Любовь, Деньги, Эдичка

Проходя по улицам Токио, вы можете стать невольной жертвой маньяка, насильника или педофила (если вы, конечно, нужного возраста), коих в мегаполисе всегда полно среди простых гражданских людей. Но так же стоит отметить, что есть небольшой, но риск, что вы случайно забредёте в квартал, где проживаю я. Не советую вам его посещать. Возможно вы подумали, что я живу в каком-нибудь криминальном квартале, среди якудз и умирающих от передозировки наркоманов. Отнюдь, господа: я живу в спокойном, можно сказать, спальном квартале, состоящем из одноэтажных традиционных японских домов. Была бы моя воля, я бы жил где-нибудь в другом месте, а лучше в другой стране — менее ханжеской и более интересной на события. Маловероятно, что мы с вами столкнёмся лично, ибо большую часть своего времени я провожу либо дома, либо в школе, либо в более интересных местах в Токио, иногда распивая алкогольные напитки в разного рода сомнительных компаниях: среди японских рокеров, босодзоку, бездомных и каких-нибудь ещё маргиналов и люмпен-пролетариев. Кстати говоря, я забыл представиться — меня зовут Эдуард. Моя покойная мама и русские друзья называли меня Эдичкой, Эдей, но не Эдиком — не люблю когда моё имя коверкают так, здесь же меня любят величать Эдом, изредка называют «Эдуадоо», на японский манер. Фамилия моя — Лимонов, но она вам навряд ли что-то скажет, к тому же она ненастоящая. Её придумала японская контр-разведка, когда 10 лет назад укрывала моих родителей, бежавших сюда из СССР инженеров. Ровно 10 лет я живу в этом большом, огромном для одного человека доме. Когда родители были живы, он не казался настолько пустым. Сейчас же эта пустота меня постепенно поглощает, особенно ночами и особенно при обильном употреблении алкогольных напитков. Этот дом строился для расширенной японской семьи: тут должны были жить старики, родители, дети. Старики мои либо умерли, либо остались там — в совке. Родителей нету уже как больше года. Остался один только Эдичка — ребёнок. Сказать, что я живу в этом доме один, не будет ложью, ведь так оно и есть: прописан я тут один-единственный, ночую тоже один. Однако, иногда тут ошивается другой обитатель. Каждое утро и каждый вечер в мою обитель наведывается Ито Химицу — подруга детства. Она была первой, с кем я познакомился по приезду в Японию. С самого детства она была рядом со мной, а после утраты родителей и вовсе изо всех сил пытается мне их заменить. Практически каждое утро она будит меня, кормит, идёт вместе со мной в школу, возвращается со школы, кормит ужином. Признаться честно, такая забота мне не по душе, о чём я неоднократно говорил Химицу, однако отказываться от неё для таких людей как я глупо. Без Химицу я совсем завяну, сгнию за пару дней, пропью дом и стану очередным токийским бомжом-алкоголиком. Не то чтобы меня такая судьба не устраивает, просто пока что я к этому не готов морально. Химицу старается тщательно заботиться о моём здоровье: кормит только здоровой пищей, регулярно напоминает о вреде алкоголя и прячет мои сигареты. Последнее меня больше всего нервирует: я даже думал бросить курить, чтобы напрасно не тратить деньги, но я уверен, что она точно прячет их у меня дома, и что скоро я их обязательно найду. Химицу искренне хочет для меня всего самого наилучшего: чтобы я хорошо закончил школу, получил престижное высшее образование, устроился на хорошую работу. Всё-таки хорошо в ней проявляется японская кровь. Она, кстати говоря, не чистокровная японка: мать у неё из наших, русских. Родители у неё развелись когда мы ещё были детьми. Это не сильно хорошо сказалось на ней: я не знаю причину развода её родителей, но со мной она себя ведёт как образцовая японская жена. Забыл сказать: Химицу меня любит. Конечно, мы настолько давно знакомы, что любовь эта может быть не романтической, но родственной или, может быть, кровной, как любовь сестры к брату, но у меня есть определённые подозрения. Химицу разделяет мою любовь к шитью: она частенько покупает мне ткань для моих костюмов. Пару месяцев назад я закончил шить себе пиджак из 74 лоскутов. Шил я его почти собственноручно, практически не прибегая к швейной машинке. Я хотел назвать это произведение швейного искусства «Костюм Национального Героя», однако решил, что присвою это название своему более совершенному творению. На самом деле, навыки портного не слабо помогают мне с финансами: я шью джинсы многим японским знакомым. Думаю, после школы я смогу устроиться в какую-нибудь швейную мастерскую и вполне себе спокойно жить скучную обывательскую жизнь, которую я всегда хотел избежать. Иногда я мечтаю бросить всё, снять максимально возможную сумму денег с родительского счёта в банке (а деньжата мне от них после смерти достались неплохие), и рвануть во Францию. Моё единственное написанное на данный момент литературное произведение под названием «Мы — Национальный Герой», которое я закончил за одну ночь ещё полтора года назад, из-за чего я тогда посчитал его неким провидением, как раз начинается с прибытия главных героев в Париж: «Русский народный поэт и национальный герой Эдуард Лимонов и его жена-поэтесса и американская национальная женщина Кетрин Винтерс по личному приглашению президента французской республики сегодня утром прибыли в Париж». По сюжету, нас Кэтрин встречают президент Франции, мэр Парижа, вручают нам паспорта, дипломы почётных граждан. Конечно, никто меня там не ждёт, тем более Кэтрин сейчас вовсе не со мной, но не будем пока её затрагивать (прошу прощения, уж больно болезненные чувства вызывают у меня воспоминания об этой особе). Всё-таки, если я решусь бежать во Францию, то вступлю в Иностранный Легион. Зрение, конечно, у меня ужасное, но я слышал, что в легион берут и очкариков. Правда, боюсь, не с таким хуёвым зрением. Ах да, я люблю русский мат. Кто не любит, тот пусть идёт нахуй, а лучше в пизду. Но, надеюсь, меня отправят на какую-нибудь войну в Африке, где я смог бы проявить себя как настоящий французский патриот: героически получить ранение, прикрывая собой маленького чёрного ребёнка или женщину, и оказаться в госпитале, где французский генерал, на глазах у журналистов, протянет мне, лежащему на больничной койке раненному легионеру, синий французский паспорт и провозгласит меня «французом по пролитой крови». А какие, кстати, у французов паспорта? Точно ли синие? Признаться честно, ни разу в жизни не видел французского паспорта. Возможно, что он красный, как советский. Всё-таки держит меня Родина, не выпускает. Я не был в России (если можно назвать Советский Союз Россией) около десяти лет, вернее был в ней последний раз, когда мне было семь. У меня хорошая память, я помню многое с того времени. Я считаю, что лучший период в человеческой жизни это как раз эпоха с 0 до 7 лет. Я называю это «Великой эпохой» - эпохой изобилия, когда тебе самому практически ничего не надо, когда у тебя есть всё, что тебе нужно, и нет никаких нерешаемых проблем. Не исключаю, что не у всех людей этот период проходит именно так, как я описал. Во всяком случае, все воспоминания о Родине у меня относятся именно к этому промежутку времени. Хотел бы я вернуться в Россию? Не знаю, но не думаю, что отказался бы. Япония — скучная, ханжеская страна со своими средневековыми и варварскими нормами, обычаями, абсолютно скучнейшим бытом. Я устал от неё, мне хочется чего-то нового. Помню, когда мне было 5 лет, я сидел на подоконнике в нашей харьковской квартире поздно вечером и смотрел на улицу. И думал: «Неужели я проживу тут всю свою жизнь?». Сейчас набиваю текст на печатной машинке, сидя за столом на кухне, пока Химицу льёт мне в тарелку борщ. Я смотрю на неё, смотрю на этот красный от свёклы борщ, смотрю на потолок, на стены, на шкафы и, возвращаясь к тому пятилетнему себе, сидящему на подоконнике, так же с горечью думаю: «Неужели...».