Пересечения

________________________________________

1999

Щелкнув мышью, Мэдлин в пятый раз запустила откорректированное видео. Всё было безупречно — благодаря Биркоффу неспособность Никиты соблазнить Маркали не скажется на миссии. Но ситуация была не из легких — прогноз Джорджа о провале Никиты оказался до боли точным. Конечно, дело было не только в прогнозе Джорджа — в глубине души Мэдлин с самого начала ожидала катастрофы, и Никита более чем оправдала эти ожидания. Продолжающееся сопротивление Никиты валентайн-сценариям вызывало огромное разочарование. Молодая оперативница, казалось, научилась убивать ради Отдела, но при этом демонстрировала крайнее отвращение к действиям, которые, по мнению Мэдлин, создавали гораздо меньше моральных дилемм. Более того, для многих оперативников такие задания были своего рода привилегией — они были гораздо менее опасны, чем стандартные миссии, и процент выживания на них был куда выше. И всё же, вне всякой логики, для Никиты они были ненавистны. Нельзя было допустить, чтобы такое поведение продолжалось. Советы в дружественной манере не помогали, предупреждения не имели никакого эффекта. Мэдлин больше не могла позволить себе роскошь ждать, пока Никита улучшит свои показатели — в следующий раз, когда Никита подойдёт под валентайн-профиль, Мэдлин придется прибегнуть к принуждению. Вероятно, будет достаточно методов, воздействующих на подсознание, возможно, что-то связанное с замещением привязанности к Майклу. Если повезёт, Никита сможет чему-то научиться на этом опыте, и подобные приёмы больше не понадобятся. Мэдлин открыла досье Никиты и быстро напечатала пометку о том, что девушке требуется помощь в выполнении заданий по соблазнению. Когда она уже собиралась нажать клавишу ввода, то замерла, удивленная смутным беспокойством. Когда-то давно, она даже не помнила, когда именно это было, подобная тактика казалась ей отвратительной. Как же наивно было так думать. В конце концов, какие у неё были варианты? Оперативникам, не отвечающим минимальным стандартам работы, грозила ликвидация или переход в расходную группу, а подобные методы давали ей возможность обойти это. В действительности, она оказывала Никите услугу. Разве это плохо? Это не может быть неправильным, твердо сказала она себе, с силой нажимая клавишу ввода. Закрыв файл, она нахмурилась, поскольку ей в голову пришла ещё одна мысль. Вполне возможно, что провал Никиты в данном случае связан не столько с неприятием валентайн-миссий как таковых, сколько с подозрением, что само задание было неправомерным. В таком случае, вполне вероятно, что и у других оперативников есть сомнения. Наверное, ей следует позаботиться об устранении последствий. Для Джорджа не составит труда подбросить доказательства давних связей между Маркали и Баденхаймом когда миссия закончится, а Мэдлин лично проследит за тем, чтобы новая информация широко разнеслась по всему Отделу. Устранение последствий. Мэдлин устало покачала головой. Вся эта миссия была своего рода устранением последствий. Но скоро, слава Богу, всё закончится.

________________________________________

1980

На мгновение, которое, казалось, застыло во времени, кожа на горле мужчины натянулась — остроты металлического стержня в руке Мэдлин было недостаточно, чтобы эффективно проткнуть плоть. Но она продолжала давить, обхватив его шею сзади второй рукой, и кожа на горле внезапно поддалась, образуя провал с рваными краями. После этого сопротивления уже не было, ручка почти исчезла в зияющей ране, остановившись лишь тогда, когда кулак Мэдлин упёрся в окровавленную кожу. Неподвижно застыв, она не убирала руку, прикованная к месту его внезапно пустыми глазами и влажным сдавленным звуком, который вырвался из отверстия в его горле. Она не моргнула, когда теплая кровь начала толчками выплёскиваться ей на лицо, и не вздрогнула, когда мужчина неосознанно, но сильно вцепился в её блузку. Она просто смотрела, как он медленно опускался на колени, и, наконец, с содроганием отстранилась. Он бесшумно упал лицом вниз и остался неподвижно лежать там, а лужа темно-багровой жидкости окружала его голову и окрашивала мрачный цементный пол. Кровь покрывала её всю липким слоем, казалось, она была везде — на одежде, на лице и руках, даже на волосах. Она почувствовала, как капля стекает по щеке в уголок рта и с отвращением сплюнула. Это была первая жизнь, которую она отняла с того дня много лет назад, дня, который так старалась изгнать из своей памяти. То убийство было совсем другим — чистым, даже изящным. Падая всё дальше, Сара кружилась и кувыркалась в воздухе. Смерть сестры выглядела настолько красиво, что Мэдлин едва не спрыгнула вслед за ней с края площадки, желая повторить потрясающую акробатику. Только после того, как Сара приземлилась на сверкающий паркетный пол внизу, картина стала уродливой: глаза открыты, шея вывернута под неправильным углом, тело такое неподвижное. В отличие от прошлого раза, это убийство было отвратительным с самого начала — отвратительным в своей жестокости, ужасающим в своей почти камерности. И всё же именно та первая смерть преследовала её, вселяя в неё чувство ненависти к себе, от которого она никогда не могла полностью избавиться. А этот поступок, хотя в нем было гораздо больше откровенной жестокости, и который уж точно был преднамеренным, не вызвал у неё никакого чувства вины. Вместо этого она ощутила лишь удовлетворение, облегчение и чувство выполненного долга. Она любовалась обмякшим телом, словно в трансе, медленно дыша, когда чувство глубокого спокойствия начало расслаблять её напряженные мышцы. Она не сразу повернулась, услышав, как открывается дверь в камеру, — поначалу ей было всё равно. Но потом возвратилось подобие здравого смысла, и она резко обернулась. Петрозиан стоял в дверях, с ожесточением глядя не на лежащую на полу фигуру, а на неё. На его лице не было никаких следов удивления, напротив, оно было тёмным от гнева и искажено жаждой крови, его жестокость равнялась той, которую она сама ощущала всего несколько мгновений назад. Это было убийственная жестокость — и она была направлена на неё. Он медленно и целеустремленно начал приближаться, инстинктивно она стала отступать. — Ты! — выплюнул он. — Не могу в это поверить. — Он напал на меня, — произнесла она, продолжая пятиться. — Мне пришлось защищаться. Он нахмурился в ответ и стремительно шагнул к скамье, тянувшейся вдоль одной из стен. Засунув под неё руку, он достал небольшой передатчик и швырнул в неё. Передатчик ударил её в грудь, а затем упал на пол и откатился на несколько футов в сторону. — Я все слышал! — прокричал он. — Ты работаешь на Отдел! Мэдлин остановилась, упершись спиной в стену. Встав между ней и дверью, Петрозиан злобно смотрел на неё, сжав кулаки и тяжело дыша. — Этот оперативник начал говорить, как только мы его схватили, — сказал он, взглянув на тело на полу. — Он сказал мне, что хочет работать на нас, быть двойным агентом. Но мне показалось, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком удобно. Поэтому я приставил пистолет к его голове, и тогда он начал умолять. Он сказал мне, что может доказать, что он не лжёт, что он может выявить агента Отдела среди нас, — он улыбнулся, уголок его рта резко дернулся. — Он сказал, этот агент — ты. Он грубо рассмеялся и шагнул ещё чуть ближе к ней. — Конечно, я ему не поверил, — продолжил он. — В конце концов, мы с тобой стали так близки, — он с усмешкой подчеркнул последние два слова. — Я так рассердился, что он смеет оскорблять тебя подобным образом, что ударил его. Но потом он стал упрашивать меня установить передатчик в его камеру и послушать. Я согласился без колебаний, я был уверен — ты докажешь, что он лжец. Я даже собирался предоставить тебе честь казнить его впоследствии, — он снова засмеялся. — Хотя, вижу, ты и так об этом позаботилась. Без предупреждения, Петрозиан набросился на неё, схватил за шею обеими руками и ударил её головой о стену. — Ты лживая сука, — зашипел он сквозь стиснутые зубы, сжимая её горло всё крепче, — думала, сможешь использовать меня, чтобы шпионить за КГБ, что я дурак, которым можно манипулировать? Она пыталась вдохнуть воздух, пыталась сопротивляться, но её усилия только способствовали потере кислорода. Когда её попытки не увенчались успехом, она на короткое время запаниковала, осознав, что сейчас умрет. Но по мере того, как она слабела, её перестало это волновать. Она не могла больше ничего сделать — чернота скоро поглотит её, и тогда уже ничего не будет иметь значения. Затем, когда она уже готова была потерять сознание, Петрозиан неожиданно отпустил её. Она тяжело захрипела, лёгкие горели, и она безвольно сползла на пол. — За это ты заслуживаешь, чтобы тебе свернули шею, — сказал он, его лицо над ней расплывалось. — Но, к счастью для тебя, у меня есть идея получше.

________________________________________

«Сессия прошла безрезультатно». Лежа на матрасе, Пол снова и снова прокручивал в голове слова Мэдлин. Он дрожал под одеялом, свернувшись клубком, ибо его снедало ужасное осознание: она солгала. Он понял это по её глазам, по её поведению — сначала не могла взглянуть ему в лицо, а затем этот вызывающий взгляд, словно говорящий: «неужели ты мне не веришь?!». Он знал, что сессия прошла как угодно, но не безрезультатно. Выражение её лица выдало и нечто другое, что-то ещё более тревожащее, чем ложь. Эмоцию, которая отчетливо напоминала страх. Что бы он ни сказал ей под гипнозом, что бы она ни скрывала — это сильно напугало её. Он мог назвать только одну причину, почему она могла солгать ему и почему могла испугаться — сеанс, должно быть, подтвердил, что он действительно сходит с ума. Его кошмары не имели ничего общего с реальностью, вместо этого они были галлюцинациями, порожденными психическим расстройством. Своей ложью она пыталась защитить его от этой ужасной правды. Ему очень хотелось поверить в её ложь. Ему даже хотелось притвориться, что он поверил, притвориться, что он может игнорировать важность выясненной информации. Но теперь, когда его худшие опасения подтвердились, он знал, что должен выполнить свой долг. Он не мог допустить, чтобы его умственная недееспособность усугублялась, создавая потенциальную угрозу для выполнения заданий или для коллег по работе. Он должен был признаться в своей проблеме — и, если потребуется, перейти в расходную группу. В этом не было ничего позорного. По крайней мере, так он сможет умереть с пользой. Волна печали внезапно обрушилась на него с почти ошеломляющей силой. Он стиснул зубы и закрыл глаза, его мышцы напряглись в агонии. Но не перспектива собственной смерти причиняла ему такую боль — он уже привык ожидать, что рано или поздно это случиться. Нет, это была печаль, рожденная разочарованием, крушением надежд — надежд, которым он никогда не должен был предаваться. Когда Мэдлин упомянула об альтернативной истории его жизни, он по глупости позволил себе поверить, что это возможно. Он позволил себе хотеть этого. Нуждаться в этом. Нуждаться настолько сильно, что, несмотря на её предупреждения, он настоял на том, чтобы всё выяснить. Но ему следовало прислушаться к ней — сейчас, после гипноза, зная, что это была лишь иллюзия, он предпочел бы умереть. Да, он должен был послушаться её. Но искушение было слишком велико, и он не смог устоять. Мэдлин не могла этого знать, не могла понять. Она не могла знать, что дала ему, как оказалось, ложную надежду на исполнение его самого сокровенного желания: иметь ребенка, сына. Она не могла знать, что после всех тех жизней, что он забрал, он отчаянно хотел создать жизнь — хотя бы одну. Иметь собственное наследие из плоти и крови, личную заинтересованность в мире, который он защищал, и в будущем, которое он строил. Знать, что его усилия и жертвы принесут пользу не только потомкам других людей, но и его собственным потомкам. Нет, она не могла знать, как сильно он хотел этого — и как больно было сознавать, что этого никогда не случится. Что это тупик, и после него в роду никого не будет. А скоро не будет и его самого, подумал он, и его лицо мучительно исказилось.

________________________________________

— Давай я помогу тебе подняться, — сказал Петрозиан, протягивая Мэдлин руку. Его гнев таинственным образом испарился; перемена в манере поведения была столь разительной, что почти пугала своей внезапностью. Она схватилась за его руку, и он поднял её на ноги. Она растерянно смотрела на него, голова кружилась от недостатка кислорода. Горло все ещё болело, и она тихонько потерла шею, пытаясь унять боль. — Мне жаль, что я вышел из себя, — произнес он извиняющимся тоном и улыбнулся. — Но пойми, если бы кто-нибудь узнал, что у меня была интрижка со шпионкой Отдела, мне бы пришел конец. В буквальном смысле. Поэтому, когда я узнал, кто ты на самом деле, я немного разозлился. Она кивнула. Сказанное им было неоспоримо — она действительно подвергла его жизнь опасности. Его реакция была суровой, но понятной. В самом деле, стоя здесь, залитая кровью своей жертвы, она вряд ли могла его критиковать. — Честно говоря, моим первым побуждением было убить вас обоих — и тебя и его, тогда бы никто не узнал, что я скомпрометирован, — продолжал он. — Разумеется, в этом не было бы ничего личного, — добавил он с очередной улыбкой. — Конечно, — пробормотала Мэдлин. Как это может быть личным? В их мире такие вещи, как секс или убийство, то, что обычные люди делают под влиянием эмоций любви или ненависти, были всего лишь служебными обязанностями, которые просто нужно выполнять по мере необходимости, без привязанности или злого умысла. Нет, в этом не было бы ничего личного. Ни в чём не было. — Но потом я начал волноваться — если бы я убил тебя, даже при условии, что мне удалось обставить всё как несчастный случай, наверняка было бы расследование. А что если бы каким-то образом всплыла наружу твоя настоящая личность? Если бы это произошло, мне пришлось бы многое объяснить. Поэтому я решил, что лучший способ защитить себя — это защитить тебя — убедиться, что твое прикрытие не будет раскрыто, — он дружески подмигнул ей. — По сути, подписать контракт с вашей командой. Разве это не хорошая новость? — Понятно, — ответила она, нахмурившись, стараясь уловить смысл его слов. Если он уже решил, что собирается оставить её в живых и сохранить тайну, то почему придушил её до полусмерти? Она вспомнила, как он обращался со своими подчиненными, непринужденно переходя от остроумия, обаяния, даже заботы к жестокости и садизму и обратно, и поняла, что знает ответ: ему это нравилось. Она подавила дрожь. На протяжении многих лет немало людей утверждало, что она социопат. Временами она даже задумывалась о том, не могут ли эти люди быть правы. Теперь, когда перед ней стоял настоящий социопат, она знала, что это не так. — Вот как я это вижу, — объявил он, — я оставляю тебя в живых и даю тебе первоклассные разведданные. Взамен Отдел помогает мне устранить моих конкурентов в КГБ и прокладывает мне путь к руководящей должности, которую я вполне заслуживаю, — он усмехнулся. — Это просто идеально! — он сиял, совершенно довольный собой. Мэдлин подавила желание скривиться от отвращения и заставила себя улыбнуться мужчине. Вербовка Петрозиана, который был лоялен лишь самому себе, вероятно, была бы ужасной ошибкой, но, поскольку её легенда раскрыта, ей ничего не оставалось, кроме как согласиться на его предложение. Позже она сможет предупредить своих кураторов, что ему нельзя доверять. Однако сейчас его помощь может оказаться очень полезной. — Что же, — сказала она, — думаю, ты нашел решение, которое устроит нас обоих. Отдел будет счастлив заполучить тебя. — Да, я отличная находка, — согласился он, гордо выпячивая грудь. — Уверен, твоё начальство наградит тебя за то, что ты сумела привлечь меня. — Без сомнения, — ответила она, изображая энтузиазм. Она положила руку на его плечо. — Но теперь, раз уж мы стали партнерами, мне нужна услуга. Очень маленькая услуга. — О, все, что угодно для моего нового товарища, — великодушно сказал он. — Хорошо, — она тепло улыбнулась ему. — По правде говоря, всё очень просто. Мне нужно, чтобы ты через свои источники разыскал несколько человек.

________________________________________

Не обращая внимания на пронизывающий ветер, Джордж осторожно спустился из самолета по заледеневшей металлической лестнице и прошёл к лимузину, ждущему на взлетной полосе. Водитель в тяжелом пальто и шляпе стоически ожидал у открытой задней двери. Джордж кивнул ему, забрался внутрь и откинулся на кожаном сиденье. Когда дверь с глухим стуком закрылась и через несколько мгновений машина плавно тронулась с места, он вздохнул с облегчением. Как хорошо было вернуться в Брюссель, на свою территорию — подальше от Первого Отдела. Облегчение, как он знал, было преждевременным. Хотя Ричард саботировал спасательную операцию на Украине в точности в соответствии с указаниями Джорджа, отсутствие новостей всё ещё продолжало беспокоить его. Но он просто не мог больше ждать в Первом Отделе — он был нужен другим Отделам, которые не могли без него функционировать. И, по правде говоря, они были нужны ему. Для Джорджа Первый Отдел был кошмаром — контролируемым хаосом, которому не позволяла взорваться только необычайная сила личности Эдриан. Хотя та всегда поддерживала видимость эффективности и даже элегантности, но, когда Джордж приезжал в Париж, то всегда слышал тикающую бомбу замедленного действия. Не было никаких правил, никаких протоколов, ничего, кроме, надо признать, блестящего ума Эдриан, определяющего верное направление действий. Но что, если с ней что-то случится или, не дай Бог, она допустит ошибку? Кажется, она никогда не осознавала эту опасность, но Джордж не мог отделаться от подобных мыслей. А думать о том, что она хотела передать командование человеку ещё более склонному к индивидуализму, чем она сама, да к тому же заносчивому высокомерному американцу было просто кошмарно, это надвигающаяся катастрофа. Джордж так долго, как только мог, терпел атмосферу Первого Отдела, но теперь он сбежал — сбежал в созданную им среду, гораздо более разумную, где достаточно было лишь дернуть за ниточку, и откликнется весь бюрократический аппарат. И вот он снова дома. Слава Богу. Если бы только он мог быть уверен, что ситуация в Советском Союзе разрешилась надлежащим образом, и последняя из его проблем решена, всё было бы идеально. Всё-таки он предусмотрел все возможные варианты, разве может что-то пойти не так?

________________________________________

Мэдлин закрыла отчет, предоставленный ей Петрозианом, и отодвинула его на другой край стола. Она долго смотрела на документы, пытаясь переварить полученную информацию. «Что теперь?» — спрашивала она себя, зная, что ответа не будет. Обремененная знаниями, она была бессильна действовать. Беспомощна. Поймана в ловушку. Всего два дня потребовалось, чтобы информаторы разветвленной агентурной сети Петрозиана смогли предоставить независимые подтверждения практически всех воспоминаний Пола под гипнозом. Более того, они позволили Мэдлин сдержать данное Полу обещание: она нашла его семью. Вернее, одного члена семьи. Коринн, к несчастью, скончалась — она умерла несколько лет назад, вскоре после того, как Пол не вернулся из Вьетнама вместе с другими военнопленными. Но Стивен был жив, сейчас он находился в приемной семье, и Мэдлин теперь знала его местонахождение. Как бы она ни была рада обнаружить Стивена, другая информация, полученная источниками Петрозиана, гораздо больше разъясняла смысл происходящего — и изобличала участие Первого Отдела. Один из источников обнаружил вторую Коринн Вулф, которая была вполне жива и здорова, а также счастлива во втором браке. Источник сообщал, что она, как ни странно, активно симпатизировала террористам и подталкивала своего мужа-политика к сомнительным союзам. Была предоставлена даже фотография этой женщины, точнее, её зернистая ксерокопия. Увидев её, Мэдлин потрясенно ахнула. Это была Кристин, та оперативница, с которой Мэдлин познакомилась ещё в свою бытность новобранцем. Они хорошо знали друг друга, более того, были партнерами по тренировкам на протяжении почти всего второго года обучения Мэдлин во Втором Отделе. Обнаружение «поддельной» Коринн не шокировало Мэдлин, она уже предполагала нечто подобное. Но то, что ей оказался кто-то знакомый, кто-то, кого даже можно было назвать близким человеком, приводило в замешательство. Из-за этого она почувствовала себя запачканной, почти соучастницей. Вьетнамские источники Петрозиана также оказались очень полезными. Фана, следователя, чей отчет читала Мэдлин, больше не удавалось обнаружить — во Вьетнаме, во всяком случае. Зато он объявился в Америке — его тайно вывезли в конце войны, как подозревали в КГБ, это сделали сами Отделы. Очевидно, он присоединился к преступному миру, создав собственную небольшую империю, но все ещё был готов предоставить информацию или помощь, если это было нужно Отделам. Вилли Кейна тоже оказалось легко отследить. По мнению вьетнамцев, он был предателем — именно его предательство привело к захвату подразделения Пола. Хотя Вилли, как и Пол, провел в лагере семь лет, он не был обычным заключенным; напротив, жил в относительном комфорте с охраной и писал на английском языке пропагандистские речи для вьетнамского радио. Он был тайно переправлен в Америку одновременно с Фаном, ровно тогда, когда Пола заново пытали в течение тех пятнадцати дней, пока Первый Отдел стирал ему память. Единственной информацией, которую не удалось выяснить источникам Петрозиана, оставалась личность человека, которого убил Пол. Никаких записей о нём у вьетнамцев не было, хотя Пол был уверен, что тот работал с Фаном. Но в отчёте приводились цитаты вьетнамских солдат, которые помнили такого человека — кем бы тот ни был, Пол его не выдумал. Тайна, окружавшая его личность, вызывала у Мэдлин подозрения. Нет, больше чем подозрения — уверенность. Он был из Отделов, вне всякого сомнения — кем ещё он мог быть? Что он делал и какова была его цель, она не знала. Возможно, лучше ей было не знать. Она и так узнала слишком много. Внезапно она поднялась и, покинув резкий круг света, отбрасываемого маленькой настольной лампой, уселась на кровати. Уставившись на темные тени на стене, она почувствовала, что её переполняет чувство кипящего неконтролируемого гнева. До этой миссии она придерживалась абсурдно романтического взгляда на Отделы, считала их чем-то вроде современного Французского Иностранного легиона, убежищем для преступников, неудачников и изгоев, где они без лишних вопросов могли получить второй шанс и возможность искупить свою вину. Именно этим был для неё Второй Отдел; именно этим были Отделы в той или иной степени для всех, кого Мэдлин встречала на протяжении своей работы. Для каждого из них — кроме Пола — вербовка давала смысл жизни, которого до этого они не имели. Это была справедливая сделка, даже с учетом неумолимых правил Отделов, и Мэдлин никогда прежде не сомневалась в её нравственной правильности. Но у Пола впереди была лучшая жизнь: у него была любящая семья и, с учетом его военного опыта, возможность сделать блестящую карьеру в армии, бизнесе или даже политике. Ему не нужны были Отделы, чтобы изменить мир к лучшему — он мог сделать это своими силами. Насколько Мэдлин могла судить, единственным преступлением Пола было то, что он слишком храбро служил своей стране, и за это Отделы забрали его прежнюю жизнь. Это знание разрушило все иллюзии Мэдлин о благородстве Отделов, повергнув её душу в такое мрачное состояние, что она даже не могла заставить себя почувствовать что-нибудь. Она отчаянно хотела чувствовать печаль и горе, проливать горькие слезы о случившемся с ним, но её душа превратилась в темную бездонную яму, из которой ничего уже нельзя было извлечь. Ничего, кроме гнева — холодного, расчетливого гнева, который пропитал каждую молекулу её существа. Но если ярость — это всё, что у неё осталось, она примет её. Ярость давала некую власть, и она воспользуется ею. Отдавшись её пьянящим чарам, она закрыла глаза, глубоко вздохнула и дала две клятвы — клятвы, которые, если понадобится, она будет выполнять до конца жизни, любой ценой, во что бы то ни стало. Во-первых, она сделает так, что Пол никогда больше не испытает ту боль и страдания, свидетелем которых она стала, когда он так отчаянно рыдал в её объятиях. Он был раздавлен, уязвим и слаб — она не допустит, чтобы он когда-либо вновь оказался в подобном состоянии. Для выживания в Отделах он должен быть сильным; она сделает его сильным снова и позаботится, чтобы он таким и оставался. Если ему понадобится помощь, она её предоставит, и даже, если потребуется, будет сильной вместо него. Она никому не позволит найти или использовать ни малейшей слабости — к тому времени, как она завершит свою работу, он станет непобедимым, неприкасаемым. Однако для исполнения этой клятвы, ей предстояло выполнить крайне отвратительную задачу. Она встала с кровати и включила верхний свет, затем достала из шкафа свой чемодан, решительно открыла его и принялась рыться в содержимом. Она быстро нашла то, что искала: препараты, изменяющие сознание, которые она должна была давать Полу по поручению Оганяна. Вместо этого она прятала их, ожидая, когда появиться возможность незаметно уничтожить. Повезло, что эта возможность ей так и не представилась — как оказалось, они все-таки понадобятся. Кошмары Пола были признаком возвращающихся воспоминаний — воспоминаний, которые, если их восстановить, могут уничтожить его и сделать таким же слабым, как тогда под гипнозом. И чтобы он оставался сильным, чтобы помочь ему выжить, ей придётся стереть эти воспоминания — проделать ту работу, которую не смогли выполнить предыдущие специалисты. Полностью подчинить его разум. Позволить Отделам победить. Отделы одержат победу — они получат то, что хотят, не только от Пола, но и от неё. Ибо, выполнив процесс модификации памяти Пола, она станет тем, кем они старались её сделать, — у Отдела появится свой собственный промывальщик мозгов. Она примет предначертанную ей судьбу без жалоб, без борьбы и без сожалений. Из них двоих Пол будет более счастливым — он никогда не узнает правды, никогда не вспомнит, что с ним сделали. Но она никогда не сможет сбежать от этого, никогда не сможет забыть. И на основе этого знания родилась её вторая клятва: они заплатят. Заплатят за то, что лишили Пола его личности, отняли то, кем он был. И заплатят за то, что навязали ей личность, отняли то, кем она могла бы стать. Отделы хотели, чтобы оба они стали определенными людьми — что ж, она была согласна на это. Но только за определённую плату. Во-первых, это должна быть личная плата, которую заплатит женщина, главным образом ответственная за происходящее, та, что руководила Отделами и диктовала их действия. Как она заплатит и когда, сейчас не имеет значения. Но когда-нибудь, так или иначе, она заплатит и заплатит дорого. Но заплатить должна не только Эдриан. Сами Отделы тоже были в долгу — как организация, они лишили Пола жизни и заставили его подчиниться своей воле. Взамен рано или поздно Отделы сами склонятся перед его волей — он станет их командиром и будет управлять ими по своему усмотрению. Только в этом случае его неосознанная жертва будет иметь смысл и, может быть, даже оправдана. Принося последнюю клятву, она улыбнулась — он действительно будет превосходным лидером. Помочь ему принять командование было бы не просто делом восстановления личной справедливости, это было бы правильно. Её гнев перерос в решимость, и эта решимость дала ей странное чувство успокоения. Размышляя над обещаниями, которые она дала себе, она поняла, что далеко не беспомощна. На самом деле, она могла сделать ещё кое-что. Кое-что непостижимо безрассудное, но она привыкла рисковать. Не в её силах было повернуть время вспять и возвратить Полу его прежнюю жизнь, но одно воспоминание она могла сохранить — маленький подарок, который она могла преподнести. Положив лекарства и шприц в сумку, с охватившей её яростной решимостью она вышла из комнаты. Последние два дня она скрывалась в своей комнате, притворяясь больной, чтобы скрыть синяки на шее и от Пола, и от Оганяна. Синяки ещё не до конца прошли, но больше это её не волновало. Ей нужно было пойти к Полу прямо сейчас, пока она не передумала.