***
Следующие несколько дней она тщательно все взвешивает и с досадой отмечает, что не очень-то хочет ссориться из-за этого с Лили. Однако. Петунья понимает, что она — ребенок, и Снейп — ребенок, а когда что-то идет не так, дети должны обращаться к взрослым. Это обыденность, это то, о чем она никогда не задумывалась в школе и из-за чего она нравится учителям: Петунья всегда рассказывает им, если возникают проблемы. Ей, честно говоря, все равно, что за это ее считают стукачкой, главное, что в итоге никто не сидит c шишками на голове, не портит школьное имущество и так далее. Снейп... он ей вообще ни разу не друг, и что происходит у него дома — не ее, Петуньи, ума дело, но она вспоминает фигурки на снегу, его ссутуленную спину и скрипит зубами. После школы она стучит в дверь отцовского кабинета. — Да? Папа сидит в кресле, сгорбившись над папкой с документами. По левую сторону от него лежит большая увесистая книга. Петунья думает, что ею можно было бы легко забить гвоздь, появись такая необходимость. Его волосы слегка взъерошены, и время от времени он пропускает сквозь пальцы свои русые пряди. — Ты что-то хотела, Туни? Внешне они очень похожи. У Петуньи тот же цвет волос и те же глаза. Она закрывает за собой дверь и подходит ближе. — Я хочу кое-что спросить. — О нет. Отец отодвигает папку в сторону. — Кажется, это серьёзно. В его глазах читается легкое веселье, когда он обращает все внимание на нее. Петунья переминается с ноги на ногу, не зная, с чего начать. Затем спрашивает: — Говоря гипотетически... Это новое слово, которое она выучила в школе, «гипотетически». Оно ей нравится, потому что звучит умно и по-взрослому, и совершенно реалистично, как из научного журнала. — Если бы твои мама или папа плохо к тебе относились, что бы ты сделал? Папа хмурится и снимает очки для чтения. Все веселье уходит из его взгляда, он серьёзен: таким Петунья видит его только, когда он читает одну из своих книг в темных обложках. — Плохо насколько? Петунья вздыхает, терзая пальцами рукав платья в серый цветочек. — Очень плохо. Брови отца поднимаются на лоб. Его последующий ответ осторожный и взвешенный. — Полагаю, что я бы попросил помощи у других моих родственников. Например, у дедушки и бабушки. А что? Она ничего не знает о дедушках и бабушках Снейпа, не говоря уже о том, есть ли они у него вообще. Петунья не спешит выкладывать все начистоту: в данный момент ей удается ловко балансировать на грани полуправды и сильно от этого отклоняться не хочется. — Ну, — бормочет она, — это гипотетический вопрос, как я и сказала. Отец подпирает голову рукой. — Правда? — Да. Она берет короткую паузу, после которой с надеждой спрашивает: — А что насчет полиции? Папа в задумчивости перебирает пальцами по столешнице. — Зависит от ситуации, — отвечает он. — В некоторых случаях это решает проблему. В некоторых нет. Он вздыхает и отворачивается к окну. — К сожалению, Туни, многие службы защиты не выполняют свою работу так хорошо, как следовало бы. И, поскольку твой друг — ребенок, он, скорее всего, на какое-то время попадет в приемную семью, до тех пор пока все не уладится с его родителями, а потом вернется домой. Петунья вздрагивает и чувствует, как румянец расползается по ее щекам. — Я ничего не говорила про друга, — бормочет она, старательно разглядывая узоры на ковре. — Не говорила, но я и мама в курсе того, что происходит в этом квартале. Не думаю, что мы можем что-то сделать, Туни. Петунья покидает кабинет в растерянности. Выходит, Лили была права, их родители действительно ничем не могут помочь. Как такое возможно? Они же взрослые. Раньше ей казалось, что взрослые могут решить все. Похоже, что нет.***
Новое лето ощущается странно. После целого года упорного труда Петунья наконец-то может отдохнуть, любуясь отметками в табеле. Она испытывает чувство удовлетворения, но все же какое-то неприятное напряжение ее тяготит. Если в течение учебного года энтузиазм Лили по отношению к небылицам Снейпа немного угасает, то к его концу он разгорается с новой силой. Потому что это то самое лето. Лето для писем из Хогвартса. Петунья слушает их обоих с неловкой жалостью, в процессе многочисленных общих завтраков. Она перестала возражать против визитов Снейпа с зимы. Даже если теперь без школы, занимающей его и Лили, он проводит у них очень много времени. — Ага, конечно, — говорит Петунья всякий раз, когда Снейп заводит ту же самую шарманку. Ей кажется, что теперь она помнит все лучше, чем Лили, каждый факультет и каждый лозунг. Гриффиндор, Хаффлпафф, Рейвенкло и Слизерин. До чего причудливые слова. Петунья думает, что с легкостью вписалась бы в Хаффлпафф. Если бы только он существовал, конечно. Все это могло бы стать восхитительным сюжетом для игры, лучшим, в котором Петунья когда-либо участвовала и который когда-либо выдумывал человек, относись Лили и Снейп к этому действительно как к игре. — Туни, — спрашивает Лили, будто читая ее мысли. — Как думаешь, куда бы тебя распределили? — В Хаффлпафф, — отвечает она без промедлений и осекается, когда на лице Снейпа проступает ехидство. — Магглов не берут в Хогвартс. По правде говоря, это слово, «маггл», которым он так щедро бросается ей в лицо время от времени, начинает надоедать. Она фыркает. — Как скажешь. Я не то чтобы очень хочу учиться в воображаемой школе. Это как-то странно. — Она не воображаемая. — Ага. — Она не воображаемая! — возмущается Снейп, стискивая ладонями колени. Плюшевая собака Лили падает с полки. Петунья переводит взгляд с нее на Снейпа и недоверчиво передергивает плечами. Совпадение. — Как скажешь. С недавних пор она переняла эту практически невозмутимую манеру держаться, насмотревшись по телевизору детективных сериалов, и просто кивает в ответ на все, что Снейп говорит, вместо того, чтобы с ним спорить. Это раздражает его гораздо сильнее, и Петунья испытывает некую тайную радость. Прежде чем он успевает что-то ответить, их прерывает осторожный стук. Дверь медленно открывается, и Петунья видит маму. На ней привычный домашний наряд: красивое зеленое платье и фартук, но необычайная бледность ее лица и глаза, блестящие странным блеском, который Петунья никак не может разгадать, в образ не вписываются. — Лили, спустись, пожалуйста, вниз. Этот блеск... Она задерживается на нем, вглядывается, а потом понимает — он не что иное, как тщательно контролируемое волнение. — Северус, я думаю, тебе тоже пора домой. У твоей мамы могут быть новости. Снейп и Лили переглядываются, в то время как в животе Петуньи селится некомфортное чувство, от которого все сжимается. Они покидают комнату, следуя за мамой, и хотя Петунья формально не приглашена, она тоже идет с ними. В дверях гостиной она замирает. На диване сидит незнакомая ей женщина. Одежда на ней крайне необычная, и Петунья могла бы назвать ее странной и диковатой, не будь она так изумлена. На даме слишком длинное платье, какое-то странное пальто, шляпа с острым концом и широкими полями, а еще в ней и ее позе есть что-то очень царственное. Что-то, что вызывает уважение и трепет. — Я же говорил! — радостно восклицает Снейп. — Я говорил! Он бросает торжествующий взгляд в ее сторону, прежде чем выскочить через дверь наружу. Пока он спешит домой, Лили осторожно садится в кресло напротив дивана. Кажется, что Петунья вообще не может пошевелиться, когда эта незнакомая дама тянется к карману и достает письмо. Небольшое, запечатанное красным сургучом. «Не может быть, — думает Петунья. — Не может быть, невозможно». Желчь поднимается в ее горле, и все прочие мысли о нелепости, о невозможности распадаются на кусочки, а женщина элегантно взмахивает тонкой коричневой палочкой в руке — такой же элегантной — и передает Лили конверт. По воздуху. Он опускается сестре на колени, а дама открывает рот и говорит: — Поздравляю, мисс Эванс. Хочу сообщить, что вы приняты в Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс.