Последнее дело

Дрёмов и Рокотов с раннего утра разбирали в кабинете подполковника переданные вчера лейтенантом Сташевским протоколы. Если лейтенант и есть «крот», то он вполне мог, используя своё положение, увести следствие в другую сторону. Но пока проверка ничего не выявляла подозрительного и сомнительного. Что-то отложили для детальной проверки, поедут передопрашивать немцев, а что-то разбирали на месте. Виталий Сергеевич и Иван Григорьевич вчитываются в аккуратный, строгий почерк лейтенанта. Иван успел подметить, как его почерк хорошо соотносился с ним — такой же чёткий, без лишних линий, строгий, точно выверенный. Вместе с проверкой Рокотов параллельно думал о том, куда же могли скрыться Миша и Арним. Штольберга уже было бесполезно спрашивать — он не знал. Всё что он знал, слышал — рассказал. Ничего нового он уже не даст. Оставалось полагаться на свои силы. В обед позвонили из госпиталя и сообщили о том, что раненый Иваном на вчерашнем задержании немец пришёл в сознание. Его можно было немного расспросить. Рокотов и Дрёмов с некоторой радость оставили бумажки и поехали на допрос в госпиталь. Немец был ещё слаб, но мог хоть и коротко, но отвечать на вопросы Дрёмова, которые переводил для него Иван Григорьевич. Выяснили, что действительно та группа, которую практически в одиночку ликвидировал Рокотов, совершила налёт на склад, немец указал на того, кто убил солдат — это был лидер их группы. О подполье парень из банды не слышал, ответил лишь, что всё продумывал их главарь, остальные просто исполняли. Дрёмов поинтересовался, зачем им понадобилась советская форма и столько оружия. Парень ответил, что хотели устроить налёт на казарму, а если вдруг не будет складываться, то ограбить склад с продовольствием, а потом уйти в Польшу, пока граница ещё плохо охраняется. Форма — это маскировка. Ни о каких планах об акциях против мирного населения парень не слышал, но сказал, что их главарь и два других бандита пару раз обмолвились о том, что не грех будет разгромить комендатуру небольшую и убить всех там. Но этого не было в ближайших планах. Дальше допрашивать немца врач следователям запретил и Дрёмов с Рокотовым вынуждены были вернуться обратно в штаб. Того, что узнали уже было достаточно. В кабинете Иван и Виталий Сергеевич возвратились к своим бумажками. Дрёмов уже видеть их не мог, Рокотов был привычен к такому; в войну порой куда с большим количеством документов приходилось работать. Когда с тем, что можно было проверить без выезда было закончено, Дрёмов с Иваном собрались в лагерь, повторно допросить тех, к показаниям кого возникли вопросы. Здесь Дрёмов чувствовал увереннее, рыба была в своей воде. Дело пошло быстро. Рокотов и подполковник работали вместе, каждый допрашивал своего немца. Потом в кабинете у начлагеря свели всё в одно. Вышло, что Сташевский отработал не просто хорошо, а безупречно. Для контрразведки было добыто много нужной информации, которую Дрёмов уже знал куда применить. Для Рокотова и его работы было мало чего ценного, кроме того, что сам Иван стал лучше представлять себе подполье, какое оно было, стал лучше понимать положение в городе и на кого опирались подпольщики. Иван надеялся, что это поможет ему понять, где искать Мишу и того, с кем он сбежал. В этот день, в некоторые другие дни, Иван много думал о своём уже выросшем и ушедшем другой дорогой жизни сыне. Когда узнал о его поступке, долго не верил, спорил с собой, отказывался принимать это — ведь Мишка так не мог!.. Однако, Иван в конце концов смирился с этим, что его сын совершил такое. Такой поступок. Как отцу ему было больно за это, даже стыдно, что вот он, Иван, не смотря ни на что остался верен присяге, долгу, службе, а сын — предал, повернул своё оружие против него. Но ведь Иван ещё был следователем. А в этой профессии нужно быть беспристрастным. Эмоции здесь могут очень мешать, они порой слепят не хуже снега в солнечный зимний день. И каждая такая мысль пронизывала внутри всё кинжалом. Это было больно. Но больнее становилось тогда, когда Иван вспоминал, как хотел спасти его… «Я обязательно вернусь!» — Иван хорошо помнил слова сына. Выходит, врал. Глядя в глаза отца, который считал сына погибшим, сын стоял и врал, спасая при этом нациста! Это обстоятельство заставляло Ивана прикладывать все усилия, чтобы сын в конце концов ответил и перед ним, и перед законом за свой поступок. За своё преступление. И не смотрите, что Иван его отец. Он — следователь, страж закона и порядка. Ему в руки дан меч, которым он должен карать тех, кто приступил охраняемые им рубежи. И майор Рокотов будет карать. Даже если этот рубеж преступил его собственный сын. Обдумывая всё это днём ли, ночью ли, на службе или дома, Рокотов хотел чтобы, когда он всё же поймает собственного сын, задать ему один единственный вопрос: «Зачем?». Зачем предал, зачем спасал нациста, зачем врал отцу. Зачем он это всё делал? Но поиск был не окончен, Миша не найден, не пойман, а вопросы Ивана терзали, грызли душу. Сколько бы Иван не искал ответы в своей голове, вспоминая то, как они жили, как он воспитывал сына, ответ этот мог дать только сам Миша. А для этого его сначала нужно отыскать. Чем Иван и занимался. Но пока — безуспешно. И если мысли о старшем сыне заставляли Рокотова страдать, истязать себя вопросами без ответов, то вот когда он вспоминал среди этого о жене, о своей любимой Свете — душу покрывало теплом, словно окутывало большим тёплым покрывалом. Так грело его то, что спустя половину жизни он вновь становился отцом. Второй раз, но всё сейчас было как в первый! Память теперь выуживала из своих глубин то, что он уже проходил, но забыл за столько лет. Теперь многое из этого повторялось. Конечно, не в точности, как в прошлый раз. Со Светой многие вещи уже были по другому. И вот у кого действительно всё было в первый раз! А сколько у них со Светой ещё впереди! Их ждут первая улыбка, первый шаг, первое слово и много чего ещё первого. Их ждёт их первый ребенок!

***

Рабочий день прошёл, упав за горизонт и натянув на небо сначала рыжый закат, а затем и непроглядную ночь. Редкий случай — за день не было происшествий. Иван вернулся из кабинета Дрёмова. Вроде бы ничего сегодня серьёзного они не делали, бумагу из стопки в стопку перекладывали, а Иван чувствовал себя выжатым, как лимон, который плавал в стакане у Светы. Рокотов грузно опустился на стул рядом с её рабочим столом, тяжко и устало выдохнул. — Разобрались? — спустя целый день Рокотов услышал нежный обожаемый Светин голос, он так соскучился по нему! Целый день ничего кроме шуршания бумаги и мужского баса не слышал. И в миг Иван тонет в её высоких мягких нотах. — Да. Разобрались… И я думаю, это не Сташевский предатель, нет. А кто-то другой. Лейтенант всё сделал очень хорошо. Безукоризненно хорошо… — Рокотов старался не выдать своей усталости через голос, но его выдавали глаза. — Ну… Я бы ещё его проверила, — Света как всегда сомневалась, — К биографии его внимательнее присмотрелась бы. Взяла бы лично дело изучить, например. — Светик, прошу, давай завтра уже! — и Иван заумолял её закончить уже на сегодня с работой, — Поверь, он никуда от нас не денется! Да и Дрёмов не слезет с него, пока не найдёт истинного шпиона здесь. Ты же знаешь его! И Света улыбалась чуть кокетливо и подперев голову рукой — в кой-то веки Рокотов даже уже не просит, умоляет уйти с работы! — Ой, Ваня, а не заболел ли ты у меня часом? — ирония так и сквозила между словами. Рокотов устало перевёл на неё взгляд. — Заболел. Усталостью, в тяжёлой форме, — не менее иронично. — Пошли домой! Оставив тёмный кабинет и холодные коридоры штаба, они пошли «лечиться». К тому же «врач» был уже здесь — сидел на соседнем сидении в машине и улыбался самой светлой в мире улыбкой.

***

Ночь рассыпала по бархату небосвода бриллианты звёзд. Они искрились холодным светом вокруг белого блюдца Луны. А с него в темную комнату на Шиллерштрассе стекал холодный бледный свет. Под горячим одеялом из войлока и объятий Вани засыпала Света. Она долго шептала ему о том, как иногда уже представляет себе их ребенка… Кто это будет — дочка или сын? Какие будут глаза — мамины или всё же папины? Чей характер возьмёт — Светин или Ванин, или же будет со своим неповторимым характером? Рокотов внимательно её слушал и вместе с ней тоже представлял себе это. И ему было так счастливо и радостно это обсуждать! Наконец они обсуждают что-то кроме жестоких убийств, нахальных грабежей, улик, потерявших всякую человечность преступников и их не менее бесчеловечных мотивов. У них наконец обычные семейные разговоры — о доме, о детях, о планах на будущее. Света лежала на его крепком сильном плече, а он медленно, чуть осторожно гладил её аккуратное, тонкое и изящное плечико («Сколько она на них вынесла… И это я не про её майорские погоны»). Он всегда так осторожно касался её. Особенно осторожно это делал в первый раз, когда была по настоящему их первая ночь. Иван очень стеснялся и боялся своих шершавых и огрубевших от войны рук. От этого его касания делались самыми осторожными. Он боялся испортить Светину нежность, её чистоту и разрушить ту эфемерность, которая окутывала её. Однако, Света совершенно не смущалась Ивана, она полностью доверяла ему, она доверилась ему. Прошли годы, а осторожность и трепет Ивана перед Светой не ушли. Его рука как и прежде плавно пропускала её кудрявые каштановые волны волос сквозь пальцы. Губы сами целовали её лоб и висок. А затем горячую щёку. И каждую ночь он крепко прижимает к себе. А Света… А счастливая Света всё говорит ему, всё шепчет и шепчет. И улыбается гляда влюблёнными глазами в залитое лунным светом лицо Ивана. Они долго разговаривали, мечтали, счастливо улыбались и радовались такой простой, обыденной вещи, как лежать рядом, в объятиях друг друга. Иван крепко, с мужской нежностью обнимал аккуратные плечи Светы. Она — с неменьшей силой вжималась в него, обнимала за спрятанное под белым хло́пком рубахи тело. Ваня для неё защита, её главная и единственная опора, единственная пристань в этом бесконечном жизненном шторме. И вот Света уже сонно улыбается и шепчет: «Доброй ночи!». Вскоре Иван слышит её тихое, ровное и спокойное дыхание. Он уснула. «Доброй ночи, родная!» — шепчут его губы касаясь поцелуем волос.

***

Дождь барабанили по остаткам стекла в раме окна. В полуразрушенном домике гулял из комнаты в комнату ветер. Ни согреться, ни еды приготовить, из-за сырости огня было не развести. Арним забрался в самый сухой угол комнаты. Простреленная нога болела, но никаких признаков заражения пока не было, его спаситель продолжал стараться и дальше — Михаил регулярно менял повязки и находил для этого где-то марлю и вату. Он своих источников не раскрывал, но оберсту казалось, что это был тот Альфред, который помог им сбежать под самым носом у СМЕРШа. До сих пор, как вспоминал это — не верил, что всё было настолько удачно. Но вот наводило тоску только то, лучше этого места найти не смогли. Да и сам Арним из-за ранения далеко ходить не мог. Михаил вернулся из очередной отлучки. С ним пришёл невысокий и худощавый мужчина с глубокими морщинами на лице. Арним его знал — это один из бывших командиров Фольксштурма, оберст его помнил ярым наци, отличным воякой, который отличился ещё в прошлую войну, заработав там два Железных креста. А теперь он носит старую рабочую куртку и брюки, ходит в помятой кепи и от былого только огонь ненависти в глазах. — Франц! Жив ещё, чертяка! — с радостно встретил товарища Арним. — Господь бережёт пока, — Франц тоже был рад встрече. — Франц обещал нам здесь помочь с едой и если ещё удастся, то поможет устроить у себя за городом, — пояснил Михаил, зачем здесь появился Франц. — Да. Я сейчас удачно устроился к русским на их особую ферму, которую они называют «совхоз», — повторил немец неизвестное ему доселе русское слово стараясь передать то, как оно звучит в оригинале, — Там у нас начальник, старый русский офицер и хозяйство он своё совершенно не знает и порядка у нас нет. Это удобно очень. Да и не удивительно это. Когда мы, немцы, которые там сейчас вынуждены работать, ничего им из инструмента не оставили, — гордо сообщил Франц. — СМЕРШ до вас ещё не дотянулся за такое? — с тревогой спросил Арним. — А чего им к нам соваться? Я работаю, все работают… А даже если и заподозрят что-то, то всегда можно свалить на то, что война всё разрушила и нам нечем теперь работать. — Что ж, саботаж это отлично! Но нам сейчас важнее добраться до моря, — Михаила больше беспокоил его собственный отъезд. — Понимаю… Но тут сложнее будет, — Франц сел подле Арнима, — Мне нужно подготовить всё. Пока же вот, — немец поставил на стол мешок, — Кое-что из еды вам принёс. Русские сейчас испытывают большие сложности с едой. Ну а мы делаем всё, чтобы им стало ещё сложнее, — и немец вновь сиял гордой улыбкой. — Не заметит там, у тебя, начальник эту пропажу? — обеспокоенно поинтересовался Михаил. — Вряд-ли. Он раз в месяц проверяет склад. И то, поверхностно, — уверил его Франц, — А если что-то и заподозрит, то полицейский их дальше своего домика не ходит. — Ну хорошо. Если что-то же будет неладное, сообщи мне, а там тебе сможет помочь наш хороший друг Альфред, — предложил Михаил. — Что ещё за Альфред? — Франц всегда недоверял новеньким в их деле, а тут Михаил говорил о неком Альфреде. — Человек из штаба русских, который нам помог улизнуть от СМЕРШа. Он там имеет влияние и может нам помочь в случае необходимости. — А он точно надёжен? — Не беспокойся. Очень надёжен! — заверил Франца Михаил. — Как я сам могу с этим Альфредом связаться? А то ведь я могу и не иметь возможности связаться сначала с тобой. Михаил достал записную книжку и записал место, где все эти дни встречался с Альфредом. — Пароль такой: «Газету бы почитать, да где ж её взять?». Ответ: «Это хорошо, что их нет. Только настроение портить». Запомнил? — протянул листок Михаил — Запомнил, — кивнул Франц и взял протянутую бумажку. — Хорошо. Тогда жду новостей на счёт переправки к тебе, — подал на прощание руку Михаил, — Спасибо за помощь! — Рад стараться, герр лейтенант! — вытянулся по военному Франц, эта привычка не отпускала его. Франц распрощался с Михаилом и Арнимом и отправился по предрассветному сырому Кёнигсбергу к себе в небольшой совхоз, расположенный тут, в пригороде.

***

Промозглое октябрьское утро. Нет больше утреннего щебета стаек птиц под окнами. Солнце лучами-кинжалами протыкает серую вату туч вонзаясь светом в дома и окна. А по дорогам, дорожкам, улочкам и мостовым прошагал ночью дождь. Деревья с началом осени оделись в яркий багрянец, а теперь раскидывали по земле свои пёстрые одежды. Листья, некогда звонко шуршащие под ногами, теперь липли к сапогам, к колёсам и брусчатке. Вот она — осень. Проснулся Рокотов сегодня не от звона будильника, а от дробью рассыпавшегося стука Светиных тапочек по полу. Организм у неё теперь давал ясно понять — он изменяется, он готовиться к долгим девяти месяцам ожидания. А Света, кажется, была не готова к такому. На службу пошла не подержав во рту хоть малой крошки — на еду она даже смотреть не могла, максимум, что готова была сегодня принять — тёплая вода. И поэтому Рокотов завтракал в одиночку, а Света простояла всё время на балконе. Здесь было свежо после ночного дождя. И совсем не пахло едой. Пахло лишь дождём.

***

Иван Григорьевич не успел перешагнуть порог кабинета, как его позвал Йоффе — в пригороде кто-то обокрал склад совхоза — украли несколько килограмм овощей и три мешка муки. Носовихин требует как можно скорее разобраться с этим — сейчас каждый грамм муки и овощей на счету! Это у них, у людей служилых, с продовольствием всё ещё ничего. А вот гражданские порой голодают. Особенно остающиеся здесь немцы. Поэтому данную кражу нужно расследовать как можно скорее. И хотел Иван или не хотел, а Света поехала с ним. Приказ от начальства был, чтобы все следователи работали над этим делом и продовольствие нашли как можно скорее. Иван перед отъездом успел только созвониться с милицией и дать ориентировку на то, что бы тщательнее на рынках проверяли тех, кто мукой и овощами торгует, особенно тех, кто появился недавно. Лев Анатольевич, Иван Григорьевич, Светлана Петровна, Василий Васильевич под началом Виталия Сергеевича приехали в обворованный совхоз. Оказалось, что крали по немногу и давно, директор писал заявления в милицию, но они словно исчезали в мраке бездонного ящика стола милиционера, ответа не было, пропажи никто не искал. Дрёмов вызвал участкового и первым делом узнал, как он расследовал кражи. Тот отмалчивался. Подполковника это разозлило окончательно, в штаб ушло сообщения о том, чтобы этого лейтенанта уволили. Ведь из-за его плохой работы уже нельзя найти часть похищенного. А это значит кому-то не достанется продовольствия, кто-то будет голодать. Пока Дрёмов разбирался с милиционером, Йоффе, Рокотов и Елагина разбирались с тем, сколько могло быть преступников, сколько конкретно они украли и где могли сбывать украденное. В совхозе работало много немецких женщин, мужчин было всего трое. Именно их Рокотов допросил первыми. Они были грузчиками на складе и имели доступ ко всему, что там хранилось. Иван начал с бригадира — пожилого немца Густава. Но ничего ценного немец не рассказал. Хотя у Ивана было стойкое ощущение, что Густав был не до конца откровенен. После него Рокотов допросил двух грузчиков — Франца и Диттера. Оба были возрастом уже близко к пятидесяти. Только взглянув на них Рокотов понял — оба служили в армии. Особенно его насторожил Франц. Немец заметно стал нервничать, когда заговорили о том, кто отвозит на рынок продукты на продажу. Франц сказал, что сам возит. Иван не очень верил в это, Франца взял на примету. Света в это время обходила вместе с директором совхоза территорию посёлка. Директор охотно рассказывал о том, как устроено его хозяйство, сколько дают продукции, сколько людей работает. Это могло пригодится, чтобы понять — кто преступник. Или преступники. Йоффе тщательно осмотрел небольшой домик, используемый как склад. И ему удалось найти внешне наглухо заколоченную дверь, но на деле она прекрасно открывалась. О существовании этой двери не могли не знать грузчики, которые постоянно были здесь. А вот директор о двери знал, но был твёрдо уверен, что она забита и хода через неё нет. Теперь Рокотов со Светой и капитаном сильнее убеждались в том, что к кражам скорее всего причастны немцы грузчики. Следователи собрались в здании управления совхоза, обсудили всё. Дрёмов, как и Рокотов, обратил внимание на немцев грузчиков. Павленко просто согласился с их версией, его при себе всегда держал Дрёмов и поэтому полностью принять участие в следствии он не мог, что Павленко не нравилось. Однако он старался не подавать виду. А пока следователи сделали перерыв, сегодня они, кажется, уже не уедут обратно в город — Дрёмов требовал раскрыть дело по горячим следам.

***

Света заняла небольшой стол и составляла первый отчёт по делу, бумажную работу никто не отменял. Настежь распахнута форточка, чтобы не так душно было; директор совхоза не жалел дров и угля на отопление. Свете он вообще показался весьма рачительным руководителем — посёлок был очень аккуратным, восстанавливались своими силами дома, улицы были приведены в порядок. Стол покрыл жёлтый свет от лампы. В комнатке тишину нарушают только скрип пера по бумаге и стук его о небольшую керамическую чернильницу-непроливайку. Тихонько скрипнула дверь. Это вошёл Иван. В руках котелок, накрытый сверху небольшой тарелкой, там — несколько ржаных сухарей и ложка. — Пора обеда! — Рокотов постявил прямо перед Светой принесенную тарелку, рядом опустился котелок, пар от него разносил по комнате запах аппетитного и наваристого супа, — Убирай бумажки и садись есть. С утра ведь ничего не ела. Света подняла взгляд на Ивана, он был очень серьёзен. — А ты? — это было первое, о чём она подумала. — А я уже пообедал. Это тебе! — он чуть ближе к ней пододвинул горячий суп в котелке. Однако, Ваня сейчас врал — он не ел, это была его и Светина порции вместе. Несмотря на старания директора совхоза, удалось приготовить для обеда следователей совсем немного и поэтому только две порции были как одна полноценная. И Света чувствовала женским чутьём, что Ваня лукавит. — Точно обедал? А то тут нам на двоих хватит. — Точно! Обедай, — уверенно улыбнулся Рокотов, положил рядом ложку, а сам вытянул из-под руки Светы почти дописанный отчёт, он закончит его за неё. Всё ещё с сомнениями, Света принялась таки за обед, аккуратно суп заполнил тарелку. Мягкий разваренный картофель, морковь, немного растительного масла — постно, но при том очень вкусно. Запах разносился очень аппетитный и от него на удивление не начинало выворачивать наружу. Света с большой охотой принялась за обед, ведь и в правду — с самого утра во рту ни крошки, а кипятком сыт не будешь. Иван сел у окна, там где светлее, и положив на свою сумку листок, сосредоточенно заполнял документы. А со стороны и не скажешь, что он тоже с привеликим удовольствием сейчас пообедал бы. Однако, он понимал — не ему нужно за двоих есть, а Свете.

***

Вторую половину дня провели в расспросах местных. Переселенцы подозревали в воровстве немцев. А немцы — переселенцев. Очень много интересного слышали следователи от них, кажется, они припоминали друг другу всё. Но тема еды была больной для них одинаково. И поэтому тот, кто покусился на неё объявлялся страшным врагом. Но как не старались следователи, они не смогли сегодня понять, кто же вор. Рокотов разумно предложил вернуться, а у склада оставить вооруженную охрану из солдат, чтобы ни немцы, ни русские не беспокоились, что кто-то вновь сворует. Да и директор будет спокоен. Ведь было видно, что переселенцы и немцы с большой радостью сойдутся стенка на стенку чтобы отомстить за украденную еду, ведь каждая сторона себя считала невиновной. Солдаты же могут остудить их пыл. Хоть Рокотов и Дрёмов подозревали грузчиков, прямых улик против них сейчас не было, только голые подозрения. Поэтому, они всё же вернулись обратно в Кёнигсберг, по домам. Утро было мудренее вечера.

***

Под разрушенным бомбой пролётом моста стоял человек в плаще и с капюшоном на голове. К нему подошли двое — мужчина в помятой кепи на голове и рабочей куртке и молодой парнишка с большим мешком за спиной. Мужчина в кепке подошёл к человеку в плаще. — Газету бы почитать, да где ж её взять? — негромко произнес человек в кепке. — Это хорошо, что их нет. Только настроение портить, — ответил на пароль человек в плаще и обернулся, из-под капюшона проглянул лакированный козырек сине-красной фуражки. Немец в кепке отшагнул в испуге назад и потянулся к пистолету заткнутым за пояс. Парень тоже отскочил назад не выпуская из рук своей ноши. — Меня зовут Альфред. Не бойся моей формы. Наш общий друг с тобой, Франц, должен был тебе сказать, что я служу в штабе у русских, — на превосходном немецком успокоил человек в плаще. — Чем докажешь, что ты не за них? — а немец уже целился в мужчину в плаще. Мужчина медленно отогнул край плаща, на нём не было пояса с оружием. — На встречи с друзьями я хожу без оружия, — добавил мужчина, — А если ты ещё целишься в меня, то здесь нет СМЕРШа. Немец огляделся, с прищуром оглядел Альфреда, а потом сказал: — Хорошо, — немец опустил пистолет. — Тогда рассказывай, зачем искал меня? Времени у меня немного, — начал Альфред. И Франц стал подробно всё рассказывать человеку в плаще. Всё это время он стоял спиной к парню с мешком, только Франц мог хоть немного в потёмках разглядеть того, кто обещал помочь им.

***

Утром, Дрёмов провёл с Елагиной и Рокотовым совещание по поводу того, что они надумали по делу. Но ничего кроме того, что решили вчера, они не надумали. Подполковник рад этому не был, но ничего не сказал, отправил следователей работать, напомнив ещё раз, что дело нужно раскрыть как можно скорее и вернуть как можно больше украденного. Иван и Света вернулись к себе в кабинет. Здесь они вновь перебрали все свои версии и варианты. Вновь сошлись на том, что грузчик Франц не так прост, каким хочет показаться. Он если и не сам вор, то знает, кто это делал. Может быть он покрывает бригадира Густава или своего товарища Диттера. Но Иван больше склонялся к тому, что Франц если и крал со склада, то у него наверняка был сообщник. И он не из посёлка. Рокотов не знал как это объяснить, внешне на это ничто не указывало, просто его внутреннее ощущение, интуиция следователя подсказывала это. Он поднялся из-за стола. — … Ну раз всё сходиться на этом немце, то поеду, побеседую с ним ещё раз, — перекинул через плечо полевую сумку, — А ты пока займись Сташевским, мы его личное дело так и не проверили, — Рокотов не забывал о главном своём деле. Света шагнула ближе к Ване. — Будь осторожен! — коснулась она его руки, напоминая ему о том, как она боится его каждый раз отпускать, знает же, что может случиться всякое. — Не переживай, — он приобнял её, — Всё будет в порядке! — улыбнулся Иван, а затем ласково поцеловал щеку, так ей будет спокойнее, — Я с Григорием Ивановичем и Мамиевым буду. Это немного успокоило Свету — не один едет, уже хорошо. А на Федоренко она всегда рассчитывала, Григорий Иванович в беде не бросит. Рокотов собрался и вышел из кабинета. Вскоре со двора уехала машина. Света спустя пару минут ушла в секретариат, запросить там личное дело лейтенанта Сташевского. С Павленко позже разберутся. Майор этот в последнее время очень спокоен, занят своими поручениями от Дрёмова. Света сразу заметила, что подполковник его и Сташевского старается не допускать к следствию, а держать как своего рода адъютантов — принести то, передай это, сходи туда. Никаких дел, задержаний и расследований. Только на вчерашнее дело подполковник был вынужден взять с собой Павленко, потому что старший офицер. Сташевского оставил работать на приёме заявлений от населения.

***

Поездка Рокотова с Федоренко оказалась в пустую — Франца в поселке не оказалось. Бригадир его не был в курсе того, куда он делся, а селяне, особенно из числа русских, поговаривали, что Франц сбежал с наворовонной едой. Рокотову от чего-то также казалось. Но Иван Григорьевич решил использовать эту поездку чтобы осмотреть окрестности. Если Франц действительно сбежал с награбленным, то должен же он это где-то прятать и сам при том скрываться. От поселка до города на машине не долго, а пешком, да ещё и с ношей — уже нет. Рокотов оставил машину в посёлке под охраной их сержанта водителя, а сам с Федоренко отправился на осмотр. Пасмурно, того и кажется, что сейчас прольётся на землю дождь. Но пока им лишь пахло. А во все стороны тянулись поля, лишь изредка их прерывали маленькие прусские леса. Федоренко и Рокотов неспешно шли по обочине дороги, разговаривали о разном. — … Иван Григорьевич, пока ехали всю дорогу сюда по привычке следил за тем, как машина едет, — делился впечатлениями Федоренко. — Соскучился по службе прежней своей? — Есть маленько… Скучают руки порой. Оно у меня в милиции как сейчас, бумажки одни. Вот как у вас со Светланой Петровной. Сидишь, сидишь, пишешь всё время. Того гляди совсем отощаю на них! — жаловался на новую жизнь Григорий Иванович. — Да не отощаешь! Это по началу не привычно, а потом втягиваешься… Мне ведь тоже, когда вернулся в прокуратуру, по началу сложно было. Но руки всё быстро вспомнили. Так что, ничего Григорий Иванович, втянешься! Может быть даже понравиться! — подбодрил Рокотов. — Может быть… — Федоренко пожал плечами, он сомневался, что такая служба будет ему так же по душе, как прежняя, которой полжизни отдал. — Да, на счёт твоего перевода спрашивал, — вспомнил Рокотов, — Но пока ничего. Отсюда не переводят сейчас, только сюда. Так что… Не знаю, смогу ли помочь, — Ивану было непросто говорить о том, что он не мог помочь своему давнему товарищу, практически родному человеку. — Ну, — тяжко вздохнул Федоренко, — Ничего. Вы ж тоже не всесильны. Я понимаю, Иван Григорьевич… Мы все люди служилые… Нам, куда прикажут, туда и едем… А ежели тут останемся, ну что ж, так пусть оно и будет. И тут обвыкнусь. Федоренко хорошо всё понимал и старался не показывать своего огорчения, ведь действительно — Иван Григорьевич выше головы и начальника не мог ни прыгнуть, ни пойти. Григорий Иванович знал, что Рокотов и так сделал всё, что мог сделать. — А Светлана Петровна как? От парнишки того, Сан Саныча, новости какие есть? Давно не слышно было, — Федоренко решил поговорить на другую тему. — Да хорошо Светлана Петровна. Очень хорошо! — с улыбкой добавил Иван, — А Сан Саныч… Были новости. Письмо несколько дней назад прислал… — улыбка сошла с лица Рокотова, — Родственники нашлись его. Он к ним уехал жить… Такие вот новости. И такие новости искренне огорчили Григория Ивановича, он живо себе представил Светлану Петровну в тот момент, когда она узнала это. Он же помнил, как она прощалась с ним, помнил, что она писала ему часто-часто весь май. Да и жил паренёк у Афины, она ему пару раз рассказывала о том, как он был у неё. И теперь вот так всё случилось. Ему Светлана Петровна сумела помочь, его счастье устроила, а своё так и не удалось. — Но, — Рокотов продолжал, — Есть у нас и хорошая новость, Григорий Иванович. Но о ней скажу, как с этим делом разберёмся. — Хорошо, Иван Григорьевич! — и с души камень упал, у Ивана вид на этих словах был очень радостный, значит действительно, что-то очень хорошее ещё было. Рокотов и Федоренко, пройдя по разбитой колее некогда хороший дороги, вышли к небольшой конюшне, устроенной здесь стараниями директора совхоза. Иван решил заглянуть сюда, может что узнает. Он пересёк небольшой дворик, куда выводили лошадей, из раскрытых дверей конюшни слышалось тихое ржание. Запах соломы, звуки — всё сразу напомнило Ивану о его лихой военной молодости. Звон шашек, галоп, тугой ветер в лицо и кавалерийская лава, которая лихо врезается в цепи врага. Рокотов хорошо всё это помнил. Его будёновское прошлое… Представлял ли он тогда, где потом окажется, что будет следователем, бумажки будет перекладывать. Тогда он лихо, почти как казак, владел шашкой и конём. «Интересно, а сейчас смогу так? Наверное уже нет, возраст не тот, да и времени сколько прошло… Забыл многое» — с тоской поразмыслил он. Хотя иногда хотелось на коня и в бой, а не в кабинете отсиживаться. Иван зашёл на конюшню. И сразу донёсся знакомый звонкий голос из другого конца. — … Сколько я вам говорил, что её нельзя запрягать в такой плуг! Это лошадь не для пахоты! И даже она не гужевая! Она только для верховой езды! Ну что же вы их совсем не жалеете, не бережёте! Рокотов подошёл ближе. Действительно — стоял здесь старший лейтенант Дуденков и отчитывал молодого конюха девушку, она стояла потупив взгляд и иногда кивала на слова офицера. — Здравствуйте, товарищ старший лейтенант, — поздоровался Иван. Дуденков быстро обернулся. — Здравия желаю, товарищ майор! — он выпрямился и быстро, но чётко по уставу поприветствовал. — Ликбез проводите? — поинтересовался Иван. — Так точно. Нам тут лошадей дали, а я их ещё не видел. Сегодня отправили проверить, а тут вот — их в плуг и в телеги запрягают! — и Дуденков подвёл Рокотова к одному стойлу, — А таких же нельзя в плуг! Иван Григорьевич поглядел на красивую высокую лошадь голштинской породы. Он полюбил лошадей с той самой поры, как оказался в кавалерии, в седле был с удовольствием (чего не мог сказать о нахождении за рулём). Рокотов даже засмотрелся на стоящую в стойле лошадь, потом шагнул ближе и погладил красивую лошадиную морду. — Да, правы, нельзя такую на тягловые работы… Но скажу я вам, — Рокотов повернулся к Дуденкову, — Когда воевал в Гражданскую, каких только лошадей мы не запрягали в пушки! Ведь если никаких других нет, а тянуть нужно — поставишь… Поэтому, тут деваться некуда. Придётся ставить и в плуг, и в телегу. Просто куда бережнее к ним относится. Дуденков поглядел на Рокотова, затем на лошадь. Вздохнул. Поправил свою фуражку и сказал: — Значит будем учиться бережному обращению с лошадьми! Иван улыбнулся, похлопал Дуденкова по плечу, хороший он парень, толковый. — А вы чего здесь-то? — словно вспомнив спросил Александр. — Да вот с Григорием Ивановичем осматриваем окрестности... Кстати, не видел здесь мужчину одного? Лет пятдесят на вид, среднего роста, он ещё в помятой немецкой кепи был.— описал Рокотов внешность Франца. — Нет Иван Григорьевич, не видел такого. А что, преступник какой? — Подозреваемый. Сбежал вчера из посёлка, ищем тут его. — А вы в брошенную деревню не ходили ещё? — Что за деревня? — сразу же поинтересовался Иван. — Так тут, недалеко совсем, за мостом. Правда там пролёт один совсем разбомбили и поэтому реку только можно на лодке пересечь. — Недалеко это сколько? — Ивана это больше интересовало. — Ну километра три. — ответил Дуденков, с точными расстояниями ему было всегда сложно. — Ясно… Ладно, не буду отвлекать тебя. Если кто-то такой странный будет, то дай сразу знать в штаб. — Понял, товарищ майор! И Рокотов, Федоренко распрощались. Григорий Иванович тоже отметил, что стралей хоть и забавный порой, но добрый и хороший человек. Через час Федоренко и Иван вышли к тому самому мосту. Как и сказал Дуденков — один пролёт разрушен. А вот лодки нигде видно не было. Рокотов с Федоренко внимательно обошли камыши у опор и дальше. И лишь в нескольких десятках метров от моста Иван заприметил на влажной земле и траве следы от обуви и днища лодки, которые цепочкой и длинной глубокой полосой тянулись именно к реке. Значит, кто-то не так давно спускал здесь на реку лодку, причем с грузом — след был глубокий. — Вот тут и перешёл на ту сторону немец. — показал он Федоренко следы. — Ага. Не достать нам его теперь. Тут в брод не перейти, глубоко… Да и перейдём если, холод какой сейчас. Перейдём, а потом дружно в госпиталь уедем. — разумно заметил Григорий Иванович. Иван согласился, кивнул в ответ Федоренко. Оглядев эту сторону берега ещё раз, Рокотов решил вернуться обратно. Он приедет сюда завтра, но только уже подготовленным и с парой солдат. На всякий случай.

***

За окном спустила чёрный холодный занавес ночь. Вновь пролилась она дождем над Кёнигсбергом. Света откинувшись на спинку стула слушала рыдние дождя за окном, как бились о стекло капли. Йоффе закончил со своей работой и ушёл, Дрёмова же и так целый день видно не было, Павленко досидел до семи и тоже ушёл. А Вани всё не было. Прошло шесть часов с того момента, как он уехал. Света успокаивала себя одним — если не звонят, значит всё в порядке. Может просто он проверяет новую версию… А может по пути где задержались, погода за окном вон какая! Григорий Иванович же был с ним и Мамиев тоже. Всё будет в порядке! Ваня же сказал! Света перелистал вновь листы на столе. Вот приедет Ваня, а ей есть что ему сказать! И не успела она закончить свою мысль о муже, как он появился на пороге кабинета. С плаща и фуражки капало, на сапогах прилипшая трава. — Ну и погода там, Светка! Как хорошо, что ты со мной не поехала! — быстро стянул он с плеч одежду, снял промокшую фуражку, — Льёт как из ведра! Света радостно поднялась из-за стола, достала стакан и заполнила его кипятком немного разбавив заваркой (у неё здесь как дома, всегда есть горячий чай). Рокотов же успел занять место у стола Светы, он любил тут быть когда оставался с ней один. — Держи, вон, руки холодные, — протянула она чай Ивану, — Грейся. — Спасибо, Светик! — Рокотов с удовольствием взял в руки стакан и стал согреваться, но ещё больше его грела Света своей улыбкой и заботой. Света же сняла с вешалки фуражку и накинула её на пока ещё горячую медь чайника на примусе, пусть хоть немного просушиться. Иван внимательно наблюдал за ней. — Как съездил? — она вернулась к нему. — Ну как… Франца не нашли, сбежал. Но нашли с Григорием Ивановичем место, где он на другой берег переправился. Там есть село брошенное, отличное место чтобы спрятаться, — рассказал Рокотов, а сам пил по немногу чай, согреваясь изнутри. — Надо будет завтра туда съездить с Дрёмовым. — Ясно… А я, как ты и просил, проверила дело Сташевского, поговорила тут с товарищами, — Света присела на край стола, — И вот что узнала… — Что же? — сразу спросил Рокотов, однако в голосе его не было обычной серьезности. Света услышала эту несерьёзность, улыбнулась, но продолжила как и начала, сосредоточнно и в отличие от Вани, серьёзно: — Узнала я, куда так часто отлучался Сташевский из штаба. — Куда же? — вновь перебил очевидным вопросом Иван. — К невесте своей, вот куда! — Света не сдержалась и заулыбалась, — Она в комендатуре секретарём работает. Собственно из-за неё Сташевский и перевёлся в Кёнигсберг, ближе хотел быть. — К невесте! Ну тогда я его понимаю, — Иван поставил на стол стакан и встал напротив Светы. — Знаешь Рокотов, даже не сомневаюсь, потому что девушка всё это время была в положении, — голос Светы стал тише, улыбка шире. — Ну тогда действительно понимаю, — и его ладони мягко обняли Свету за талию, потянули к себе, Иван за целый день соскучился по ней. — Но это ещё не всё! — Света же немного отстранилась, она же недоговорила, — В тот день, когда ты с Дрёмовым поехал на задержание, Сташевский отпросился потому, что девушка… Ро-ди-ла! — по слогам договорила Света. Иван с удивлением поглядел на Свету, умеет она удивить новостями. — Да, Иван Григорьевич, вот так! Ну ещё я проверила, что с братом Сташевский с тридцать девятого не общался и вообще говорил о нём исключительно плохо, — протараторила Света, пока Иван не опомнился. И к Ивану вернулась серьезность. Но объятия никуда не делись. — Значит — «крот» не Сташевский? — Не он. — Павленко? — Может быть. Кстати, он всё время вертится около Дрёмова, даже когда тот его к себе не берет в помощь. Мне тут же в штабе всё видно, — вновь улыбнулась, — А на счёт Сташевского я Дрёмову уже доложила. Ну и сказала, что остаётся под подозрением только Павленко. Дрёмов сказал, что завтра даст мне его дело на проверку, — закончила с новостями Света. Рокотов вновь чуть прижал к себе Свету, он был очень доволен, но не только тем, что узнала сегодня Света. — Ну вот видишь, Светик, можно же хорошо работать и сидя в кабинете. Значит, тебе не обязательно со мной ездить везде, да. И мне спокойно, и тебе хорошо, — практически шептал Рокотов не ослабляя своих объятий. — Ага. Только если бы ты так же работал, сидя в теплом кабинете, спокойна была бы и я, — ладони Светы поднялись на его плечи. — Ну я же тебе дал слово, что буду осторожен… Я всегда помню про вас! — улыбнулся Иван, последнее он произнёс с особой любовью в глазах. И произнеся это губы сами потянулись к нему, к таким желанным, манящим и нежным. Вновь весь мир вокруг сжался до одного единственного человека, который обнимал её, сладко целовал. И даже сквозь плотную ткань формы Света чувствовала его погорячевшие ладони, как они крепко обнимали её, прижимали к себе. Он и был всем её миром, всей её вселенной.

***

Новый день, а работа старая. Рокотов доложил Дрёмову о вчерашних находках, стал настаивать на том, чтобы посетить то село, вдруг Франц ещё там. Или если не он, то хотя бы украденное. Подполковник подумал некоторое время, а потом согласился. Лодку обещал быстро найти, в городе было много сапёрных частей, а у них такое можно быстро достать, в крайнем случае они на месте сделают хотя бы плот. Пока Дрёмов готовился к отъезду, Иван ненадолго заглянул в кабинет. Неожиданно сюда завёл какого-то парня Григорий Иванович, его он держал под прицелом пистолета. — Иван Григорьевич, вот, принимайте! Шёл на рынок с полмешком муки, а на мешке клеймо — «Совхоз номер 33», — И Федоренко опустил на пол улику, заполненный мукой до половины мешок, — Краденым, гад, шёл торговать! Парень испуганно глядел на следователей, оборачиваться он боялся ещё больше. Рокотов усадил немца на стул около своего стола и по немецки спросил у него: — Откуда у тебя этот мешок? — указал Рокотов на мешок, что стоял около милиционера. — Мне дали… — пробормотал парень. — Кто дал? — сурово взирал на немца Рокотов, Света внимательно наблюдала за этим. Парень молчал. — Я повторяю вопрос, кто тебе дал этот мешок? Но немец был упрям — продолжал молчать. Тогда к нему шагнула Елагина, вид не менее строгий чем у Рокотова, руки держит на груди. И в отличие от Ивана, она церемониться и нянькаться не собирается. — Иван Григорьевич, переведите ему, что если он не сдаст того, кто дал ему этот сворованный мешок, то вместо него он будет расстрелян, — особенно подчеркнула Света последнее слово. И парню кажется не нужно было переводить то, что сказала ему Светлана Петровна. Он глазами полными страха поглядел на неё, потом на Рокотова и произнёс: — Wenn ich es sage, wird er mich töten! — Что он сказал? — тут же спросила Елагина. — Говорит, что тот, кто дал ему мешок, убьёт, если выдаст его. Боится в общем, — пересказал Рокотов слова немца. — Ясно… Ну скажи, что если не скажет, то его всё одно ждёт. Лучшее нам сказать, потому что мы его поймаем и он ничего не сделает ему. Рокотов перевёл слова Светланы Петровны. Парень зарезал на стуле не зная — говорить или нет. Федоренко всё это время внимательно наблюдал за допросом стоя около дверей. — Gut. Ich sage… Franz hat mir das Mehl gegeben, — наконец ответил парень сминая в руках снятую с головы кепку. — Откуда этот Франц? — спросил у него Рокотов, догадка, кто это мог быть у него уже была. — Он из посёлка. На складе кажется работает, — ответил парень. Света с интересом смотрела на Ивана, что сказал немец? Она разобрала только имя «Франц». — Эту муку дал ему наш Франц из совхоза, — Иван передал слова парня. — Франц? — Света одновременно была удивлена и кажется этого и ожидала. — Да, — Рокотов поднялся из-за стола и отвёл в сторону Свету и добавил, — Однако вспомни, все говорили, что в поселке только четыре мужчины — бригадир, два грузчика и директор. Значит… — Этот парень не из совхоза, — быстро сообразила Света. И Рокотов ей кивнул — она всё верно поняла. — А откуда он тогда? К тому же знает этого грузчика Франца, — следом спросила Света, этот вопрос сам вытекал из того, что они узнали. — Сейчас узнаем, — сказал Иван и вернулся к парню. Рокотов подробно стал расспрашивать о Франце, кто он, откуда парень знает его. Оказалось, что парень в марте был записан в Фольксштурм, а Франц был там командиром. Когда же город капитулировал, то Франц куда-то исчез, парень посчитал его погибшим. Сам он с апреля скрывается в опустевшем поселке недалеко от того, где совхоз номер 33. И в прошлом месяце парень случайно встретил Франца в пригороде. Тот узнав о тяжёлом положение своего бывшего подчинённого стал ему помогать. Иногда Франц даёт ему продукты, что-то для него, а что-то на продажу, деньги делили пополам. Так они работали уже почти месяц. Иван пересказал всё Свете. — Ну вот теперь можно и за этим Францем ехать, брать его, — она считала, что дело уже раскрыто. — Можно… Но прежде нужно Дрёмову доложить обо всём. Григорий Иванович, — обратился Иван к Федоренко, — Бери задержанного и веди в кабинет подполковника Дрёмова. — Есть! — принял приказ Ивана Григорьевича Федоренко. Рокотов взглянул напоследок с улыбкой на Свету и вышел за Федоренко. Света вернулась к работе, её ещё ждёт личное дело Павленко, которого опять где-то черти носят.

***

Федоренко завёл парня в кабинет и Иван отпустил его поблагодарив за хорошую работу. Дрёмов подробно расспросил парня об обстоятельствах того, как у него оказался этот мешок муки, как он стал знаком с Францем и кем тот был. Парень повторил всё тоже самое, что рассказал Ивану Григорьевичу. Рокотов был как переводчик, Виталий Сергеевич хоть и владел немецким, но не настолько хорошо как Иван. -… Значит, ты и твой товарищ Франц служили в Фольксштурме? — повторил Дрёмов, в руках он то и дело крутил спичечный коробок, — А теперь скажи, зачем Франц уходил сегодня ночью из посёлка? Рокотов перевёл это. Парень вновь очень занервничал, скручивал кепку во все стороны. Но всё же заговорил. — Вы обещаете, что меня не расстреляют и не отправять в Сибирь? — спросил он с надеждой. — Обещаю, — заверил Дрёмов, он сейчас наверное, что угодно готов пообещать, лишь бы он получил информацию, — Куда он ушёл? — Сегодня ночью у разрушенного моста мы с ним встречались с Альфредом. Я не знаю кто это, но мне показалось, что он был из ваших… Франц с ним говорил о том, что принёс еду для какого-то оберста и Генриха. Им кажется, Франц и Альфред помогают… И ещё он просил его помочь с тем, чтобы не дать вам найти украденные в совхозе муку и овощи. Франц их носил всё время куда-то. Мне он только часть давал… И сейчас у меня часть припрятана, — закончил признаваться во всём парень. Рокотов и Дрёмов переглянулись — вот уж не думали они, куда может дело о краже продовольствия завести! А казалось, что всё будет как обычно. Дрёмов, как и Рокотов, прекрасно понял, кто скрывался за именем Генрих — это был Михаил. Теперь точно этим делом должен Дрёмов внимательно заняться. Ведь выходило, что парень этот сам того не зная был в немецком подполье, ведь, как он считал, просто помогал своему старшему товарищу. — Где сейчас находятся оберст и Генрих, к которым Франц относил еду? — спросил Дрёмов. — Не знаю. Я к ним не ходил. К ним ходил Франц, без меня. — А узнать того, с кем встречался Франц ночью сможешь? — следующий вопрос вперёд Дрёмова задал Иван. Парень покачал головой. — Нет. Он стоял ко мне спиной и лицо капюшоном было закрыто… Только если по голосу узнаю его… Его я услышал. — Хорошо. Как ты сообщаешь Францу о том, что нужна встреча? — дальше допрашивал Дрёмов. — Оставляю записку в условленном месте. Я покажу. Подполковника развернул перед парнем карту, тот долго водил по ней взглядом, а после указал место, где оставлял записки. — Будем там брать его? — спросил тихо Рокотов у подполковника, отведя его к окну. — Да, Франца там возьмём. А уже он выведет нас к оберсту и Мише. — Хорошо. Тогда я предлагаю следующее, — и Рокотов рассказал, как планирует взять Франца, что указать в записке. Дрёмов с этим планом соглашается. И вот из кабинета конвойный стал выводить арестованного немца, как сюда заглянул Павленко, как всегда с растрепанной прической на голове, словно он бегал марафон. Он проводил внимательным взглядом немца, хотя было видно, что когда входил, то хотел что-то сказать Дрёмову. Немец тоже не сводил глаз с Павленко, особенно с его фуражки, которую майор держал прижатой к телу под рукой. — …Тогда, Иван Григорьевич, через три часа поедешь с бойцами туда, — дал последнее указание Дрёмов. — Понял, — ответил Рокотов и направился к выходу. — Что у тебя, Павленко? — Дрёмов увидел вошедшего сюда майора. Павленко пропустил на выходе Рокотова и ответил: — Хотел доложить, что проверил всё. Нарушений нет, — доложил Павленко. — Хорошо… Свободен пока, — отпустил его Дрёмов. — А на задержание я не еду? — спросил вновь Павленко. — Нет, ваша помощь там не требуется, — ответил Дрёмов. Павленко кивнул и ничего больше не спрашивая вышел из кабинета.

***

По дороге из кабинета Дрёмова, Рокотов заметил Павленко, который шёл в сторону кабинета работавшего в этом здании генерал-майора госбезопасности. Иван немного знала этого генерала, именно ему подчинялся Дрёмов и именно он внимательно следил за ходом разгрома немецкого подполья. Но неужели и Павленко подчиняется этому генералу? Возможно… Рокотов дошел до своего кабинета и зашёл. Вновь удача, Света тут одна. Он вынул из ящика стола какое-то фото, убрал его к себе в сумку и после сказал: — Светик, я ненадолго домой загляну, взять кое-что надо, с Дрёмовым через три часа поедем Франца брать. Он оказался не так прост… — Что такое? — Света почувствовала, что с этим ещё что-то связанно. — Он работал на подполье и… — Иван сделал небольшую паузу, — Франц знает, где сбежавшие… Парень этот с мукой всё рассказал. Света подошла к Ивану. Она понимала, что скрылось за той паузой, за той недосказанностью. — Будь осторожен, когда будете его брать, — вновь её рука легла на его плечо, в глаза тревога. — Обязательно, — Иван накрыл её ладонь своей, — Обязательно!.. Я всё помню! И Иван улыбнулся ей. — Не скучайте без меня! — сказал напоследок Иван, а затем вновь поцеловал её порозовевшие от тепла щёки, хоть он уезжал ненадолго и скоро обратно вернётся. Света ласково ему улыбалась в ответ. Ей так нравилось, как Ваня теперь особенно подчеркивал то, что они не одни, что их в семье уже почти трое! В этом было столько его любви, нежности. И Свете всё уверенне становилось в том, что всё же Ваня будет отличным отцом, замечательным папой, самым заботливым, добрым, любящим и самым лучшим. Она осталась в кабинете, вновь приоткрыв окно. От волнения ей теперь становилось не по себе. Осенний влажный воздух заполнял кабинет. А Света, обняв себя руками на поясе повторила про себя: «Мне теперь нужно думать о нашем с Ваней ребенке. Я его должна защищать! Всё нормально будет!». И проговорив это вновь, стало немного спокойнее. Ведь и Ваня ей обещал. Всё будет хорошо. За последние дни, Света стала за собой замечать, что она чаще обычного может по долгу сидеть смотря в одну точку и перебирать в голове разные мысли. В большинстве своем они, конечно, были о том, как внезапно изменилось всё их семье. Света смирилась и приняла свою участь и вдруг, словно бы кто-то там ждал именно этого момента, она получает то, что так долго хотела! Об этом она размышляла часто, на равне с тем, а что же ждёт её дальше. С Ваней она была всегда спокойна, но понимала, что нельзя же вечно быть рядом с ним, как ни как, а он отдельный человек, пусть и связавший свою жизнь с её, женившись на ней. Но ещё всё сильнее на душу давил груз ответственности за жизнь, которая день ото дня крепла и росла в ней. Света, когда уходила вновь в пучины своих мыслей, доставала оттуда свой второй потаённый страх — страх повторения того, что случилось с ней в том страшном октябре сорок первого. Этот страх соседствовал со страхом потерять Ивана. Он и их дети — вот что теперь было для неё превыше всего. Вспомнив иной раз о том дне и о том, что сейчас, сами собой из-под ресниц проглядывали хрусталики слёз (Света вообще заметила, что за этот месяц она стала весьма плаксивой, что прежде за собой никогда не замечала). Успокаивало каждый раз одно — Ваня же теперь здесь, он рядом. А это значит, что второй раз не случиться уже, не повториться тот кошмар. И в мылсях о муже, ребенке, о том, какими они все будут через год, через два, через пять лет, Света порой совсем забывала о службе.

***

Закончив с очередным отчётом, о котором она всё же вспомнила простояв у окна какое-то время, Света наконец отправилась к Дрёмову в кабинет. Он ей обещал дело Павленко дать, так как сам брал его недавно и поэтому у секретаря его не было. Она вышла из кабинета и шагнула в сторону кабинета Дрёмова, как позади раздался гулким эхом топот сапог и её окликнул чей-то низкий голос: — Майор Елагина? Света обернулась. Перед ней стоял некий лейтенант госбезопасности, а за ним двое солдат с винтовками за спиной. — Да, я. А в чём дело, товарищ лейтенант? — настороженно спросила она, интуиция нашептывала неладное, она же знала для чего обычно таким составам ходят офицеры госбезопасности. — Сдайте ваше оружие и удостоверение! — протянул руку лейтенант. — На каком основании? — Свете это ещё больше всё не нравилось, она тревожно переводила взгляд с лейтенанта на солдат. — Вы арестованы, Светлана Петровна! По обвинению в измене родине и шпионаже! Сдайте немедленно оружие! — грозным тоном и сверкая взглядом проговорил лейтенант, его рука взялась за кобуру с пистолетом, а солдаты из-за спин достали винтовки и взяли на изготовку, в тусклом свете коридора блеснули тупоносые иглы штыков.