"Мой дорогой Фродо..."

«Мой дорогой Фродо… Как-то раз ты спросил меня, все ли я поведал тебе о моих приключениях. Я ничего не выдумывал, но я и не открыл тебе всей правды. Тебя еще не было на свете, мой мальчик, когда твой дядя вернулся в Хоббитанию сказочно богатым и уж совсем, прости, не сказочно странным и чудаковатым в глазах всего Шира. Признаться, дорогой племянник, я таким и не думал никогда быть. Я слыл почтенным, уважаемым хоббитом до того самого дня, когда 13 гномов во главе с волшебником Гэндальфом и Королем гномов, Торином Дубощитом, перевернули вверх дном мою норку и мою жизнь! До тех пор я ни во что не впутывался, вел тихую, размеренную жизнь, и ни о каких приключениях (Боже, упаси!) не помышлял и в помине! Итак, в норе, под землей жил-был хоббит…» Кажется, так начиналась твоя история, а, мой дорогой дядюшка Бильбо? Родная норка в Бэг-Энде, где я когда-то бегал и резвился, как странно опустела… С суетливым, забавным и вечно бурчащим что-то себе под нос дядюшкой она всегда казалась мне несколько тесноватой… Но зато теперь можно было заходить в кладовую спокойно и без опаски и риска быть пойманным с кексом во рту и отшлепанным по 1-ое число. Почему? Да потому, что, будучи еще маленьким мальчишкой, я то и дело пытался прошмыгнуть под носом у Бильбо и стянуть какую-нибудь вкуснятину, чтобы потом полакомиться где-нибудь под деревом, а заодно и угостить Сэма. Может показаться странным, что малышу-хоббиту запрещают лишний раз перекусить. Не забывайте, хоббиты питают едва ли не любовную страсть к еде, прием пищи реже, чем 6 раз в день, уже грозит, по их понятиям, возможным истощением! Тем не менее, Бильбо всегда следил, чтобы я ел строго по расписанию. После своего похода с гномами, говорил он, я понял, что есть нужно в меру, чтобы твое тело всегда было готово к испытаниям, ибо неизвестно, когда и в каком виде они постучат в твою дверь. Мне очень не хватало моих братьев, Пиппина и Мерри: после того, как они, по словам их родителей, «шлялись невесть где целый год», парни не имели лишней возможности носа из дому высунуть, не то что навестить кого-то. Они были младше меня, это верно, но поневоле повзрослели за время испытаний, и назвать их мальчишками теперь было бы… ну, по меньшей мере, неуважительно и даже оскорбительно. Не хватало и Арагорна, нашего старого, доброго Странника-чужака, что стал нам верным другом и братом. Он теперь Государь и правитель Гондора, его ждут великие свершения, и конечно, вряд ли ему будет дело до крохотного края под названием Шир, где его ждут и любят четверо его верных друзей-хоббитов. Я с широкой улыбкой на лице вспоминаю нашу с ним первую встречу. Сэм, Мерри и Пиппин ворвались в мою гостевую комнату с кулаками наперевес, и по их глазам я тогда чуть было не поклялся, что они сейчас разорвут этого подозрительного чужака голыми руками! Особенно тяжело мне давалось понимание того, что и Гэндальф, возможно, вскоре позабудет тропку к Бэг-Энду, ведь в Средиземье воцарился мир и покой, а его наверняка ждут там, за Горизонтом… До чего же я привязан к нему, этому мудрому, не ожесточившемуся с годами и бедами старику… Одиночество для меня оказалось еще более тяжкой ношей, чем для Бильбо. Все эти косые взгляды и сплетни.. Видно, дядя и я окончательно и бесповоротно разрушили когда-то безупречную репутацию Бэггинсов. Что поделать? Кровь Старого Тука взяла свое. Но более всего угнетало другое. Как сказать братьям, что я уплываю?.. Сэм, например, этого не переживет. Мне вообще кажется, что он привяжет себя к якорю корабля с воплем, что никуда меня не отпустит. Но иначе нельзя. Мне здесь нет больше покоя. Прошло то время, когда, по словам дяди Бильбо, я сердцем был привязан к Ширу, к его полям, лесам и речушкам. Я вырос, это верно. Саруман, хоть и променял мудрость на безумие, сказал чистую правду. После всего, что я перенес, всего, что я видел, я не могу спокойно проводить вечера на скамейке с трубкой в руках и пускать чудные колечки дыма, как это делал Бильбо. Его приключение с драконом, его поход с гномами к Одинокой горе изменил его, изменил, безусловно, в лучшую сторону, но не искалечил. Я же сплошь пропитан ядом. Из моей груди никогда не выветрится затхлый, мертвецки-одуряющий воздух Мордора, грубый, страшный рубец от Моргульского клинка так и останется полузажившим, а тень пережитых ужасов всегда будет висеть перед глазами полупрозрачной пеленой. Бильбо отправился в путешествие. Я же отправился на смерть. Героем я никогда не стремился быть; хоббит не жаждет славы, и мне никогда не хотелось ни почестей, ни празднеств в мою честь, ни богатства. Я просто сделал то, что должен был сделать. О четырех полуросликах, конечно же, сложат бессмертные легенды, песни, поучительные истории, одни из тех, что рассказывают у камина перед сном мамы своим детям. О нас, быть может, напишут толстенные (или же нет) книги, которые будут потом веками пылиться и желтеть в Библиотеке Времен вместе с летописями Исильдура… Но здесь. Не в Шире. Не руками хоббитов. Все, что мы получили по возвращении в родные края, – косые взгляды сородичей, отчетливо и ясно выражавшие: «О, вернулись-таки, соизволили показаться дома!» Будто мы не воины, а дети малые, которых попрекают родители за особо крупную шалость. Даже обидно немного. Но, если быть до конца честными, ничего иного мы и не ожидали. Во-первых, мы бесследно исчезли почти на год, никому не сказав ни слова. Во-вторых, Шир знать не знал о проблемах внешнего мира. В-третьих, это хоббиты. Я вовсе не хочу отозваться о моем народе неуважительно или как-то принизить его, ведь я сам из его числа, но нужно признать, что все необычное, вплоть до того, что ты не так чихнешь, вызывает у всякого хоббита подозрение и желание держаться от чудака подальше. Я и сам, признаюсь, смутно себе представляю, каким образом я и дядя Бильбо умудрились стать такими яркими исключениями в своем народе. Я любил Шир. Я и сейчас люблю его не меньше. Я рад, видя, как отстраиваются норки и городская ратуша, как вновь зеленеют поля, покрытые пеплом и сажей, как расцветают цветы, как первые весенние дожди смывают с нашей земли орочью кровь и прочую мерзопакость, которую принесли сюда враги, приспешники Сарумана. Несмотря на его чудовищное предательство, причиненное зло, пролитую кровь… мага все равно похоронили и оплакали должным ему образом. В былые времена за те 700 человеческих жизней, что он прожил, Саруман не раз приходил на помощь Средиземью, свободным ныне народам, защищал слабых, заботился о всеобщем благе, был незаменимым советчиком эльфов и главой Ордена Мудрейших. Это дорогого стоит. И потом, Гэндальф мне как-то сказал, что даже мудрейшим не дано провидеть абсолютно все. Тогда это был не только вопрос права на жизнь или смерть. Теперь я понял, что маг имел в виду. Мудрейших может подвести их собственная мудрость, а зло воспользуется этой «сильной слабостью» и получит крохотный, но все же шанс поработить ее обладателя. Что и сделал Саурон. Я, в отличие от Гэндальфа, никогда не знал Сарумана Белого таким, каким он был до Последней Битвы Третьей Эпохи: бесконечно мудрым, спокойным, навевающим прозрение одним лишь своим взглядом старцем. Я успел застать его алчным, жаждущим власти безумцем. К сожалению. Мне было не с чем сравнить. И посему тем больше я понимал, как, должно быть, тяжело далась его смерть Гэндальфу, хранившему память о былой дружбе и наблюдавшему эту ужасную перемену. Я же не увидел наимудрейшего из Ордена. Закончив ежедневную уборку по дому и поставив на огонь чайник, я пошел в свою комнату: пора было начать собирать все необходимое к отъезду из Хоббитании в Ривенделл. На сердце лежал тяжеленный, жгучий камень с острыми краями, не дававший мне покоя. В комнатке все было точно так же, как и в тот день, когда встревоженный находкой Кольца Гэндальф «слегка подтолкнул меня к двери», когда я, как и сейчас, был вынужден покинуть Бэг-Энд… Что ж, до свидания и прощай, родная норка!.. Не жди меня, как ждала Бильбо. Я не вернусь… И Бильбо тоже…