***
Рука Феликса, с крепко сжатой в ней ручкой бегала по листу, судорожно, скорее даже истерично дописывая последние исследования. Кое-где бумага уже не устояла под напором льющихся на нее бесконечным безудержным потоком мыслей. Буквы выходили кривыми, неаккуратными, координально отличающимися от их настоящего написания, кое-где проскальзывали иностранные слова, пришедшие на замену тем, на вспоминание которых времени не было, а предложения больше походили на бессвязные наборы символов. Феликс кусал сухие губы и писал, писал, писал. Мысли медленно окунались в слащаво-лживые объятия абсолютного хаоса, что начинал царить в голове. И вновь он распутывал тугой клубок спутанных строчек, вновь пытался перенести их на исписанную неровным почерком бумагу. Лишь бы успеть, лишь бы успеть. Систематизированные, хоть и кривенькие строчки превратились в витееватые ленты текста, больше напоминающего бред сумасшедшего. В районе груди тёплыми волнами возник болевой эпицентр, от которого по всему телу расползалась удушающая, но такая теплая боль. По лицу тек холодный пот, собиравшийся на подбородке и капавший на бумагу. Дышать становилось тяжелее и тяжелее с каждым вдохом, будто вокруг каждого из лёгких обернули по тугой верёвке и крепко-крепко перетянули их, перекрывая подачу кислорода в и без того увядающий мозг. По телу расползалась смертельная усталость, которой Феликс и противился последние несколько минут. Но рука его двигалась все медленней и медленней, пока он попросту не перестал чувствовать ее, как и свое тело. Одна из накатывающих волн боли повалила его на пол, где парень продолжал борьбу с неизбежным, пытаясь пошевелить хоть пальцем, но ни один мускул не слушался его. И пускай он знал, что умрет сегодня. Знал точное время собственной смерти, но все равно, боролся до последней своей минуты. Вот что называют надеждой? Пустое ожидание благоприятного исхода от судьбы? Или попытки продолжать борьбу с неизбежным даже после клинической смерти? Эх, пустая трата времени и сил...
Одинокая слеза упала на белую плитку пола лаборатории, прежде чем Феликс канул в вечное небытие.
***
-- Смерть наступила 19 августа в 14:58. Причина: остановка сердца, -- монотонно проговорил Хаксли, копаясь в документах. -- А, нашел! Феликс S001 был создан 19 августа в 14:57. 4 года назад
-- Надёжный, как швейцарские часы. Жалко посекундно не засекли, -- слащаво-пустым голосом сказала Флоренс, глотнув мыло из большой полупустой тары и изобразив кривую лживую улыбку. -- В следующий раз надо будет засечь и секунды... Бульк -- Кажется, мыло из нее просилось наружу тонкими цветными струйками вытекая из-под плотно сжатых сухих, кровоточащих от постоянных укусов губ.
Мне было противно видеть Флоренс такой... Такой мерзкой, пустой и жалкой, хотя я осозновал, что хоть и не внезапная, но горькая для обитателей Дома смерть Феликса, надломила всех. Я лишь надеялся, что моя подруга по несчастью оставит в себе хоть каплю рассудка, хотя по ней было заметно лишь то, что сейчас она хочет лишь напиться мыла до беспамятства. Я и сам был не против, но ведь хотя бы один из сотрудников должен сохранять хоть какую-то минимальную долю самообладания, и, глядя на "слегка" подвыпившую Флоренс, на Балдвина и Гудвина, монотонной закономерностью откусывющих огромные куски желтовато-белого хозяйственного мыла, на Арчибальда, который, свернувшись калачиком, валяется без чувств на полу в углу лаборатории, будто ярко-жёлтая пыльная половая тряпка, на Франклин, что даже не снимает лицевую часть костюма, зная ее она, скорее всего, рыдает, на Антуанетту, крепко сжимающую в руках кипу бумаг, что говорило о том, что сейчас она жутко хочет заобнимать своего плюшевого осьминога, что, конечно происходит довольно часто, но говорит о ее нехорошем эмоциональном состоянии, на Б-51, пытающегося залпом выпить банку шампуня, на Лектора, что тупо пялится на бездыханный труп бывшего наставника, будто выпав из реальности, мне пришлось взять на себя роль "старшего" и попытаться помочь остальным с их чувствами, несмотря на то, что психолог из меня никакой. Несмотря на соленые слезы, текущие из всех моих глаз, я дрожащей ногой делаю шаг к трупу, крепко сжимая пачку пакетов для трупов, но, стоит мне сделать этот шаг, как слышу громкий всхлип, позади себя. О нет... Шарлотта... Она бежит вперёд с криками, буквально сбивая меня с ног, из-за чего я роняю пачку мусорных пакетов и присаживается рядом с пустой оболочкой Феликса.
-- Нет... Нет. Нет! НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ!!! -- ее лицо перекашивает гримаса ужаса и боли. Слова смешиваются в единый крик ужаса. Слезы ручейками стекают по ее начинающему краснеть лицу. -- Н-н-нет! Это... Это не может быть п-п-правдой! Это же лишь мой кошмар? Сейчас я открою глаза и все будет как раньше? -- Шарлотта в припадочном состоянии осматривает всех присутствующих. Все широко и глупо улыбаются ей в ответ. Мыло, как-никак, делает свою работу. Ни один из работников не проронил ни слезинки. Кроме меня. Я уже много раз пожалел, что решил трезво встретить смерть мистера Хонникера. И все лишь потому, что я не хотел улыбаться, глядя на мертвого Феликса...
Хаксли, до этого вжавшийся в стенку, будто бы пытающийся слиться с ней воедино, отлипает от своей "любимой" части комнаты и подходит к рыдающей, уткнувшись в грудь трупа девочке, медленно кивая мне, в знак того, чтобы я помог ему с ней справиться. Он аккуратно отцепляет ее пальцы от запястий Феликса и легконько хлопает ее по спине:
-- Тихо, тихо... Не думаю что Феликс хотел, чтобы ты плакала...
Шарлотта, на секунду, собрав остатки самообладания кивает, самостоятельно отлипает от трупа и направляется ко мне, но на полпути на нее накатывает новый приступ осознания и, кажется, несколько соседних этажей слышали ее полный отчаяния вопль, после чего она вновь резко рванула к трупу, благо я успел схватить ее и забросить на плечо. Девочка пытается, вырывается и кричит, молотя своими маленькими кулачками по моей спине.
-- Пусти... Пусти! ПУСТИ-И-И-И-И!!! - истерично кричит Шарлотта, понимая, что я уношу ее из комнаты.
Я мысленно содрогаюсь, под напором ее отчаяния, но все равно, уверенно иду, держа ее на плече. Так будет лучше. Мы надеялись, что успеем убрать труп до ее прихода, но, кажется, ошиблись в расчетах...
Шарлотта уже не пытается как-то мне противостоять и я слегка ослабляю хватку. Дверь ее комнаты с характерным скрипом открывается и я заношу притихшую на моем плече хозяйку сей территории и сажу ее на кровать и пристраиваюсь рядышком, попутно стащив с ног резиновые сапоги, оставившие на полу дорожку из грязных следов. Девочка с минуту молча пилит стену пустым взглядом. Из глаз ее текут слезы, быстро сползающие по лицу вниз и падающие на пол. Кап-кап... Кап-кап... Будто отбивая размеренный монотонный ритм незамысловатой мелодии. Такая мелодия как раз могла описать ее комнату. Белый пол, белые стены, белый потолок, белая мебель, белые капельки слез на деревянном паркете. Такая пустота и стерильность напоминает лаборатории по тестированию лекарств... Пустые белые коридоры, палаты, процедурные кабинеты и операционные. Постоянные боль и отчаяние, сочащиеся из всех щелей. Засохшие красновато-бурые капельки крови на пахнущих мылом и антисептиком матрасах. И...
-- Прости... Я не в себе... -- бесцеремонно ворвалась в поток моих мыслей Шарлотта. -- Я... Эх... Я-я понимаю, что всем сейчас тяжело приходится и что я лишь доставила проблем, поэтому... Прости меня... -- Ее тихий дрожащий голос сменился всхлипами.
-- И ты нас прости... Мы понадеялись, что ты задержится в школе и мы успеем заменить Феликса на нового... Это... Это все так неправильно...
Я мысленно содрогнулся. Нового Феликса? Сам факт того, что теперь в Доме будет обитать клон мистера Хинникера, выглядящий и ведущий себя так же, как и настоящий восхищал, но в то же время вызывал отвращение и пугал до чертиков. Кому нужен какой-то клон! Нам нужен настоящий Феликс! Тот самый Феликс, который угрожал кинуть меня в мясорубку, если я ещё раз выпью весь его антисептик, тот самый наставник, который, в отличие от Хаксли, отправляя нас на опасные этажи, давал с собой рацию и каждые полчаса звонил и спрашивал, как у нас дела, с которым мы вместе играли в файтинги и громко смеялись по вечерам.
Шарлотта рыдала навзрыд, уткнувшись мне в грудь. Своими криками она разбудила личинкота, до этого мирно спавшего в пыльном углу комнаты. Он подошёл к нам, неуверенно мявкнул, будто спрашивая: "Что происходит?" и свернулся калачиком в на коленях плачущей девочки, которая всем телом вздрогнула от внезапного прикосновения. Я аккуратно провел ладонью по спине животного, которое, в свою очередь отозвалось громким мурлыканьем. Обычно личинкот не был так радушен ко мне. Видимо и червеобразное домашнее животное осозновало всю серьезность ситуации.
Я молчал, аккуратно проводя ладонью по белокурым волосам Шарлотты. Я прекрасно осознавал, что мне стоит как-то утешить ее, но я не знал, как подобрать нужные ей слова. Я боялся ранить ее ненароком, ибо сколько раз другие страдали из-за меня. Все потому что я не умею мирно сосуществовать с кем-то, привыкший к одноместной палате в "А" отсеке...
Хаксли внезапно вырос в дверном проёме, и, жестом сказав мне подойти, оперся плечом о дверной косяк. Я попытался аккуратно отлепить от себя Шарлотту, но та лишь крепче сжала в руках ярко-жёлтую ткань костюма химзащиты, жалобно глядя на меня:
-- Бен... Не уходи... Пожалуйста, -- проговорила девочка, глядя на меня красными от слез глазами.
-- Х-хорошо, я никуда не уйду, человеческая личинка, -- тихонько бормочу я, заключая рыдающую подругу в объятия.
Хаксли понимающе кивает, мол, хорошо, можешь оставаться и, вздохнув, уходит в сторону кухни, видимо сам собирается принять немного(или много) мыла. Даже учёный, ставший в моих глазах богом, не выдерживает происходящего. Если даже он не справляется, то почему я продолжаю бороться? Зачем все это? Невольно я вспоминаю тот последний раз, когда мы виделись:
Феликс сидит на диване, держа джойстик в руках, тупо глядя в черный экран с надписью: "Game over". Я, только закончивший работать, сижу рядом, распивая мыло, благоухающее мятой на всю комнату. Парень будто не замечает моего присутствия. В последнее время он переодически выпадает из реальности. Я не знаю, связано ли это с его осознанием скорой смерти или с тем, что его организм начинает медленно умирать. В чувство его приводит лишь маячащая перед его лицом моя рука. Он непонимающе смотрит на меня, после чего к нему приходит осознание, того, что он вновь завис.
-- Вы уже говорили о своих "приступах" с Хаксли, мистер Хонникер? -- спрашиваю я самым серьезным тоном, насколько серьезным он может быть, когда кровь в твоих венах становится мыльной пеной.
-- Да, он не нашел физической причины этому, -- отвечает Феликс, наконец нажимая на рестарт, после чего экран вспыхивает, на секунду меня ослепляя.
-- Получается причина заключается в вашей психике... -- я беру джойстик в руки и подключаю его к телевизору.
-- Так и есть, -- сухо отвечает мистер Хонникер, понимая к чему я клоню. Видимо он не особо настроен сегодня на разговор.
Я с пониманием киваю и не лезу с расспросами, но факт того, что тот Феликс, которого я знал, сегодня-завтра отправится в мир иной меня пугал.
Мы открываем файтинг, в который обычно вместе играем. Как ни странно, сегодня желания играть нет. Без особого усердия мы вяло жмём на кнопки, ломая игровым соперникам кости.
Спустя пару раундов Феликс кидает джойстик рядом с собой "мягко" намекая на завершение сегодняшнего сеанса игр. Я следую его примеру, после чего удобно разваливаюсь на диване, но на месте мне не сидится. То ли мыло начало действовать, то ли повисшая в комнате тишина убивает меня. Я судорожно думаю, что можно сказать, но, видимо, думать совсем не мое, поэтому выдаю:
-- Вы не думали написать завещание или типа того?
Феликс, опешив от такого бестактного вопроса, смотрит на меня, как на полоумного. Но, судя по всему, все же задумывается. И через пару минут отвечает:
-- В этом просто нет смысла. После меня будет ещё один Феликс. А завещание оставляют те, с кем больше никогда его близкие не смогут увидеться. А Феликса вы будете видеть каждый день, -- Учёный скрещивает руки на груди и пялится в экран, на котором отображаются лишь помехи.
-- Но ведь это будете уже не вы. И, если так подумать, то именно вас мы больше никогда не увидим. Будь лишь копии. С одинаковой внешностью и разным самосознанием, -- я содрогаюсь от мысли, что я буду работать на Феликса, который будет уже не Феликс.
-- В таком случае я могу выдать тебе пару наставлений. Перестань пить это месиво, -- он кивает на мыло. -- так часто, иначе ты совсем лишишься рассудка. А ещё... -- он замялся, не зная, как правильно приподнести, то, что он хочет сказать...
Тогда, его фраза не показалась мне чем-то важным. Именно сейчас я осознал, почему он просил об этом.
"Присмотри за Шарлоттой"
Сейчас, глядя на ее страдания, я понимал, что он имел ввиду под "присмотри". Какой бы сильной духом не казалась Шарлотта, она лишь человек. А человеческие чувства - страшная штука. Их психика так хрупка, что их может сломать, что угодно. Поэтому сейчас я должен держаться! Ради Феликса! Ради Шарлотты! Ради последнего желания моего друга.
Шарлотта кашляет чернилами на мой костюм химзащиты, параллельно смывая черную жижу слезами...
***
Ночь. Свежий ветер играет пурпурно-бурыми в ночной темноте листьями огромных тополей, растущих вдоль улицы. Синевато-черное небо заволочено тучами, которые, кажется, в любую секунду готовы пролиться дождем на сухое безмолвие ночной земли. Лишь полная луна сияет посреди небесной пучины, образуя узкие квадратики света на деревянном паркете.
Я не сплю. Я просто не могу уснуть. В то время как мои товарищи уже преспокойно дрыхнут, видимо из-за того, что эффект мыла выветрился. Жаркий летний воздух стоит в комнате, иногда прерываемый порывами свежего ветра. Мне хочется пить, поэтому я аккуратно спускаюсь с верхнего яруса двухэтажной кровати. И, поняв, что моя единственная пара носков скотчем приклеена к потолку(ох уж этот Лектор. Из-за мыла он начинает творить и не такое). Я, делая самый удачный выбор в своей жизни, решаю идти босиком. Да, язвы на моих стопах начинают жутко болеть из-за соприкосновения с полом, но я претерпеваю эту боль, зная, что просто выпью воды и пойду спать.
Проходя мимо комнаты Шарлотты я, через приоткрытую дверь, замечаю ее спящей на полу, вокруг нее разбросаны скомканные листы бумаги, сломанные карандаши и рисунки Феликса. Очень много рисунков Феликса. Я аккуратно беру ее на руки и несу к кровати. Как говорил Айден, когда я опять заснул на полу в ванной: "Спину застудишь и Хаксли вырежет тебе позвоночник". Возможно я бы нормально отнёсся к потере позвоночника, но Шарлотте не думаю, что такая идея понравилась бы.
Шарлотта приоткрывает глаза, когда голова ее касается подушки и крепко меня обнимает. Я приободряюще ей улыбаюсь, укрываю одеялом и терплю по голове на прощание, после чего собираюсь направиться к двери...
-- Бен... Можешь остаться со мной ненадолго?.. -- голос ее довольно уставший и сонный звучит довольно хрипло.
Я рассеянно смотрю на нее пару секунд, после чего киваю и сажусь рядом с ней на кровать. Она кладет голову на мое плечо и, хоть и не плачет, но, судя по взгляду, уатремленному в пустоту, ей совершенно не стало легче.
-- А ведь, ты знал об этом с самого начала? Знал, что Феликс умрет... -- шепчет она слегка дрожащим голосом.
-- Так и есть. Я тогда ещё и не хотел а ним общаться первое время, ведь боялся, что мы станем близкими друзьями. Боялся боли от потери близкого человека. Думаю, ты понимаешь о чем я... -- тихо ответил ей я, несмотря на то, что ее вопрос застал меня врасплох. Почему же мы всё-таки стали друзьями...
-- Поэтому Хаксли просил меня за ним присмотреть? И тогда мы попали в телевизионный мир, где я поглотила оракула. И именно там я видела, как голова Феликса разлетелась на кусочки...
Я, слегка опешивший от неожиданных подробностей телевизионного путешествия Шарлотты, которые мне не разглашали, сидел в ступоре.
-- Тогда почему вернулись вы оба? -- наконец выдавил из себя я.
-- Тогда я просто нашла его в другом канале. Вот бы и сейчас я смогла найти его... Хотя бы в другой реальности... -- она грустно посмотрела на лежащие на полу рисунки с тоской в глазах.
-- Нас бы смог переместить туда только оракул... -- пробормотал я, глядя в одну точку.
-- Оракул... -- пробормотала Шарлотта, прежде чем залитьсч кашлем. Чернила брызнули на рисунки, забрызгав черным сотни лиц Феликса...
***
Их было двое... Оракул и существо лишённое воли, чье эго он поглотил. Рыдающий оракул, затерявшийся в сотнях миров и все ещё ищущий тот, где те, кто были друзьями Шарлотты все ещё живы.
Слезы его были дождем над тысячами миров. Глаза его видели тысячи версий развития событий. Мне лишь оставалось вести слепое от вечных слез божество вперёд.
