Живи, сохраняя покой - придёт весна, распустятся цветы

К такому никто обычно не бывает готов, так ведь? Не каждый день в твою жизнь врывается растущая сферой по всем осям координат пустота. Из маленькой точки самосдерживания перерастая в самоизоляцию души и тела. Начинается это с малого. В моём случае: — Да, ма, всё в порядке. — Нет, папа! Всё хорошо. Не стоит. Маленькими камушками строится стенка. А потом идут кирпичи тяжелее: — Нет, Мэйли, всё, правда, хорошо! — Да, я не нуждаясь в знакомствах с парнем! — Хунхэй-лаоши, я переделаю этот проект! Так забавно наблюдать за этим. Сначала прикрываешься учёбой, потом — работой, потом какими-то недоотношениями, потому что парни меняются, как сезоны за окнами унылого серого офиса, не оставляя о себе на память ничего. Ни один из этих ублюдков не забыл в моей квартире носка, парфюма, цветка, подарка, приятного воспоминания. Они все — такие же пресные, как кофе из автомата, унылые, как шутки старикана-босса. Обида на весь мужской род — классическое явление для женщины в тридцать. Так говорят все. И советуют поскорее выбрать себе мужика попроще, который согласен взять уже любую. Люди вокруг со своим наигранным благодушием — неблагодарные лицемеры, которые потешаются над теми, кто выпал из рамок 'идеальной жизни'. И когда ты это осознаешь как-то резко, внезапно, то… Никогда не бываешь к такому готов, верно? Сначала пол познакомился с моей любимой кружкой, вином напополам с содовой, тарталетками из супермаркета, и — со мной. Шёл второй час ночи, полное одиночество, последствия самоизоляции падали стенами на шею, вгоняя в землю. Родная квартира кажется тюрьмой особо строгого режима, и приходится бежать. Не делала так со старшей школы. Призраки прошлого теперь вместо родителей косят осуждающе, когда в начале четвёртого шнурую кеды, хватаю куртку и ключи. Самое главное — бежать вперёд, не оглядываясь. Город в такую пору особенно серый, всё напоминает о том, в какую жизнь загоняешь себя сам. Куда отсюда убежать? В некотором роде повезло жить в городе, разделенным на несколько частей рекой. Какой-то умник всё пытался вылепить из этого очередную «Венецию», туроператоры даже предлагали сделать особой фишкой счёт мостов, но ни одна идея никому не заходила. Туристы у нас — редкое явление, а местные лет с десяти наизусть знают мосты, и от Венеции тут разве что «гандольеры», орущие ночами напролет о своей любви к какой-нибудь удачливой женщине. — Стой, — это тихий оклик. Это странный, чертов вскрик мужским шёпотом, которому нельзя не подчиниться. Хотя умные девочки в моём возрасте о таком не должны думать, они должны бежать вперёд без оглядки, потому что в такое время только придурки шляются по улицам. — Ещё чуть-чуть и попала б в мои сети, — насмешливо, также тихо. С низины берега, хлюпая резиновыми сапогами по грязи, поднимается огромная черная куртка. Когда незнакомец становится на асфальтированный участок, то скидывает капюшон и странно улыбается. Понять его можно: не каждую ночь встретишь такую 'красотку', как я. Наверняка щёки опухли, глаза покраснели, одета как… Да ладно, одета даже лучше него. Хотя в полумраке не видно особо, кто это. — Что-то случилось? — он присаживается на корточки и скребёт с асфальта самую настоящую рыбацкую сеть. Где-то тут же, по одному ему понятным приметам, находит другие снасти. И ещё дважды вскидывает на меня голову: — Мне стоит звонить в полицию, или…? — Я в порядке, — это идёт на автомате, хотя незнакомец драматизирует и перегибает, — Вышла погулять. — Мне показалось, что Вы куда-то бежали, — он поднимается и спускается по земляной тропе обратно к берегу, ставит раскладное кресло и падает в то. Хватает с травы под правой рукой удочку и ловко закидывает. На всю округу раздаётся тонкий свист, а после — оглушающий 'Бульк! '. По-хорошему, стоит идти дальше своей дорогой. Но этот мужчина, он… Он не приставал. Он был вежлив. И это настоящее отчаяние с моей стороны только по двум этим критериям думать, что он — хороший парень. Такое чувство, будто снова семнадцать, и весь мир — загадка с подвохом, тут нужны по очереди: логика, абстрактное мышление, коммерческая жилка и полёт фантазии. Сложно вспомнить, когда в последний раз вот так шла сама к кому-то с подобным чувством. Но сейчас, неприятно скользя резиной кед по грязи, я неловко спускалась к ровной поверхности бережка, встала рядом с рыбаком. Когда уже хотелось задать вопрос, тот поднял указательный палец к губам и улыбнулся. И я обернулась на поплавок. Рассвет наступает поздно: это не лето, и разглядеть что там, да как — почти невозможно. Да и не то, чтобы я разбиралась в рыбе, учитывая, что я её не ем. Однако, сейчас было любопытно. Рыбалка — это то, что обходило меня стороной всю мою прежнюю жизнь. — Садитесь, я позабыл, — мужчина поднимается со своего места. Он такой спокойный. Когда я пытаюсь возмутиться шёпотом, чтобы не спугнуть удачу на улов, рыбак только отмахивается и идёт к своему туристическому рюкзаку, чиркает молнией и достаёт второе кресло, ставит рядом с моим. — Раз Вы присоединились, не хотите познакомиться? — А Вы? — оборачиваюсь на него по этой глупой привычке всех офисных и пресных: лучше увидеть лицо, чем услышать имя. — Цьен Кун, — он протягивает руку. — Вон Сэйнин, рада знакомству, — пожимаю ладонь и ниже склоняю голову. Кажется, что мы ровесники. Так даже лучше. — А Вы…? — Тише, хорошо? — Кун даже не оборачивается, но в его голосе слышно улыбку. Он смотрит на чёрную гладь воды. И это продолжается как-то долго. Удивительно просто, но будто это место закрыто ото всех ветров. Обычно шумный город сейчас есть только в памяти, хотя вот он — за спиной: обернись и увидишь его огни, услышишь, как он хрипит во сне гулом редких машин и эхом подвальной барной музыки. Но на бережку в приближении позднего рассвета лежит задумчивая тишина. Так дышится легче, чувствуется лучше, приятнее осознавать мир. Лёгкие наполняются кислородом и тянет сладко позевать. Поплавок пару раз резко уходит под воду, и Кун вскакивает со своего места, хватает удочку и вытягивает на берег какую-то длинную стерлядь, что бьётся об землю, норовя ускользнуть. — У меня там в боковом кармане пара пакетов: принесите один, — просит мужчина, снимая первую рыбу с крючка. На самом деле, даже приятно немного размяться, погреться. Не очень приятно, конечно, рыться в чужой сумке, но первый же боковой отдел встречает хрустом плотных пакетов с эмблемой магазина одежды. Застёгиваю молнию и возвращаюсь. Удочка закинута вновь, её корпус лежит на берегу, а Кун тянет руку за пакетом, продлевает ручку через только что вкопанную палку у самой кромки воды, кидает вовнутрь рыбу, которой за каким-то чёртом таким образом продлевают жизнь. — И зачем вы всегда это делаете? Или хотите продать свежей? — сажусь на свой стул, пока рыбак наблюдает за уловом, сидя на корточках. — Я тут для удовольствия. Для тишины. А рыба… — он неопределенно хмыкает, — Может, я её отпущу ещё. Он садится на прежнее место и продолжает наблюдать за поплавком. Это необычно. Но за следующие минуты, может даже целый час, мы больше не обменялись ни словом. Периодически Кун доставал на сушу разного рода рыбех, показал на рваный плавник одной и тут же бросил её в прежний пакет. Наверняка, им там было тесно и душно, но мужчина относился к этому с некоторым пренебрежением и полным спокойствием. Мне оставалось только смириться. Обычно в городе я не попадаю на рассвет. Летом он приходит раньше, чем звенит будильник; осенью теряется за многоэтажками домов и стеклом офисов; зимой его не видать из окна моего рабочего места; а весной на него просто нет времени. Сейчас же можно наблюдать, как небо из-за того берега, будто из-за края круглой Земли, плавно окрашивается в сиреневый. Поднимаясь выше, солнце добавляет миру розового, который переходит в грязно-оранжевый. Становится светлее, и можно разглядеть Цьен Куна. Спутанными прядями на лбу лежит светло-каштановая чёлка, под густыми бровями карие глаза отражают пейзаж перед нами, прямой нос с большими ноздрями, тень от которых падает на полные губы, что сложены в напряжённую прямую линию. И да, на нём, действительно, отвратительно уродская чёрная куртка, которая только и годится для таких посиделок на природе. Точно такие же потрепанные жизнью джинсы и высокие резиновые сапоги. Сейчас по нему нельзя сказать: «женат, трое детей, стабильный заработок инженером» или «холост, приуныл, торгует на ближайшем рынке». Почему-то не видится себе подходящего варианта. Хотя и хочется чего-то вроде: «свободен, наслаждается неспешным течением жизни, работает в банке». Конечно, я пялюсь, и он это чувствует: оборачивается. Но даже сейчас делает это не резко, а как-то плавно. Скоро пробегается по мне взглядом и возвращает всё своё внимание природе. Всё понимаю, и кажется, тут первый вариант. Мужчина тяжко выдыхает и поднимается на ноги. Он идёт к рюкзаку, достаёт оттуда телефон, проверяет время и возвращается: — На сегодня хватит. Мне пора на работу. Кун начинает собирать снасти, сети, до последнего не решается вытащить пустую удочку. А я всё не решаюсь задать ему ни одного толкового вопроса. Только когда поднимаемся на асфальт, когда Кун похихивает с того, как в его дурацком пакете дёргаются рыбехи, только тогда притормаживаю: — Простите, Цьен Кун? — Да? — он выразительно моргает. Будто не сидел на морозе два часа, а то и больше, будто не было у него бессонной ночи — если прикинуть, то он во сколько-то 'утра' встал, добрался сюда. Глаза у него чистые, и все движения уверенные. Может, просто не ложился человек. — Вы свободны? Ваша личная жизнь? — неловко так спрашивать, он же выглядит счастливым отцом пятерых детей и владельцем большой мохнатой собаки, — Мне понравилось молчать с Вами. Но что, если бы мы начали общаться? Первое правило знакомств: всегда нужно сделать комплимент, или упомянуть что-то приятное. Сейчас не было подходящего шанса для красивого слова его внешности — буду выглядеть поверхностной; или для его поступков — которых, по факту, не было: не признаваться же в своём отчаянии в поиске 'тебе б хотя б адекватного'. Зато можно сосредоточиться на своём приятном впечатлении и чем-то крохотном. В какое-то время по всем соцсетям пролетело это 'давай молчать вместе'. Никогда прежде не понимала этого бренда. Сейчас же — да. Мужчина как-то теряется от моих слов. Он поправляет лямку рюкзака и, когда хвост будущего обеда дёргается, едва не роняет пакет от испуга — хотя чего мог испугаться, если держит своих ещё живых рыб там уже неизвестно сколько. — Вы… Я… — он кружится на месте странным образом, будто проверяя: не сбежал ли кто из его улова, — Я свободен. Но я… — все же заглядывает мне в глаза, — Я смогу встретиться с Вами только на следующей неделе, понимаете? Вы подождёте меня? Всё понятно. Старая песня, любимая всеми полами, возрастами и народами: 'на следующей неделе я: похудею/запишусь в зал/выучу японский/ напишу этой девушке/ попрошу повышения…' — подчеркните нужное. — Подождите, Ваш номер! — когда я оборачиваюсь в нужную сторону, откуда и пришла сюда, он окликивает и протягивает свой телефон, — Запишите, Сэйнин. Немного неловко, пальцы мелко дрожат и, кажется, Кун заметил это. Возвращаю телефон, и он кивает: — Я позвоню в четверг, в обед. На следующей неделе, — кивает ещё раз. Пытается быть убедительным. Сколько таких было прежде, все так играют, я сама делала также: берёшь его номер, а зайдя за угол — удаляешь, или, если парень был настойчивее и сделал пару дозвонов при мне, то потом просто — чёрный список. Этот Цьен Кун сядет в свою машину — наверняка, стоит где-то под боком, тут же, вон за теми кустами — кинет рыбу в ноги соседнего кресла и первым делом удалит мой номер. / К такому никто обычно не бывает готов, так ведь? Когда в двенадцать дня снимаешь незнакомый номер и слышишь знакомый голос: — Вон Сэйнин? В самом деле: четверг, обеденное время; только у меня перерыв с часу до двух, но, видимо, у него раньше. — Я ошибся номером? — моё удивленное молчание прерывает Кун. — Нет! Это я, Цьен Кун! — сгибаюсь под стол и почти кричу в трубку. Потому что очень хочется кричать от радости. — Я же не отвлекаю Вас? Хотя бы пять минут? — звучит непоследовательно, и это выдает в нём отсутствие чёткого плана и богатого опыта общения с женщинами. — Подождите, — вскакиваю с места и снимаю рабочие наушники, под косые взгляды коллег выбегаю в коридор. Это даже приятно — чувствовать себя героиней романтической дорамы. Хотя бы сейчас. — Извините, но у меня работа, — отзывается Кун, — Хотите, я встречу Вас после работы сегодня? Провожу до дома, или проедем на машине. Вы далеко живёте? — Мы дойдем пешком. Это не займет много времени. Пожалуйста, уделите мне немного своего времени! Я говорю это Цьен Куну, какому-то малознакомого парню, с которым познакомилась несколько дней назад, на утренней рыбалке. Но почему-то не могу попросить того же у родителей, признать, что нуждаюсь в помощи своей подруге. Наитупейшая ситуация — корчить из себя невесть что до последнего вздоха. — Хо-хорошо, — мужчина теряется, — Во сколько и куда зайти за Вами, Сэйнин? — Отправлю сообщением в обед, он у меня чуть позже, — начальник отдела вышел на этаж и бросил на меня предупреждающий взгляд, — Спасибо за звонок. Под взглядом старикана-босса я сбрасываю входящий. Это невежливо. Но я — хороший сотрудник, идеальный. У мира странные требования к женщинам: к тридцати ты должна быть замужем и при этом заверить начальство о не скором планировании декрета, заикнешься о парне — не примут, заикнешься о первом опыте — предложат низкооплачиваемую должность. Попытаешься завести роман — начнут лезть с расспросами или заранее, на всякий случай, давить на мозги, чтобы уже сейчас уходила в другую фирму и не 'съедала' бюджет зазря. — Ваш молодой человек? — спрашивает начальник отдела. — Нет, из ремонтной фирмы: я меняю обои, — вру и не краснею. Мужчина хмыкает и возвращается на этаж. Этот мир всегда будет против меня. Он даже сейчас не даёт мне шанса на отношения, в которых нуждаюсь. Может, лучше и дальше справляться со всем одной? Через пару лет подсяду на эти ваши гормональные, успокоительные и стимулирующие, антидепрессанты… Что там ещё входит в набор одинокой богатой тётки? Пудель и бутылка красного полусладкого? Мир странно устроен. Как в нём выжить? Нельзя быть готовой ко встрече со странным парнем, который в 12 назначил встречу, а уже в 18:15 стоит у дверей офиса, спрятав ладони в карманах джинсовой куртки, через круглые стекла очков выглядывает уставшую тебя. Пусть. Пускай он разочаруется во мне и первым же бросит. Всё будет в порядке. Одним больше — одним меньше, чем раньше — тем лучше. Слежу за собой, но мейкап строгий, одежда — скучный серый офис юбки чуть ниже колена — для избежания харрасмента, хотя даже тут некоторые особы предлагают гениальное: 'хотя бы по залету выйдешь замуж, а если он не женится, то будешь получать алименты'. Нет, я не настолько отчаянная, и не настолько ещё сошла с ума. В рамки моего безумия входит пока только один конкретный мужчина, рыбачок со странной работой, который ждёт меня и подозрительно скромно улыбается. — Я же не сильно опоздала? — пара метров между нами — правила приличий. — Всё в порядке. Просто прогуляемся сегодня, да? — легонько кивает и улыбается шире. У него круглые щёки, внутри которых залегают крошечные ямочки; под левой бровью спряталась родинка. Наверное, потратив на разглядывание внешности этого мужчины часы, можно обнаружить и другие детали — как с картинами Босха: чем дольше смотришь, тем больше открывается. Только смотри и осознавай. И я киваю ему. Мы идём, порой сталкиваясь локтями, и несколько метров всё также молчим, рассматривая асфальт. — Так, Вы работаете в офисе. А кем, если не секрет? — начинает Кун. — Финансовая аналитика частных фирм. Что-то вроде бухгалтера от фирмы покрупнее для фирмы поменьше, — я ненавижу свою работу последние четыре года, но она — гарант стабильности, приносит доход, да и коллектив тут неплохой, — А кто же Вы? Такой занятой. — Да, и я снова прошу прощения за это! — он неловко смеётся, — Звукорежиссёр. Радио местное слушаете, телепередачи смотрите? — Простите! Сошёлся глухой с немым. Один говорит в пустоту, второй только её и может слышать. — Всё в порядке. Да. Это так неловко, — Кун прячет руки за спиной. У него хорошая осанка для того, кто, по идее, много времени проводит сидя за аппаратурой. — Я не был на свиданиях года три. Всё работа, и работа. Я с женой развёлся из-за этого, а потом всё не шло. Не переживайте: это было давно, и у нас не случилось детей, — Цьен вываливает всё новые и новые факты о себе. Он, будто нарочно, рассказывает о своей любви к рыбалке и частым ночным прогулкам, упоминает, что пьянеет с трёх бокалов и становится до неприличия любвеобильным, и что постоянно забывает стирать вещи и… Этот подлец нагло украл мой план! Всё, что он сейчас говорит — антиреклама. Ему не хватает только заявить: 'Милая моя, я — маньяк со стажем и сотней жертв за плечами! Думаешь, разошёлся с женой? Нет — расчленил! '. На самом деле, становится обидно. Он не хочет общаться со мной, верно? Да. Зачем тогда звонил. — Кун, Вы зачем позвонили мне? — проходим вдоль моего дома, всего два шага до подъезда. Мужчина спотыкается на ровном месте и странно смотрит на меня какое-то время, неловко улыбается, отводя взгляд: — Наше знакомство было интересным. — Вы хотите ещё одну встречу со мной? — не знаю, на каком бы слове сделать акцент, чтобы ему стало понятно, что я очень, очень хочу с ним ещё одну встречу. — Давайте сразу договоримся. Суббота? Как-то резко. Но я киваю. И в субботу мы встречаемся в кафе. Это наше третье свидание, что-то вроде. На четвертом уже можно заходить в гости, пить вино и делить одно на двоих ложе — чтобы поскорее удовлетворить сексуальную потребность и разойтись, как в море корабли. Но Цьен Кун, определенно, не вызывает ни толики страсти к себе, даже на пятом свидании. Наоборот, к нему можно прочувствовать удивление и робость, как когда встречаешься с малолетками, у которых пошла мода искать себе 'мамочек'. Мужчина держался среднего между 'сексуальный офисный стиль' и 'выходные в бабушкином огороде'. В Куне много маленьких деталей, которые видно издали, и которые раскрываются новыми узорами при ближнем рассмотрении. Клетчатые пиджаки и серые футболки, длинные кофты и узкие джинсы, очки и цепочки мелкого, классического 'женского' плетения. Разговоры с ним всегда медленные, приглушённые. Его голос слышно на улице в шаге друг от друга, и в кафе через стол, и даже шёпот в театре звучит, как ещё один струнный инструмент в оркестре — гармонично, идеально вписываясь, не перекрывая общего звука. Наверное, беда во мне. Не хватало просто друга рядом, человека, за компанию с которым можно пойти на оперу, и в батутный центр, в кафе за французскими десертами и на одну из многочисленных набережных города… Сложно успевать за мужчиной, который живёт то ли сегодняшним днём, то ли просто без плана, то ли в вечных дедлайнах: Куна слушать — не переслушать. И эта недоговоренность, как новый виток народного орнамента — кружит голову сильнее. Как нам сказали на американских горках: — Держите очки и юбки, пожалуйста! Кун заливисто смеялся и даже оторвал ладони от поручней, пока я кричала чайкой перед штормом. Это было странно, но я бы повторила ещё раз сто. / К такому никто обычно не бывает готов, так ведь? После пяти месяцев встреч, когда парень встречает тебя с пакетами в руках и нагло заявляет: — Ты обязана попробовать рыбу в моём исполнении! Это не только о готовке, это о чем-то ещё. Полгода. Наши весёлые отношения продлятся почти полные полгода. — У меня немного неубрано, — ложусь плечом на дверь, чтобы ключ смог провернуться в ненадежном замке. — Ай да ладно, я даже не знаю, какой сейчас у меня хаос в доме! — мягко смеётся Кун. Он слишком честно снимает обувь и проходит только на кухню. Мужчина слишком по-обыденному шарит по ящикам и предлагает мне пока расслабиться и принять душ, включает телевизор в зале на музыкальном канале, а, вернувшись на кухню, распаковывает пакеты. Странно будет сейчас остановить его хозяйственную сторону банальным возмущением о внедрении в личное пространство? Очень хочется остановить его, и не хочется — одновременно. — Сэйнин, всё в порядке? — Кун смотрит через плечо, вытирая руки об кухонный полотенчик, чтобы в следующую минуту развернуться и встревоженно приподнять брови. Это искреннее удивление. Он делает шаг назад: буквально и фигурально. Так и хочется протянуть руки, крикнуть: — Не уходи! Но выходит только молчать и смотреть. Кажется, я разучилась иначе. Как бы вспомнить? — У тебя аллергия на рыбу? Или это я? — Кун предлагает заведомо смешной вариант и правильный. Чтобы я кивнула, а он выбрал. Так просто. Ну пожалуйста, обернись к плите и просто продолжи, что начал. — Ох, я хотел впечатлить тебя кулинарными навыками, угостить домашним ужином. Я редко готовлю, только для своих. Чтобы ты отдохнула. Тяжело после офиса гоняться со мной до глубокой ночи по свиданиям, и я подумал, что было бы неплохо… — Цьен Кун мечется по кухне, он то берёт нож в руки, то прячет обратно, то хватается за разделанную рыбу, то возвращает на разделочную доску, крутит ту по столу; его зрачки бегают по ящикам, по моей фигуре, по полу. — Кун! Ты всё правильно делаешь! Не останавливайся! — выходит вскриком, нервно. И мужчина замирает на месте. — Мне никогда прежде не готовили парни. Это странно. Прости, — выбегаю. Давно не было срывов. Только слабаки плачут. И слабачки. Такие ревы-коровы, которые засиделись в розовых фантазиях. Я не плачу. Нет. Не сейчас. Даже нервный срыв — по расписанию. И не сейчас. Останавливаюсь в ванной, но не соображаю закрыться. Кун должен уйти сейчас. Но он стоит в дверях, сверкает глазами из-под отросшей челки, теребит пальцы. — Со мной тоже случается. Когда я один, — мужчина говорит спокойно, будто собирается обсудить опоздание на корпоратив, — Я для этого хожу на рыбалку. Не только для этого: чтобы уши отдыхали ещё. Я боюсь потерять слух. Лишиться любимой работы. И оказаться пустышкой. — Ты — пустышкой? — это было самым неожиданным его признанием за всё время нашего знакомства. — Да, — Кун входит в ванну, но не находит себе места. Если бы мы состояли в более интимных отношениях, то он бы обнял меня со спины, и этого было бы достаточно для моего успокоения. Но Цьен в итоге прислоняется к стиральной машине и кивает: — Меня выперли из колледжа, и я два года работал диджеем в разных клубах. Многого наслушался от родителей, потом от жены. Мы как-то бедно жили, всё не получалось выйти на стабильный заработок. Я боялся, что сопьюсь, как многие до меня, и случайно попал на радио. Там дела пошли лучше, но пришлось многому учиться. Чтобы соответствовать, я стал жить на работе. И тогда ушла жена. Это было так странно: всё налаживалось, всё шло хорошо, я думал, что у нас теперь всё выйдет на равнину, но она ушла. — Это странно, — я киваю. — Сэйнин, ты первая девушка, которая обратила на меня внимание за долгое время, и даже смогла принять этот бешеный образ жизни. Я хочу … — Кун мнётся, как первоклассник со стишком у доски, — Я же не конченный человек, и у меня может получиться с хорошей девушкой! Мужчина ударяет ладонью по своему бедру вскидывает голову, смотрит через отражение в глаза. Долгожданный рыцарь приедет к принцессе в потертом доспехе, на хромом коне. Иначе не может быть: чтобы заработать положение, славу, он должен пройти много битв, загнать до смерти не одну лошадь, наломать дров и заплутать в лесу даже с картой в руках. Однажды рыцарь придёт к своей принцессе, снимет шлем и покажет уродливые шрамы. Он опустится на колени и смахнет с её туфель пыль, утрет дырявым платком с её посеревших щёк слезы. Мужчина улыбнется сквозь собственные слезы боли и радости долгожданной встречи, соберёт влагу в кулак и выжмет в горшок с цветком на окне, чтобы прекрасная роза смогла расцвести и дать даме его сердца сделать спасительный вдох. Кун не похож на того самого 'благонадежного мужчину', про которого говорят все, кому не лень, кто уже разочаровался в мужьях, кто ещё не состоял ни в одних отношениях. Он вовсе не принц на белом коне, который однажды приехал и решил все проблемы, открыл двери своего замка нараспашку и приглашающе улыбнулся. Кун похож на уставшего от битв рыцаря, который искал даму, на колени которой опустит голову, в руках которой найдет покой. Наверное, высокомерно так говорить, но я похожа на ту посеревшую в стенах замка принцессу, которая боится его рук и отвыкла от человеческого тепла. Конечно, Кун задаёт мне вопросы — чтобы не загубить начатое на ранних стадиях, и он задаёт вопросы себе — чтобы не сомневаться больше. Жизнь такая странная: только что казалось, что я — самая глупая, истеричная, больная, не заслуживающая… А сейчас за спиной стоит Цьен Кун и говорит, что хочет построить отношения 'с хорошей девушкой', со мной то есть. — Я хочу попробовать рыбу твоего приготовления, — улыбаюсь. В растерянности Кун даже приоткрывает рот. Оборачиваюсь к нему лицом и протягиваю руки, делаю шаг ближе: — Можно? Невозможно сильно хочется, чтобы было 'можно', чтобы расцвести душой под его мягким взглядом, при его грубоватом уходе, но всё же — наблюдательности. И если он позволит сейчас, то я перекувыркнусь через голову, но расскажу о своих чувствах до конца, до самого двойного дна, вырву сердце и отдам ему сразу же, без оглядки: лучшего хозяина ему не будет. И Кун выдыхает, передергивает плечами, отрывается от стиральной машины и первым обнимает меня: совсем по-детски, за лопатки и устраивая подбородок на моем плече. От него пахнет чем-то кислым, совсем немного — духами. Кун горячий, это вина его шерстяной рубашки и больших, сильных рук. Он виноват в моих слезах в этот раз, даже если от счастья. Виноват, что с его походной перчатки на алую розу падает живительная влага терпкого пота, заставляя лепестки, один за другим, отдаляться, раскрывая саму сердцевину. / К такому никто обычно не бывает готов, так ведь? Когда кто-то дорогой подскакивает до будильника и целует в лоб, сваливается со своей стороны кровати и идёт в душ, готовит завтрак и, перед тем, как выйти за порог, пропускает пряди твоих волос сквозь пальцы, чтобы убедиться, что не проспишь. Так странно ощущать близость с кем-то, когда не надо играть в это 'все хорошо', можно сказать о плохом самочувствии, попросить помощи, сбежать из города в ожидании нового рассвета вместе. Когда не давят, не требует чему-то соответствовать, не строят ожиданий, которые как-то надо угадать и оправдать. И во всех этих странностях так естественно оказалось вернуть себе слух и способность говорить, вернуть себе утерянный блеск в глазах, обрести уверенность. Но самым естественным, жизненно необходимым оказалось полюбить Куна. Куна, который путался в днях-ночах, пьянел с трёх рюмок и перед рассветом собирал рюкзак на рыбалку, чтобы приготовить на завтрак печеную рыбу с рисом. У него много бытовых недостатков: забывает отправлять рубашки в стирку, пользуется моей уходовой косметикой и красит волосы, когда вздумается — небольшая смена имиджа странным образом помогает ему поймать вдохновение. Но, наверное, это и есть настоящая жизнь, полноценное счастье? Вот так хорошо знать друг друга, поддерживать понимающим молчанием и крохотными поступками, из которых складывается благополучие. Вместе сбегать к прохладе реки летом, доставать пледы осенью, греть щёки друг друга ладонями зимой, и наблюдать весной, как распускаются цветы.