Зелёный берет

      Девочка, стоя у витрины, заворожённо смотрела сквозь стекло: взгляд её искрился чем-то необъяснимым, больше походящим на трепетное благоговение; маленькие пальчики, желая выплеснуть все эмоции, бушующие в груди, сминали край клетчатого сарафана. За стеклом витрины находились манекены ― деревянные подобия живых людей. У каждого была поза, что непременно рассказывала свою историю: вот, например, мужчина, широко расставив ноги, скрещивал на груди руки ― у него не было глаз, но девочка уверяла себя в том, что они есть; поза, дорогой темно-синий костюм, в который был одет мужчина-манекен, являли собой непременно гордого, сильного человека; а у таких глаза всегда серьёзные, пугающие, но пустые. По крайней мере, так думала Энн. Наверное, будь он живым, то работал бы в банке ― там всегда были угрюмые и серьёзные люди, от которых холод пробегал по спине. Нередко думая о будущем, Энн каждый раз представляла себе художниц или танцовщиц ― но никак не работу в банке или в кабинете секретаря.       А вот здесь, в противоположной от гордеца стороне, расположилась очаровательная дама ― на ней был темно-синий жилет, точно облегающий хрупкий деревянный её стан, длинная юбка типа карандаш и очаровательные туфли с острыми носами, будто мордами голодных крокодилов, что вот-вот накинутся. Дама была чем-то похожа на гордеца-мужчину ― единственное, что её отличало, как по цветовой гамме, так и по первому впечатлению, была пара белых перчаток на её аккуратных деревянных кистях; пальцы манекена сжимали тоненькую чёрную сумку ― невзрачную по сравнению с одеянием дамы-манекена, но подчёркивающую весь её образ. При виде белых перчаток, Энн унеслась в воспоминания о том, как будучи в главном магазине Парижа несколько лет назад, она видела, и даже довольствовалась честью раскрыть и прочесть книгу; будь эта простая книга о вышивании или моде, вероятно, девочка не запомнила бы данный эпизод так ярко; но то была книга о балах: о пышных празднествах, где юноши приходили обязательно одетыми во фраки и камзолы, а девушки ― в пышные платья. Но у всех неизменно были перчатки ― подходящие под цвет платья, длинные и короткие, мужские и женские. В тот миг Энн запомнилась изображённая на одной из страниц аккуратная женская ручка, облачённая в белую перчатку. И сейчас, стоя у витрины ателье и с замиранием сердца рассматривая её, Энни вдруг подумала, что могла бы и сама танцевать на настоящем балу ― у неё непременно было бы пышное платье, туфли на каблучке и белые перчатки. Непременно!       Полная воодушевляющих мечтаний девочка сама не заметила, как закружилась на месте, начав бубнить мелодию под нос. Но в витрине было три манекена ― и пусть тёмные дама с белыми перчатками и горделивый мужчина произвели на Энн впечатление, без внимания не осталась и главная фигура: по середине витрины, будучи чуть отдалённой к задней стене, а потому и частично лишённой света прожекторов, сидела девушка-манекен. Заметив его, девочка замерла на месте ― скоро пробегая взглядом по одеяниям деревянной фигуры, она уже задавалась вопросом: чем её удивит манекен на этот раз? Энн не видела на чём сидит фигура ― у манекена была отличная от остальных, пусть более закрытая, но не менее интригующая поза: девушка, закинув ногу на ногу, поставила локоть на колено, а ладонью подпёрла щеку. Деревянная девушка была одета в брюки кофейного цвета и длинное чёрное пальто ― из обуви у неё была пара невзрачных серых туфель, а перчаток на её деревянных кистях не было. Зато был головной убор ― темно-зелёный флисовый берет. Если дама в строгом, как у мужчины, костюме, и отличалась лишь белыми перчатками, то эта разнилась сразу от двоих манекенов своим беретом. Энни подошла к стеклу ближе ― казалось, будто манекен улыбается ей. И глаза у неё ― владелицы зелёного берета ― были добрые: не такие тщеславные и горделивые, как у мужчины и дамы в белых перчатках; безмятежные, мечтательные, чуткие… но больше всего в этом образе Энн нравился берет ― он словно и был этим тёплым взглядом и нежной улыбкой, которые девочка чувствовала, видела на плоском деревянном лице манекена.       Сумерки сгущались ― прохожих на улице становилось все больше, потому Энн несколько раз приходилось извиняться за обездвиженную позу у витрины. Люди, натыкаясь на маленькую девочку, раздражённо бранились, фыркали, как упрямые кони, и поднимали воротники пальто. Черных и серых, как заметила Энн. Окинув взглядом улицу, она заметила, что, в общем то, все были в темных пальто ― а люди, что были видны сквозь большие окна ресторанов, одевались точно также, как горделивый мужчина и дама в белых перчатках за стеклом витрины. Но зелёного берета не было ни у кого.       Какое-то неожиданное, невыносимо сильное желание овладело девочкой ― ей захотелось забежать в ателье и купить этот зелёный берет; выйти в серую толпу и стать той, на которую с улыбкой бы смотрели и говорили:       ― Она отличается от других.       Полная воодушевления, Энн помчалась домой ― ныряя и снуя между высокими взрослыми, она была самой счастливой в эти мгновения; самой яркой и отличительной во всей серой толпе. Несла в своей груди огонёк надежды и мечты ― самого чуткого и дорогого, что могло существовать в человеческой душе.       Прошло достаточно времени с того дня, что словно хорошая, запечатлевшая все возможные эмоции фотография, был помещён в альбом памяти Энн ― в тот вечер мать, отказав девочке в покупке берета, сослалась на отсутствие лишних денег.       ― Это слишком дорогая покупка, ― качала головой она.       Энн умоляла, слёзно надеялась и мечтала о берете ― видела его по ночам, где непременно улыбалась и радовалась покупке, а просыпаясь и осознавая реальность, снова плакала.       Сейчас Энн двадцать пять: она занимает один из постов в банке, что не представляет особой ценности, и радуется один раз в месяц ― когда приходит скудная зарплата. Энн не заметила, как с возрастом её гардероб стал наполняться темными вещами: серый, чёрный, редко ― коричневый могли встретиться в её одежде. Владелец ателье умер несколько лет назад ― его дети, распродав последние товары, закрыли ателье.       В один из вечеров Энн, проходя мимо пустой витрины, остановилась, вспоминая, как много лет назад, она также стояла против этой витрины ― тогда свет озарял манекены, а в центре сидела девушка с зелёным беретом. Энн слабо улыбалась воспоминанию ― если бы в детстве она знала о том ― что такое взрослая жизнь ― возможно, она бы оставила мать с просьбами о покупке берета. Сейчас Энн была той, кого в детстве презирала ― серой угрюмой толпой, что существует только необходимостью жить и как-то зарабатывать. Девушка, медленно обернувшись и окинув взглядом улицу, поджала в трепетной тревоге губы ― как скоро она смогла забыть о своей мечте о зелёном берете? Как скоро стала той серой женщиной, которой была её мать?       Кожаный чемодан, что девушка прежде держала в руках, с гулким стуком ударился о каменную плитку тротуара ― прижимая белые кисти к лицу, Энн кусала губы, едва заметно дрожала, тихо плакала. Мечта о зелёном берете все ещё горела в её груди ― но как же глупо и насколько болезненно было принятие её? Забыв обо всем, девушка училась и работала ― оставив прошлые мечты и надежды, она забыла о самом сокровенном, что было в её жизни. О надежде, о мечте