***
К нам приходил какой-то странствующий торговец. Сказал, что проходил мимо и зашёл погреться после долгой дороги, и сидел у нашего камина. Я тоже была рядом — пряталась под столом. Сидела на полу. Как всегда холодном. Я спросила его тогда: — Дядя странствующий торговец, — я вылезла из-под стола, чем, наверное, его напугала (он поднял брови и посмотрел на меня так отстранённо), — Скажите пожалуйста, какой мир вне приюта? Он почему-то рассмеялся так глухо и печально. Посмотрел на меня и улыбнулся: — А ты никогда не была на улице? — Я была на дворе! — гордо ответила я, — Когда на улице тепло, нас выпускают на задний двор, чтобы поделать что-то со странными людьми, которые к нам приходят. На самом деле, не уверена, что я ответила правильно. Просто, я немного пропустила его слова мимо ушей. Всё-таки, мне ещё никто так не улыбался. Однако, кажется, он не был рад за меня. Он лишь вздохнул так протяжно, положил руку мне на голову и поводил туда-сюда. Потом снял с себя одеяло и накинул на меня. Мы сидели у камина. Он и я. И мне было тепло, хотя за окном мела метель. Он рассказывал — я слушала. Он рассказывал о Тейвате. О городе мудрости Сумеру, где в огромном дереве расположилась Академия. Там учатся самые умные люди. Они пишут научные работы и жалуются всем на объёмы исследований, а на Большом Базаре даёт выступление театр Зубаир. Там оживленные улицы. На улицах цветут пышные розы и падисары. В Порт-Ормосе снуют туда-сюда студенты. Там раскинулась бескрайняя Пустыня золотых песков. Там, под звёздным безоблачным небом, плачут о мечтах последователи Алого Короля. Учёные в пустыне исследуют похороненные под жгучими песками гробницы. Там празднуют Сабзеруз — Архонтка танцует с обычными людьми среди лепестков цветов. Они едят вкусную пахлаву и запивают кофем. Там огромные джунгли и цветы больше меня (я спросила тогда: «а есть ли там холодные полы?» — и он снова рассмеялся так, словно плакал, и снова сделал это странное движение по моим волосам. «нет, — он сказал, — там нет холодных полов. и морозов там нет. там есть сказки, танцы и вкусная еда. там тепло». и мои глаза почему-то заслезились). Он рассказывал про Иназуму. Про страну пылающих закатов и рассветов, про отвесные скалы и громовые облака. Про Священную Сакуру, под сенью которой можно написать желание на бирке — и оно обязательно исполнится! Он вообще много чего рассказывал — про ёкаев, óни и кицунэ. Такие красивые и причудливые названия. Замысловатые. И, как выяснилось, там тоже нет холодных полов. Он рассказал про Ли Юэ и Мондштадт, Натлан и Фонтейн. Про праздники Морских Фонарей и Лунной Охоты. Про осенние фестивали вина и Ветряных Цветов. Этот странствующий торговец много говорил. А потом меня нашли воспитательницы. Они отругали меня, что я пристаю к уставшему страннику; сдернули с меня одеяло и с извинениями вернули ему. Я и вправду плохо поступила. Меня вели спать за руку, но когда я обернулась, чтобы помахать ему, то он почему-то больше не улыбался. Он смотрел на меня так грустно и о чём-то думал. Наверное, разозлился на меня. А ночью я лежала под одеялом и слушала завывания ветра. В комнате было очень темно, и передо мной рисовались картины вкусной еды, которая была в Ли Юэ. Я съежилась калачиком под одеялом, чтобы быстрее согреться. Аккуратно прижимала руки к груди, словно прятала лучик солнышка в ладонях. Теперь я точно знаю, что где-то далеко-далеко существует тепло.***
А потом воспитательницы долго меня ругали. Что отвлекала торговца от важных дел своими глупыми разговорами. Что забрала у него одеяло. Я пыталась сказать, что это он мне дал, но меня назвали лгуньей. Они ушли, заперев меня одну в кладовой. Оставили на холодном полу. Странник ушёл, унёс с собой сказочные истории о тепле и солнце. И я осталась совсем одна. И даже не верила, что где-то там пол может быть не холодный. Наверное, тогда я горько-горько плакала. А потом меня выпустили. И снова этот фиолетовый порошок.***
Моё наказание длилось до вечера, поэтому когда меня привели в столовую, там никого уже не было. Длинные столы и скамейки были испачканы тут и там жиром. Наверное, ужин был вкусный. Мне дали тёртую картошку и морковь. Наверное, на меня не хватило. Кто-то за моей спиной вошёл в комнату и двигался ко мне. Я даже не повернулась. Очень хотелось есть и не хотелось слушать воспитательниц. Она села рядом со мной. Я посмотрела на неё. И увидела перед собой Арлекино. Она снова смотрела на меня так же печально, как и в прошлый раз. Она сказала: — Милая, тебя весь день держали в подвале? И мне было уже настолько всё равно, когда я в следующий раз попробую еду. Моя душа разрушалась. По моим щекам покатилось что-то странное, мокрое. Кажется, слёзы. Я даже не успела их остановить. Как не успела остановить и свои слова. Я рассказала ей о Страннике, который принёс мне тепло, и который оставил меня одну. И она слушала. Не открывала рот, не перебивала, как обычно делали воспитательницы. Просто сидела и слушала. А я рассказывала. Про Сумеру, Ли Юэ и Мондштадт. Про пески и джунгли, руины и порты. Я много говорила тогда. Когда я закончила, она просто спросила меня: — Ты действительно хочешь увидеть мир? Так просто и беспечно. Хочу ли я увидеть мир. Хочу ли я почувствовать тепло. Я так глупо рассмеялась, слёзы всё ещё висели у меня на щеках. Я сказала: — Хочу. Вот так просто и беспечно. Хочу ли я увидеть мир. Хочу ли я почувствовать тепло. Хочу. он сказал мне, что где-то там растут огромные цветы, а под ногами песок, волны бескрайнего моря трутся о щиколотки. Арлекино посмотрела на менч внимательно и сделала то же движение, которое делал тогда торговец. Она встала и сказала: — Пойдём со мной. Я покажу тебе мир. Она не тащила меня за руку. Она стояла и ждала меня. Пока я развернусь, пока я повернусь спиной к холодной картошке с комочками. Мы с ней вышли из приюта. Воспитательницы провожали меня грустным взглядом, а я никак не могла понять, почему: у них же будет на одно одеяло больше. Вот так просто. Арлекино сказала: Пойдём со мной, я покажу место, где тебе будет тепло.***
Она накинула на меня своб шубу и открыла дверь из приюта. Но теперь мы шли, не сворачивая к заднему двору. Мы шли вперёд, к выходу. У ворот стоял какой-то человек в маске. Ещё страшнее, чем те, холодные странные люди, которые приносили с собой в мешочках фиолетовый порошок. Он сказал: — Это мой новый ресурс для эксперимента? — Это одна незагубленная судьба, — я услышала голос Арлекино, — Не трогай её, Дотторе. Он нагнулся ко мне, как будто попытался заглянуть мне в глаза. Я чуть не рассмеялась — он же в маске! — Девочка, почему ты не хочешь остаться в приюте? Мир вокруг страшен и непонятен. Тебе придётся очень постараться, чтобы выжить. Арлекино молчит. Наверное, она хочет, чтобы ответила я. И я сказала: — Мне сказали, что где-то далеко-далеко… А дальше налетел страшный порыв метели, и украл слова с моих губ. Он рассмеялся и выпрямился. Отряхнул с моих волос снег и обратился с Арлекино, всё так же молчавшую. Он сказал: — Не говори ничего Пьерро и остальным. Вывезешь малышку в Сумеру, а я обещаю, что и пальцем её не трону. Ветер завывал вокруг, нёс с собой тяжёлый снег и колючий мороз. Он кружился вокруг приюта, трепал мои волосы. Я посмотрела на дом, где существовала всю жизнь, и мне вдруг он показался каким-то очень маленьким.»***
В комнате сквозь окна струился утренний свет. Солнечный лучик прыгал по книжным шкафам и игрался с волосами учёной, подсвечивая по очереди тёмные пряди. За окном перекликались между собой птички, приветствующие восходящие солнце. В приоткрытое окно до девушки долетал морской бриз Порт-Ормоса, слышалось причаливание кораблей в порту. Внизу шла активная торговля, начинал свою привычную жизнь базар. Резко распахнулась деревянная дверь, и в комнату влетела вторая учёная: — Ты до сих пор сидишь над этими листами? Брось уже свою биографию, тебе эту работу через сто лет сдавать! Девушка за столом обернулась, мягко улыбаясь вошедшей: — Ты знала, что я должна была стать Магом Цицин? Весёлая болтовня перетекает в спор о теме новой лекции. Девушки быстро спускаются вниз и шагают в сторону филиала Академии, расположенного в Порт-Ормосе. Солнце слепит глаза, и неудавшаяся Цицинка плюхается на тёплые ступени этой самой Академии вместе со вкусной питой в руке. Полы больше не холодные.