Война в голове
27 ноября 2022 г. в 20:37
Примечания:
Прим. Автора: Все события выдуманы и никак не относятся к сегодняшним.
Голова болит.
Соседка скребётся в дверь — как её кошка.
Кошка умерла вчера, Таня хоронила её без слез.
В голове всё так же пусто, как и вчера, как и дни, месяцы, годы назад.
Тане скоро семнадцать, пусть только вчера ещё было четырнадцать.
Хочется умереть.
Снова.
За окном — снег, холодно, голос в голове требует одеться теплее — Таня кривится только, накидывая на плечи клетчатый плед.
Отопления нет второй месяц — Таня морщится только, тянет замёрзшие губы и уходит греться в подъезд.
Тане, кажется, плевать.
Наверное.
Январь, три часа дня, ржавые батареи противно булькают.
По батарее бьёт кто-то — помогите, спасите, я не хочу умереть здесь — одергивая кого-то в голове, Таня забивает на это, убирая руки от ледяных труб.
На пальце — дыра, на руке — дыра, у Тани в голове чёрная дыра, куда-то девшая стремление к лучшему и волю к жизни.
— Наверное, съела, — думает Таня.
Денег нет который год — тех, что шлёт отец, хватает только на воду, чёрный хлеб и иногда на пшено.
Таня не готовит — просит соседку.
Она не отказывает.
Пшено без молока, на воде, невкусное — Таня ест, не поморщившись.
Таня ест, как когда-то давно ели на войне.
На руке ожог.
Таня его не лечит.
Нечем.
Руки у Тани тонкие, и с ожогом на одной из них они смотрятся ещё тоньше — такие тонкие, будто бы несуществующие.
Накидывая плед, Таня не думает ни о чем.
На улице война.
Сорок первый.
Недавно бомж на улице дал ей триста рублей и куртку.
Красивая.
На шинель похожа.
Таня крутит ручку старенького, времён войны ещё патефона.
Пластинка осталась только одна — остальные забрала зачем-то мать, уехавшая куда-то и не вернувшаяся.
По комнате — пар, холод да венский вальс.
Как раньше, на той войне.
У Тани всё как на войне — имя как на войне, квартира как на войне, жизнь — как на войне.
Таня сама как девочка-ленинградка в сорок первом.
У Тани отец ушёл — всё равно что умер, пропала куда-то мать.
Таня говорит что её родители погибли на войне.
Ей почему-то верят.
Холодно.
В комнате — буржуйка, которую уже давно нечем топить, старая тахта да стеллаж — давным давно уже пустой.
На столе в углу — краюшка чёрного хлеба.
Таня привыкла, и даже не стань у неё глаз, нашла бы всё на ощупь.
В квартире холодно.
Надеть уже нечего — последнее платье сгорело в буржуйке так давно, что и не вспомнишь, когда.
Таня давно привыкла.
Таня живёт, будто бы война не кончилась.
Левитан раз в месяц по радио, холод в комнате и патефон с единственной пластинкой.
И чёрный хлеб на столе — краюшка.
Порция на оставшийся месяц.
Таня такая чужая, странная, будто бы и есть сама война — измученная, измождённая, худая и бесконечно уставшая.
Голос в голове кричит, что война закончилась.
Таня знает — война никогда не кончится.
Таня знает — однажды бомба попадёт в её дом.
Таня знает — она умрёт.
В её голове кричит какой-то мальчишка — очнись, Таня, очнись, война давно закончилась, сейчас уже не тысяча девятьсот сорок первый, сейчас две тысячи двенадцатый год, Таня, очнись! — какая чушь.
Таня закрывает глаза и не слушает.
Сейчас ведь сорок первый год.
Война с фашистами.
Осада родного и такого любимого Ленинграда.
Зима, декабрь, двенадцатое число.
Родители Тани погибли на войне — ей пришла повестка.
И это абсолютная правда.
Верно.?
