ПАУТИНА

      Халис, что в последнее время отказался от трости, вышел из душа в темном банном халате, одной рукой придерживая влажное полотенце на широких плечах. Он смотрел на них слегка нахмурившись. Стараясь не выдавать своего раздражения, он отвел взгляд. Но то, что он скрывал едким ядом прожигало всю его сущность: злость распаляла в нем ненависть; он забыл о боли в теле, сейчас было больно по другому, и эту, к его сожалению, не способны унять никакие таблетки. Лишь ответный шаг успокоит его мысли, что бессовестно и беспощадно пожирали его седую голову…       Ифакат перевела на него, уставший от постоянного чувства тревоги и вины, взгляд. Она была несказанно рада тому, что успела отойти от Орхана на значительное расстояние, и он не видел насколько непозволительно близко они стояли друг к другу.       Хоть одну беду удалось отвести, но стоило ли? — В мыслях вздыхает Ифакат, — Может, закончилось бы все это…       Услышав свое имя, Орхан раздраженно прикрыл глаза и обернулся.       А в мыслях повторялся один единственный вопрос. Вопрос госпожи Айдан: «Кому ты готов разбить сердце, Орхан?..».       Он свой выбор сделал.       Как минимум у одного из присутствующих, — сердца нет…       — Доброе утро, Отец, — В голосе Орхана сквозила легкая неприязнь. Бессонная ночь и бесконечные думы оставили на нем отпечаток усталости, при этом забрав с собой не только ночное время, но и сомнения и страхи.       Он боялся не Отца, не его гнева, он боялся за него… Всю жизнь он пытался угодить человеку, что умело им манипулировал. Всю жизнь он жил его решениями. Но он и сам Отец, двух сыновей, чьими жизнями, как и его собственной управляют желания Халиса, что никак не заканчиваются.       Видя, как рушится жизнь его младшего сына, он невольно вспоминает себя. Став невольником обстоятельств и ненавистного ему брака, по внезапному решению Халиса, он подписал не просто документ о заключении брака, он подписал то, что окончательно лишило его голоса, сделав безвольной тенью своего отца.       «Стерпится-слюбится», — так говорил отец, но не вышло, не получилось. Сердце упрямо возвращало его в комнату женщины, что будучи совсем юной уплетала с ним буреки в пекарне соседа. Каждая мысль о ней разливалась теплом по его телу, каждое упоминание, взгляд, пламя ее волос, буквально все, — сколько бы этого не было, ему мало. Он тот, кому всё и все быстро надоедают, но только лишь Ифакат он может слушать часами, только ее смех заставляет его смеяться в ответ, только с ней он чувствует себя мужчиной… Это история не о слабой женщине и сильном мужчине. Нет. Это история о сильной женщине, что делает сильным и его.       Если это не любовь, то что?       Это не только любовь, которой занимаются, это любовь, за которую нужно бороться.       И впервые в жизни он к этой борьбе готов, ведь все, что он искал, чего хотел, — сошлось в одной точке, в паре шагов от него.       — Ты рано, — Прищурился отец, усаживаясь в старинное кресло, — Спросил бы как работа в Лондоне, но есть ли смысл… — Ифакат нервно прикусила губу, бегло взглянув на Орхана.       — Спросил бы как твое самочувствие, но вижу, не хвораешь… — Краешком губ улыбнулся Орхан. Ифакат снова посмотрела на него, не до конца понимая, что он пытается донести своими, полными холода, словами.       — Твоими молитвами… — Ухмыляясь, ответил Халис, окидывая сына оценивающим взглядом. Орхан все продолжал улыбаться, чем пугал Ифакат и раздражал Халиса.       Не желая оставаться с ними двоими в одном помещении, Ифакат снова взглянула на Орхана: то, как смягчался его взгляд, когда он смотрел на нее, было резким контрастом с тем, как холодно он смотрит на отца.       Хотелось попросить, чтобы он не делал глупостей, ведь Халис не посмотрит на то, что Орхан его сын, но она молча пошла в сторону уборной, надеясь, что он успел приобрести телепатические способности и способен по взгляду понять ее немую просьбу.       Она все еще была в ночнушке, только ото сна, если можно было эту бессонную ночь так охарактеризовать. Хотелось поскорее умыться холодной водой, чтобы остудить эти горящие щеки и глаза, что болели при малейшем движении.       Проходя мимо Халиса она резко остановилась, опуская голову вниз, и тут же переводя взгляд на его лицо. Халис, сидя в кресле выставил руку, что стала ей преградой на пути к бегству. Она развернулась к нему, и ладонь мужчины опустилась на бедро. Ифакат коротко взглянула на Орхана глазами, полными непонимания и испуга. Орхан плотно сжал челюсти, смотря отцу прямо в глаза. Первым зрительный контакт нарушил именно Халис.       — Ты не пожелаешь мне доброго утра, душа моя? — Мужчина поднял на нее взгляд: хитрый и холодный, ей хотелось стряхнуть с себя эту руку и убежать без оглядки… Ей впервые мерзко от Халиса. Это поведение, взгляд, все в нем в этот момент, — было ему несвойственно.       Орхан хочет сделать шаг, чтобы взять ее за руку и увести из этого дома, но резко останавливает себя, услышав ее голос:       — Доброе утро, — Тихо прошептала она. Халис все так же смотрит на нее снизу вверх, рука его скользит по бедру женщины и он выставляет щеку.       Более унизительной картины Орхан в своей жизни еще не наблюдал.       Ифакат, наклонившись, несмело оставила на ней поцелуй, боясь посмотреть в сторону Орхана, глаза предательски начали щипать. Она выпрямилась, выдавив из себя жалкое подобие улыбки.       — С твоей улыбкой любое утро становится добрым, Ифакат… — Ухмыльнулся мужчина, переведя насмешливый взгляд на сына. Он отмечал для себя малейшие изменения в его лице и жестах.       — Я пойду? — Спросила Ифакат, надеясь, что Халис скорее уберет свою руку с ее бедра.       Все это было неправильно, что-то до отвращения неестественное было в его прикосновении, во взгляде, в голосе.       Орхан нервно повел бровью, видя блеск подступающих слез в ее глазах.       Халис хмыкает и рука его опускается, пропуская ее в уборную. Она тут же развернулась, желая поскорее остаться в одиночестве. Мужчины проводили ее взглядом.       Ифакат прикрыла за собой дверь и облокотилась о прохладную поверхность спиной, судорожно выдыхая скопившееся напряжение, и стирая пальцами почти засохшие капельки слез, что остались на нижних ресницах напоминанием прошедших минут.       Поведение Халиса вызывало вопросы, но вот от вида Орхана было не по себе, было видно, как он злится и было понятно, что что-то в нем изменилось.       Нет того надлома в нем. Словно и не было…