Мандарин

«Мандарин»       Была зима. Правда, календарь всё ещё показывал ноябрь. В тот вечер я, поставив чайник на огонь, слишком долго думала: взгляд то переводила с одной стороны в другую, то вовсе уводила куда-то в пол. Хотелось чего-то неопределённого — чего-то, чего вообще не существует в пространстве; я будто знала об этом, но не могла изьясниться доступными словами. Наверное, это было как то самое чувство, которое имеет название во французском или японском языке, но переводится на наш, родной, русский, несколькими словами, лишь примерно описывающими чувство, или словосочетанием. Только этому, моему желанию, не было названия ни в одном из языков — мне было сложно понять самостоятельно, что это: попытка понять происходящее, или мнимое желание слепо действовать?       Вода, мерно зажурчав в чайнике, отвлекла меня от мыслей. Хотелось чего-то сладкого — в последнее время мне правда хотелось чего-то сладкого; плитку шоколада я уминала за день, когда как раньше она могла храниться у меня неделю.       Окинув взглядом кухню, я заметила корзину с оранжевыми фруктами внутри. Хурма в последнее время стала появляться в нашем доме всё чаще, но мой взгляд заприметил что-то отличное от этого фрукта. На дне корзины лежал одинокий мандарин — последний. Я поднесла его к самым глазам — он был не испорчен, что меня немного обрадовало. Вспомнилось новогоднее настроение: вспомнилось, как вспоминаются ранее испытываемые эмоции и чувства; как фотографии, на которые смотришь, и понимаешь, как было хорошо, и сравниваешь с тем, что испытываешь сейчас. Новый год близился, но не только ощущения чего-то нового, но и новогоднего настроения у меня не было — ровно как последние несколько лет.       Я стала мыть манадрин: тёплая вода обнимала мои кисти, а пальцы сминали маленький оранжевый фрукт с разных сторон. Он был слишком мягким — я боялась, что фрукт испорчен. Почему-то в тот момент мне захотелось провести аллегорию с людьми — что и люди часто бывают такими мягкими податливыми... безхарактерными, наверное так. Подстраиваются подо все, стремятся быть везде полезными и удобными. Чем дольше я думала об этом, тем хуже мне становилось — мне понравилась аллегория мандарина с людьми, но я решила больше не думать о людях, которые делают своим смыслом жизни надобность кому-либо. Слишком было больно думать о том, что ты чувствуешь.       Придя в комнату, я раскрыла мандарин: его мягкая, но в тоже время упрямая, местами неподатливая шкурка затрещала под моими ногтями; разорвалась и открыла взору объятия нескольких маленьких долек мандарина. Яркий, как лучик летнего солнца, запах ударил мне в ноздри: я раскрыла шкурку и с другой стороны, пробежалась подушечками пальцев по внутренней стороне кожуры. Ощущение того, что я раздела маленького человечка не покидало меня.       Нахлынули воспоминания прошлых лет. Доводилось мне когда-то видеть человека, а в будущем иметь с ним весьма приятное и продолжительное знакомство, который довольствовался одним лишь ароматом кожуры мандарина: ему не нужен был вкус, цвет; ему нужна была лишь эта одежка, разорванная, но ещё хранящяя аромат мандарина.       Иронично, что весь вечер, пока я раздевала мандарин, я думала об этом человеке.       О моей сестре.       Раскрыв мандарин полностью, я осмотрела его: полупрозрачное тельце каждой дольки позволяло видеть её, в прямом смысле слова, насквозь; кажется, мандарин был без косточек. Может быть я слишком много думаю; может быть я чрезвычайно — человек-вдохновение и глубоко внимаю мир, но как мне показалось, будь у этого мандарина косточки, можно было бы сказать, что это — те самые потайные, скрытые от чужих глаз черты, которые проявляются лишь спустя время. Общаешься ты с человеком, видишь лишь его мягкую неподатливую кожуру; если доводится — раздеваешь его, ощущаешь этот приятный, яркий, вселяющий чувство жизни аромат; разрываешь на части, отожествляешь одну чёрту от другой, начинаешь любить и довольствоваться каждой долькой этого мандарина; кусаешь, а потом чувствуешь горечь этой косточки: горечь того, что было скрыто от твоих глаз; того, что ты узнал самостоятельно. Ведь мандарин не скажет тебе больше об этом — он даже и не знает о твоём разочаровани — возможно, и не узнает.       Я слишком долго думала, невидящим взглядом смотря на этот маленький одинокий мандарин — он пах зимой, и это было странно, но я сразу же вспоминала асоциацию с новым годом. Чем дольше я смотрела на этот маленький фрукт у себя в руках, — пусть поначалу не так осознанно, как впоследствии — на этого маленького оранжевого, раздетого на половину человечка, тем меньше мне хотелось есть его, раздевать полностью. Наверное, потому что в глубине души я сама понимала, что являюсь этим маленьким оранжевым, возможно, никому не нужным и, возможно, для кого-то являющимся целым открытием одновременно; для кого-то — необходимым лишь присутствием, для кого-то лишь запахом, а для кого-то лишь вкусом мандарином. А ведь, по правде говоря, мы все в этом мире мандарины — именно мандарины, не другие фрукты, имеющие кожуру. На вид мы все одинаковы — кто-то мягче, кто-то твёрже; каждый из нас носит свою асоциацию с чем-либо для других; но лишь раздевая человека, вкусая, наслаждаясь им, ты понимаешь, что ценишь больше всего в жизни. Наконец понимаешь — ошибся ты с мандарином, или сорвал куш.