Обречённый

      — Я решился!       Выбежав на улицу в одном костюме, не успев, а может и не смея даже накинуть на плечи пальто, мужчина остановился и снова закричал:       — Я решился на это!       Прохожие озирались на него, смеряя подозрительным взглядом — кто-то даже не скрывал своей насмешки и, открыто смеясь, крутил пальцем у виска; таких было немного. Но господин, чье лицо озарялось лучистой радостью, что была будто бы настоящей, ведь в это зимнее утро было пасмурно, но с приходом этого господина сразу же посветлело, не замечал реакции окружающих — он торжественно возносил руки к небу и долго улыбался. Морозный воздух обнимал его не защищённое тёплой одеждой тело, а горячие пары воздуха вырывались изо рта господина с бакенбардами. В миг он дёрнулся, осмотрелся, и опрометью помчался вдоль по улице: прохожие, будто боясь, прижались к стенам магазинов или вовсе выбежали к дороге. Никому не было удовольствия вставать на пути этого ненормального. А господин бежал — его щеки раскраснелись от бега, губы, покрывшись сухой плёнкой, начинали трескаться — по пути господин всё кричал:       — Я решился! Я решился! Я решился!       Полдень — прохожие, утром заставшие неординарную картину с господином, уже будучи на работах, позабыли о нём: каждый, вернувшись в свой, привычный улей жизни, даже думать забыл о чём-то новом; странном, что встретилось им утром. Слишком безмятежен был их жизненный цикл для таких вспышек неординарного поведения. Слишком консервативен был их разум для принятия чего-то нового.       Вечерело — группа мальчишек, заигравшись в догонялки, совсем потеряла ход времени. Один из них, с конопатым, маленьким носом, убежал к пустырю — друзья не заставили себя ждать.       Тишину, разразившуюся на пустыре, перебивал лишь отдалённый гул машин и людской гомон: дуб, так вальяжно распахнувший объятия своих ветвей, рос прямо посреди пустыря. Мальчишки остановились прямо против него. На одной из ветвей, обессиленно склонив голову, висел господин с бакенбардами — вечный отдых его успел запечатлеть ту самую яркую, озарившую пасмурное утро улыбку. Мальчишки не двигались с места — мороз то ли ужаса, то ли надвигавшейся тьмы сковывал их маленькие тельца, внутри которых сострадательно бились горячие сердца. А по пустырю всё ещё разносился радостный глас господина с бакенбардами, когда как на деле в округе царила тишина:       — Я решился! Я решился! Я решился!