Дженни в мире Гарри Поттера

К вечеру Мэри сбежала от суеты и бесконечных разговоров: как ни старались скрывать от нее правду, по проскальзывающим фразам она поняла, что побегу Дженни предшествовало какое-то мрачное событие, а поскольку подробностей она не знала, то воображала бог весть что. Мэри больше не могла разговаривать о Дженни. Никакие слова не могли погасить тот яростный огонь, что горел в ее сердце. Ее удручало собственная бесполезность. Если бы она могла хоть что-то сделать! Она знала, что Дженни жива, чувствовала, что с ней все в относительном порядке. Но не могла унять беспокойство. Сейчас ее утренние страдания казались ей полной чепухой, и она только радовалась, что не видно Маркуса – все-таки вряд ли она смогла бы вынести его взгляд, не покраснев. Она бессмысленно бродила по Хогвартсу, не зная, чем заняться. Читать она не могла, от мыслей устала, но заснуть ей вряд ли удастся. Наконец ее вынесло на башню. Вовсю полыхал немыслимой красоты закат, и Мэри присела на скамью – может, эти переливы красок внесут покой в ее сердце. Рядом кто-то зашевелился. – Ой! – Не бойтесь, это я, Грымж. Он говорил тихо и басовито, как будто гудел большой мохнатый шмель. Мэри удивилась: меньше всего она ожидала встретить здесь именно Грымжа. – Как красиво, – тихо произнес он, и Мэри удивилась еще больше: надо же, эта мрачная личность так восприимчива к красоте. Они помолчали, любуясь великолепным небесным спектаклем. Быстро темнело, зажигались первые звезды, но уходить не хотелось. – Алоизиус, – тихо произнесла Мэри. – Я хотела спросить. Может, вы знаете? Объясните, что это такое! – Что именно? И Мэри рассказала ему про «золотую веревочку». – Я сначала не верила. Но потом, когда Дженни меня позвала… после похищения. А сейчас, когда я без оберега и могу колдовать, я так живо ощущаю ее, эту золотую веревочку. Я знаю, что Дженни жива, я чувствую это. – Золотая веревочка… Это Дженни придумала? Молодец. Вообще-то это Цепь Любви. – Цепь Любви? – Ну, или Луч Любви. По-разному называют. Обычно она возникает между родителями и ребенком, особенно, когда им грозит какая-то опасность. Чаще всего – и крепче, конечно – этот луч соединяет с матерью. Цепь сильнее всего, пока ребенок мал, потом она слабеет. Но в вашем случае… – Луч Любви мне нравится больше. – О да. Луч может возникнуть и между взрослыми людьми, которые очень сильно любят друг друга. Такой луч… соединял… нас с женой. – Соединял? – Моя жена умерла. Мы прожили вместе почти десять лет… – О! Сочувствую вам от всего сердца. – Мне казалось, что с ней ушло все мое счастье. Порвалась наша Цепь Любви. Если бы не сыновья… Не знаю… – Да, я вас понимаю! Они помолчали. – Вы знаете… Может, мне кажется… Но я ощущаю еще один луч, – задумчиво произнесла Мэри. – Еще один луч? Это интересно. Мэри смотрела на закат и поэтому не видела, как вдруг напрягся Грымж, как побелело его лицо. – Это… Это не может быть… моя мама? – Вряд ли, дорогая. Вряд ли это кто-то из ваших родителей. Они дали вам такой мощный оберег, так старались вас спасти. Конечно, они порвали эту нить, чтобы обезопасить вас. Это… это больно, но возможно. Мэри вздохнула – она и сама так думала. – Но тогда – кто же это? – А как он выглядит, этот луч? Он тоже золотой или… – Золотой. Но совсем тонкий и слабый… какой-то… как будто не живой. И он не такой, как у Дженни, другой формы. Не знаю, как объяснить… – Как цепочка с другим плетением? – Да. А почему вы спросили про цвет? Они бывают разные? – Ну, – Грымж откашлялся. – Цепь любви, соединяющая влюбленных, отдает пурпуром. И вы никогда ничего не чувствуете от этого луча? – Нет… Это похоже… Знаете, это похоже на качели! – вдруг пришло Мэри в голову. – На качели? – Такие качели – из доски. Можно качаться только вдвоем. А один – только зря подпрыгиваешь… Ой. Так это же, наверно, от моей сестры. – Вполне возможно, вы же близнецы. И хотя долгие годы разлучены, Луч мог сохраниться. Близнецы очень сильно связаны друг с другом, – он помолчал и вздохнул. – Луч Любви… Да-а… Мне было так тяжело без Сандры… Но потом… Через много лет… Я встретил… Я встретил женщину. И в моем сердце родилась новая любовь. Это чудо. Раньше я никогда не понимал, как можно… Чувствовал себя предателем… Мэри затаила дыхание. – А потом я понял: нет, это не предательство. Моя жена… Моя Сандра… Она ушла навсегда. Я никогда ее больше не увижу… Но моя любовь к ней – жива, она не умерла. А та… другая… Это новая любовь… Понимаете, Мэри? Любви в сердце много. Это я понял еще с рождением второго сына: мы боялись, что первому не будет хватать нашей любви, а оказалось, что ее стало вдвое больше. Так и здесь. Нельзя жить без любви. Мэри молчала. Ей казалось совершенно нереальным, чтобы именно Грымж говорил все это. Это было так на него не похоже. Ей стало интересно: какой была Сандра? И что это за новая любовь? – Нельзя… Дети вырастут, у них будет своя жизнь. Одиночество… Плохо быть одному. Мэри вспомнила, что Грымж медведем прожил несколько лет в Запретном лесу, один, среди всяких тварей. – Нельзя без любви. Даже… если… она… неразделенная. Так вот оно что. У Мэри сердце заболело от жалости. Бедный, бедный Грымж. – Алоизиус… – Кстати, Мэри, –перебил он ее совершенно другим тоном. – Я еще утром хотел вам сказать: у вас получился прекрасный Патронус. Великолепный. – Я… – Вы молодец. Ну, я, пожалуй, пойду потихоньку, – и он завозился, поднимаясь. –До завтра. – Спокойной ночи… – И еще, – уже стоя в проеме двери, сказал он. – Не забывайте: мы не властны ни в наших чувствах, ни в наших воспоминаниях.