Сближение

      С тех пор как Томми Стаббинс стал учеником доктора Джона Дулиттла, прошло два месяца. Надо сказать, что через месяц после того, как Томми практически переехал жить к доктору, проводя все свободное время в его доме и помогая лечить животных, в семье его дяди случилось несчастье. Когда дядя был на охоте, то случайно угодил в расставленный другими охотниками капкан, вследствие чего серьезно повредил правую ногу и остался хромым. Травма сильно повлияла на характер дяди Томми. Тот и раньше не отличался сдержанностью и был довольно грубым, но теперь стал еще более раздражительным и даже злым, так как на долгое время, а может быть и навсегда, лишился возможности заниматься любимым делом — охотой. Он все чаще стал срываться на Томми, который приходил от доктора радостным и счастливым, и в конечном итоге было принято решение отдать опеку над мальчиком доктору Дулиттлу. Жена дяди не возражала, уделяя все свое время мужу и их сыну, а для Томми подобное стечение обстоятельств стало еще одним радостным моментом. В последнее время он все чаще стал задумываться, что хотел бы иметь в доме доктора свою комнату, ночевать в ней, жить в его доме… И вот судьба преподнесла ему такой шанс. Нет, он никогда не желал дяде зла, хоть тот так и не смог заменить ему отца. Но Томми думал, что опека над ним рано или поздно все равно перешла бы к доктору Дулиттлу. Потому что именно причудливый добрый доктор стремительно становился для него отцовской фигурой, но ни он, ни сам доктор еще не успели признать это вслух.       И вот, переехав в дом доктора, четырнадцатилетний Томми Стаббинс почувствовал себя по-настоящему счастливым. В окружении любимых животных и уважаемого доктора, Томми с каждым днем все больше и больше ощущал себя членом этой необычной веселой семьи, главой которой был не доктор Дулиттл, а скорее его любимый попугай — Полинезия. Сине-желтая птица обожала сидеть на плече доктора и делать всем замечания и читать нравоучения. Да, Томми давно заметил, еще когда Полинезия подбила его прокатиться по всему городу на жирафе, а потом сигануть на корабль с полуразрушенного моста, что та большой любитель покомандовать.       В доме царило постоянное веселье, так как жизнь с животными под одной крышей просто не может быть иной. В доме постоянно что-то падало и разбивалось, булькало и звонило. Так что Томми быстро привык к тому факту, что шум — неотъемлемая часть их семьи.       И лишь по вечерам в доме наступала относительная тишина. Доктор любил по вечерам читать вслух, сидя в кресле, и животные это понимали и старались вести себя тише, но все равно не обходилось без ехидных комментариев книг Полинезией, которая сидела на спинке кресла и периодически перебирала клювом волосы Джона. А могла и за ухо ущипнуть, если тот читал слишком быстро.       Томми обожал вечера. Он любил все время, что проводил с доктором, но когда тот устраивался в кресле с книгой в руке, а он ложился на живот возле камина, то было в этом моменте что-то особенное: уютное, теплое, домашнее… Чего у него никогда не было. Он не мог вспомнить, чтобы его дядя когда-то сидел в кресле и читал книгу, у того на уме была лишь охота. Поэтому Томми внимательно слушал тихий голос опекуна, впитывая историю за историей, приключение за приключением…       И он очень любил прогулки с доктором вокруг их дома. Когда опекун рассказывал про природу и животных, про их характер и знаки, которые простые люди не замечают. После таких уроков Томми все больше начинал понимать, о чем болтают животные, и это было потрясающе.       Диалоги животных между собой были восхитительны и забавны. Томми долго хохотал, когда услышал, как их белый медведь Йоши, который однажды пришел к доктору с проблемой вечного замерзания, заявил, что хотел бы поваляться на песочке в какой-нибудь пустыне. Белый медведь! В пустыне! Томми часто приходилось делить место возле камина с вечно мерзнувшим Йоши. Или ворчание Плимптона, циничного и суетливого страуса, который всегда носит чулки. Однажды Томми услышал, как страус рассуждает о качестве одежды на современной фабрике.       Так пролетело еще несколько недель под опекой доктора, и Томми стал замечать, к своей тайной радости, что опекун все чаще стал называть его по имени, обращаясь к нему «Стаббинс» лишь во время серьезной операции. Он стал ласково взъерошивать ему волосы и даже пару раз приобнял. Некрепко и ненадолго, а мимолетно, слегка за плечи, но эти жесты давали мальчику понять, что он действительно желанен в этом доме. Ведь было время, когда Томми думал, что насильно навязался к доктору в ученики, и тот взял его к себе из милости, но время все расставило по своим местам, и Томми понял, что он доктору небезразличен.       Доктор Дулиттл был требователен и строг, когда дело касалось лечения животных. Он мог отчитать Томми, если тот делал что-то не так во время лечения или пытался ему в чем-то возразить. Время показало, что помимо любознательности у мальчика была черта непокорности, впрочем, присущая всем мальчишкам его возраста.       Доктор Дулиттл стал замечать, что всегда послушный ученик все чаще стал с ним спорить и доказывать свою точку зрения, даже если понимал, что совершенно не прав. Мальчик по-прежнему впитывал знания как губка и внимательно его слушал, но дух бунтарства стал серьезно беспокоить доктора. И последней каплей стало требование Томми позволить ему провести лечение раненого сурка самостоятельно. — Томми, ты еще не готов проводить лечение животных самостоятельно, — в третий раз повторил доктор Дулиттл, потихоньку начиная терять терпение. — Нет, могу! — Мальчик скрестил руки на груди и впился в наставника недовольным взглядом. — Мы уже несколько раз лечили сломанные лапки грызунов, так что я знаю, что нужно делать! — Да, и в последний раз ты до крови ткнул ножницами здоровую часть лапки, — заметил Джон. — Томми, твоих знаний и навыков еще недостаточно для проведения лечения самостоятельно. Ты мой ученик всего несколько месяцев, нужно больше практики и знаний. Что ты будешь делать, если что-то пойдет не так? Нет, Томми. Ты еще не готов. И хватит спорить, — поднял руку доктор, заметив, что мальчик снова хочет возразить. — Разговор окончен. — Я докажу вам, что могу кое-что сделать и сам, сэр, — произнес Томми. — Докажешь? И каким это образом? — Темные брови доктора грозно нахмурились. — Проведу лечение сам прямо на месте, где найду раненое животное, — буркнул Томми.       Джон нахмурился еще сильнее, и впервые за все знакомство с доктором Томми увидел в карих глазах ярость, направленную на него. Темные глаза стали строгими и холодными, и мальчик почувствовал себя неловко под этим взглядом, и в какой-то момент даже пожалел, что посмел напрямую высказать наставнику о своем желании. — Если ты осмелишься на подобную глупость, то мне придется тебя наказать, — медленно заговорил Дулиттл. — Да так, чтобы ты и думать не смел подвергать жизнь и здоровье животных опасности, а мои приказы — возражениям.       Томми судорожно сглотнул. Первый раз опекун грозил ему наказанием, и надо признать, что ему стало страшно. Он понятия не имел, какие методы наказаний на уме у его наставника, но где-то в глубине сознания зародилась мысль, что после этой угрозы ему стало даже интересно, что может сделать доктор. Его дядя обычно оставлял его без ужина и пару раз выдрал охотничьим хлыстом за особо серьезную провинность. А что сделает доктор? — Ты меня понял, Томми? — внимательно наблюдая за эмоциями на побледневшем лице мальчика, спросил Джон. Он не мог не заметить, что его угроза напугала ребенка, и он очень надеялся, что ее будет достаточно, чтобы уберечь того от необдуманных глупых поступков, ибо воплощать угрозу в реальность ему очень не хотелось. — Понял, сэр, — нейтральным голосом ответил мальчик, и доктор увидел, что ребенок о чем-то задумался. — Чай? — вздохнул Джон, решив сменить тему. — Угу.       Лето сменилось осенью, и на какое-то время Томми забыл про тот разговор и продолжал беспрекословно учиться и помогать доктору лечить животных. Но собирая однажды травы на зиму, он наткнулся на раненую белку. Маленькая белочка ползла по земле, волоча одну лапку.       Томми поставил корзину с травами на землю и опустился к животному. — Эй, маленькая, не бойся, позволь я посмотрю, что с тобой случилось, — ласково заговорил мальчик.       Он еще не научился до конца понимать белок, но судя по быстро бьющемуся сердечку под его руками и замеревшему тельцу, он мог сказать, что белка до смерти напугана. Он быстро прощупал маленькую лапку и понял, что одна из косточек находилась под неправильным углом. И в этот момент ученик доктора вспомнил несколько моментов. Как доктор ловко вправил лапку еноту. Легко и просто, одним движением, и Томми подумал, что тоже вполне способен вернуть косточку на место. Но мальчик вспомнил и угрозу доктора его наказать, если он посмеет лечить животное без него.       Томми облизнул пересохшие губы и посмотрел на лежавшую перед ним белку. Его поглотил водоворот мыслей, и нужно было как можно скорее принять решение. Одна его часть кричала немедленно взять белку на руки и отнести наставнику, а другая — доказать, что он может выполнять некоторое лечение самостоятельно. Мальчик был уверен, что справится и все будет хорошо, а значит, доктор Дулиттл поймет, что был неправ, и наказывать его не станет. — Сейчас, малышка, все будет хорошо. — Левой рукой Томми прижал белку к земле, а другой ухватился за лапку. — Так… нужно резко потянуть вниз и чуть влево, если угол наклона вправо… — Он еще раз облизал губы и дернул маленькую лапку.       Белка пискнула, и ее большие коричневые глазки закрылись, а голова безвольно повисла. — Эй, что с тобой?! — в панике воскликнул мальчик, подхватывая белку на руки. — О, Господи! Эй, посмотри на меня!       Но белка оставалась без сознания, и Томми почувствовал, как замедлилось ее сердцебиение.       Забыв про корзину с травами, Томми со всех ног помчался домой, прижимая хрупкое создание к груди. Глупый, какой же он глупый! Как он мог быть таким неосторожным! Как он мог думать, что может все сделать сам! Что может лечить самостоятельно! Что будет, если это маленькое создание умрет из-за его глупости, из-за его нелепого желания что-то доказать… — Пожалуйста, не умирай, милая… — зашептал Томми, роняя слезы на коричневый мех белочки. — Пожалуйста, прости меня… Только не умирай…       Мальчик забежал в дом и сразу же наткнулся на наставника, который сидел в кресле. — Сэр! Помогите ей! Пожалуйста! — Спокойно. — Джон встал с кресла и подошел к мальчику, беря в руки белку. — Что случилось? — серьезно спросил он, осматривая неподвижное животное. — Она… Она… Я… — Томми захлебнулся слезами, не в силах вымолвить ни слова. — Томми, что случилось? Что с тобой? Почему ты плачешь? — Это… я сделал, сэр, простите… — Я же говорил, что он не успокоится, пока не укокошит весь наш вид, — раздался голос белки по имени Кевин, но доктор не обратил внимания на слова ранее случайно подстреленной мальчиком белки, которая стала поводом для их знакомства. — Я нашел ее в лесу, она ползла… — вытирая неконтролируемый поток слез ладонью, продолжил рассказывать мальчик. — У нее косточка была вывернута в лапке, и я… я… попытался ее вправить. Простите… Я думал, что смогу, но она потеряла сознание, но перед этим… так жалобно запищала… — Мальчик окончательно разрыдался, а Джон уже мчался в рабочий кабинет исправлять ошибку непослушного ученика.       Все разговоры с мальчиком будут позже, и пусть поможет ему Бог, он сильно пожалеет, что все-таки его ослушался, но сейчас главное — спасти белку.       Томми сидел в своей комнате и тихонько плакал. Он попытался помочь доктору, но тот послал ему такой взгляд, что мальчик сразу понял, что лучше уйти в комнату и лишний раз не показываться на глаза разгневанному наставнику. Он знал, что провинился. Очень сильно провинился. В данный момент он мог думать только о двух вещах. О жизни несчастной белки, которая, если умрет, то исключительно по его вине, и о наказании. Он понимал, что заслужил любое наказание, которое решит применить доктор, но ему было страшно от неизвестности. А еще он боялся, что сильно разочарует своего любимого наставника, практически ставшего для него отцом.       Едва Томми успел вытереть новую партию слез, как дверь в комнату открылась и вошел Дулиттл. — Что с ней? — мгновенно вскочил на ноги Томми. — Сэр… — Белка жива, — ответил Джон и плотно захлопнул за собой дверь.       С кухни раздался громкий грохот. Похоже, что Чи-Чи снова что-то разгромила, но сейчас это было неважно. — Что… что я ей сделал, сэр? — нерешительно спросил Томми. — О, ничего особенного, всего лишь порвал бедренную артерию, — зло выплюнул Джон и вплотную подошел к мальчику. — Еще немного, и белка бы умерла от внутреннего кровотечения. У нее было всего лишь небольшое смещение кости, но своим упрямством и непослушанием ты почти превратил ее в калеку. Браво, Стаббинс.       От последних слов Томми дернулся, словно ему отвесили пощечину, и его глаза вновь наполнились слезами. — Сэр… Доктор Дулиттл, прошу вас, простите меня, — залепетал мальчик. — Простите… Что угодно со мной делайте, но только не отказывайтесь от меня, прошу…       Джон удивленно вскинул брови. — С чего ты взял, что я могу от тебя отказаться? Ты мой ученик, мой подопечный, мой… — он резко замолчал и тяжело вздохнул. — Томми, посмотри на меня. — Он положил руку на плечо мальчика. — Если бы я собирался от тебя отказаться при первой же твоей оплошности, то я бы не грозил тебе наказанием. Ты стал для меня… — Джон на мгновение прикрыл глаза, словно готовился к прыжку в море, а затем открыл и твердо закончил: — Сыном, которого у меня никогда не было. Поэтому даже не думай, что такое возможно.       Несмотря на большие неприятности, в которые он влип, Томми улыбнулся сквозь слезы от признания наставника. — А вы стали для меня отцом, сэр, — тихо произнес Томми.       Губы Джона дрогнули в легкой улыбке, но через секунду его лицо вновь стало суровым, а взгляд строгим. — Что ж, — вздохнул он, плавным движением выдергивая из петель штанов тяжелый кожаный ремень. — Самое время сблизиться еще больше. Тебе знаком подобный метод наказания? — складывая ремень вдвое, спросил доктор.       Томми удрученно кивнул. — Скажи мне, за что ты будешь наказан, Томми, — попросил Джон. — Я вас ослушался и чуть не убил белку, — прошептал мальчик, смотря в деревянный пол. — Простите, доктор. — Я тебя прощаю, Томми, — ответил Джон. — Но хочу, чтобы ты запомнил несколько простых вещей. Когда я увижу, что ты готов самостоятельно лечить животных, то скажу тебе об этом сам. Да ты и сам поймешь, что готов. Тобой будет руководить не подростковое желание доказать что-то взрослому, а знания, которые сами тебе подскажут, что ты готов. Понимаешь?       Томми кивнул. — И еще, — продолжил Джон. — Не пытайся в будущем меня испытывать и проверять, я всегда сдержу свое слово, — на этих словах Томми вскинул голову и заглянул в глаза наставника. — Да, Томми. Я думаю, ты понимаешь, о чем я говорю. — Я понял, сэр, — прошептал Томми. — Клянусь, я больше никогда вас не ослушаюсь. — Он тяжело вздохнул и, не дожидаясь дальнейших приказаний, поплелся обратно на кровать. Стащил штаны до колен и улегся на живот, пряча лицо в сгибе локтя.       Джона тронуло подобное раскаяние и покорность, и он решил, что на первый раз не будет с мальчиком слишком суров. Но в то же время он напомнил себе, что мальчику четырнадцать, а не четыре, и он будущий доктор, от которого зависит жизнь животных. Поэтому он должен пресечь подобное поведение на корню и показать, что его оплошность не шутка.       Удары были крепкими и четкими. Джон с хирургической точностью обрабатывал покорно подставленный зад мальчика, который к десятому удару приобрел розовый оттенок. Он никогда никого не порол, но, в конце концов, он был доктором и прекрасно знал, как возможно причинить боль, но не навредить. К пятнадцатому удару плечи мальчика задрожали, и в комнате послышались тихие всхлипы, переходящие в плач. К двадцатому укусу ремня кожа стала бордовой, а плач перешел в рыдание, и Джон решил, что с его ученика довольно.       Он отбросил ремень в сторону и присел на край кровати. — Все кончено, Томми. — Он протянул руку и погладил ребенка по спине. — Ты молодец.       Томми повернул голову и взглянул на наставника. — Вы… вы же не разочарованы во мне, сэр? — Ну что ты… Я никогда не буду в тебе разочарован, Томми. Ты очень одаренный и способный ученик, просто, как и все дети, сумел попасть в неприятности. И хватит уже называть меня сэр, Томми. Зови меня Джон.       Томми громко шмыгнул носом и широко улыбнулся. — Хорошо, папа.