Любовь, Деньги, Эдичка

Было непривычно. Очень сильно брезгуя, я уселся на угол матраса и принялся ждать, когда мой друг вернётся. Ждать пришлось долго. Часа через два он таки соизволил явится и сообщил, что получил от отца добро на моё дальнейшее проживание здесь. Он пообещал, что постарается решить вопрос со слежкой. Он говорил, что вероятнее всего я оказался на карандаше у какой-то конкурирующей преступной группировки из-за нашей с ним дружбы, но отметил, что если это дело рук КГБ, то меня всё равно защитят. Мы посидели с ним, поговорили о чём-то отвлечённом. Мне говорить, если честно, не хотелось, но хотя бы из чувства благодарности я должен был поддержать разговор. Сам Уэда также был не ахти собеседник. Атмосфера была неловкая. Перед своим уходом Мэмору сказал, что меня будут охранять его люди— запамятовал я, как его звали. Накаченный человечек в костюме, мол, будет сидеть на стуле у двери и сторожить, а ночью его заменит другой такой же человечек, и если мне что-то понадобится, то я должен буду обратиться к ним. Я действительно надеялся, что это всё окажется следствием конкуренции двух кланов якудзы, ибо, в противном случае, сидеть мне тут придётся долго, а я этого не хочу. Причин тому много, в том числе Химицу — она, поди, во всю тревогу бьёт по поводу моей пропажи. Вероятно, клан выделит мне фальшивый паспорт (хоть какой-то!) и отправит куда-нибудь за границу в качестве эмиссара — следить за делами семейства в Корее или США. Во всяком случае, иного выхода из сложившейся ситуации я не вижу. Я перевернул матрас. Та сторона, на которой он лежал, была ещё сильнее испачкана кровью и мочой, чем та, на которой я сидел — видимо, незадолго до меня его уже перевернули. Вернув своё спальное место в исходное положение, я устроился на нём поудобнее, расположив свою голову не на жёлтом пятне следов мочи и попытался уснуть. На меня смотрела камера, на которую, если верить Уэде, снимали «фетешистское порно». Мне стало как-то неприятно. «А вдруг за мной подсматривают?» — подумал я. Конечно, навряд ли, но мой мнительный мозг иного мнения на этот счёт. Я вскочил со своего ложа и развернул штатив в сторону стены, а затем опять лёг на место. Надо было засыпать, но вместо этого я основательно задумался. Я начал рассуждать: что меня привело к обосанному матрасу, на котором я сейчас сплю? Если исходить из версии, согласно которой всё произошедшее сегодняшней ночью — разборки кланов, во что мне не очень верилось, то всему виной моя дружба с сыном высокопоставленного якудзы. Но что если ко всему этому приложили руку советы? Тогда причина в том, что мои родители бежали в Японию. Неизвестно зачем, неизвестно почему, но они, с точки зрения советской власти, совершили предательство. Впрочем, а разве их побег нельзя назвать предательством? Я не знаю его причины, но неужели Союз оказался столь жестоким, что вынудил двух инженеров бежать за границу и, вероятно, выдать государственные секреты вражеской разведке? Мне трудно осудить моих родителей — конечно, я скорее осуждаю их поступок (хотя, я не знаю всех обстоятельств, вернее не знаю никаких), но из-за нашего родства и моей к ним привязанности (о которой я стал осознавать уже после их смерти) мне, всё же, хочется их как-то оправдать. Хреновый бы из меня Павлик Морозов вышел. Но ладно. Но что КГБшникам нужно от меня? Вернуть на Родину? А нахрена я им там такой сдался? Выдать секреты? Таких не знаю, ошиблись адресом! Были бы, может быть, и выкатил бы перед советскими камрадами чертежи пары-тройки японо-американских проектов в сфере ВэПэКа, но даже при желании не смогу — нету у меня такого. Я даже не знаю толком чем мои родители занимались. Так я и заснул. Проснулся я, судя по тому, что не выспался, вскоре. Вероятно, было около 7-8 часов утра — окон в моей комнате не было наверняка я знать не мог. Меня разбудил мой охранник. Он принёс мне заварной рамен и спросил, не желаю ли я чего-нибудь ещё. Я задумался. — Пива и блокнот какой-нибудь давай. Телохранитель пропал и через некоторое время вернулся вновь — с бутылкой и довольно крупным блокнотом. — А ручку? Я чем писать буду? — Вы не просили. Сейчас принесу. Он принёс мне какую-то очень скверную и безвкусную жёлтую пластмассовую ручку, пишущую очень блёклыми голубыми чернилами и крайне неудобную, но третий раз гонять я его не стал — поблагодарил и он ушёл. И так, я начал писать книгу, вернее попытался начать в очередной раз. За точку начала повествования было решено взять день, когда Кэтрин вернулась в Японию. Я писал, что-то перечеркивал, какие-то листы целиком вырывал, но с горем пополам дошёл до встречи с Виктором. Рукопись мне совсем не нравилась, однако я дал себе обещание, что допишу её и отредактирую, как только выберусь отсюда хотя бы куда-нибудь. С момента, когда я начал свою писанину, прошло несколько часов. За дверью послышались громкие и быстрые шаги торопившихся куда-то очень серьёзных людей. Я отложил блокнот. Дверь открылась и в комнату ввалился Уэда и двое крепких ребят. — Лимонов, прости меня. Отец сказал, что ты нужен более могущественным людям, с которыми нам лучше дел не иметь. Мы не хотим проблем нашему клану, особенно таких, с какими мы не справимся ни за что. Мы не можем держать тебя тут. Выходи. «Нихуя себе» — подумал я тогда. Стоит ли мне говорить, что сказанное Уэдой меня не то чтобы расстроило… Скорее… Охуел я, если по-русски. Собираться мне не пришлось — всё, в чём я сюда пришёл, и так было на мне, лишь блокнот я как-то запихнул во внутренний карман. Меня вывели и повели по коридору, затем наверх - в клуб, после чего чуть ли не вышвырнули на улицу. На улице был день. Не очень понимая что делать дальше, я побрёл в сторону своего дома. В голове творился какой-то сущий кошмар: страха не было, был только светлый ахуй от происходящего. К ночи я дошёл до дома. Свет на кухне горел. Засада? Нет, сейчас меня ждёт нечто более страшное, чем все спецслужбы и самые влиятельные клану якудза вместе взятые — взволнованная, злющая Химицу. Я открыл дверь в дом и вошёл. Химицу действительно сидела на кухне с умиротворённым и блаженным лицом. — Ты где был, Эди-кун? - спросила она настолько спокойно, что мне даже стало как-то жутковато. — Э… — Загулял, да? — Да, типа того…. — Ты совсем уже сдурел? Как так вообще можно? Ушёл на сутки неизвестно куда, ищи его черт знает где! Когда она начала говорить это, лицо её стало по-настоящему злым. Началась унылая перепалка, в ходе которой я ей толком ничего не объяснил, лишь попытался успокоить и убедить, что ничего страшного со мной не произошло и произойти не могло. В определённый момент, Химицу ни то согласилась с этим, ни то просто решила от меня отстать. Она накормила меня и ушла. Утром я пошёл в школу. Никто не удивился моему исчезновению на целый день — практика обычная. Лишь только Кёске, увидев, как я за пять минут до урока вхожу в кабинет, несколько опешил, раскрыл рот, а затем, толком его не закрыв, неуклюже, стараясь не побежать, пошёл в мою сторону. — Эд, ты… Тебя… Эли-сама про тебя спрашивала! «Интересно девки пляшут» — подумал я и ненадолго задумался, пытаясь вспомнить, кто такая эта Эли-сама. «Кобаяши что-ли?» — И чё ей от меня надо было? — Она сказала… Она попросила меня передать тебе, что ждёт тебя у входа в школу после уроков. Ей надо с тобой поговорить. Здрасьте. Нихуя себе. А зачем? Личный портной, что-ли, понадобился?». — Хорошо, принял к сведению. Именно тебя прям попросила? — Да, - сказал Кёске аж просияв на миг. — А ты, небось, обкончался от радости! Кёске обиделся. — Ладно, я же шучу. — Шутки у тебя, Лимонов, так себе! — Не обижайся уж. Сам весь светишься, когда рассказываешь мне, как тебя Эли-сама попросила. Эли действительно встретила меня у школьных ворот. — Привет, Лимонов-кун! А я тебя искала вчера. Ты где был? — В притоне, — ответил я практически честно. — Всё шутки шутишь… Мы тут собираемся вечеринку в пятницу организовать загородом, вот Токио Райдер предложил тебя пригласить. — А «мы» это кто? — В смысле? — Кто на вечеринке будет? — Да ты не знаешь никого наверно. Ну Токио Райдер будет, друзья мои со школы… — Богатенькие сволочи? Нет, уж… — Не только! Ещё будут ребята из моей группы… — Я подумаю, но вероятнее всего откажусь. — Почему? — Меня смущает контингент, который на твою вечеринку припрётся. Не очень хочется мне среди богатеев кружиться, знаешь ли. Эли не разозлилась, а скорее немного удивилась. Не став уточнять, почему я не хочу тусоваться с сынками и дочерьми богатых папочек, она просто спросила: — Так ты когда решишь? «Не теряет надежды» — подумал я. — Ну, допустим, сегодня вечером. — Хорошо! По пути домой я решил заскочить в бар, где мы с Кэтрин давеча обсуждали наши жили-были. Бар был почти пуст — лишь какой-то непонятный дядька сидел у стойки и тут же свалил, как только я рядом с ней уселся. — Что сегодня будешь, Эдичка? - спросил бармен после приветствия. Он был русский. Хер его знает, как он тут оказался, но факт есть факт. — Пивка давай. А это чё за хмырь был? - спросил я. — Хер пойми. Выпил чашку кофе, как тебя завидел — бабки на стойку и по съёбам. Я отхлебнул пива из большой кружи. Не нравится мне тот мужик. Подозрительный больно. Шпик или нет — хер пойми, наверно да. Неприятный тип. Я лишь чуть-чуть рассмотрел его лицо — азиатское. Может быть, из той могущественной структуры, которая принудила клан Уэды изгнать меня? В бар вошла девушка лет двадцати пяти, край — тридцати, со светлой, блондинистой косой. На ней были красные пиджак и юбка, подчеркивавшие все её достоинства. Я заинтересовался. Она села за стойку, недалеко от меня и заказала какой-то алкогольный коктейль. В определённый момент наши взгляды как-то пересеклись. Было немного неловко, но как-то эта неловкость, вскоре, переросла в беседу. — Вы студент? — Нет, я портной, - почти честно ответил я. Чем-то она мне не нравилась, — Шью на заказ одежду разным людям. — И много зарабатываете? — Немало. Вот, например, недавно одной молодой артистке куртку сделал — надеюсь в будущем получить от этого некие дивиденды. — Как интересно… Она резко протянула мне руку. — Ирэн Дюпон! Parlez-vous français? — Oui, je parle un peu. Mon nom est Edouard Limonoff. Дальнейший диалог продолжился на французском: — О, так вы из СССР? — С чего вы взяли? Почему я, например, не могу быть потомком белогвардейцев? Вопрос я задал специально с целью провокации. На француженку это дама была даже отдалённо не похожа, во всяком случае на стереотипную. Видал я француженок здесь, в Токио: черноволосых, слегка смуглых. И произношение её… Я, конечно, тот ещё лингвист и уверен быть не могу, но этот ёбаный французский гнусавый прононс, с которым говорит каждый француз, во всяком случае, если верить французской порнухе, отчего-то в её речи отсутствует. — А вы потомок? - удивлённо посмотрела она на меня. — Можно и так сказать, я из семьи эмигрантской. — Да? И давно ваша семья тут живёт? — Недавно сюда по работе перебрались, до этого жили в другой стране. Слово за слово, бокал за бокалом, дело шло ближе к вечеру. На улице уже изрядно потемнело — осень вступала в свои права. Я уже был довольно пьяный, когда она предложила поехать к ней домой. К этому моменту я уже забыл, что за мной охотятся какие-то могущественные структуры и что моей жизни, возможно, угрожает опасность. Я с удовольствием согласился. Мы выскочили на улицу и страстно поцеловались. Она поймала какую-то машину и мы запрыгнули в неё. — А теперь шутки в сторону, Эдуард Вениаминович, - неожиданно по-русски сказала она.