Ошибка

Они не были родственниками, нет. Просто так уж сложилось, что они стали ими. Изначально они были друг другу совершенно чужими людьми - они встретились, когда ему было шесть, а ей тринадцать. Они встретились в том месте, где вырос Аладдин - совершенно случайно и лишь по воле судьбы, потому что в ту комнату не было ни входа, ни выхода. Но мальчик, на пару с Уго, были там изначально, а она появилась лишь спустя шесть лет. В их первую встречу он застал её с застывшими в ярко-голубых глазах слезами, готовыми в любой момент скатиться по фарфоровым щекам. Однако, несмотря на этот фактор, держалась она уверенно и решительно, пусть в мелодичном голосе были различимы плохо замаскированные надломленные нотки, которые в любой момент могли превратить её речь в жалкий писк. В их первую встречу она не сразу прониклась к нему симпатией, ведь как можно доверять неизвестному человеку, живущему непонятно в какой дыре, да ещё и с джином? Наоборот, в тот день она намеревалась приставить к его горлу клейменное изображениями солнца острое лезвие собственного копья, пока не поняла, что перед ней лишь ребёнок, который так же, как и она сама, не может разобраться в ситуации. В их первую встречу она сразу же обратилась к ним с вопросом о выходе из этого места, ведь, как она говорила, ей нужно было вернуться домой, к брату. В тот раз ответ Уго молнией поразил сердце, а эхом распространялся в ушах, подобно громовым раскатам в неспокойный вечер. В тот момент Аладдин ощутил всю боль девочки, как почувствовал бы боль от удара или ожога на своей коже, наблюдая, как она невидящими глазами уставилась в землю, пока по её лицу скатывалась солёная жидкость. "Отсюда нет выхода". В их первую встречу он наблюдал, как она оставляла в каменных плитах трещины, а на руках - стёртые в кровь костяшки пальцев. Тогда она проходила лишь первую стадию принятия неизбежного - отрицание того факта, что брата она больше не увидит. Затем она пыталась договориться с Уго - неужто здесь и вправду нет ни одной, даже самой крошечной, лазейки, через которую она могла бы выбраться на свободу? Да быть не может, что вообще ни одной! Уже в их первую встречу Аладдин видел её с совершенно разных сторон: она была злая и не принимающая отсутствия выхода, рвала и метала; была очень похожа на остальных людей (пускай мальчишка об этом не знал), вымаливая у джина помощи, при этом выглядя до невозможности жалкой; была настолько подавленной и сломленной, что хотелось всеми возможными и невозможными усилиями исправить ситуацию, лишь бы она не плакала. Но ведь он всего лишь самый обычный ребёнок, как он мог выполнить одну-единственную просьбу незнакомки, невыполнимую в таких условиях, в каких находились они - вернуть её к брату, домой? В их первую встречу Аладдин не смог придумать ничего лучше, чем предложить ей замену. Фраза "Сестрёнка, а давай, я стану твоим братом?" - вырвалась из него совершенно случайно, как могло показаться другим, но на самом деле мальчик тщательно обдумал это решение и пришёл к выводу, что это единственное, на данный момент, что он может сделать для неё. В тот день она смотрела на него заплаканными аквамариновыми глазами долго-долго, будто впервые в жизни видя какое-то чудо, а после, вытерев мокрое лицо шалью, повязанной через плечо, улыбнулась ему так, как никто другой. И совсем неважно, что до неё, кроме Уго, который делал это очень редко, ему никто не улыбался.

* * *

Аладдин думал, что хорошо знает свою названную сестру. Жасмин - так её звали. Он спросил, почему именно такое имя, и она ему ответила - в честь тех цветов, что так любила её покойная мать. Она искусно владела копьём. Он спросил, зачем ей это, и она ему ответила - потому что того требовала древняя традиция, а нарушать обычаи было не в интересах её семьи. Жасмин всегда носила несколько вещей - копьё, старую лампу, как из сказки детства, голубой самоцвет в серебряной оправе и закреплённый в белоснежных волосах на тонких нитях из того же серебра, и, конечно же, тонкую синюю шаль с золотым узором. На вопрос, зачем ей все эти вещи, и она с мягкой, снисходительной улыбкой удовлетворила его любопытство: копьё давно стало частью неё самой, лампа была слишком ценна для неё, красивый камешек во лбу ей подарила перед смертью горячо любимая матушка, а шаль, как бы то странно не звучало, олицетворяла её честь. Хотя, пожалуй, страннее значения этого тонкого куска ткани было лишь его название - дупатта, вроде бы. Но когда он спросил о том, как она сюда попала, девочка отвела взгляд голубых глаз в сторону, стараясь собраться с мыслями. - Я… не знаю, честно, - медленно говорила она, взвешивая каждое слово и облизывая пересохшие губы. - Я помню только, как вокруг меня собрался рой золотых бабочек, их сияние ослепило меня, а потом уже я оказалась здесь… Когда Аладдин пожелал узнать чуть больше об этих волшебных бабочках, Жасмин снова замялась, не зная, стоит ли ему рассказывать. И всё же рассказала то, что знала сама. Жасмин всегда была добра к нему, отвечала на все его вопросы и, на его счастье, больше не пыталась приставить к его горлу наконечник копья. Даже Уго стал проникаться симпатией к новой знакомой. Она провела в этой комнате целых пять лет по её подсчётам, отрезанная от внешнего мира, в компании одних лишь Аладдина и Уго. Они часто разговаривали о жизни девушки за пределами этой комнаты, потому всё, что мог о себе рассказать сам мальчик, он рассказал по первой её просьбе. Он мог с поразительной лёгкостью ответить, что любимым блюдом девушки является некий "цыплёнок тандури", который она пообещала как-нибудь приготовить младшему братцу; с не менее поражающей скоростью он мог ответить, что она обожает "масала-чай", отличающийся своеобразным вкусом за счёт добавляемых в него пряностей. Аладдин мог спокойно рассказать о прошлом сестры - о строгом, но любящем отце; о покойной матери, прекраснейшей во всех отношениях женщине; о двух старших братьях: сводном, с жестоким характером, и родном - справедливом и честном. Он считал, что может рассказать про Жасмин абсолютно всё. Видимо, его проблема заключалась именно в том, что он считал. Потому что за пределами этой комнаты, спустя пять томительных лет ожидания, всё его представление о названной сестре рассыпалось в прах. Её было не узнать - прежде милая и добрая Жасмин относилась к новым знакомым и окружающим с опаской, как относятся к прирученным, но всё же диким зверям. В ней стали просыпаться такие нежелательные черты, как агрессия и нервозность, и единственное, что успокаивало Аладдина и его новых друзей, то, что эта "тёмная" сторона девушки проявлялась довольно редко. Алибабе и Моржане, как можно понять, ещё повезло. К этим двоим она довольно быстро прониклась симпатией, однако не со всеми было так просто. Когда Жасмин и Аладдин оказались в гостях у кочевников, беловолосая сразу нашла общий язык с Бабушкой - они могли подолгу сидеть где-нибудь в стороне от всей компании и обсуждать что-то своё. Однако, стоило принцессе Хакурэй пристально осмотреть Жасмин с ног до головы и поинтересоваться её именем, так та сразу же холодно сверкнула голубыми льдинками глаз, всем своим видом показывая, что не собирается ей отвечать. Только под конец, когда им надо было отбывать вместе с караваном в Бальбаду, Жасмин поговорила с принцессой Рэн, на прощание назвав своё имя. Глаза одной из претендентов на трон империи Ко округлились до размеров чайных блюдец, а после, хихикнув, она сказала, что поняла причину, по которой девушка отказывалась ей представиться. Однако Аладдин этого не понимал. Зато он начал понимать, что его сестра становится всё более скрытной - она с подозрением относилась к Синдбаду и его приближенным, ведя себя с ними по-величественному холодно, и, на его удивление, они это терпели. Когда король Синдрии вместе с Алибабой, оказавшимся на тот момент не только предводителем Банды Тумана, но и настоящим наследником Бальбады, просили девушку пойти вместе с ними к султану на переговоры в качестве ещё одной поддерживающей стороны, она отказалась. Конечно, маленький маги не понимал, что за "ещё одна поддерживающая сторона", не понимал, почему сестрёнка отказывается от помощи друзьям, аргументируя свои слова нежеланием оставлять Аладдина, которому на эти переговоры ходу нет, одного. Во время нападения Джудала, он снова мало чего понимал. Почему этот маги что-то говорит о Жасмин? Какая "Первая Дочь Солнца" и как это связано с ней? Зачем он концентрирует вокруг себя энергию Рух и каждый раз целится прямо в его сестрёнку? Зачем она ослабила шёлковую ленту на белоснежных волосах и каким образом ей удаётся мгновенно оказаться в другом месте целой и невредимой? Однако ничто не удивило Аладдина так, как совершенно другая сторона его сестры. Он считал, что знает её очень хорошо, лучше, чем кто либо другой. Но когда он увидел Жасмин, возвышающуюся на нескольких метрах над своей головой, увидел белоснежные волосы и вышедшие из них острые тентакли, упирающиеся прямо в землю, увидел её искажённое слепой яростью красивое лицо, голубые глаза, гневно светящиеся потусторонним сиянием, и сверкающие в лунном свете клейма солнца на наконечнике копья, он понял, что совершенно не знает такую Жасмин. Видимо, всё это время он жестоко ошибался.