Стальное сердце

В детстве твердила мама: «Вот ваш отец вернётся и улыбнётся гордо: дети пошли в него». Только ведь Эдвард видит: «если» в улыбках вьётся, ночи скрывают слёзы, брошенный взгляд в окно; мама болеет часто, летом — всегда простудой, зимы теперь суровей, нежели век назад. Раньше всё было проще, раньше всё было… чудом: бег вдоль реки широкой, яркий зелёный сад, если смеяться — громко, если играть — то долго, вплоть до того, что звёзды вспыхнут на небесах.  — Видишь, Альфонс, там Феникс, это Корма и Ворон, если смотреть чуть выше — видишь, горит Змея. Я узнаю из книжек тайны мирских материй, тайны небесных станов, принципы равных цен. Если ты хочешь что-то — знаешь, я даже верю — значит, готов всегда будь что-то отдать взамен. Змеи всегда к напастям, к жуткой и злой расплате, снова болеет мама, снова глядит в окно. Эдвард сжимает губы, он ненавидит папу, только улыбка мамы что-то в груди плетёт: то ли комочек грусти, то ли клубок из нервов, злость раздирает тело, горечь съедает грудь. Яблоки ярко-красны, словно бы кровь, что в венах, дождь барабанит громко, Эдварду не уснуть. Если бы все законы можно б спугнуть, как кошек, точно б нашлось лекарство, средство от всех забот. Эдвард рисует знаки, хлопает раз в ладоши — если подумать, может, мир, в общем, очень прост? Ал нагоняет брата, книги отца читает, мама лежит в постели, дышит — и выдох, вдох. «Вот ваш отец вернётся — я, малыши, ведь знаю — вот он вернётся скоро, будет ужасно горд». Дождь барабанит громко, мама как стала белой, тёмно-зелёным взглядом медленно тянет вниз. — Тихо, Альфонс, не плачь ты, тихо, малыш, будь смелым, мама теперь на небе, в небе ведь тоже жизнь. Эдвард, будь сильным, мальчик, стань-ка примером брату, только одни вы в мире, будьте всегда вдвоём. Если бы все законы можно б швырнуть под плаху, мама бы, может, снова грела улыбкой дом. Ал не ребёнок, правда, только вот — как так вышло? — если на небе мама, что же ей жизнь в земле? Раньше всё было проще, раньше всё было… слишком. «Дети-то в наши годы кажутся всё взрослей. Глянь, вот мальчишка Эдвард, там вот Альфонс, братишка, оба сироты, дети, мать умерла весной. Слышь, их отец — алхимик, вроде большая шишка, точно, к ним даже в гости — с Центра ж! — ходили в дом. Только папаша этот кинул семью давно, да, — сколько прошло годков-то, пять или восемь лет? — аж, говорят, как Тришу в землю спустили, правда, этот отец мальчишек так не явился к ней», — если твой город мелок, значит, быстрее слухи, вот весь народ и чистит кости детей судьбы. Девочка Уинри крепко держит фонарик-спутник, лучик родного света рушит оковы тьмы. Всё же в порядке, честно, горечь же отпустила? Жизнь продолжать — то значит, дальше идти вперёд. Эдвард, Альфонс пылают, пламень бежит по жилам: может, законы мира кто-то и обойдёт? Капли пунцовой крови, горсточки важных звеньев, мелом начертан внятно главный — для жизни — круг. — Если пройдёт успешно, всё будет славно, верно? — Всё будет так, как раньше. *** -.Видишь вон ту звезду? Это вот Андромеда, дальше — Кассиопея, между вот Раком, Девой — видишь? — мерцает Лев. Я ещё помню небо, Севера это небо, только, признаться честно, Южное наотрез память пускать не хочет, пусть мне оно и ближе.  — Всё будет так, как раньше. Веришь ли мне, Альфонс? Сталь закалялась сталью, болью, ученьем книжек, бурей в груди и в мыслях, яростью слов насквозь. Лев всегда значил «к риску», храбрость — второе имя, если не страшно — значит, ищем, найдём ответ: «Как всё вернуть обратно? Как можно быть всесильным? Камень, что красный, алый, — бездна он или свет? Есть ли какая правда, скрытая лишь за правдой; ложью оброс ли мир наш, в играх погряз грехов?..». В мире всё не случайно, кто-нибудь — не случаен, если случилось что-то — вышло для всех веков. Каждое сердце бьётся, каждое сердце — дышит, каждое сердце ярким знойным горит огнём. Хочешь полсердца? Что же, ну же, бери, ты слышишь? Только свои полсердца будь мне отдать готов. Принцип обмена, стоимость, правила мирозданий, плата за все ошибки, горечь, пустые сны — это лишь наше право, стали и жизни право, главное мира право — право живых… Живых. Значит, бороться надо, значит, открыты дверцы, значит, нашёл ты, друг мой, к этим дверям ключи. Это твоё ведь сердце? Это — стальное сердце? Только его ты слушай. Слышишь? Оно стучит. *** В детстве твердила мама: «Вот ваш отец вернётся и улыбнётся гордо: дети пошли в него. Эдвард, не злись, мой мальчик, ты всё поймёшь, не бойся, просто дождись немного, просто дождись его». Раньше всё было проще, раньше всё было… чудом: ранки лечились быстро, солнце пекло, пекло, мамин пирог румяный был им любимым блюдом, книги отца манили тайнами всех миров; снег был прохладным, тёплым, ветер был безмятежным, Эдвард дразнил Уинри, Ал собирал цветы, мама смеялась громко — звон, колокольчик нежный — и иногда смотрела грустно куда-то ввысь. Если бы все ошибки стёрлись, как будто ластик быстро прошёл по чёрной грифельной полосе, Эдвард бы жил спокойно, рос, как обычный мальчик, и не носил в себе бы тяжесть вины и лет. Если бы все ошибки были бы так, оплошкой, Ал бы бежал по лесу и по лугам, полям: травы ступни щекочут, младший устал немножко, только он дышит грудью, сердце полно огня, сердце стучит и бьётся, грудь разрываться стала, ветер играет рядом, рядом и мамин смех… Если ты что-то хочешь — принцип, закон о равном — Значит, готов всегда будь что-то отдать взамен.