— Ваше имя? — Йорк. — Простите? — маркер на мгновение замер в руках продавца. — Йорк. Кличка, — слова «творческий псевдоним» застряли где-то в горле. — Понял. Ожидайте заказ в конце стойки, хорошего дня! — Спасибо.
Диалог всплыл в голове сам собой, пока девушка заваривала отрезвляющий утренний напиток. «Опять чуть теплый». Когда-нибудь она обязательно научится соблюдать пропорции холодного молока и горячего кофе. Возможно, это произойдет чуть раньше, чем вновь откроется ее любимая кофейня. Спустя пару мгновений, Йорк сидела на пыльном балконе-курилке, подложив под себя небольшую подушку, что спасало от ледяного прикосновения давно не мытого кафеля. Справа от нее, по обыкновению, находилась пожелтевшая стеклянная пепельница, фильтры наполовину скуренных сигарет, аккуратной кучкой лежавших в ней, приобрели темно-фиолетовый цвет любимой помады. На коленях застыл ноутбук, боковым уведомлением просящий срочной подзарядки. Взгляд девушки устремился куда-то вдаль, на кусочек серого неба, виднеющийся из-за цветастых многоэтажек-муравейников. Одни из множества суток, что собираются в недели и годы, непримечательные, тусклые отрезки времени. Будние сменяются выходными, зима — летом, но все это лишь фон для привычного «ничего». Такая знакомая пустота, ставшая добрым другом, свет, болезненно режущий глаза, призрак прошлого, уносящий вдаль… Это все не по-настоящему, это лишь экран с картинкой, затянувшейся загрузкой следующего кадра. Еще одна копия копий, множества бесконечных копий, наполняющих весь этот никчемный мир. Миллионы, миллиарды людей в одинаковых темных джинсах, куртках, кроссовках, с пакетами в руках, с телефонами у уха, со звенящими в кармане ключами. Тысячи фотографий на стареньком пленочном Кодаке, однообразные записи на страницах, сердечки на полях и много-много черных птиц, поедающих разлагающиеся трупы… «Дереализация» — догадалась Йорк. Это слово она не так давно вычитала в интернете. Хронический стресс, апатия, отсутствие аппетита. Еще одна галочка в воображаемом списке диагнозов. Она слегка потрясла головой, отгоняя череду выплывающих друг за другом мыслей, захлопнула компьютер с уже потухшим экраном. Птицы и трупы. Ненависть, разрушающая изнутри, пожирающая плоть и сознание. Несколько вдохов и выдохов потребовалось, чтобы окончательно прийти в себя и, собрав всю свою волю, наконец встать и вернуться в более теплое помещение. «Дрянь» — пронеслось где-то между «нужно сходить в туалет» и «как же хочется спать». Очередной день. Очередной пустой безрадостный день. Йорк злилась на себя, злилась на тусклый свет раннего утра, жужжание заведенных двигателей и детей, еле поспевающих за своими родителями. Хотя сама она давно забыла значение слова «злость», заменив его на простое и всегда понятное «плохо» или отреченное, немного загадочное «никак». — Как ты? — Как обычно. Никак. — Что-то случилось? — Абсолютно ничего. Это повторялось изо дня в день, из раза в раз. Тягучие сутки, наполненные «плохо» и «никак». Разнообразие составляло лишь расписание пар, на которое, впрочем, можно было даже не смотреть, ведь каждое занятие в ненавистном Тимсе можно было всего-навсего замьютить и заниматься своими делами. Список дел, однако, тоже не представлял чего-то особенного. Поспать еще пару часов, посмотреть в потолок, поиграть в очередную бессмысленную игру на телефоне. Все что угодно, только бы поменьше думать. Поменьше представлять лучшее будущее, опираясь, конечно же, на никчемное настоящее. Красной нитью через все существование проходит ненависть. Единственная стабильность, присутствующая в жизни молодой и когда-то полной надежд Йорк. Даже ее вымышленное имя было лишь новой попыткой убежать от чего-то очень важного и по-настоящему страшного — от себя. Упав на кровать, она смотрела вверх, пока не пришлось зажмуриться от ослепляющего света люстры. Перед глазами заплясали синие фигурки. Девушка представила картину вальсирующих пар. «Бал Сатаны» — заключила она. На телефоне звякнуло новое сообщение. — Зайка, будешь на паре? Сегодня доклады. — К черту, лучше посплю, все равно в конце списка. Не успеем. Телефон следующим мгновением отлетел в дальнюю часть кровати. Спустя еще долю секунды утро сменилось на вечер. Уж что-что, а спать практически двадцать четыре часа в сутки Йорк умела лучше всех. «А лучше бы крестиком вышивала». Этот вечер, как и тысячи других вечеров, не сулил ничего хорошего. Легкий ужин, на какой хватит сил, чай и снова сон. Но иногда планы меняются. Стоит лишь немного окунуться в глубину самой сути. Дрожь в руках, надуманный озноб, паника. Копии, копии, копии. Птицы. Трупы. Ненависть. Сколько? Когда? Почему? Боль. Резкая и острая боль, буквально ощутимая, хоть и живущая лишь в сознании. Смех. Плач. Злость. Боль. Рвущая на части и проникающая сквозь все живое прямо в полудохлое сердце. Печаль. Тоска. Ненависть. Боль. Необъяснимая, но вполне реальная, поедающая, хоронящая заживо последние нервные клетки. Вот какой была реальность. Чертова реальность, от которой не сбежишь даже купив билеты в далекую «новую жизнь». Другие декорации, сцена побольше, но пьеса и сюжет те же. Драматическая постановка. Какое было бы название?***
— Правда. — Какая ты скучная. Ну… Сколько парней у тебя было? — А говоришь я скучная. Двое. — А девушек? — Это вопрос для следующего раунда. Кто-то полусидел-полулежал на диване, кто-то распластался на прохладном полу. Из соседней комнаты доносились звуки гитары и не самого чистого пения. Пара человек курили на улице. Алкоголь кончался, но в холодильнике еще можно было откопать на четверть заполненную бутылку джина или водки. Правда или действие? Нам всегда приходится делать выбор. Хотя иногда одно следует из другого. Признайся себе в своих проблемах, откройся, а затем прими хоть какую-то попытку все изменить. Попытку перекроить себя заново, собрать из вновь разбросанных по столу кусочков пазла. Пусть он состоит из пяти тысяч деталей, из него все еще можно собрать картину, правда? Главное ничего не потерять. Но что потом? Вот в чем проблема. Пазл всегда будет рассыпаться, как только попробуешь поднять. Головоломка. Вся жизнь — чертова головоломка. А потом она рассыпается, стоит лишь сделать одно неловкое движение. Йорк отреченно следила за игрой. Изрядное количество алкоголя в крови уже перестало веселить, включая свою темную сторону, превращая окончание вечера в вереницу извечного самокопания. Ей не нравилось думать. Она старалась концентрироваться на любых окружающих вещах, однако все это лишь превращало мысли из пожеванной жвачки в странную тупую боль. Зияющая дыра в груди будто увеличивалась с каждой минутой, но не впускала в себя ничего извне, лишь забирала еще живые части своего подопытного, растворяя их в небытие. Смех. Грубая пародия счастья на ее глазах. Зависть. Все вновь происходило по заданному сценарию. Кто его написал? Кто, черт возьми, его написал? В такие моменты она привыкла убегать. Прятаться в другой комнате, пока не захочется спать. Утром нужно лишь справиться с похмельем и добраться до дома. Головная боль истребляет любые зародыши мыслей, ты можешь рассчитывать только на размышления о ней самой. В этом смысле утро даже лучше ночи. Выйти из тела. Выйти из сознания. Уйти как можно дальше, забыв о них и, желательно, о себе. Убежать. Снова бежать по невидимому лабиринту, закапывая себя глубже и глубже в самую толщу земли. Не слышать ни слов, ни смеха, ни музыки. Забыть свое имя. Раствориться в магме. — Ты тоже здесь. В спальне на верхнем этаже Йорк оказалась не одна. Подпирая собой боковую сторону кровати, на полу разместился ее однокурсник. Очередной знакомый. Одно из множества лиц. Привет по утрам. Рядом с ним стоял стакан, на дне которого еще что-то осталось. На губах застыла приветливая улыбка. Или нежный оскал пьяницы. — А ты почему не со всеми? — Отдыхаю. Готовлюсь ко второму раунду. Вообще это так свойственно людям. Топить любое несчастье в алкоголе, получать дозу необходимого веселья путем вливания в себя градусных жидкостей. Если случилось что-то плохое, лучше выпить, а не прожить это по-настоящему. Снова бег. Сумасшедше быстрый бег по кругу. Впрочем, радость тоже отмечается алкоголем. Любой разговор идет лучше под воздействием этанола. Ты будто открываешь Ящик Пандоры, а в нем, среди прочего, ненужная откровенность. Чем стала бы жизнь, существуй искренний разговор вне рамок баров и студенческих встреч? Жаль, что у топлива есть свой запас времени, после чего все вокруг становится дрянью. — Как ты? — Никак. Брошенное слово. Такое, чтобы отстали. Чтобы не пришлось объяснять. В голове один за другим вспыхивают взрывы, а после этого все нутро заполняется ядовитым газом. Наступает смерть, но не буквальная, лишь ее отголосок в виде потери чувств. Становится тихо, жуткая тишина заполняет все пространство будто навязчивый плотный туман. Ты еще не мертв, но уже не жив. Вот какова реальность. — Да ладно. Я миллион раз замечал, как ты исчезаешь в самом разгаре. Если хочешь чем-то поделиться — давай. — К черту. В чем вообще есть смысл? Непрерывный континуум слов, фраз, действий. Выстрел в мишень. Промах. Выбитая долотом стрела, застрявшая в стене. Сопротивление. Субъективность этого мира в противопоставление объективной реальности, коей не существует. Слова, которые ничего не значат. Множество ролей, масок, достижений, приписанных кем-то извне. Пустые разговоры за барной стойкой. Этот мир ничего не потеряет, если сказать ему «нет». — Твою мать, ты можешь сидеть во всем этом до посинения, мне, если честно, плевать. Но тогда не порти мне карму и свали. Многоточие. Правда или действие? Восклицательный знак. — Я устала. Я блин устала. Я не могу больше выносить эту хрень, изо дня в день пожирающую мой мозг. Не понимаю, чем заслужила это. Просто не понимаю. — Тебе тяжело, окей, я понимаю. Невезение, с ним трудно смириться. Но ты делаешь что-нибудь? — Думаешь это просто? Все, что я хочу сделать — убить себя нахрен. — А кто сказал, что жизнь это просто? Хочешь добиться высот — действуй, хочешь жить в классном доме — действуй. Да, блин, чтобы выжить тоже надо действовать. Это в нас заложено. Всегда надо преодолевать что-то. В этот момент Йорк ненавидела его как алкоголик ненавидит праведника, отнявшего бутылку. Жизнь — это чертовски сложно. Ей ли не знать? На каждом столбе висит указатель, но куда идти все равно не ясно. Знак стоп. Дорога, куда тебя не пускают. Ты разобьешься, лишь только попробуешь нарушить заповедь, данную этой самой жизнью. Ты должен остановиться на этом самом месте, так было сказано. Теми, кто стоит с другой стороны красного знака. — Ты до сих пор не убила себя. Знаешь почему? Потому что ты хочешь жить. Хочешь дальше гнобить себя за все на свете? Смирись уже с тем, что тебе сложнее, чем другим. Пойди к врачу. Ходи к психологу. Ты же упиваешься блин своим страданием. Как герой Достоевского, чтоб его! Молчание. Как ни странно, в страдании становится уютно, как в отчем доме. Единственное место, где тебя действительно ждут и любят. Откуда присылают открытки, звонят по поводу и без, ждут на праздники. Они называют это зоной комфорта. Убийцы, мошенники, наркоманы. Отбывают срок. Страдание становится приятным зимним вечером. Кроме него нет других вечеров. Это только иллюзия выбора. Вот какова реальность. — Я… Ты говоришь правильные вещи. Но вообще-то я просто хотела поддержки. — Окей, просто расскажи. Птицы, пожирающие трупы. Рассыпающаяся головоломка. Симулякры. Бал Сатаны. Сценарий. Боль. Боль. Боль. Когда не можешь чувствовать, на самом деле ощущаешь слишком много. Режим сна. Напоминания, оповещения, письма на почту. Для слова «плохо» есть миллионы синонимов. Сколько их для слова счастье? Огромная губка с кучей извилин. Поглощает все хорошее, детскую радость, восторг от подарка, она забирает себе все впечатления, прячет их в малюсенький темный чулан, который ты никогда не найдешь. Каменная стена между тобой и миром, крошечная лазейка для дневного света, но вскоре и она прячется за металлической шторой. Тебе не получить этого. Потому что он не хочет. Смотри же, смотри — мы подготовили прекрасный спектакль. Актеры в черных масках, балахонах, поклоняются тому, чего нет. Пляшут, кричат, зовут с собой. В тебе не осталось ничего, кроме страданий. Они кутают в мягкое одеяло, приносят тебе чай и зовут в гости. Насильно выносят из спален, заворачивают в ковер и грузят в машину с большим багажником. Тебе отрезали пальцы, затем руки, но ты не заметил. Ты не чувствуешь. «Даже если на это потребуется пять лет, это лучше, чем не делать ничего. Я не говорю, что твои проблемы ничего не стоят. Но есть варианты получше, чем класть на все болт и страдать» Занавес опущен. На сцене темно. Актеры покинули зал, световик и звукорежиссер отправлены восвояси. Букеты красных и белых гвоздик вениками торчат из урн. Сценарист уволен, его постановка провалилась. На пьедестал поднимается зритель. С книгой, маленькой брошюрой, написанной от руки. Трясущиеся конечности взмывают вверх, и он начинает свой рассказ. — Спасибо. Я попробую. — Все будет хорошо, Оль. Ты справишься. Аплодисменты.