Я целую тебя и учусь терять

            И лучистый свет по-ребячески играется на злате гребня, податливо усмиряющего буйные кудри Афродиты. Кожа её отливается цветом морской пены, а глаза сверкают подобно изумрудам. Но взгляд её недобрый: цепкий, плотоядный, ядовитый. По-звериному она глядит сквозь молочный пух облаков. Выискивает его. Видит, и груди её тяжело вздымаются, ведь в них клубятся ярость и бурлящая ревность. Щёки наливаются рябиной, а на языке теплится чистая кислота. Даже Оры и Хариты помрачнели рядом с ней. Хозяйка гневается. Не к добру это.       Солнце. Он человек; не бог, но сияет так же, как они. Только свет его тёплый и мягкий, живой и пышущий. Кажется, что всякое существо на этой земле на бессознательном уровне тянется к нему. Кажется, что сама сущность жизни милуется у него на руках, а он этому лишь искренне рад. И золотые локоны его перебегают с оливковых плеч за спину, и жемчуг проглядывается в полоске его рта. Бархатистый смех заливает воздух рядом, достигая ушей юной девы. Она в ответ ему улыбается самой ласковой улыбкой, перерастающей в звенящий хохот, и он тянется к её губам. Кожа у неё нежнее сливок и лоснится серебром, а шея как у лебедя. Стан её тонкий и хрупкий, черты лица — мягкие и чувственные. Звали её Луной.       Никого Солнце не любил так, как любил Луну. На всё он пошел бы ради неё: отыскал бы кифару Орфея, усмирил бы лошадей Диомеда, сразил бы Амбисфену, а после отправился бы на север, чтобы выкрасть идунновые молодильные яблоки, отстроил бы храм в честь Луны, соткал бы он платье из радуги, сплёл бы венок из цветков мирты и розы, он бы жил и умер ради и за неё. Жила бы Луна не хуже богов, если не лучше, пожелай она того. Но она не желала. Чужда ей была такая роскошь, и обходилась она простым человеческим.       А Афродита наблюдала за этим и завидовала самой яркой и тошной завистью, беспристрастно душащей её. Всякую любовь она видывала, но не такую. Слишком чистая, слишком сильная, слишком искренняя и слишком невинная. Не такая, как у неё самой.       Богиня всегда жила в достатке и изобилии, всегда была окутана вниманием. Замужем она была за богом кузнечного ремесла, и сам бог войны был у её любовниках. Суд царевича Париса определил её как самую прекрасную из богинь, бросив мрачную и холодную тень на властную Геру и воинствующую Афину.                         Ей поклонялись, ей молились, её любили, но ей было этого мало.       Спустилась Афродита с шерстяных облаков, а шлейф из благодати тянулся следом. Казалось, что вся земля под ней оживала. Птицы и звери встречали её, собираясь у ног, и каждый её шаг дарил земле радость и весну. Всё вокруг неё распускалось, всё цвело и искрилось.       — Солнце, — обратилась богиня к юноше, — отрекись от любви к сей деве. Не по пути вам двоим. Она жизнь тебе отравит, подобно змее; очернит, омрачит и проглотит с концами. Погибелью твоей она станет! А ведь тебе судьбой предначертано восседать в зале, залитом светом, сидеть на троне золотом и с короной, сверкающей на голове! Властителем ты станешь самых изобильных земель. Ветви деревьев будут ломаться под тяжестью сочных плодов, а сады будут без устали цвести, словно во владениях твоих вечное лето. Наградам и почестям не будет конца и края, коли пойдешь со мной. Я стану твоей покровительницей! Я стану твоей любовницей! И станешь жить ты не хуже олимпийцев, которым поклоняешься.       Воздух вокруг них содрогался, исказившись, показывал картины обещанного богиней. И каждая была реалистичней и богаче предшествующей. Нет никого честней богов, нет никого их лживее.       Луна обвила своими ивовыми пальцами руку юноши, боясь упустить его, боясь потерять. Но неважно насколько сильна была её хватка — по итогу она сжимала лишь пустоту, что некогда наполняла теплота его тела.       Сам Солнце преклонил колено и молвил:       — Благодарю тебя, о великая богиня! Твоё предложение действительно величественное, как и ты сама, — Афродита было расплылась в самодовольной улыбке, смакуя свою победу. Она уже чувствовала вкус вина, которое разделит с ним, чувствовала тепло его тела, которое принесёт ей удовольствие, и она видела, как оставит смертную девку ни с чем, и заберёт себе самое ценное, что было в её жизни. Лучшее для лучшей, таков негласный закон. — Но я вынужден отказаться от него. Нет на свете никого милей мне, чем Луна. Одной ей принадлежит моё сердце, и жизнь свою я хочу разделить лишь с ней.       Солнце в смиренной позе взгляда не поднимал, но чувствовал, как очи Афродиты горят; как сверлит она его гневным взором; как петля из лозы, подобно змее, удушливо затягивается на шее его. Перечить богам это не игрушки.       Сладость и певучесть в голосе богини увяла, стоило ей услышать его ответ:       — Наверное, ты не расслышал меня. Спрошу ещё раз: уйдешь ли ты со мной? Ты станешь подобен богу, а жизнь твоя будет полна счастья и богатств! Не об этом ли мечтает каждый смертный?       — Своих слов я обратно не возьму, — невозмутимо и с мертвенным спокойствием продолжал юноша, — Нет для меня жизни там, где нет Луны. Смиренно прошу прощения, что разочаровал вас, о великая и несравненная Афродита.       Его тон холодный, чуждый, не такой, каким он говорит с ней. И что с того, что он изливается в комплиментах в честь богини? С его уст они хлещут беспощаднее и точнее хлыста в руках Эринии.       Отравляющая улыбка змеится на божественном лике, а сама Афродита свирепеет, заливается неистовством и гневом. Того гляди, и обратила бы в пепел всё, что было ей неугодно сейчас. Неугоден ей Солнце не желавший её. Неугодны ей любовь и преданность, которые он питает к Луне. Неугодна ей сама смертная девка, безучастным взглядом глядевшая на живое воплощение самой любви. Ничего не читалось на лице смертной: ни печали, ни страха за себя и возлюбленного, ни радости от того, что в её пользу пренебрегли любовью и почитанием самой богини.       Лик Афродиты от этого лишь омрачился, а грудь начала вздыматься чаще. Казалось, что всё вокруг вымерло, и слышалось лишь её учащенное дыхание. Её — прекраснейшую из богинь — посмели отвергнуть! Неслыханная наглость.       — Так тому и быть. Коли не желаешь славной и благородной жизни, не получишь её вовсе, — прошипела Афродита и взмахнула рукой. Тут же молодые обратились в звёзды. Юное Солнце она послала на небо, чтобы оно освещало день, а юная и девственная Луна посвящала себя только освещению ночи, не имея возможности видеть своего любимого.       «Это конец», — считала Афродита. Теперь они не смогут отравлять её взгляд своей иступленной и яркой любовью. Вовеки веков они будут разлучены.       Но сколько бы не упивалась своей местью богиня, от ясного и зоркого взгляда Зевса ничего не ускользает: всё вокруг служит ему. Недовольный действиями Афродиты, он решил вмешаться, позволив Солнцу ласкать лицо Луны, время от времени видя её. И ныне каждое затмение влюблённые находят друг друга, сплетаются воедино, сохраняя непоколебимую любовь и верность друг к другу.