не считая бала-маскарада Марселя, на который она отправилась практически под прикрытием, это первое официальное светское мероприятие, на котором она присутствует с тех пор, как приехала в Новый Орлеан. Элайджа сказал, что дресс-кода не было, но Элайджа говорит так, потому что он надевает костюм, чтобы пойти за продуктами. Учитывая, что именно он устраивает вечеринку, можно с уверенностью сказать, что он ожидает, что все будут выглядеть по крайней мере так же шикарно, как он в обычный день. Большая часть одежды Кэролайн просто больше ей не подходит, поэтому найти что-нибудь подходящее - непростая задача, но когда ей наконец удается втиснуться в облегающее черное платье, которого она не видела целую вечность, она гордится собой. Немного тесновато в талии, и ее гигантский живот определенно очень ей к лицу, но когда она смотрит в зеркало, то обнаруживает, что на самом деле не испытывает к нему ненависти. На самом деле, она вроде как неплохо выглядит. И не в смысле как просто беременная девушка. Она чувствует себя сексуальной в своем обтягивающем платье, подчеркивающем все восемь месяцев жизни, растущей внутри нее. Ее сиськи выглядят потрясающе. У нее никогда в жизни такого не было. Спасибо тебе, малышка. - Ты выглядишь великолепно, - говорит Ева, когда Кэролайн обувает туфли на высоком каблуке, которые она не носила со времен маскарада Марселя, и заканчивая поправлять макияж. Она скучала по тому, чтобы видеть себя с косметикой и, в особенности, с красной помадой на губах. - Ты уверена? Потому что, если я выгляжу нелепо с такими формами, самое время сказать мне об этом. Ева закатывает глаза. - Ты будешь там самой красивой девушкой. Она усмехается. - Точно. Я единственная девушка, которую ты знаешь, которая будет там. - Я остаюсь при своем мнении. - Давай просто уйдем, пока я не передумала. Всю дорогу до комплекса Кэролайн нервничает гораздо больше, чем это строго необходимо. Она просто обычная гостья, даже не заинтересованная персона в "Игре престолов" Элайджи. Она представляет фракцию одного. Ну, двоих. Так что, да. Ей просто нравится идея того, что там будет хорошая и вкусная еда. Почему она должна нервничать? Ей напоминают о причине вскоре после того, как она приезжает. Десять минут на каблуках, и уже распухшие лодыжки начинают ее убивать. Она не может пить, поэтому начинает запихивать в рот все, что видит, и ощущение, что ее платье вот-вот разорвется, только усиливается. Вся эта сексуальность довольно быстро проходит, и она сомневается в своем глупом решении так одеться, когда замечает Клауса на втором этаже, разговаривающего с Женевьев. Вот почему она все это сделала. Потому что она почти на восьмом месяце беременности, застряла в протоке, в то время как новая подружка Клауса - змея, которая выглядит сексуально. Да, она в ярости. Подайте на нее в суд. Кэролайн прекрасно осознает тот факт, что она откровенно пялится на них, но они, кажется, даже не замечают этого. Клаус стоит к ней спиной, разговаривая с Женевьев, и когда он касается ее плеча и притягивает ближе, чтобы поцеловать в щеку, Кэролайн чувствует, как огонь охватывает ее изнутри. Мимо проходит официант с подносом, уставленным бокалами для шампанского, и она сразу же берет один, прежде чем вспоминает, что не может. Честно говоря, сделать это без алкоголя будет невозможно. Ей следовало хорошенько все обдумать, прежде чем приходить сюда сегодня вечером. - Ты великолепна. Она резко оборачивается и видит Элайджу с теплой улыбкой на губах и тем же оценивающим взглядом в глазах, который всегда заставлял ее чувствовать себя неловко и застенчиво. Кстати, сейчас это очень кстати. - Спасибо, - говорит она, ухмыляясь. - Я бы сказала, что ты тоже хорошо выглядишь, но ты одеваешься так почти каждый день. - Ты хочешь сказать, что я хорошо выгляжу каждый день? - А ты ничуть не скромен, Элайджа. - Ну, всегда приятно получить подтверждение. - В таком случае, вы выглядите очень привлекательно, сэр. Он одаривает ее очаровательной кривой улыбкой. - А теперь, не хотите ли потанцевать? Около пяти секунд она прикидывает, сколько танцев она может выдержать в этих туфлях, прежде чем решает сказать "к черту все". Если после сегодняшнего вечера ей придется неделю лежать, так тому и быть. Элайджа выводит ее на середину импровизированной танцплощадки у сцены, где находятся музыканты, кладет ее руку себе на плечо, берет ее другую руку в свою и кладет другую ей на поясницу. Это именно то, чего никогда бы не случилось месяц назад. Тогда гнев Клауса не знал бы границ. Теперь, когда все его внимание переключено на Женевьев, Кэролайн даже не возражает прижаться поближе к Элайдже. Что ж, она была бы не против, если бы у нее действительно была возможность сблизиться с кем-нибудь с дополнительным объемом в животе. - Ты превзошел самого себя, - говорит она. - Вечеринка удалась на славу. И ты даже заставил своего брата выйти из своей спальни, чтобы поиграть. - Да, кажется, только большого званого вечера достаточно, чтобы оторвать моего брата от его усилий над мольбертом. Кэролайн слабо улыбается. - От этого, и красивой рыжеволосой ведьмы. Губы Элайджи издают беззвучное "О". - Ты слышала о Женевьев. - Я больше, чем слышала. Я имела удовольствие наткнуться на них. Прелестное нижнее белье, - Стервозность в ее голосе немного смущает, думает она, хотя у нее есть на это полное право. - Ты упомянул, каким грустным, подавленным и замкнутым был твой брат, но ты удобно умолчал о том, что он каким-то образом нашел себе девушку, несмотря на всю эту мрачность. - Кэролайн, Никлаус - - Взрослый мужчина, Элайджа, - обрывает она его. - Который не нуждается в тебе, чтобы защищать его спорную честь. Позволь ему придерживаться своего выбора. Ему позволено спать с кем он хочет. Даже с той сукой, которая наносит удары в спину, если это то, к чему он сейчас стремится. Элайджа вздыхает, на его лице заметно страдание. Кэролайн твердо убеждена, что причина, по которой Элайджа никогда ничего не говорил, заключалась в том, чтобы еще больше не усугублять ее горькие чувства к его брату. Клаус действительно недостаточно ценит брата, который у него есть. Стефан, вероятно, убил бы, чтобы обменяться братьями. Если бы Элайджа был чем-то больше похож на Деймона, он бы с головой ухватился за возможность навсегда сжечь все чувства, которые Кэролайн когда-либо испытывала к Клаусу. Не то чтобы Клаусу нужна была какая-то помощь в этом. - Честно говоря, как бы я ни старался, я понятия не имею, что происходит в коварном мозге моего брата. Я надеюсь, что его дочь унаследует от своей матери... Все. Он разворачивает Кэролайн, а затем одним плавным движением притягивает ее обратно. Она смеется. - Вау, так Клаус не единственный Майклсон, который умеет двигаться - Отнюдь нет. Он, наверное, худший из всех нас. - Правда? она удивленно выгибает брови, глядя на него. - Если бы я не была так беременна, я бы позволила тебе показать мне. - Неужели это так неудобно? - Ты понятия не имеешь, - Они возвращаются к медленному покачиванию, которое гораздо мягче на ногах Кэролайн, хотя и вполовину не так весело. - Странно возвращаться сюда в таком виде. - Надеюсь, не неприятно. Она мягко улыбается ему. - Не совсем. - Ты полностью уверена, что тебе не следует быть здесь с нами? - Ты. Я. Клаус. И девушка Клауса. Что вообще может пойти не так? - Она не его девушка. Я даже не думаю, что она ему особенно нравится. - Казалось, его совсем не беспокоило, что она терлась о него своей грудью. - В ту секунду, когда ты вернешься, Кэролайн, он покончит с ней. Никлаус всегда смотрел только на тебя. - Дело даже не в этом. Это его дом, ему должно быть позволено приводить домой кого он хочет. И я оставляю за собой право избегать любых неприятных столкновений с ними. - Я не нахожу твое пребывание на болоте очень успокаивающим. Кэролайн усмехается, ее интерес к разговору быстро угасает. - Правда? Это из-за того, что случилось в церкви? - Это потому что я беспокоюсь о тебе, и чем больше ты оказываешься вовлеченной в безумие этого города, тем большему риску ты подвергаешься. - Неужели ты еще не понял, что я не собираюсь сидеть в кресле-качалке и вязать, пока вы, влиятельные люди, обсуждаете серьезные дела? - Можно тебя на минутку, Кэролайн? - Вмешивается Джексон. - Ты можешь подойти попозже, - коротко отвечает Элайджа. - Вообще-то, - Кэролайн отпускает его руку и делает шаг назад. - Он может пригласить меня на один танец. Она берет Джексона за руку и тянет его немного дальше на танцпол, прежде чем положить руки ему на плечи. Он кладет свои руки по обе стороны от ее талии и бросает на нее странный, оценивающий взгляд, когда они начинают двигаться. Кэролайн видит, как Элайджа с тоской смотрит на нее, едва скрывая свою неприязнь к Джексону, прежде чем уйти. - Все в порядке? - Спрашивает Джексон. Кэролайн натягивает улыбку на губы. - Да. Отлично. Просто... Говорили о неприятной политике. - Как ты можешь думать о городе прямо сейчас, когда ты так прекрасно выглядишь? - говорит Джексон, ухмыляясь. Кэролайн хихикает. - Прекрасно! Хорошо сыграно, мой друг, - Она придвигается немного ближе к Джексону, решив спасти часть своего вечера, насладившись хотя бы одним танцем с кем-то, кто не будет раздражать ее все это чертово время. Возможно, он не так уверен в себе или обладает таким же талантом, как Майклсон на танцполе, но с Джексоном сейчас гораздо легче находиться рядом. Это все, о чем она могла просить.

***

Как только он достигает своей главной цели вечера - рассказать альфе Полумесяцев о своих планах, Клаус решает, что его больше не интересует человеческое общение, и покидает вечеринку в пользу того, чтобы выпить в одиночестве в своей комнате. Элайджа не пытался найти его, что говорит ему о том, что у его бедного брата, вероятно, есть горстка людей, пытающихся контролировать его гостей. Несмотря на то, что большинство людей, казалось, искренне веселились, тратя впустую его дорогую выпивку, любой, кто был внимательнее, мог почувствовать нарастающее напряжение. Он начинает думать, что Элайджа действительно справится без каких-либо серьезных инцидентов, когда музыка обрывается и характерные звуки гневной перебранки доносятся до второго этажа. В мгновение ока Клаус снова отключается. Кажется, все стало еще интереснее. Он не знает, кто это начал, но сцена, к которой он приходит, положительно неприлична в лучшем виде. Элайджа прижимает Оливера к столу, заламывая ему руку за спину, в то время как Джексон приставляет деревянный кол к сердцу Диего. Лицо Клауса светится, как у ребенка в канун Рождества, когда он берет бокал с шампанским, чтобы спокойно наблюдать за разворачивающимся противостоянием. Он надеется, что Элайджа вырвет сердце из этого маленького человечка. Тогда Джексон наверняка вонзит этот кол в грудь Диего. Может быть, хорошая разборка - это именно то, что нужно этому городу. Что ж, ему определенно не помешало бы немного развеяться. Это лучше, чем театр. - Чего ты ждешь? - Все головы поворачиваются к лестнице, где Кэролайн бросает холодный, жесткий взгляд на Элайджу. - Убей его, - говорит она, беспечно пожимая плечами. Клаус на мгновение сбит с толку, у него внезапно пересыхает во рту при виде нее. Он не знал, что она приехала, иначе не прятался бы в своей комнате. Особенно, когда она выглядит... Совершенно ошеломляюще, будто сон. Он замечает вызов в ее кобальтовых глазах, твердых, как камни, и горящих с такой интенсивностью, что у него всегда перехватывало дыхание. Что-то сжимается в его груди, и время, кажется, замедляется, пока она спускается по ступенькам. Она так же разъярена, как и красива. По толпе пробегает тревога, все замирают, воцаряется тишина, но взгляд Кэролайн ни разу не дрогнул. - Убей его, Элайджа, - повторяет она. - Я к тому, что, это не значит, что он не заслуживает смерти. - Разве ты не должен вмешаться или что-то в этом роде? - кто-то шепчет у него за спиной. - С чего бы? - спрашивает он. - Эта вечеринка только что стала интересной. - Я имею в виду, это Оливер передал Ребекку ведьмам, чтобы они могли пытать ее, - продолжает Кэролайн, слегка нахмурившись. - Но опять же, разве не Диего руководил резней оборотней в прошлом месяце? И ведьмы прокляли волков, пытали Ребекку, пытались убить меня и Джексона, в то время как люди стояли в стороне и позволили всему этому случиться. Итак, когда ты думаешь об этом... Ты можешь понять, почему все, находящиеся здесь, заслуживают умереть. - К чему ты ведешь? - требует Элайджа, явно раздосадованный. - Я веду к тому, Элайджа, что если мы все не можем научиться ладить, тогда в чем смысл всего этого? Зачем устраивать эту вечеринку? Просто притворяться, что мы можем быть цивилизованными, когда знаем, что в ту секунду, когда мы выйдем за эту дверь, наступит анархия? Не знаю, как тебя, но меня действительно тошнит от всего этого. Так что давай просто убьем друг друга и покончим с этим. По крайней мере, тогда мы будем знать, где мы все находимся. В том, как Кэролайн говорит, есть что-то гипнотизирующее, это повелевает. Ее властный голос прорывается сквозь напряжение, эхом разносясь по двору, и на него невозможно не обратить внимания. Все ловят каждое ее слово, и Клаус не сомневается, что она могла бы приказать этим людям делать все, что она захочет. Если она объявит войну, они все перегрызут друг другу глотки. Если она скажет им сидеть спокойно, они так и сделают. Вокруг нее царит аура уверенности, которая просто неизбежна. Клаус всегда знал, что она умна, напориста и является лидером, всегда стоящим у руля корабля. Она бесстрашна, целеустремленна, предана своему делу, и он восхищался всем этим в ней почти с того момента, как они встретились. Но прямо сейчас она королева среди простолюдинов. Вот как она себя ведет, знает она это или нет. Эта энергия, которую она излучает. То уважение, которое она заслужила. И он загипнотизирован. Клаус не думал, что такое вообще возможно, чтобы его влекло к ней больше, чем сейчас, но прямо сейчас это влечение неудержимо. Он околдован. Он заставил ее уйти и целый месяц абсолютно ничего не делал, чтобы вернуть, полагая, что в протоке ей будет безопаснее и лучше без него. И пока он замыкался в себе, остальной мир обратил на это внимание. У Элайджи и Джексона одинаковое ошеломленное выражение на лицах, смесь обожания и почтения, как будто нет ничего, чего бы они не сделали для нее. Даже убить или пощадить жизнь врага. Клаусу хорошо знакомо это чувство, и он не сомневается, что прямо сейчас у него такое же идиотское выражение лица. Он позволил ей остаться в Протоке, пока заманивал Женевьев, чтобы завоевать ее доверие, потому что не хотел, чтобы Кэролайн была вовлечена, и потому что он не мог вынести, что она присутствует в его жизни лишь наполовину, поэтому он на 100% отсутствовал в ее жизни. И все это время он подталкивал ее ближе к очередному поклоннику. Как он вообще может винить Джексона или кого-либо еще, если на то пошло, когда она, очевидно, самый яркий свет во всем этом месте? Во всем этом городе. Элайджа отпускает Оливера почти в тот же момент, когда Джексон делает шаг назад от Диего, и толпа испускает коллективный вздох. Теперь Клаус понимает, что Кэролайн никак не может быть исключена из городской политики. Она была рождена для этого. Чтобы править. Она - королева, которая должна быть у Нового Орлеана. Его королева. Если бы только он не потерял ее... Как мог кто-то, кто когда-либо держал ее в своих объятиях, просто отпустить ее?

***

Что ж, сегодняшний вечер определенно был чем-то особенным. Несмотря на боль в ногах, общее раздражение и близость к смерти, Кэролайн сказала бы, что результат был в основном положительным. Ее импровизированная речь, похоже, произвела впечатление, и Элайджа сказал, что договор, наконец, будет подписан - всеми фракциями, включая оборотней. Не каждый день тебе удается ткнуть кучу сверхъестественных взрослых мужиков в их дерьмо носом. Она должна сказать... Это было приятно. Джексон хотел, чтобы она осталась с ним и Оливером, чтобы следить за договором, но на сегодня она закончила, большое вам спасибо. Все, чего сейчас хочет Кэролайн, - это вернуться в свою уютную хижину, снять это платье и - - Даже не поздороваешься, любимая? Она останавливается, надевая пальто, и устало вздыхает. Когда она приехала, все, чего она хотела, это чтобы Клаус заметил ее. Теперь, когда она собирается уходить, его голос - последнее, что она хотела услышать. Как же ей повезло. Она оборачивается и видит на его лице покорную улыбку. От нее не ускользает, что он выглядит... Что ж, раздражающе хорошо. Намного лучше, чем в прошлый раз, с его лица стерлись все эти раздраженные морщины, а щетина была лучше подстрижена. Он даже надел костюм для вечеринки Элайджи, один из тех экзотических вариантов, который никому не польстил бы, но который кажется странно сидящим на нем. Она не может представить Элайджу в бархатном черном пиджаке и желтом галстуке с рисунком, но Клаус выглядит великолепно. И Кэролайн это очень ненавидит. Таким раздражающим людям, как он, нельзя позволять быть такими красивыми. Ну и что с того, что она ведет себя немного мелочно? Это был долгий месяц. - Тебе кто-нибудь говорил, что ты выглядишь восхитительно? - спрашивает он. Кэролайн складывает руки на груди, вздергивая подбородок. - На самом деле, да. - А тебе кто-нибудь говорил, что ты выглядела еще более соблазнительно, когда говорила с этими негодяями свысока? Она прищуривается, глядя на него. - Осторожнее. Я бы не хотела, чтобы у твоей девушки сложилось неверное представление. Клаус отворачивается от нее, опускает глаза, засовывая руки в карманы. Он выглядит виноватым, почти застенчивым. За много миль от того отношения, которое у него было, когда она застукала их вместе на днях. Внезапно на ум приходит слабая защита Элайджей своего брата, и она задается вопросом, не притворялся ли Клаус этой бравадой ради Женевьев, если у него действительно есть скрытый мотив. Ну, в любом случае, это не имеет значения. Каковы бы ни были его причины, он все еще спал с ней. Ну и что с того, что они даже не вместе, технически никогда по-настоящему не были, и у нее нет претензий к Клаусу? Она все еще позволяет себе злиться. И в любом случае, Женевьев ей не нравится. Никогда не нравилась и не понравится. Назовите ее ревнивой. Она и ревнует. И ей на это наплевать. - Зачем ты приходила на днях? - спрашивает он. - Неважно. - Это было достаточно важно, чтобы ты пришла сюда. - Да, а потом я поняла, что это была ошибка. - Кэролайн... Женевьев и я... - начинает он. - Это не то, что ты думаешь. - Правда? Так ты с ней не трахаешься? - Он поджимает губы. - Точно. Так что это именно то, что я думаю. - Это... сложно. - Нет, это не так. И позвольте мне остановить тебя прямо здесь. Ты не обязан мне ничего объяснять. Какими бы ни были мои личные чувства к ведьмам этого города, это твоя жизнь. Ты большой мальчик. Встречайся с кем хочешь. - Я с ней не встречаюсь, - выдавливает он сквозь зубы. - Что бы ты ни делал, это не моя проблема. Просто знай, что я не подпущу свою дочь и близко к этой женщине, так что, если она будет ее мачеха, тебе лучше быть готовым навещать ее - одному - по выходным. - Кэролайн... - Мои ноги убивают меня, Клаус. Мне нужно идти. Она резко разворачивается, чтобы уйти, но он бросается вперед и хватает ее за руку. - Пожалуйста, - тихо говорит он. - Я просто хочу знать, что с тобой все в порядке. Кэролайн поворачивается к нему лицом. Ее сердцебиение раздражающе учащается из-за внезапной близости, но ее глаза плюются огнем. - Тебе не нужно притворяться, что тебе не все равно. - Конечно, мне не все равно. - Забавно. Это не то, на что это было похоже, когда прошел целый месяц, а ты даже не зашел поздороваться. Ни визита, ни телефонного звонка, ни даже сообщения. Ничего. Тогда, конечно, ты был занят. Но я подумала, что у тебя была бы хотя бы минутка, чтобы проведать свою дочь. - Я говорил с твоим врачом. Камилла рассказала мне о твоем... экстренном визите, - Он сглатывает, на его лице появляется маска сожаления. - Она сказала, что ты была в сильном стрессе, что тебе нужен отдых, покой. Так я и подумал... Я, наверное, был последним человеком, которого ты хотела видеть. Кэролайн чувствует, как внутри нее закипает гнев. Ей вдруг хочется закричать. Как он может быть таким чертовски невежественным? Да, она хотела, чтобы ей дали пространство, а не чтобы ее полностью забыли. Элайджа, похоже, довольно легко уловил это. Она не может представить, что Клаус этого не сделал. И, возможно, она была зла на него больше, чем на всех остальных. Ну и что? Извиняться по-прежнему было его обязанностью. Стучать в ее дверь миллион раз, пока она, наконец, не решила впустить его. Он отец ее ребенка. Если он думает, что лучшее, что можно сделать в подобной ситуации, - это бросить ее, тогда какого черта она вообще здесь делает? Какой смысл был оставаться в Новом Орлеане все эти месяцы? - Ты прав, - говорит она. - Ты последний человек, которого я хочу видеть. Или с которым хочу говорить. Так что спасибо тебе за то, что держишься подальше. Ты сделал большое одолжение, - слова настолько вопиюще не соответствуют действительности, что ей приходится сдерживаться, чтобы не дать своему голосу сорваться в конце, но в ее тоне слышится резкость, о которой она не совсем сожалеет, даже когда это отражается на его лице. Кэролайн отталкивает его. - Спокойной ночи, Клаус, - и уходит.

***

Глаза Кэролайн яростны, как искры при слабом свете, обжигающие. А потом она отворачивается, и все, с чем у него остается, - это снова эта холодная пустота, его постоянный спутник вот уже больше месяца. Он помнит время, когда ему казалось забавным, что Кэролайн поворачивается к нему спиной. Словно вызов. Она вела себя так, будто не могла выносить его вида, но он знал лучше. Она не была так безразлична, как хотела, чтобы все думали. Сейчас... Он не уверен, что она больше хочет, чтобы ее преследовали. Кэролайн, уходящая от него с такой целеустремленностью, разбивает то немногое, что осталось от его сердца. Часть его хочет остановить ее. Схватить ее, затащить обратно внутрь, запереть в одной из комнат. Заставь ее остаться и выслушать. Не так давно он не стал бы сильно спорить об этичности этого поступка, просто заявил бы, что в глубине души заботится об интересах своей дочери. И это было бы не совсем неправдой. Но огонь внутри него погас. Раньше он боялся погубить ее, теперь он уверен, что так и будет. Он причинил ей боль, и он никогда не забудет страх в ее глазах на кладбище. Что это сделало с ним, зная, что он был единственным ответственным за это... Не ведьмы, не волки, не вампиры; он, отец ее ребенка. Он чувствует присутствие Элайджи еще до того, как его брат открывает рот. - Почему ты не сказал ей правду? - спрашивает он. - Какую правду? - Что каждую ночь, в течение последнего месяца, когда ты думаешь, что никто не обращает внимания, ты ускользаешь и едешь на болота. И пока ты думаешь, что тебя никто не видит, ты наблюдаешь за ней. Мускул дергается на челюсти Клауса. - Преследуешь меня, брат? - спрашивает он, поворачиваясь к Элайдже. Он думал, что ведет себя сдержанно. - Ты действительно предпочел бы, чтобы она думала, что тебе все равно? - Чем дальше она от меня, тем в большей безопасности она будет, - говорит он, поворачиваясь спиной, чтобы вернуться к страданиям, которые ждут его в бутылке скотча, которую он оставил в своей комнате. - Отличная вечеринка, брат. - Мы подпишем договор через мгновение, - объявляет Элайджа. - Я просто жду, когда все остальные уйдут. Я бы хотел, чтобы ты был там. - Зачем? Ты можешь сделать это от нашего имени. - Брат, я не дурак. Мне ясно, что ты не так бескорыстен, как тебе хотелось бы, чтобы я думал. Если между нами нет мира, как мы можем ожидать, что другие последуют нашему примеру? Клаус мгновение пристально смотрит на Элайджу. - Отлично. Если это сделает тебя счастливым, я подпишу его. Но я уверяю тебя, что жители этого города не будут придерживаться этого соглашения. - Ты можешь ставить против меня, Никлаус, - говорит он, поправляя галстук, а затем проходя мимо него. - Но ты проиграешь.