Ночь в Тенистой Роще

Мягко ступал заклинатель по лесной тропе, окружённой живой стеной из деревьев, что вела к небольшому озерцу, по берегам которого росли редкие растения — нирны. Говорят, что из их корней можно приготовить мощнейшие зелья, повышающие живучесть тех, кто их выпьет. Но не они нужны были юноше в белых одеждах… Путь освещал холодным сиянием голубой огонёк, проливая на землю серебряный свет. Дойдя до конца тропы, молодой заклинатель осторожно сел на берегу неглубокого озера и стал перебирать струны необычного для здешних мест инструмента. Вокруг было темно, если не считать начинающий тускнеть огонёк, и только изредка где-то вдалеке мелькали золотистые блуждающие огоньки. Небо затянуто тучами, и лу́ны, Массер и Секунда, не освещали Нирн* своим холодным сиянием. Вокруг озера показались пурпурные глаза-огоньки лесных стражей — спригганов. Ещё на пути к озерцу они заметили юношу. Мелодия, что играл заклинатель каждый раз, когда приходил сюда, привлекала их. Они привыкли к его каждо-сандовским* приходам. Юноша не обращал внимания на лесных духов. Мелодия лилась, словно маленький лесной ручей, звенела, словно сотня тоненьких серебряных колокольчиков. Струны, что дрожали под тонкими пальцами, порой вздрагивали сами собой, словно кто-то заполнял пропуски, сделанные юношей. Тишина, нарушаемая лишь нежной мелодией, привлекала всё новых слушателей: кое-где блестели бусинки-глаза огромных крыс и кроваво-красные глаза бесов, не имеющие зрачков. Холодный свет магического огонька, что возобновил заклинатель, не освещал, а наоборот, делал силуэт юноши темнее коридоров Апокрифа, плана даэдрического принца* Хермиуса Моры. Вскоре заклинатель стал делать всё больше пауз, предоставляя невидимому второму музыканту творить музыку за него, а через несколько минут юноша и вовсе убрал руки со струн. Мелодия, спокойная и печальная, плавно перешла во что-то волнующее, разогналась, усиливался звук… Будто бушующее море, будто мощный ураган она разгоняла тишину, наполняя всех слушателей непонятными, невообразимыми чувствами… И вдруг остановилась… Рядом, из-под толщи воды, послышалась флейта. Её тонкий, жалобный голосок, будто душа в умирающем теле, трепыхался в ночи. Со всех сторон послышались шорохи: ночные слушатели покидали «зал», испуганные неожиданным звуком, ведь эту флейту они слышат не впервые, и особенно их пугало то, что источник звука они не могли увидеть… Голос флейты был жуткий, одинокий… Не успевшие уйти спригганы замерли в священном ужасе, слушая, как мелодия, что раньше вела за собой толпы мёртвых, теперь была простым, ничего не значащим звуком… Сейчас голос флейты был скорее голосом души человека, которому она когда-то принадлежала. И действительно: юноша в белых одеждах слушал, порой кивал, а иногда просто отворачивался, будто бы больше не желая «разговаривать»… … — Лань Чжань?.. Лань Чжань!.. — как сквозь толстое стекло слышал юноша знакомый голос. Кажется, его окликали… Приоткрыв глаза, юноша тут же зажмурился: золотой свет солнца ударил по привыкшим к лесной тьме глазам. Голос… Тёплый, знакомый голос, принадлежащий его брату — Ну… Я видел, как он шёл в сторону озера… Он каждый Сандас, уже как год, туда ходит… А потом ещё туда вся местная нечисть сбегается… — А вот это был незнакомый голос. Наверняка какого-нибудь лесника или кого-то вроде него… — До того, как он начал ходить в Тенистую Рощу, я иногда слышал, как там некто играет на флейте, а после около озера лежали трупешники спригганов, дриад этих… От страха помирали, бедняги… Как там этого вашего некроманта-то звали? Вэй Усянь? Так вот, они, видимо, настолько привыкли, что за флейтой несётся толпа ходячей мертвечины, что на дух они её, эту флейту, не переносят! Заклинатель тут же отключился. Изнурительный разговор с духом привёл к энергетическому опустошению, и даже во сне юноши дух не желал заканчивать свой монолог… Поэтому юноше требовался обычный сон, без разговоров, без духов и без всего такого прочего…